Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга Седьмой день 1905 года

Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга «Седьмой день» 1905 года


Познание

В свинцовом дыму вся Земля,
И мы задыхаемся,
Но в нём воздымается тоска
Снопом искр.
Ещё слышится со всех диких рек
Древлий крик, Евы песнь.
Мы сдираем всё с себя,
Зовом Предмирья в него вырваны,
Ты наг! Я нага!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -   

Яростней, Ева, признайся в блудливости:
Змей был причиной твоей тоски,
Его голос блуждал твоими губами,
И укусил он тебя в румянец щеки.

Яростней, Ева, признайся в надрыве,
В тот день, после Бога суда,
Ты с самой рани на свет глядела
Из слепоты твоей чаши стыда.

И огромна
Из твоего лона
Сначала как его наполненье дыша,
Сама себя создав,
Появлялась
Бога душа...

И она росла,
И над миром стояла,
Её начало
До всех времён,
И в твоё тысячесердье
Назад возвращалась...

Пой, Ева, твою робкую песнь одиноко,
Как тяжёлых капель в твоём сердце стук,
Освободи горло мира от слёз потока
Как от бус движением рук.

Как свет луны на твоём лице —
Ты красива...
Пой, пой, послушай: в опьяненье
Ночь уже играет на твоих золотых волосах:

«Ах, я пила дыхание сладости
С переливчатой ветви
Среди милых зонтичных темноты.
Я боюсь теперь
Моего бдящего взгляда,
Спрячь меня,
Ты,
Моя дикая мука
Будет стыдом,
Спрячь меня, ты,
Глубоко в глазах ночи
Чтобы мой день ночи нёс темноту.
Ведь бушеванье глухо повсюду —
Мой страх катится вниз по уступам земли,
Ужасней туда и назад ко мне ночью оттуда
Нет ни пяди отдохновенья между мной и им.
Ты, сбей Эдена жар-сад с моих плечей!
Ведь прохладные как ручей руки были в играх у нас,
Когда к светлым его облакам наше ликованье взлетало.
А теперь на цыпочках я бегу как на наконечниках стрел,
И моя тоска хочет вползти на тетиву их лука.» 

Ева, от кустов последней ограды ещё обратно вернись!
Не бросай собой тень за неё,
Обольстительница, отцвети.

Ева, ты жара слушательница,
О белопенная гроздь,
Ещё отбеги от конца твоей самой тончайшей из ресниц! 


Полёт любви

Три бури его я любила — как он меня прежде,
Как стыли его губы в крике,
Словно земля разверзлась!
И сады пьяно стояли в мая дожде.

Как наши руки в объятьях
Мы превращали в кольца.
Как он взлетал на мне со мной к Богу,
Пока каждый из нас дыханья ни терял!

Затем наступил светлый день лета,
Похожий на мать, кто счастлива душой была.
И мечтая, глядели девушки вокруге,
Лишь моя душа лежала, устала и робка.


Мы оба

Тоска под вечер в сладкоцветном бризе,
И изморозь в горах — весь в диамантах лес,
И ангелочки по краям небес
Глядят на нас — мы оба в Парадизе.

И жизнь пестра принадлежа нам без вины,
Она — картинки книги с звёздной позолотой!
Смотри, мы с облачным зверьём, что занято охотой,
Крутясь на вихрях в синь вознесены!

А милый Боже грезит, сон о Парадизе для,
Где двое — был кому Сам в детстве другом.
С колючих стеблей лишь цветы на нас глядят с испугом....
На древе мрачно-зелена висит ещё Земля.


Любовь

О этот лёгкий плеск, когда мы спим,
Как если б шёлка дуновенье,
Как расцветания биенье
И оба мы под ним.

Иль я дыханием твоим
Несома к дому вновь при каждом шаге
В трепещющей любовью саге
Иль в сказке, где ты мне необходим.

Иль ты колючею моей улыбкою раним,
Когда из глубины твоей доносит вздохи,
Иль то планет, чтоб стать Землёй, всполохи,
Чтоб каждая Земля была бы нам одним.

О этот лёгкий плеск, когда мы спим,
Как если б шёлка дуновенье,
Как если б мира древний сон в забвенье
Благословенье нам давал двоим. 


Сон

Мой сон унёс меня в твой сад,
В нём чёрных туч тянулись мрачно вереницы,
И, точно в засуху земля, твои растрескались глазницы,
И на меня из них возлёг твой слепо-жёсткий взгляд.

И между нами пролегла одна из тех долин,
С которых не услышать больше никакого звука...
И там за ней моя тоскующая мука,
Тебя целуя в губы,  приникала к ним уже как к пыли глин. 



Ребёнок моей сестры Маргрэт

Как в скорби утро бледно — отцвели
За ночь столь юные цветы.
Дитя, и вместе с ними опочило ты...
И сердцем я рыдаю от тебя вдали,
Над равнодушной синевой у моря,
Бесчувственность чью не могу понять,
Когда я, слыша, как твоя рыдает мать,
Сама в слезах кровавых вся от горя,
В твои глаза должна глядеть как в сны,
А там, во снах, они по-прежнему ясны,
Сияя, как бутоны, чуть грустны,
На древлих божьих деревах весны.


Голубка, кто в своей крови плывёт

Итак, когда слова я эти у себя самой прочла,
Себя я вспомнила
В моём тысячелетье.

В Оледененья времена узнала,
Где жизнь моя лежит
И грезит о моей же жизни.

Да, в лоне у долины каждой я лежала,
Окружена горами всеми,
Но никогда моя душа меня не согревала.

И сердце у меня — мёртвая мать,
И дети в трауре по всей земле —
Мои глаза.

«Голубка, кто в своей крови плывёт...»
Да, брызги лавы — у меня эти слова,
Моё немое умиранье
«Голубкой, кто в своей крови плывёт...»...

Ночами плачущих семь голосов
Над створом у темнеющих ворот
Чего-то ждут.

И у кустов оград
Вокруг меня во сне
Они слышны — 

И карий мой зрачок цветёт
Полузагашено у моего окна
И светляком стрекочет:
«Голубка, кто в своей крови плывёт»...


Ева

Ты голову свою склонила низко надо мной,
Объяв меня её весенне-золотыми волосами.
Ах, эти губы розового шёлка только у тебя одной,
Как у цветов деревьев под Эдена небесами.

Моя душа — зацветшая в тебе любовь.
Моя душа — любовь, уже пролив в изгнанье слёзы,
Но от предчувствия его ещё твоя во мне трепещет кровь,
И я не знаю как и ты, чего мы стонем, если грёзы?

И как тебе мне тоже больше жизни не дано иной,
Но в ней мы жизни тысячи родов с тобою помним сами.
Ты голову свою склонила низко надо мной,
Объяв меня адамовешне золотыми волосами.


Песнь нашей гордости

Но над нами дни чужбины
Виснут небом льдистой сини,
Солнца свет земле в их стыни
Застят облаков лавины.

Победительницы мы, проиграв бой с дикарями:
Кедров кровь на нас венцами,
Ведь пророки нам отцами,
Королевы матерями.

Мы две золотых колонны
У могил их с письменами,
Их любовь хранима нами,
И в любви мы непреклонны!


Наша любовная песнь

Ах, так дай всем звёздам ныне
Пасть альпийскими лугами
У моих миров, не знавших о подобной благостыне.

Ведь под пиниями в стыни
Тайно тихими шагами
Мы пойдём к вселенской сини.

Посмотри, как меж стогами
И где в тростниках сквоженье
В дрёме краски под ногами,

А по водам в отраженье
Облаков закатных фрески
Чьи алеют арабески. 


Песнь нашей битвы

Чтоб переплестись при встрече, наши руки
В жизни движимы лишь трепетом сердец,
Не страшась игры всех огненных колец,
Сквозь которые пройти нельзя без муки. 

В наших душах остропрянное цветенье
В лепестках чьих умащением роса,
К ней склоняются всей синью небеса
Ощутив манящей чарой тяготенье.

Наши воли две — две острых шпаги,
Никогда что не склоняются от бед,
Ими добивались мы всегда побед,
К суши Вечности несли что радость влаги. 

Все тоской замысленные свары
Мы смели щитами, вызвав их на бой,
Две победы стали нам одной судьбой!

В наших жилах крови слышатся фанфары!
В удивленье ночь как день любуется собой,
Полнясь светом, низвергающим кошмары! 


Туман

Ты печально держишь мои руки,
А солнца жёлтая роза,
Кто сияла невестой Бога,
Блёкнет от земной с ним разлуки.

А каким золотым был её взгляд летом,
Наши глаза вопрошают ещё выси
С детским непониманьем,
И белёсо ложится тоскливость на волосы нам при этом.

А там где уже облетели листвой буки
Восстает тьма в беспокойстве,
Воскрешённые ночи,
Что ищут их дни, плачущие от муки.

Как розы, поникшие от ненастья,
Наши ладони... Ты, мы хотели
Друг друга любить в юном небе,
А на нём венок безграничного несчастья.

Но ещё порхать затянувшемуся лету
Над землёй на листвы крыльях,
Но ещё мы услышим сладость шуршанья
В унылой жизни как света примету. 

Так во что же играть мы предложим друг другу...
Мы сожмём нас в объятьях крепче
И по земле будем катиться
Как по замкнутому кругу.



Школьная пора

Под фиалковым небом весны
Я с тобою любовь повстречала,
Как глаза твои были ясны
Над щеками, заря чья так ала!

Как взлетали колечки кудрей
В золотой рыжеватости милы,
Как хотелось тебе поскорей
Той манящей исполниться силы.

А меж фикусов, точно гроза
Шевелила их мокрые кадки,
Там как спицы таились глаза
Пары дам, чьи так гадки повадки.

Как же всё же позволили мы,
Что две злобные старые дамы
Нам создали подобье тюрьмы
Для любви у сердец нашей драмы. 



Гротеск

Месяц  брачную его повсюду ищет половину,
А иначе жить не стоит, в скорби горбя спину.

У плута весной в зелёнке ноги, чтоб с испугом
Он кузнечиком взлетал над каждым лугом.

У пруда расплылась в книге репродукция,
Там, тоскуя, слёзы льёт всё фройляйн Луция.



Тайна

Кругла как спелый плод свисает лампа ниши,
И отразившись двое на стекле окна как в витраже,
За ними Древо Парадиза вдалеке уже... 
И руки у меня бледней чем мрамор тиши. 

А воздух вечера пропитан тяжким смрадом,
И наша радостность уже в его узде,
Мы на какой-то старческой звезде,
Нас четверо, шатающихся рядом...

Я знаю, кто я — под твоим пытливым взглядом,
И нежно плоть твою обвить спешит моя рука,
Но мы молчим, над нами грозовые облака,
И вспоминает наша кровь, как расставались с Садом.

И нас победно манит жизнь дыханьем смерти,
И нашей близостью мы к смерти жизнь влечом...
Но мною поднята рука, чтоб как мечом,
Крушить окамененья знаки на небесной тверди!

А за окном всё хлещет дождь, подобный зелью,
И при желании спросить, сидишь ещё немей.
Пока не ведом нам в его повадках Змей,
И мы не знаем, чей искус нас выбрал целью. 
 


Отзвуки

На твёрдых рубежах
Одержанных побед
Даю я танцевать моей любви, хоть запоздала.

С раскрытым сердцем  и душою нараспашку
Танцуй, моя ты запоздалая любовь, танцуй
Под все усмешки из моих, так тяжело забытых, песен.

И, может, кровь во мне начнёт вновь ощущать
Что тосковать опять ей
И пребывать в непостоянстве.

Ведь в пору вознесенья к звёздам
Я возжелала для себя вот эту,
Слепящую голубизной, любовь.

Твои глаза поют
О красоте,
В благоуханье....

На твёрдых рубежах
Одержанных побед
Даю я танцевать моей любви, хоть запоздала.

И я взлетаю с ней
«До розовых небес,
Туда и вниз!»

Танцуй, моя ты запоздалая любовь, танцуй
С раскрытым сердцем и душою нараспашку,
Не злясь на тишь глубин
Моей победной жизни.
 

Песнь Евы

Уже земля прогоркло пахнет под сосной,
Тоскуя в голом мартовском лесу,
Как ты — о, я б хотела стать весной,
Ведь столько сказочных цветений я тебе несу!

О, только сила бы во мне не умерла теперь!
Ведь вынести должна я всё, что в зиму вынес лес.
И сердце у меня алеет от потерь,
Поскольку вырвано у роковых небес.

Ещё твои все чувства холоднЫ,
И взгляд у глаз твоих с утра так стыл,
Но искры в русых волосах у лба видны,
Как если б солнце в них уже рождало пыл!

Я тоже изгнана, быть может, по твоей вине,
Но ты всегда в стране моей души.
И от познания добра и зла ликует всё во мне,
Как страхом смерти ты меня бы рассмеши!



Дождь мая

Своею жаркою душой мне сердце ты
Обьял и оградил от тёмных туч печали,
И громы в нём кромешной темноты
В покое просветленья отзвучали.

Но ликованье сердцем не по силам мне:
В нём рана, что сродни неизлечимому недугу,
Поэтому без страсти мы наедине
Губами прижимаемся друг к другу.

И по ночам мне слышится паденье слёз,
Хотя ты рядом, всё, казалось б, понимая,
Как если б из давным-давно забытых грёз
Мне доносился дождь бы  мая. 



Моя тихая песнь 


Моё сердце — скорбящее время,
Чьё биенье беззвучно.

Золотые крылья моей мамы
Для неё никакого мира не отыскали.

Слышите, моя мама меня ищет,
СвЕты её пальцы и её стопы блуждающе сновиденья.

Сладость тепла в дуновеньях
Согревают мою дрёму,

Но только ночами,
Чью корону моя мама носит.

И я пью тихо вином лунность,
Если ночь одиноко придёт без мамы.

Мои песни носили голубоватость лета
И всегда мрачно домой возвращались.

Вы высмеиваете мои губы
И говорите с ними.

Но я хватаю ваши руки,
Так как моя любовь — ребёнок, играть кто хочет.

Одного брала я из вас и того второго
И целовала его,

Но всегда обращённым назад
К моей душе, оставался мой взгляд.

Я обеднела
От ваших нищенских подношений.

Я ничего о болезненности не знала,
Ей я больна от вас,

А болезненность воровата,
От неё у жизни подкашиваются ноги,

У дороги к могиле ею похищен свет,
Оклеветана смерть. 

Но мой зрачок —
У времени та вершина,

Чьё свеченье приникло губами
К краю облачения Бога. 

И я хочу вам сказать ещё больше ,
До того как станет мрачнее меж нами.

Самый юный из вас
Должен знать о моём старейшем,

На его душе
Играть проходя всем моим вОлнам.

И ночь будет с болью
Жаловаться дню.

Я тот иероглиф,
Что стоит под твореньем.

Я на вас походила,
Так как тосковала по людям.

И я вырываю вечные взоры из глаз,
И победный свет из губ.

Знаешь ты, как знаю я, хоть одного
Вечного узника, злого волшебника.

Мои руки, хотя простиреться к выси,
Опускаются....



Моя песнь смерти

Тьма запах роз струит по ложу к изголовью,
Приди и дай твои мне руки, так как вскоре
Биенья сердца удержать уже не смочь,
Уже моей текущей кровью,
Чтоб вечностью объять меня как море,
Плывёт последняя моя на свете ночь.

Возьми восторг истаявшего дня,
И дай мне золото его в незамутнённом взоре,
Поскольку ты один вот так любил меня.

Уже гармония ночной нездешней дали
Последний выдох принимает мой —
И вновь мне жизнью быть самой, 
Той изначальной жизнью, беспредельной,
В которой первых их людей, сияя, стали
Баюкать звёзды парадиза колыбельной.



Спорщик

Твои глаза переполняет страшный гнев,
Они черны, как ночь, не знавшая рассвета,
Какие рыки из тебя выносит поза эта,
Как дуло б чванство в гнутый горн, в тебе осатанев!

А между тысячей твоих задиристых смешков,
И первых, и вторых, и всех, рождённых волей,
Треск лопнувших от чванства слов как языка мозолей,
Для слабостей чужих от твердости твоих к ним ков.
 
И ветры, вечером встречаясь там где мгла,
В своём кругу косятся на твои притёртые делишки
И их освистывают холодно, как дерзкие мальчишки,
Да я, чтоб  снов о них не видеть, спать ночами не могла!

И я душой бледнею, чванства твоего терпя напор,
Как слыша б жизни жерновов кружение снаружи.
А между нами как предвестник лютой стужи
Твои в горячке кулаки сжимает новый спор.   


Мы трое

Наши души висели у утренних грёз
Как сердечки-черешни,
Как кровь, смеющаяся на деревьях.

Наши души были детьми,
Когда они играли с жизнью,
Всё рассказывалось как самой сказкой.

И под белыми азалиями
Небеса позднего лета сами
Пели над нами в ветре, веющем с юга.

А поцелуй и вера
Заодно с нашими душами были,
Как три голубицы.


Моя любовная песнь

Как скрытый родник
Плещет моя кровь
Всегда вдали от тебя, вдали от меня.

Под замечтавшейся луной
Танцуют мои нагие, ищущие мечты,
Эти лунатики дети,
Тихо по мрачной ограде.

О! у тебя солнечны губы...
Эти пьянящие благоухания их...
И из синеющих зонтичных, в серебристой оправе,
Улыбаешься ты... ты, ты.

Вновь и вновь  несмолкаемое  плесканье
На моей коже
Я за плечами
Слышу...

Как тайный родник
Плещет моя кровь.

 

Песнь моего странствия

Двенадцатью рассветами вдали уже
Дух полночи стихает жутким эхом.
А у меня из губ, с их вздувшим смехом,
Над Вечностью глумится гордость в кураже!

Утекшее стекает от истока вниз опять,
Моя душа в сверкании спасения при этом,
Исполнившись тысячежарным ярким светом,
Из Неутекшего мне начинает сладостно сиять!

Над всем, что помнилось, я возношусь со дна
Под музыку, и между Раем с Адом
Мне, с восстающим пирамидой, взглядом
За временами всеми цель моя видна!



Последний

Я прислоняюсь к закрытому веку ночи
И вслушиваюсь в покой.

Всем звёздам снятся сны обо мне,
И их лучи становятся золотыми,
А мои дали непроглядными.

Как меня преображает луна,
Всегда шуршание слепящего мерцания,
Она — крутящийся в танце дервИш.

Светло-жёлто юн висит лунный луч
Пеннолёгок на ночи,
Но над облаками угрозой лавин
Он всё темней и темней,
Его золото лишь с моей стороны.

Море родины тихо у меня на коленях,
Светлы засыпанья — темны пробужденья.
В моей руке лежит погребён мой народ,
И грозы робко тянутся надо мной.

Я прислоняюсь к закрытому веку ночи
И вслушиваюсь в покой.



О моё болящее желание

Я во сне: юная дикая ива,
Изнемогающая от засухи,
Как горят одеяния дня...
Всё на земле жаром вздыблено.

Должна я тебя манить песней жаворонка
Или звать тебя как птицы в поле:
Туух! Туух!

Как серебряные колосья
Под моими ногами кипя плавятся —  —  —   
О, моё болящее желание
Плачет как ребёнок. 



Последняя звезда

Струенье серебристо взора в пустоте,
Не знала никогда, что жизнь пуста.
На самом лёгком из моих лучей
Я как по льду по воздуху скольжу,
А Время кругло восходя, и шаром нисходя,
Но этот танец я не танцевала неустанней никогда.
В дыхании ветров ледов змеиный отблеск,
Колонны, из белёсых колец, то восставая,
То иссыпаясь.
Что означать должно беззвучное воздушное влеченье,
Это шатанье подо мной,
Когда я Времени бедром кружу.
Какая цветовая нежность в моём движенье,
Но не целовала ни свежесть дня начала,
Ни радость от цветенья утра никогда меня.
Уж близок день седьмой,
А всё ещё Конец не сотворён.
На каплях капли тушатся
И снова трутся,
В глубинах бродят воды
И давят всё и низвергаются на сушу.
Мерцающие диким опьяненьем руки
Простёрты пенясь, но теряют очертанья,
И как всё давится-сужается
В последнем из движений.
Как коротко в дыханье Время
У Безвременья в лоне.
Как пусто воздуха сквоженье,
Не достигая своего конца,
И в этой слепоте
Мой танец — танец точки.



Дома

У нашей комнаты голубизна у стен к досугу,
И мы блуждаем тихо в ней как небесами,
А к вечеру мы искренность свою приносим сами,
С глазами ангелов вложить чтоб в руки нам её друг другу.

О сколько же историй тут рассказывалось нами
До утреннего с колокольни звона!
А как с брусчатки в локонах теней цветов балкона
Слепило солнце, призывая нас расстаться всё ж со снами!.

А как танцует утром солнце цветниками
Ковров у нас, где из цветов живые всюду улья!
Как приглашают для любви признаний наши стулья!
Как от опор у нас на ложе тени льются шёлка родниками!



Сфинкс

Она сидит, когда приходит вечер, у моей постели,
И я во власти вся душой её всесильной воли,
И в сумерках мерцает свет её зрачочной смоли,
Что в щелях век  как нить к земной юдоли
Для тех кто, покорившись снам, осиротели.

И на постели в бели льна, что стынет рядом,
Лежат разбросаны нарциссы грёз её владений,
Что руки чьих-то призрачных радений
Возносят к грёзам их зацветших сновидений,
Благоуханье чьё плывет как вешним садом. 

И улыбается луна за облачностью снова,
И я душой, поблёкшей от видений,
Сопротивленью воли Сфинкс опять готова. 



Конец мира

Лишь плачи в мире целый день,
Как если бы сам умер Бог,
И пала вниз плитой могил свинцова тень,
Под нею чтобы каждый изнемог.

Приди, укрыться в близости хотели б мы ...
Во всех сердцах уже лежит
Жизнь как в гробах у полной тьмы.

Ты! в поцелуи глубже мы уйти хотим —   
Уже тоска стучится в мир,
Ведь умереть должны мы вместе с ним.