Трус

Сердечко заката - как-будто червовый туз.
Но не козырной, а шестёркой осенней - битый.
Грустит об ушедшем лете Леонтий трус,
в больной голове остывает пивной напиток.

Хотя не о лете грустит он. Конечно, нет.
О чём же тогда? Разозлится: зачем спросили.
И как мотылёк, хоть какой-то нашедший свет,
Идёт и идёт в никуда за своим бессилием.

Идёт по аллее вечерней среди домов.
Холодные шорохи листьев шатают клинья
под верой в судьбу.
И деревья, как лица вдов,
закатно чернеют обрывками красных линий.

Сердечко кровавого солнца - пейзажный сюр,
насмешка над давней скомканной валентинкой.
Леонтий любовь свою раздарил не всю,
а только ночную - со страстью киношной дикой.

А ту, за которую думал он, что умрёт,
оставил одну - убежал, затерялся, бросил.
Бороться не стал.
"Трус!" - ему предъявляют год
две тысячи двадцать четвёртый и ранняя осень -

усталая осень...
Не хочется ни о ком
ей думать, а лечь забыться, под толстым снегом.
Из прошлого катится горечь, как снежный ком.
И будто снежинки -
у женщин прохожих
серьги.

Укрыться от всех вокруг людей, новостей -
приятная мелочь, но мелкая до  смешного.
Леонтий вчера собирал на белом листе
рифмованный бред про родину и офшоры.

Но это всё та же всеми любимая ложь
казаться причастным. "Трус!" - повторяет осень.
Лежит много лет, принесённый из дома нож,
в траве у танцзала, лежит бесполезно острый.

"Да что я могу?"
Ничего. Успокойся. Плюнь.
Та девушка в прошлом быть может счастливой стала.
С компанией крепких мажоров блатной июнь
над ней потешался за тёмным углом танцзала.

Леонтий рыдал и просил у скупой слезы
проклятье насильникам! Девушка же волчицей
стонала - в крови вся!..
Леонтий не знал, что сын
их месячный общий - не сможет уже родиться.

Леонтий сжимая нож, в стороне, в траве
стоял на коленях, жестокие слыша стоны
той девушки, что любил - не вмешался, не
помог, бросил нож. Бросил улицу в Подмосковье.

Купил на вокзале билет, укатил в Сибирь.
В другой институт поступил. Но начать сначала
не вышло, ведь всё, как в песне: каким ты был,
таким и остался - растерянным и печальным.

Леонтий всегда ненавидел богатых -
тех,
кому сходит с рук всё
за пачки банкнот и связи.
Разбился о берег иллюзий
любви оберег -
Лишь лунный осколок плывёт без надежд и масти.

В часах - вечный автозавод,  за окном - автозак.
Сосед повторял: "Развалили!" - за это сгинул.
Леонтий смотрел на дожди - видел плачущий знак
беды
и дождинки на ветках качались, как гири.

Он знал: развалили, конечно же, продали! Но
на самодовольство проклятья не действуют.
В кухне
Леонтий плакат рисовал.
Псевдорусское дно
желтело в стакане осадком и
дуростью круглой.

Знакомого парня призвали служить. А зачем?
Спросить не сумеет, закопанный в бросовом цинке.
Леонтий сидел над плакатом, осенний ковчег
тонул в листопаде - в пустынном безжалостном цикле.

Хватался за нож и - не смог, за плакат и - опять
на площадь не вышел, а родина в порванной юбке,
избитая, так же, как девушка та,
только мать
для всех -
от стыда и от боли уйдёт в проститутки.

Уйдёт, а безумные дети пусть плачут потом,
пусть бьются в истерике, в телеке брызжут слюнями.
Леонтий взял пива, снял шлюху и сутки потом
за деньги рассказывал ей, что всё будет нормально.

Не сделанный выбор - залог несвободы.
Как рак
сожрёт изнутри, не оставит ни клетки - целой.
Ведь сердце размером у каждого с сжатый кулак -
а вдруг: если схожи размеры, то схожи и цели?

Но держит в своём кулаке Леонтий, как щит
билет в Казахстан, в небе каркает птица Сирин.
Он трус, он назад не вернётся, он снова бежит.
Бежит и бежит в никуда за своим бессилием...