Я вИденьем прошлого выдал себя...
Всегда мог действИтельность переносить —
Жару, злую осень, крутые морозы,
Бесстрастный лица сохранять умел вид —
Ничем не исторгнуть из глаз моих слёзы...
До встреч наших душу вконец засушил,
Ненужной вещицей забылась внутри...
Но та, изумлён, обрела силу крыл,
Призывный услышала голос любви...
Я мчался к тебе... Сердцем рвал все дистанции,
Увидеть, коснуться руки ли мечты...
Был ввергнут почти в состоянье прострации:
Вина удовольствия сладкого... ты!
Но если оно обращалось вдруг в бешенство:
Желал тогда сдержанно Ночи Спокойной!
Потом под влиянием чувства нездешнего
Страданий напиток пил чашею полной...
Был душу готов посвятить тебе всю,
Сравним взрыв эмоций со сходом лавины...
В душе полыхает Шопена прелюд,
В мечтах... рандеву при свечах и камине...
Надолго мне врезался в память тот дождь,
Когда убежала, не взявши зонта...
С трудом удалось мне тогда унять дрожь —
Почувствовал вдруг я, что есть пустота...
Теперь же весна! Но не только поэтому
Я вИденьем прошлого выдал себя...
Любимая! Не рассказав тебе этого,
Я нЕ протянУ, уверяю, ни дня...
Свидетельство о публикации №124100300725
Это не просто встреча двух людей — это воскрешение души, о котором говорят, как о чуде. Образ «вина удовольствия сладкого» тут особенно выразителен: чувство не только наслаждение, но и опьянение, и наказание, и трансформация.
Контраст эмоционального полюса — от сладострастной эйфории до «чаши страданий» — превращает стихи в балансирующую партию между музыкой любви и болью невозможности полного обладания. Штейн использует мотив Шопена как внутреннюю партитуру переживаний: прелюдия звучит в душе, а внешне разворачивается сцена у камина — театр воображения, где настоящее и мечта неотделимы.
Особую эмоциональную вершину задаёт эпизод с дождём и зонтом. Это миниатюрный рассказ, но в нём — катарсис. Он раскрывает, как любовь бывает сопряжена с бессилием, страхом потери, дрожью перед ничто. Этот эпизод делает всю поэму осязаемой, человечной и хрупкой.
Финальные строки возвращают нас к парадоксу заглавия: «Я вИденьем прошлого выдал себя...» — значит, воспоминание о боли любви становится непреднамеренным признанием в силе чувства. Оно вырывается само, как бы предательски, но на деле — благословенно. Заключительная строка: «Не протяну, уверяю, ни дня...» — звучит как клятва и крик души.
Руби Штейн 20.07.2025 18:35 Заявить о нарушении