ловец снов

* * *
на стыдобу́ подобья
(где ещё повезло б!)
што глядишь исподлобья
хмуря бездонный лоб
 
путь Узнаванья — светел
взглядывай же тудэм —
в окна с видом на ветер
в очи с видом в эдем
(Ольга Иванова)



Был амулет нам подарен весной —
круг с паутинкою в центре,
дарит он вещие сны и покой…
Яркий образчик поветрий —
о́бод со множеством перьев висит
в спаленке нашей уютной, –
символ Нава́хо хранит от обид
и от предательских плутней.

Вечером поздним, расправив постель,
взбив для удобства подушки,
смело ложимся в свою колыбель
под патронажем "ловушки", –
и порождающий дрёму фрактал
плотно смежает ресницы,
чтоб неусыпный ловец трепетал
пёстрыми перьями птицы…

Сад в позолоте сусальной стоит,
словно одетый на праздник.
Дуб за окном, как верховный друид,
выцветший скинул подрясник.
Негой наполнен безбрежный простор
после кипучего лета, –
после мажора приемлем минор,
если не в тягость нам это.

Ветер колышет деревьев листву…
Воздух с осенней прохладой
снова подвластен тому волшебству,
что обольстит серенадой, –
райская песня звучит в небесах
голосом ангельским, нежным.
Во́ды святые в прозрачных ключах
катятся мерно, неспешно...

Разное видится всем в сентябре
в тёмном окне за портьерой…
Бархатной поступью ночь на дворе
шествует чёрной пантерой, –
тени прозрачных лиловых тонов
кружат приветливой стаей —
неутомимый ловец сладких снов
свой ритуал соблюдает…






* ловец снов — индейский амулет, призванный защищать от злых духов, плохой энергетики, болезней. Считается, что он улучшает сон и восстанавливает внутренние силы. Хранитель снов Навахо — наиболее распространенный вариант, к которому привыкли современные люди; он представляет собой обод со множеством перьев, внутри которого расположена плетеная сетка с отверстием в центре. Этот вариант отлично подходит и для украшения интерьера.

Post scriptum:
Николай Гумилёв "Канцона вторая"

И совсем не в мире мы, а где-то
на задворках мира средь теней,
сонно перелистывает лето
синие страницы ясных дней.

Маятник старательный и грубый,
времени непризнанный жених,
заговорщицам секундам рубит
го́ловы хорошенькие их.

Так пыльна́ здесь каждая дорога,
каждый куст так хочет быть сухим,
что не приведёт единорога
под уздцы к нам белый серафим.

И в твоей лишь сокровенной грусти,
милая, есть огненный дурман,
что в проклятом этом захолустьи
точно ветер из далёких стран.

Там, где всё сверканье, всё движенье,
пенье всё, — мы там с тобой живём,
здесь же только наше отраженье
полонил гниющий водоём.

(1921 год)