1950 год. Риданский военный аэродром постепенно погружался в ночь; взошедшая на выкрашенное темно-синими чернилами беззвездное небо луна с трудом пробивала серебряным сиянием густые перьевые облака, медленно ползущие по воздуху, как стадо барашков на выгуле. По всему аэродрому зажглись оранжевым светом крохотные солнца – фонари. В их свете доселе серые очертания дремлющих у взлетной полосы истребителей и «джипов» цвета хаки на больших колесах, что находились недалеко от казарм, преобразились: налились бронзовым цветом. Ангары с громоздкими самолетами оставались в тени, лишь изредка освещаемые ночным светилом. Движение по территории прекратилось – солдаты готовились к отбою, и только часовые на своих дежурных постах и у зенитных пушек строго несли службу без сна, дожидаясь смены.
В офицерской казарме, в одной из ее комнат со скудным армейским убранством капитан Лоуренс Бронсен получал уже третье за вечер сообщение из генерального штаба на шифровальную машину. Белый язык узенькой бумажной полоски вытягивался все дальше с каждой печатающейся на ней буквой. Наконец жужжание машинки прекратилось, и Бронсен оторвал этот длинный клочок бумажной тесемки на пустом месте за последней буквой. Склонившись над столом, освещенный лампочкой под потолком с металлическим плафоном в виде расклешенной юбки, он принялся в третий раз за вечер разгадывать шифр, используя известный заранее алгоритм действий. Вскоре важное сообщение было письменно зафиксировано карандашом в офицерском блокноте. Когда капитан прочел то, что написал, лицо его совсем помрачнело. Первые две шифровки сулили надежды отразить натиск противника и удержать в целости аэродром, не дав врагам проникнуть на территорию Ридана. По первоначальным данным разведки очередной удар противник должен нанести завтрашним вечером. И на плечи капитана, как старшего командира аэродрома, ложилась задача подготовиться и противостоять атаке вражеских самолетов численностью в полторы эскадрильи. Позже разведка доложила, что удар ожидался не с западной стороны над морем, а с севера над сушей через только что прорванную линию обороны, и не позднее раннего утра. Исходя из полученных данных, капитан сделал простой вывод – рассчитывать в таком случае ему придется только на себя, и флот, стоящий в Риданской бухте и контролирующий весь западный берег, был не помощник. Несомненно, капитану Бронсену было не впервой отражать атаки и поднимать железных птиц в воздух для контрнаступления, но новое третье послание стало сущим кошмаром. Опять же из донесения разведки следовало, что противник закончил новейшее экспериментальное оружие и пустит его в ход этой ночью в атаке на аэродром. В шифре говорилось о громадном самолете с секретным названием «черная мамба», заправленном до отказа всепожирающей кислотой в огромные баки, выполненные из неизвестного металла, чтобы кислота не проела их стенки. Бронсен понимал, что, если подпустит к границам аэродрома такую махину, уничтожение их стратегически важного для страны объекта, а также гибель всего живого на мили вокруг не избежать.
Капитан Бронсен встал из-за стола и выключил стационарную рацию, которая начала сводить с ума беспрерывным попискиванием. Привычным движением руки подкрутив тонкие черные усики, Бронсен расправил смявшийся на груди китель. Достал из нагрудного кармана расческу и заложил волосы на левую сторону. После, окинув придирчивым взглядом внешний вид боевого офицера в небольшое зеркало у двери, он распахнул дверь.
– Рядовой Прайслер! Немедленно ко мне первых лейтенантов Каркса и Моули, а также второго лейтенанта Джея, – приказал он постовому в коридоре офицерской казармы. – Живо!
– Есть, сэр! – рядовой Прайслер вытянулся гитарной струной и тотчас со всех ног бросился исполнять приказ.
Через минуту в комнате Бронсена собрался весь состав старших офицеров аэродрома. Капитан сурово склонился над блокнотом с записями, лейтенанты расселись по стульям, ожидая указаний командира. Бронсен расстегнул клапан нагрудного кармана, достал трофейный серебряный портсигар, подаренный ему другим капитаном, но только танковых войск, раскрыл его и, вынув сигарету, зажал ее зубами. Поднеся к ней зажженную спичку, он тут же ее затушил, так и не закурив. Спрятав сигарету обратно, Бронсен бросил портсигар на стол рядом с блокнотом. Упершись костяшками кулаков в твердую деревянную столешницу, капитан начал говорить:
– Я получил от генштаба очень неприятное известие. В эту ночь, в четыре часа ночи мы будем атакованы экспериментальным оружием варгонцев с севера. Наших сухопутных товарищей смели с позиций в реку артиллерией и танками, разорвав линию обороны. Многие силы будут брошены на то, что бы вернуть отвоеванные территории, но пока враг укрепляется, им открыт небесный коридор. Поэтому атака будет проведена не с моря, где мы можем заручиться поддержкой флота, а с севера. Придется рассчитывать только на свои силы, братцы.
– Капитан, сэр, что это за такое экспериментальное оружие? – заерзал на стуле лейтенант Моули, светловолосый молодой человек. Он то и дело поправлял на переносице очки с одним надтреснутым стеклом. – Какие-то новые пушки на бортах самолетов?
– Боюсь, дело обстоит хуже некуда, – ответил тот. – По некоторым данным, это огромный самолет, заправленный до отказа кислотой. Его цель – наш аэродром. Если он долетит и устроит кислотный дождь, то все вокруг просто исчезнет. И тогда в их власти окажется целый воздушный путь на подступах к стране. Это грозит большим перевесом в войне на сторону врага. Пока авиация и флот здесь, никто и никогда, слышите, не сможет пересечь живым линию Риданской бухты. Наше море, это кладбище для самолетов и кораблей противника. Но как только мы сдадим аэродром, всему конец.
– Вы всегда можете положиться на нас, сэр. Так каков план, капитан Бронсен? – задал вопрос лейтенант Каркс, плотный мужчина сорока лет с густыми усами и глубоким шрамом через всю щеку. В его глазах читалась отвага, о чем говорили и ордена, позвякивающие на груди его мундира, когда Каркс шевелился.
– Мы должны сбить «черную мамбу» над морем, не дав ей долететь до аэродрома. Единственное место, где мы можем это сделать, – Бронсен открыл небольшую карту местности и обвел жирным кругом небольшой участок моря недалеко от Риданской бухты, – в этой точке на северо-западе.
– «Черную мамбу»? – переспросил Моули. Второй лейтенант Джей, соблюдая субординацию, молча слушал, вникая в сказанное.
– Верно – кивнул капитан. – Название чертова самолета.
– Звучит устрашающе, сэр, – подернув плечами, сказал Моули. – Но сколько же истребителей противника будут сопровождать такую машину?
– Скорее всего полторы-две эскадрильи. Таковы первоначальные сведения разведки. Бой будет тяжелый, поэтому, поднять на ноги весь летный состав и провести инструктаж. Заправить все истребители до полных баков, – тут капитан замешкался. Кашлянув в кулак, он продолжил: – Да, я понимаю, силы неравны. Техники осталось мало, а смену еще не прислали. Проклятье, по всему фронту не хватает истребителей! – Капитан заложил руки за спину и заходил у дальней стены, уставившись в пол. – В нашем распоряжении осталось всего девять «птичек». И нам придется их все до одной отправить на линию соприкосновения. Я лично возглавлю боевой вылет и первым поведу остальные самолеты. В три часа ночи всем быть готовыми и с заведенными двигателями. Полный боекомплект. Я буду регулярно держать связь с флотом. У них более чуткие и мощные радиолокаторы, и находятся они ближе к противнику. Так мы будем лучше понимать точное время операции. Ну, парни, за работу.
Озадаченные очень щепетильной ситуацией лейтенанты, отдав честь, поспешно вышли за дверь. Капитан Бронсен вновь включил рацию и выбрал частоту, по которой устанавливалась связь с флотом.
– «Маяк», «маяк», ответьте «винчестеру». Прием, «маяк», это «винчестер». Меня слышно? – зажав кнопку на рации, вопрошал капитан, ожидая контакта.
В рации захрипел динамик, и последовал ответ:
– Это «маяк». Слышу вас плохо, «винчестер», какие-то помехи. Говорите!
– Слушайте внимательно, «маяк». Стая птиц в наше гнездо. Часы черного цвета. Точка отчета восток и далее юго-восток. Ваши глаза и уши. Доложить незамедлительно! Все поняли, «маяк»? – Капитан Бронсен, используя военную хитрость передачи послания шифром, имел ввиду следующее: «Вражеские самолеты. Атака на аэродром ночью. Ориентировочно с трех до пяти. Отслеживать радиолокаторами».
Но рация молчала, если не считать помех.
– «Маяк», мать вашу, прием? Куда вы пропали?
– «Винчестер», потеря связи, – раздался приглушенный голос, как будто говоривший находился очень далеко от своей рации. – Повторите пр… – слова сменились новой волной хрипения до тех пор, пока на том конце не раздался новый, другой голос. Угрожающий, и как будто не из этого мира:
– Капитан, ты здесь? – Кто бы не вмешался в канал связи, он был чужой. – Забудь приказ, не то пожалеешь. Оставь аэродром. Слышишь?
– Кто говорит? – в недоумении крикнул в рацию Бронсен, уставившись на нее так, будто собственными руками уже схватил неизвестного за горло и начал допрос с пристрастием. – Назовитесь, иначе…
– «Винчестер», ты там что, бредишь? Это «маяк»! – вновь каким-то образом переключился канал. – Я прошу повторить приказ! Прием!
– «Маяк», кто-то влез на нашу чистоту, можете отследить?
– Что-что? – вновь «маяк» стал затихать, теряясь в шипении.
– Ты уже что-то им брякнул, капитан? – странный голос, шелестящий, как рождественская мишура, нарастал и становился громче. И разительно чище, чем «маяк». – Знай, подчинись моей воле или сгинь в лабиринтах тьмы, в которую я погружу твой разум. Бронсен, сдай аэродром.
– Ты, гребаный варгонец! Передай своим командирам, что этот аэродром будет защищать все подлеты с моря и суши до тех пор, пока не уничтожит все ваши самолеты до последнего завалящего истребителя. А вслед за тем начнется контрнаступление, и вашему режиму придет конец. Всех ваших полководцев ждет военный суд за содеянные вами злодеяния и геноцид, усек, варгонец?
– «Винчестер»! – вновь раздался голос с «маяка», заглушив неизвестного. – Прием! Вас не слышно! «Винче…»
– Флот не получит твоих жалких приказов, Бронсен, – новая волна угрожающих фраз захлестнула эфир. – Но ты, ты, капитан, получишь все. Ты готов к лабиринтам?
– Пошел ты к черту! – выругался Бронсен и бросил на стол рацию. Затем выдернул шнур из гнезда питания.
И тут случилось необъяснимое. Рация словно ожила и бросилась маленькой черной кошкой в лицо Бронсену. Ударив корпусом под правый глаз, она обвила шею капитана несколькими витками шнура, который тут же стал стремительно затягиваться. От неожиданности Бронсен не устоял на ногах и привалился на стул со спинкой, оказавшийся очень кстати у стола и смягчивший падение. Бронсен с трудом просунул пальцы между шеей и шнуром как раз в то самое время, когда почувствовал, как его кадык под давлением стал смещаться в сторону, готовый в каждую секунду сломаться. Лицо Бронсена поначалу красное, побагровело. Глаза налились кровью. Он дергался на стуле и упирался каблуками армейских сапогов в дощатый пол, пытаясь сбросить с себя жуткое подобие змеи. Он не мог позвать дежурного на выручку, в его легких почти не осталось воздуха. И когда Бронсен уже почти сдался в этой борьбе, отключенная от сети рация вновь заговорила:
– Оставь свои жалкие потуги. Твои старания не приведут ни к чему, кроме как к тому, что узлы затянуться еще сильнее на твоей гусиной шее, и ты умрешь. Ты хочешь умереть, Бронсен? Как бы не так, я знаю, что не хочешь. Тогда слушай меня внимательно. Ты должен сжечь все свои истребители, машины, пассажирские самолеты в ангарах и автоцистерны с бензином. Не дай подняться пилотам в воздух и помешать «черной мамбе» выполнить свое предназначение. В противном случае ты испытаешь такие муки, которые никакая война тебе не уготовит. И чтобы тебе не думалось напрасно – я не какой-то жалкий варгонец, и вообще не человек. Ваши междоусобицы лишь забавляют, но исполнение моей цели забавляет меня еще больше. И я не остановлюсь, пока не исполню волю моей госпожи. Но что-то я заболтался. Часы тик-так, и время уходит, как песок сквозь пальцы. А чтобы ты закончил свой последний приказ в срок, кое-кто проследит за тобой…
Связь оборвалась, эфир умолк. Капитан почувствовал, что хватка шнура ослабла, и он большими витками свалился на плечи. Рация повисла на груди Бронсена, и заходила ходуном, а опустевшие легкие капитана жадно наполнялись воздухом. Расстегнув верхнюю пуговицу кителя, чтобы было легче дышать, Бронсен с отвращением сорвал с себя прибор и с силой откинул его в дальний угол комнаты. Пролетев десяток футов мимо стеллажа с бумажной документацией, рация врезалась в металлический шкаф и рассыпалась на кучу мелких деталей. Бронсен откинулся на стуле, приходя в себя, поэтому не услышал, как среди горстки деталей что-то зашуршало. Маленький, не больше монеты, динамик отрастил шесть медных кусочков проволоки вроде паучьих лап и, скребя ими по деревянным половицам, тихонько направился к Бронсену. Карабкаясь по ножке стула, странная тварь забралась сначала на спинку и замерла на какое-то мгновение, что бы Бронсен ее вдруг не обнаружил. Но капитан был всецело занят собой – размышлял о случившемся и ничего не слышал. Тогда, осмелев, динамик с паучьими лапками медленно пополз по кителю капитана, направляясь вверх, к его голове. Паук вновь задержался, но уже на воротнике. В этот момент Бронсен что-то почувствовал. Он слегка повернул шею вправо, в ту сторону, где затаилась крохотная тварь. И тогда с той легкостью, какой может похвастаться кузнечик или сверчок, совершая прыжок на дальние расстояния, динамик подскочил к уху Бронсена и мгновенно исчез в ушной раковине, царапая кожу. Из раны брызнули несколько капель крови, но капитан даже не успел вскричать от боли. Что-то в нем резко поменялось, когда тварь забралась внутрь его головы.
Стрелки на часах у окна, заделанного металлическими листами снаружи, вздрогнули и остановились, но тут же побежали быстрее обычного. Секундная стрелка, вращаясь, оставляла серый мутный след за собой на белом циферблате. Лампа под потолком учащенно заморгала, словно у нее выросло и забилось сердце. Перед глазами капитана поплыл туман, уносивший его в иную реальность сквозь резкую боль в мозгах и легкий паралич, сделавший из него мягкотелого полудохлого моллюска, уже практически не способного управлять своим телом. Капитан ощущал мощные электрические импульсы, исходившие от твари, бьющие точечными болезненными разрядами в серое вещество в его голове. И не мог протянуть руки к уху, чтобы попытаться нащупать ее лапку и вытащить. Руки не принимали сигнала, как это бывает во сне, когда видишь все, что происходит вокруг тебя, но не можешь никак повлиять на это. Бронсен ощущал себя заложником, связанным по рукам и ногам, с воткнутым в рот кляпом. Язык во рту онемел, и капитан источал лишь тишину, если не считать еле слышного поскрипывания стула под ним в те моменты, когда капитана потряхивало от пульсирующей боли.
Стрелка часов работала, как сонар подводной лодки, и вскоре к капитану Бронсену пришли странные видения, сопровождаемые невнятным, но страшным бормотанием на неизвестном языке. Возможно, мертвом языке. Эти видения точно разбросанная по полу мозаика, но каждый ее кусочек, был как будто бы от совершенно другого набора, и собрать воедино их не представлялось возможным. Бронсен мог только позволять входить им в свой разум, ужасать, отравлять, нервировать. Поверх вибрирующего циферблата выплыл серый мундир варгонца, рвущийся под входившим в грудь штыком и обагренный темно-красной кровью из открывшейся раны. Послышался треск ткани. Или плоти? Мундир стал тускнеть. Вращающаяся гусеница танка зародилась из мутной дымки, в которую мгновение назад исчез мертвый варгонец. Каждый трак был заляпан мокрой глиной, и эта глина разлеталась в разные стороны, как осколки от ручной гранаты. Боевая машина, раскачиваясь на ходу, переезжала бревенчатые окопы, наполненные трупами солдат обеих сторон. На размытом оконном стекле комнаты капитана показалась огненная вспышка. Она приближалась откуда-то издалека и быстро росла. Еще немного, и, кажется, осколки стекла разлетятся, пробитые запущенным из орудия снарядом. Но и этого не случилось. Теряющий всякий рассудок капитан увидел хрустальную речку, петляющую вдоль крутых черных берегов, выжженных дотла. У двух поваленных стволов таких же обугленных деревьев покоился искореженный самолет с задранным поломанным крылом. Из кабины в небо поднимался густой дым, не потревоженный вольным ветром.
Округлость часов стала вытягиваться, приобретать овальную форму, на которой появлялось человеческое лицо в пыли и саже, обезображенное набухшими гноем ранами. Человек что-то кричал, и каждое движение его челюсти раскрывало рты ужасных рваных порезов, из которых непременно сочилась желтая слизь. В какой-то момент Бронсену почудился громкий стук, становившийся все громче и объемнее, как будто в дверь стучались сразу несколько человек. Последовала гнетущая пауза, тишина, в занавеси которой лицо со шрамами сменялось другим, более молодым и совершенно не испорченным войной. Перед глазами капитана, отдав честь, появился Моули. Хоть очертания его были расплывчаты, но Бронсен узнал его светлые волосы, подстриженные под «ежик», и отблески света лампы в линзах его очков. Бронсен даже ощутил какой-то нескладный диалог между ними, чувствуя, как шевелятся его губы в ответ на шевеление челюстей Моули. Вскоре первый лейтенант покинул общество и кабинет Бронсена, хлопнув дверью, как показалось Бронсену, с ураганной силой.
Часы едва не взлетали со стены. Стрелки, как пропеллер вертолета, кружили по циферблату. Капитан едва различал точное время – к тому моменту его веки с трудом сдерживали скопившиеся в них слезы, которые стали выплескиваться наружу, застилая соленой влагой глаза. Что-то между одиннадцатью и полночью, хотя, когда началась эта заварушка с эфиром и медленным высасыванием его мозга неизвестным устройством из рации, было не позднее четверти десятого. Мутный от бега стрелок циферблат разделился надвое, и эти два новоявленных круга загорелись желтым светом. То были фары армейского «джипа», оснащенного пулеметом, станина которого была закреплена к полу внутри открытого кузова. В сумерках, озаряемых оранжевыми и белыми пятнами выпущенных из стволов орудий ракет, военный автомобиль на полных оборотах месил колесами жирную грязь бездорожья.
Дальше Бронсен увидел отвратительных червей, белых опарышей с черными точками на головках. Они копошились в банках из-под консервов, в грязных тарелках. А следующим кадром, проникшим в сознание Бронсена, был острый осколок взорвавшейся гранаты, пробивающий насквозь чье-то колено, и нечеловеческий крик, исполненный ужаса и боли. Этот дикий вопль, наконец, вырвал Бронсена из забытья. Бормотание утихло. Электрические разряды в голове перестали биться, так что капитан, не прилагая особых усилий, смог упереться руками в стол, чтобы проверить, осталась ли сила в его организме после такого психологического давления, сдобренного отличной порцией отравляющего разум яда и болевого шока. Силы были. Но, тяжело поднявшись на ноги, Бронсен все еще покачивался над столом. Фокусируя взгляд на столешнице, он нашел свой портсигар. Ему захотелось закурить. Протянув ладонь к серебряному трофею, он тут же ее отдернул. По всему телу заплясали электрические колебания, и в голове раздался треск динамика. Следом прозвучал тот голос из рации, который Бронсен сразу узнал:
– Бронсен? Как твои дела? Хотя, не отвечай. Слова ни к чему, ибо я слышу твои мысли. Но если ты станешь говорить сам с собой, боюсь это вызовет подозрения даже у таких тупоголовых солдат, как те, что находятся у тебя подчинении. Тебе по душе пришелся фильм, верно? Я могу продлить сеанс, если ты только захочешь, но у нас остается очень мало времени, капитан. Ты должен сделать дело. Ты помнишь нашу цель? Ты сдюжишь это? Я уверен, у тебя все получится.
Треск в мозгах, вновь разламывающий череп на миллион острых осколков, был просто невыносим. У Бронсена вновь подкосились ноги, но упираясь кулаками в стол, он смог выстоять, не рухнув обратно на свой стул. С тоской взглянув на аппаратуру, через которую можно было бы попробовать связаться с генеральным штабом, если бы не разбитая рация… если бы не демон… если бы не… Бронсен закусил губу и уставился на шифровальную машину. Она молчала.
– Да, – в бессилии что либо предпринять против демона, захрипел он. – Я сделаю. Ты очень… очень убедителен… в своих… действиях… кто бы ты ни был…
– Ты герой, Бронсен. Вот только медаль ты не получишь, – казалось, этот самый демон насмехался над капитаном, не давая никакого спуска мучениям его тела. – Но я не привык доверять вам, людям. Докажи мне свою преданность. УБЕЙ часового в коридоре! Или твои новые страдания станут настолько невыносимы, что ты будешь просить меня о быстрой смерти. Молить затянуть петлю на шее и подвесить за лампу под потолок твое тело, разорвать все твои вены, достать из груди теплое бьющееся сердце, – голос демона на миг утих, но Бронсен сквозь боль ощущал его тяжелое сиплое дыхание в голове. – Но все это… такая жалкая мелочь. Ты ведь даже представить себе не можешь, какую боль могут производить ваши жалкие мясные туши. Брось финтить, Бронсен. Лукавство, коварство… в этой патовой ситуации неуместны. Итак, как насчет доказать свою преданность? Что скажешь?
– Я… готов… – в маревом бреду повторил Бронсен тихим шепотом, едва слышно. Его сознание уже искало красную кнопку «стоп», чтобы погасить в себе жизнь. Но он боялся небытия, как и многие из тех, кто уже привык сеять вокруг себя смерть на войне. И, хотя, гибель в бою он со страхом допускал – но это одно, а вот пустить себе пулю в висок – это слишком. И без толку. Наложи на себя руки, и демон примется за Каркса, который возьмет на себя его полномочия, как старший офицер на этом аэродроме. И все по новой.
Из ушей Бронсена тонкими ручейками заструилась кровь, закатывающиеся кверху глаза налились алым цветом. Крылья носа часто раздувались, и из ноздрей вырывался жар, обжигающий сухие губы.
Пытка над капитаном стала сходить на нет. Боль, заполнявшая резервуар его тела, ушла, как будто кто-то спустил воду в унитазе, опустошив до самого дна через край переполненный бачок. Капитан грохнулся навзничь мимо стула и распластался на холодном полу, раскинув в стороны конечности. Перед глазами поплыл желтоватый от света лампы потолок, похожий на грязную речку. Отдышавшись с минуту, капитан поднялся во весь рост и потянулся к сигарете. Чиркнув спичкой, закурил, с наслаждением сделав глубокую затяжку. Никотин попал в кровь и приятно расслабил мышцы. Выкурив только половину, Бронсен испытал несильный электрический шок в мозгах и пришел к выводу, что заставлять ждать демона – играть в смертельную игру с заведомо известным трагическим финалом. Во второй раз за вечер капитан отряхнул китель и, не отворяя двери, крикнул в никуда:
– Рядовой Прайслер!
За дверью раздался шум. Через мгновение перед капитаном предстал постовой с винтовкой на ремне, сваливающейся с левого плеча. Поправив оружие, рядовой Прайслер смиренно застыл натянутой тетивой, ожидая приказаний.
– Прайслер, ты все время находился в коридоре? Не отлучался?
– Никак нет, сэр! Все время!
– В который час первый лейтенант Моули входил в мой кабинет?
– Простите, сэр, но…
– Отвечать! – повысил голос капитан, буравя взглядом робеющего перед офицером солдата.
– Так точно, сэр. В половине… Это было в половине одиннадцатого, – Прайслер смотрел поверх головы Бронсена, как и полагается простому рядовому. А потому Бронсен безо всякого зазрения совести пытался понять, был ли визит Моули частью видений. Выходит, что нет. И они общались, Бронсен это помнил, хоть и находился в тот момент в бреду. Но о чем? И почему Моули не заметил в его состоянии никаких отклонений от нормы? Не потому ли, что демон разложил Бронсена на составляющие, как овощи для винегрета, и подавал Моули только те ингредиенты, которые были необходимы ему в тот момент для их беседы. Сознание, разум, тело – все было исправно и работало как надо, но в тайне от самого владельца. Бронсен стал грубой марионеткой в грязных лапах одержимого злом демона. И в этой игре…
Размышления Бронсена пронзила вспышка боли от укуса паразита, все еще пребывающего внутри Бронсена. Скривив лицо, он сгорбил спину, нагнувшись к коленям – так невыносима была новая попытка ускорить темп капитана.
– Сэр, с вами все в порядке? – встревоженно спросил Прайслер, но в ту же минуту захрипел, издавая бурлящие звуки. В быстрых руках Бронсена сверкнул армейский нож, выуженный из голенища сапога, и вошел в горло рядового под нижнюю челюсть. Ноги Прайслера заходили ходуном, выбивая дробь на деревянных половицах до тех пор, пока подошвы ботинок не захлюпали в набравшейся луже крови на полу. Соскользнув с лезвия ножа, как рыба с рыболовного крючка, постовой грохнулся на бок, дернулся, выхаркивая ртом густую алую кровь, и затих, закатив глаза.
Бронсен отшвырнул нож так, как будто обнаружил в своей ладони ядовитого тарантула. Звякнув обо что-то, что встретилось на пути, оружие исчезло за стеллажами, с лязгом ударившись еще раз. Ошалело вращая глазами, Бронсен взял за кисти рук мертвое тело Прайслера и отволок за глухую стенку стола, скрыв от глаз живых первую жертву коварного демонического плана. Подошвы сапог обагрились кровью Прайслера.
В дверь вновь постучали.
– Капитан Бронсен, сэр? Что у вас происходит? Я услышал шум! – послышался приглушенный голос сержанта Джонса.
– Как вы оказались у моей двери, сержант? Ваша комната, насколько мне известна, находится в дальней части казармы! – атаковал вопросом Бронсен. Он все еще сжимал пальцами кисти рук Прайслера, склонившись вниз.
– Простите, но мне показалось, что в коридоре слишком тихо, сэр. Я выглянул наружу и заметил, что на посту отсутствует дежурный и решил поискать его, чтобы наказать по всей строгости за то, что покинул свое место, сэр!
«Молодой выскочка этот Джонс, мать его так», – подумал Бронсен и произнес вслух следующее: – Сержант Джонс! С вами был проведен инструктаж минувшим вечером по факту боевого вылета этой ночью?
– Так точно, сэр!
– Тогда какого черта вы не исполняете свои обязанности, а вместо этого бродите по коридорам и испытываете терпение старшего офицерского состава? Вам был отдан приказ – привести в полную боеготовность истребители к назначенному времени. Так чего же вы тратите попусту и свое и мое время?
– Но, сэр! Самолеты заправлены, а также была произведена проверка двигателей и шасси! – возразил Джонс.
«Ах ты, любопытный сукин сын, – заскрежетал зубами Бронсен. Он уловил, что голос Джонса зазвучал несколько громче. Вероятнее всего, тот приложил свои длинные уши к самой двери, чтобы лучше слышать. В то же мгновение в голове Бронсена возник угрожающий глас демона, призывающий избавиться от уже надоевших ему всяческих назойливых насекомых. И пусть сержант был из первых, кто случайно влез в дела капитана, спорить со Злом было себе дороже. Бронсен вскрикнул: – Команда «отбой» была дана для всех, сержант Джонс! Мне нужно, чтобы на вылете у меня была достойная команда, трезвомыслящая и выполняющая свою работу на раз! А не сонные бормочущие мухи, которые не способны вести самолет в бой!
За дверью послышались удаляющиеся твердые шаги Джонса. Выждав еще несколько минут, капитан Бронсен отворил поскрипывающую дверцу стенного сейфа. Вынул с нижней полки кожаную кобуру с пистолетом внутри и прицепил к армейскому ремню. Обойма была до отказа полной, но он лелеял надежды, что тратить пули не придется. Сжечь технику одно дело, а убивать таких, как Прайслер, своих людей… Прикончив рядового Прайслера, капитан уже повесил на свою шею черную ленту с вышитой на ней золотистыми буквами надписью «предатель родины». И эта иллюзорная вещица неподъемным грузом гнула к земле совесть капитана. Пожалуй, вес ее был настолько велик, что даже светившая ему высшая мера наказания, выписанная трибуналом, казалась не тяжелее гусиного пера. К черту все, выбора нет, но вера в своих солдат, затаенная так глубоко внутри, что бы демон не пронюхал о ней, у Бронсена оставалась. Чем бы отродье, сидевшее в его мозгу не было, и какие бы вещи его, Бронсена, руками оно не вытворило – бойцы с аэродрома обязательно перекроят ситуацию в свою пользу. Одно лишь капитан не учел – могущество силы демона и его проницательность. Как бы поверхностно Бронсен не расстилал свои грезы, в какой-то момент демон почувствовал подвох. Было то лишь словом в размышлениях капитана или же полноценной мыслью, но что-то поставило под большие сомнения верность этого мясного слуги в погонах. Убийство Прайслера для демона уже совершенно ничего не значило. Всего лишь страх, но никак не приверженность.
Пронзительный рык демона и новый электрический импульс выстрелили в голову Бронсена, в мгновение ока повалившие его на обе лопатки. Его сотрясало ударами невидимых молний и грома, пока изо рта не пошла пена вперемешку с кровью, похожая на розовый ягодный мусс. Веки дрожали, а расширенные зрачки огибали комнату от стены до стены, бегая по желтому потолку с бешенной скоростью заведенной юлы. Пистолет монотонно застучал по полу дулом, высовывающимся из кобуры. Внутри черепа Бронсена засвистело, заскрежетало и захрипело одновременно, и ему казалось, что его мозги пропускают через мясорубку. Гортанные речи на мертвом языке вновь замолотили древние заклятья. И опять перед глазами, но теперь слишком быстро, побежали кадры какой-то человеческой бойни, и на этот раз они были настолько жуткими, что описывать и рассказывать о них, капитан Бронсен не рискнул бы никому и никогда, находясь в здравом уме. А потом Бронсен стал черстветь, точно засыхающий черный хлеб. Видения, в которых уничтожалось живое, вдруг стали приносить удовольствие и некую удовлетворенность, как если бы он проделывал ужасные вещи в этот момент сам, твердо осознавая ради чего или для кого он это делает. В легких вспыхнули два пылающих огонька, приятно обжигавшие грудь, как после выпитого спиртного, и даже сквозь китель, казалось, проступали два бледно-оранжевых пятна. Зрачки сузились до размера тоненьких игл, и стали такими же острыми и колкими. Голубая радужка окрасилась желтым волчьим цветом. Медленно повернув голову вправо, он сплюнул остатки пены на пол. Он стал чувствовать связь между мозгом и механическим пауком в своей голове. Единое целое, которое не может существовать отдельно. Голос демона больше не беспокоил Бронсена, но копошение маленьких лапок и слабую вибрацию крохотного тельца, преобразовывавшуюся в нечеткие, но все же понятные и, определенно – слова, капитан ощущал и слышал. Паук шептал ему в голову, и звуки его мерзкого голоса походили на скрежет, который издает старая рассохшаяся доска, разламываемая на части:
«Запри все двери в этой казарме, человечишка, да постарайся быть тихоней, чтобы в других казармах никто ни сном ни духом о наших передвижениях и планах. Чтобы ни один смышленненький солдатик не заподозрил неладное раньше времени. Успеваешь вникать в то, о чем я толкую? Придет час, и все твои дружки сгорят заживо, они будут купаться в сладкой боли во имя господина. Улавливаешь красоту мысли? Тебе достаточно лишь кивнуть своей головкой, и я пойму тебя. Так ты сделаешь все как надо?»
Обновленный механический Бронсен, тупо хлопая глазами, кивнул, как было приказано ему, солдату. Отворив дверь, он тяжело ступил в пустой коридор, и запер за собой замок. Подергал дверь и направился к следующей, оставляя бледные кровавые следы сапог на желтоватой кафельной плитке, которой был выстелен пол. Всего комнат в казарме было восемь. Четыре в одну сторону от общего входа и четыре в другую. Напрягая слух свободного уха, того, что не было перекрыто говорящим демоническим датчиком, Бронсен проследовал по узкому коридору без окон, освещенный трубками флуоресцентных мерцающих ламп. Гулкое, еле уловимое эхо поднималось вверх от кафеля, по которому ступали ноги Бронсена, постукивая крепкими подошвами сапогов. Остановившись у комнаты Каркса, Бронсен застыл на мгновение, уставившись на дверную ручку скобу, потряхивая головой, как будто мозг дал сбой и его заклинило.
«Что уставился, человечек? Запирай!» – заскрежетал паук.
«Как?» – ответил Бронсен, сверля глазами, отверстие в деревянном косяке.
«Возьми стул позади у стены, ты…»
Медленно развернувшись на пятках, капитан поднял один из четырех стульев, выставленных в ряд, и вновь подошел к двери.
«Что на этот раз, человечек? Хочешь дозу электричества?»
«Я взял стул. Как ты велел…»
«Так вставь его в скобу!»
«Слушаюсь…»
Бронсен сделал это, и ножка стула вошла в дверную ручку и вышла, закрепившись на гладкой стене. Бронсен направился к следующей комнате, прихватив с собой еще два стула. Проделав аналогичное действие с апартаментами Моули, он остановился у двери, отделявшей его от второго лейтенанта Джея. Его ничего не выражающее лицо вновь молчаливо уставилось на дверное полотно.
«Ты нарочно тратишь время господина, человечек?» – послышалось в голове угрожающее шипение.
«Здесь нет ручки…»
«И что?»
Молчание.
«Так сломай ключ в замке, жалкий раб!» – злобно зацарапал внутри лапками паук.
«Слушаюсь…»
Стул выскользнул из рук Бронсена и с тихим стуком ударился о бетонный пол боковиной спинки.
«Тише! Тише! – зашикал паук, и мозг Бронсена пронзил легкий разряд тока. – Никто не должен слышать нас! И еще помни, человечек – последние минуты твоей жизни зависят только от тебя самого. Какими они будут, а? Приложи усилия для того, чтобы понравиться господину. И, может быть, смерть твоя станет сладкой, легкой и мгновенной, а разочаруешь… Не жди милости!»
Бронсен выудил из кармана небольшую связку ключей. От своей комнаты, сейфа, оружейной и армейского «джипа». Вставив один из них в замочную скважину (подошел тот, что был от комнаты Бронсена), Бронсен приложил усилия – надавил большим и указательным пальцами руки в сторону, и хромированный ключ переломился у основания. Часть его застряла в замке. Теперь Джей не сможет вставить свой ключ изнутри. Дело сделано! И выбить тяжелую дубовую дверь, как и все остальные, забаррикадированные стульями, будет немалой проблемой.
Капитан Бронсен развернулся по широкой дуге от стены до стены и побрел в обратном направлении, когда в дальней части казармы что-то щелкнуло. Этот резкий тихий звук оживил притихшую тварь в голове Бронсена, и та вновь зашевелила лапами.
«Проверь, что там, человечек. Не нужно ли кого-то убить? К примеру, того, кто не спит в эту дивную серую ночь? Пусти кровь выродку, залей ею весь пол! Распотроши как рыбу! Почти все двери заперты, никто не увидит!» – бесновался паук, создавая безумные вибрации тела у самого мозга.
Бронсен ступал неслышно, будто по вате, выхватив очертания сержанта Джонса в противоположном конце коридора, направившегося в сторону уборной . Сержанту Джонсу определенно не спалось в эту ночь, и первостепенная причина его бессонницы скрывалась вовсе не в отсутствии дежурного по казарме или шум, учиненный Бронсеном, как утверждал сам Джонс. Истина скрывалась гораздо глубже – внутри Джонса. А именно в его простуженном мочевом пузыре, который то и дело отправлял позывной в мозг сержанта, чтобы тот опорожнился. Два вечера назад с моря бил шквальный ледяной ветер, заставивший кутаться в воротники армейских летных курток треть состава, пребывающего на постах аэродрома, у зенитных пушек в ангарах и в мастерских, где на тот час и находился сержант Джонс с несколькими механиками – доводили до ума барахлившую систему наведения ракет на одном из истребителей. Там и продуло.
Скрипнули дверные петли. Сержант Джонс скрылся в туалете. Бронсен осторожно отворил дверь, чтобы скрип не повторился снова. Оказавшись в дурно пахнувшем помещении с пожелтевшей от сигаретного дыма кафельной плиткой, капитан охотящейся змеей вполз в проем, отделявший часть туалета с раковинами от той, где справляли нужду офицеры, и вонзил волчьи глаза в хребет отливающего Джонса.
Паук притих в страстном желании увидеть, услышать, почувствовать новое зрелищное шоу. Не говоря ни слова, манипулируемый пауком Бронсен с размаху дал пинка под колено озабоченного собой сержанта. Послышался глухой стук боднувшей керамическую чашу унитаза коленной чашки, с каким звуком могут стукнуться друг о друга кирпичи. Ничего не подозревавший Джонс вскрикнул от резкой боли и удивления и припал вниз на одну ногу, обмочив штаны. Неконтролирующий свое тело Бронсен схватил за волосы сержанта и резко разогнул в локте свою руку. Раздался более отчетливый хруст ломающейся о керамику переносицы и хрящей. Голова Джонса мгновенно сникла в руке Бронсена и потяжелела. Свежие капли крови, хлюпая, падали в унитаз и тут же превращались в пляшущие алые нити, кружа в маленьком желтом прудике мочи сержанта. Бронсен разжал пальцы, и голова Джонса упала туда же, взметнув вверх вонючие брызги. Без жалости капитан надавил на шею сержанта своим сапогом. Хрустнул кадык, моча вспенилась пузырьками воздуха, вышедшими из груди Джонса через раскрывшийся рот. Содержимое чаши унитаза окрасилось в цвет Каберне Совиньон. Бронсен убрал ногу, и тело сержанта с чавканьем тяжело рухнуло на мокрый пол. «Что ж, осталась всего одна дверь, ведущая в апартаменты сержанта Хикса, – словно общаясь с пауком, подумал Бронсен. – Другие две комнаты пустуют уже неделю, после того, как в последнем воздушном бою были подбиты двое офицеров». Их призрачные имена повисли для Бронсена пустым звуком в сгустившемся, наполненном демонической отравой, воздухе.
«То, что ты проделал в сортире, хм, довольно ярко, человечишка, – проскрежетал паук, копошась лапами в мозгах Бронсена. – Но течение времени так зыбко. Начинай выводить из строя технику, иначе не поспеешь к рассвету! Ведь тогда твои кишки…» – незаконченная фраза паука звучала настолько угрожающе, что не было и нужды договорить до конца, чтобы понять ее суть.
Обломив еще один ключ в замке сержанта Хикса (на этот раз тот, что отпирал оружейную), Бронсен проследовал на выход, толкнув двойные тяжелые двери. На его слуху возник тихий стук, как будто кто-то барабанил каким-то предметом по дереву, но то было лишь биение собственного сердца. В лицо сразу пахнуло свежестью и морем. На небе сгущались тучи, моросил мелкий дождь, оставляя на коже пылинки влаги, и дул холодный мартовский ветер. Фонарь луны был очень тусклый, и как будто отсутствовал вовсе. Стволы зенитных пушек, распределенные по периметру, напоминали сгоревшие деревья, потерявшие в огне все свои ветви. У каждого орудия поблескивал небольшой кружок света от керосиновых ламп, у огонька которых не смыкал глаз расчет из пяти солдат, готовых в любую минуту дать достойный бой авиации противника. У больших ангаров дремали армейские джипы, с десяток выставленные в ряд, у громадных баков с керосином – две больших автоцистерны. Лампы красного цвета, обозначающие границы взлетной полосы, были выключены. Источники освещения – фонари, склонив свои головы вниз, оранжевыми пятнами выкрашивали черный асфальт аэродрома. Несколько мощных прожекторов облизывали стеной белого света северную границу аэродрома. Дюжина часовых с автоматами, рассредоточившись по всей территории аэродрома, неспешным шагом делали обход, обращая внимания на каждый звук: будь то шуршание крыс среди ящиков с боеприпасами, внезапные удары ветра под крыши строений или шум автомобильного мотора, доносившегося эхом издалека. Две казармы – пехоты и летчиков (которая почти пустовала из-за больших потерь в небе), разделенные столовой, пребывали в сонном мраке. Их темные окна были похожи на спящие глаза, прикрытые вуалью век. Спали и ангары с самолетами для переброса воздушной пехоты в зоны столкновения с противником и перевозки раненых в госпитали. Еще один громадный ангар вмещал в себя резерв истребителей, но с недавнего времени и он опустел. Оставшиеся девять «птичек», переплетенных черными линиями крыльев и геометрических фигур хвостатых корпусов, растянулись цепочкой недалеко от взлетной полосы, ожидая к рассвету своих пилотов.
Остановившись на выходе из казармы, Бронсен сверлил потухшим взглядом аэродром, внимательно осматриваясь для верного решения безумной задачи. Во-первых, он должен был избавиться от лишних глаз любыми способами. Во-вторых, слить керосин из автоцистерн и баков истребителей, а также разлить бензин под армейскими «джипами». В-третьих, взорвать аэродром путем воспламенения горючего. И в-четвертых, не дать часовым себе помешать, «ведь тогда твои кишки…»
Бронсен подставил бледное лицо под лампу ближнего фонаря, шагнув в его свет. От автоцистерн его отделяла довольно-таки длинная прямая, пересекающая пути трех часовых. До «джипов» рукой подать, и все они были укрыты тенью почти безлунной ночи.
Внезапный разряд тока, ударивший в мозг, заставил капитана Бронсена без раздумий начать движение к машинам. Бронсен знал, что в каждом «джипе» имелось по одной, а то и по две канистры с горючим, на случай, если в при каких-нибудь обстоятельствах в дороге вдруг закончится топливо. Так просто отщелкнуть клапан канистры и разлить бензин. Но пробить баки «джипам» было бы гораздо эффективнее. В опустошенных баках останутся испарения, которые и взведут курок взрывной волны, а реки разлитого топлива подхватят жар вырывающегося пламени и вспыхнут огненными столбами, поглаживая оранжевыми пальцами искореженный металл.
Отклонившись в тень, Бронсен двинулся вдоль стены казармы. Добравшись до пожарного щита, он снял с крепления топор, выкрашенный красной краской, и, как лесоруб, закинул его себе на плечо. Прожекторы не светили в тыл, что было на руку капитану. Крадущийся, как зверь, он бы вызвал подозрения у часовых и, не смотря на то, что он являлся здесь старшим офицером, ответ пришлось бы держать даже перед младшими чинами. И откровения его вряд ли бы пришлись по вкусу защитникам аэродрома.
С первым ударом острый шип топора мягко вошел в тонкий металл и пробил бак крайнего автомобиля. Зажурчала струйка пахучего топлива, вырвавшись из железной темницы, и потекла под колеса. Бронсен огляделся: не слышал ли кто из часовых звука удара его топора? Темный силуэт ближайшего солдата не подавал никаких признаков тревоги. Вышагивая цаплей, часовой продолжал свой обход по заранее намеченному маршруту. Бронсен продолжил занятие. Со второго тычка налилась приличная лужа, с третьего – небольшое озерцо. В тусклом бледном свете бензин переливался фиолетовыми, зелеными и голубыми цветами, как будто Бронсен уронил в воду акварельные краски. Попутно капитан открывал клапана канистр с бензином в багажниках, чтобы взрывоопасных паров распространилось до предела. И если бы Бронсен отдавал себе отчет в действиях и не был бы контролируем странной механической тварью, то он давно бы отравился ядовитыми парами и, как минимум, показал бы всему миру свой непереваренный ужин. Но капитан не чувствовал вони, он даже почти не дышал. Как хорошо, что на аэродроме царило безветрие. В противном случае, кто-то обязательно учуял бы запах топлива, принесенного под нос порывами ветра.
Инстинктивно, подобно зверю, первостепенной задачей которого является поиск пропитания, Бронсен без устали дырявил автомобильные баки. Один взмах – одно отверстие. Когда подошла очередь восьмого или девятого бака, поток бензина двинулся под уклон покрытия аэродрома, и несколько змеящихся ручьев уперлись в высокие ворота большого ангара с пассажирским самолетом внутри и там сбились воедино, образовывая новую лужу.
Бронсен пробил последний бак, и в этот момент свет одного из прожекторов дернулся в сторону, осветив северо-восточную часть аэродрома. Тут же вернулся на исходную позицию, освещая север. Паук в голове Бронсена, забивший сначала своими лапами тревогу, сразу же успокоился и вновь притих, предоставляя Бронсену свободный полет для импровизации.
Капитан покинул тень казармы и, выпрямившись во весь рост, направился к одной из автоцистерн, припаркованных у громадных резервуаров, в которых хранился керосин. Кажется, в тот самый миг паучьи чары отпустили его мозги на малую толику силы, потому как Бронсен вдруг ощутил, что может контролировать свои движения. Он расправил плечи, и офицерской чинной походкой двинулся навстречу часовому, который преграждал ему путь.
– Ря-рядовой, как вас там? Пре-прекратить движение! – пытаясь разобрать фамилию на форме солдата в бледном свете ближайшего фонаря, прищурился капитан. Слова ему все же давались с трудом, как будто в рот напихали каши, но, конечно, тому виной была цепкая хватка паука, держащая его мозг в колючих лапах.
– Рядовой Миллиас, сэр! – задрал подбородок часовой.
– А, Миллиас, вас см-менят. Окончить де-ежурство. Мар-рш в казарму.
– Но, сэр…
– Без лишних слов, рядовой.
– Слушаюсь, сэр! – И развернувшись на каблуках, Миллиас торопливо покинул общество Бронсена, глаза которого горели волчьим огнем. Взгляд его казался безумным, а разница в погонах вынуждала заткнуться и выполнять приказ, не задавая вопросов. Зато в казарме теплая кровать. А что глаза? Всего лишь отсвет желтых фонарей под бледным светом прячущейся в облаках луны?
Стук сапог рядового затих в ночи. Бронсен снова полностью отключился от собственного разума и тела, и, ведомый специальной энергией, тупым механизмом побрел к автоцистерне.
«Ты ничего не забыл, болван? – проскрипел злобный голос паука. Дремавший и выжидавший какой-то особенный для вмешательства момент. – Чем ты будешь поджигать машины? Пальцем?»
«Есть пистолет. Он на ремне…»
«Пистолетом ты можешь прострелить только себе яйца, глупец! На твоем месте я бы так и сделал, ибо у тебя их нет! Совершенно нет яиц! Ты ни на что не годен, «недокапитан» гребаный! Найди дальнобойное оружие, ты! Напичкай обойму трассирующими пулями!»
«Склады хорошо охраняются…»
«Значит, сними часового, человечишка. У часовых есть такие пули?»
«По одной в рожке. Выходит – две пули…»
«Так чего же ты встал столбом?»
«Я сделаю это…»
«И побыстрее! Не думаешь ли ты, что баррикады из стульев надолго задержат тех запертых тобою, если одному из них приспичит отлить? Кого тот обнаружит в сортире? Дохлую муху в погонах, подохшую в отходах из его же тельца. Ну и дерьмо, ты как считаешь?»
Бронсен ускорил шаг, ободренный новым краткосрочным сеансом шоковой терапии для головного мозга. Нервно подрагивая на ходу ногой, капитан направился прямиком в тенистый участок за автоцистернами, где бродил еще один часовой. Ситуация могла возникнуть критическая, потому как в опасной близости находился зенитный расчет, и недремлющее око прожектора на высокой платформе, служившей одновременно точкой освещения и башней дозорного на границе аэродрома. Капитан не чувствовал страха, зато явственно ощущал, как внутри него копошится паук.
Впереди Бронсен углядел две пирамиды пустых деревянных ящиков из-под снарядов для зенитных орудий, которые, по-видимому, просто не успели или поленились утилизировать в складские помещения, находящиеся сразу за резервуарами с керосином. Бронсен крадущейся походкой приблизился к первой стопке ящиков и замер камнем. Даже сердце его почти не билось, как у лягушки, впавшей в анабиоз на время спячки.
Выждав момент, когда часовой приблизится к ящикам и окажется спиной к Бронсену, капитан стремительно выбросил руку из укрытия, ухватился за черное дуло автомата, висевшее у солдата за плечом на ремешке, и потянул на себя. Тихо вскрикнув от неожиданности, тот по инерции сделал два шага в сторону тянувшего его за оружие Бронсена и очутился лицом к лицу с безумцем.
– Вы, сэр..? Что вы себе… На уме… Простите, сэр… я… – удивленно уставился на Бронсена рядовой и, выдавливая из себя слова протеста, слегка ослабил хватку руки, сжимавшей ремешок автомата.
– Замолчи, пес, ты уже мертв, – без всякой интонации в голосе прошептал Бронсен и сжал кулак, приготовив к удару.
Замахнувшись, Бронсен атаковав рядового слева, целясь в лицо, но тот увернулся, и кулак капитана с хрустом влетел в деревянную стенку ящика. Раздался треск то ли дерева, то ли кости. Вторая мгновенная попытка ударить часового лбом увенчалась успехом и разбитым носом. Пропустив мощный удар, часовой полностью отпустил ремешок автомата, и оружие оказалось в руках Бронсена. Подставив ладони под капающие из носа алые капли крови, часовой раскрыл рот, что бы забить тревогу, но капитан, не мешкаясь, зарядил в челюсть. Лицо солдата тут же приняло форму отражения в кривом зеркале – челюсть угрожающе сместилась в сторону, обнажив окровавленные зубы. Глаза закатились под лоб, и часовой как подкошенный рухнул спиной на ящики. Нижняя часть лица уперлась в запачканный кровью левый воротничок, и выглядела неестественно, находясь под странным углом. В первый раз после полуночи выглянула луна, и в ее блеклых лучах Бронсен не без удовлетворения разглядывал намокшие штаны солдата те несколько секунд, пока лунный свет не стаял в ночи. Обшарив карманы поверженного противника, капитан прихватил запасной рожок и вскинул на плечо трофейный автомат.
«Шевелись, человечек. Остается совсем немного времени до рассвета!» – настойчиво призывал торопиться паук.
Бронсен выглянул из укрытия. Силуэт дозорного на башне оставался неподвижен. Прожектор был повернут на север. Зенитный расчет всей командой облепили керосиновую лампу, сбившись в круг. Кажется, все тихо. Бронсен опустился на корточки и беззвучно выпотрошил обе обоймы на грудь лежавшего без сознания часового. Каждый последний патрон был трассирующим. Их-то Бронсен и вставил обратно в одну из обойм.
«Два патрона, паук…»
«Лучше чем ничего. Теперь иди к резервуарам, размотай заправочный шланг к солдатским казармам и открой вентиль наполовину, чтобы не сильно булькало у порога. И постарайся заблокировать дверь. Затем садись в автоцистерну и направь ее к истребителям. Там откроешь вентиль подачи керосина. Сольешь все горючее под самолеты и выстрелишь. Потом разберешься с джипами. И не вздумай попасться в руки своим сослуживцам, мерзкий жалкий человек, пока не закончишь дело!»
Прежде всего Бронсен закинул автомат на сиденье одной из автоцистерн. Затем, размотав тяжелый рукав длиной почти в двести футов, которого как раз хватило до солдатских казарм, объединенных столовой, Бронсен зафиксировал кишку внутри ручек двойных дверей, тем самым перекрыв выход, и на две трети сдвинул ручку вентиля. В приглушенном свете фонаря, настолько удаленного, что у казарм ложилось лишь оранжевое пятно величиной не больше бильярдного стола, показалось топливное марево, и керосин, журча, стал пропитывать и заливать асфальт перед зданием. Порядок!
Капитан пошел было прочь, чтобы вернуться к автоцистерне, но вдруг справа его внимание привлекло сияние крохотных желтых огоньков вдалеке, предположительно за сетчатыми воротами проходной. Несомненно, эти две сияющие точки походили на горевшие фары автомобиля.
«Кого еще черти принесли? Ты кого-то ждал, солдатик? – негодовал паук. – Разберись с этим новым дерьмом и разгреби старое. И по-тихому там!»
Бронсен пока оставил в покое автоцистерну стоять там, где она стояла, и направился механической походкой, как будто у него болели ноги, по направлению к проходной. Лампы фонарей отбрасывали его спутанную тень на подсвеченный асфальт. До ворот было не меньше сотни ярдов. Бронсен не прошел и половины пути, когда его облепил белый свет фар армейского «джипа». Послышался скрип тормозов.
– Какая удача, капитан Бронсен! – послышалось из кузова бодрое приветствие незнакомого голоса. – На проходной меня уверили, что вы пытаетесь выспаться перед тяжелым боем, а вы прогуливаетесь, хоть на часах уже почти половина третьего. Понимаю, такая служба. Отдыхать будем дома, когда окончится весь этот хаос войны. Ах да, я не представился. Да и не за чем, мы ведь с вами уже когда-то были знакомы, помните? Я – капитан Реган, – офицер выбрался из машины и выпрямился перед Бронсеном. Наконец-то капитан смог разглядеть новоприбывшего. На два дюйма выше него самого, черноволосый с короткой стрижкой. На лице небольшие тонкие усики, как у него, Бронсена, и выпуклая круглая родинка на гладковыбритой щеке. Погоны офицера морского флота, как и форма, были кремового цвета. – Пришлось прибыть на аэродром самолично, хоть дорога отнюдь не близка – час тряслись по ухабам. Наши радисты не смогли связаться с аэродромом, кажется, не работают ваши рации. Вы выходили на связь с флотом несколько часов назад? Если да, то какова цель, потому как связь на тот момент еще была, но из ряда вон плоха, и радист почти ни слова не понял из того, что вы передавали. Если же на связь выходили не вы – у нас большие проблемы. Возможно, варгонцы влезли в канал и прослушивали нас один Бог знает сколько времени! – капитан перевел дух и смачно плюнул под колеса «джипа». Затем обратил взгляд на немигающего Бронсена и выдержал паузу.– Капитан Бронсен? Я понимаю, прошло достаточно много времени, и мы могли бы быть чуть расторопнее, но пусть меня застигнет в море шторм, поразит с небес молния или сожрут акулы. Там в бухте, где стоит наш флот, такая жуткая неразбериха! С одного корабля пропала целая пушка, представляете? Как? Ума не приложу. А завтра прибывает начальство с проверкой. Каждый, кто может передвигаться на собственных ногах, одной или двух, тут уж как кому повезло – ищут эту гребаную пушку! Так про вас и забыли, – извиняющимся тоном заявил Реган. – Но лучше поздно, чем никогда. Так вы держали связь с нашим «маяком»?
«Не вздумай ляпнуть правду, ничтожество, – пригрозил паук, ткнув одной из своих лап в мозги Бронсена. Капитана пронзила острая боль от виска до виска, но мышцами натянутого лица он никак не выдал свои страдания. – Скажи ему, что никаких распоряжений не поступало. Пусть хоть разломают на мелкие кусочки свои дурацкие рации, выискивая брешь, через которую эти варгонцы, якобы, влезли в эфир. Только избавься побыстрее от этого балабола и продолжай дело, во славу которого ты все еще жив, человечек».
– Приветствую вас, сэр, – отдал честь Бронсен. – Рации в норме. Никто на аэродроме выходил в эфир этим вечером, можете быть уверены.
– Это меняет дело. Очень плохо. Но этого и следовало ожидать. Хитрые варгонцы, а! Это был лишь вопрос времени, капитан, и вот час настал. Я вынужден немедленно вернуться в бухту и доложить начальству об этом. Желаю удачи, капитан, – Реган протянул руку, и Бронсен пожал ее. – Что-то вы не важно выглядите, Бронсен. Вам бы выспаться как следует. Ну, надеюсь, мы еще встретимся с вами и даже выпьем по стаканчику виски за победу. Да что там стакан, по бутыли – не меньше! – Приложив острую ладонь к козырьку своей фуражки, Реган исчез в слепящем свете фар, забравшись в кузов. Тихо урчащий мотор взревел, и «джип», развернувшись, умчался к проходной, спрятав Бронсена в клубах серого едкого дыма. Отрешенно взглянув вслед удаляющейся машине, капитан торопливо вернулся к автоцистерне.
Ключ должен был быть в замке зажигания. Их никогда не вынимали, чтобы заправка всегда оставалась быстрой – завел и поехал. Бронсен влез в просторную кабину, пахнущую топливом и пластиком. Ключ торчал из замка, и капитан легко повернул его. Затарахтел мотор, вспыхнули фары. Капитан включил передачу и поставил ногу на педаль газа, когда по всему аэродрому прозвучала зычная сирена. В какой-то из казарм ударили по тревожной кнопке. Три прожектора – два с северной и один с восточной сторон – задергались в стороны, потом повернулись в тыл и вместе осветили большое пространство впереди Бронсена. И вновь круги разъединились и принялись шарить по аэродрому, освещая казармы, ангары, взлетную полосу. В свете керосиновых ламп зашевелились темные силуэты у зенитных пушек.
«В чем дело? – забесновался паук, причиняя Бронсену немалую боль. – Почему сработала сирена? На аэродром напали? Или ты обнаружил себя, гаденыш?»
«Я не знаю…»
«Так жми же на газ, жалкий человечек. Не испытывай меня на прочность. От жизни до смерти тебя отделяет всего ничего, доходит?»
Бронсен вдавил педаль газа в пол, и автоцистерна тронулась с места. Бросив взгляд из кабины в окно, Бронсен был вынужден признать, что паук был прав: из дверей офицерской казармы уже вывалились два выживших лейтенанта – Каркс и Джей – и оба мчались прямиком к «джипам». Двери солдатской казармы оставались закрыты, но надолго их, заблокированных пусть и толстым шлангом, не хватит. Джей, кажется, смекнул, что дело нечисто – солдатские казармы не разрывали топот бегущих ног и крики вояк, поднятых с постелей тревожным сигналом, и, оторвавшись от компании Каркса, Джей со всех ног бросился к дверям казармы.
«Сделай это, выстрели, выстрели, выстрели! Отсеки им все пути! Убей! Взорви!»
Бронсен резко затормозил и высунулся в окно. Схватив с сиденья автомат, он нацелился на ряд вымокших в бензине джипов. Палец Бронсена спустил курок, и темноту прорезала огненно-красная стрела трассирующей пули. Один миг, и прогремел оглушительный взрыв, за ним второй, третий. Армейские машины, пропитанные бензином и его парами в баках, взлетали в воздух, как игрушки, подброшенные вверх ребенком. Змея пламени отделилась от огненного озера, полыхающего под покореженными черными остовами «джипов», и быстро-быстро поползла к ангару с пассажирским самолетом. Мгновенно заполыхали наполовину стальные, наполовину деревянные ворота. За ними языки пламени принялись лизать такую же из смешанного материала обшивку стен. Каркс выжил, не успев добежать до машин, но два из разлетевшихся во все стороны частей «джипов» посекли его бедро и грудь. Падая вперед, голова Каркса поднырнула под летящий стальной колпак колеса, и он лишь чудом уберег на плечах свою голову.
Бронсен отправил вторую пулю к казармам солдат. Чиркнув по асфальту, трассер воспламенил разлитый керосин. Возгорание было настолько мгновенным, что у бедняги Джея не оставалось никаких шансов. Он не сразу понял, по какой такой сырости хлюпают его бегущие ноги, и только когда его брюки захватил жаркий огонь, Джей рухнул набегу в горящее керосиновое море у дверей казармы и больше не поднялся. Его жуткие, но недолгие крики доносились до Бронсена, и даже, наверняка, до башен дозорных, что фиксировали происходящий ужас белым светом, держась за крепкие рукояти на корпусах прожекторов, вращая их и удерживая в нужном положении. Крики Джея, перешедшие на вой, мгновенно стихли, как будто кто-то выключил музыкальную композицию на самой ее середине, сняв с пластинки проигрывателя иглу.
Деревянные двери здания охватило ярким огнем. От жара лопались стекла в окнах и разлетались вдребезги. Пламя сжигало занавески, перебиралось на стены и пол. Отчаянные солдаты выпрыгивали через квадраты окон, и две трети из них сгорали заживо, падая в бушующее море огня. Остальные же, кто был физически более натренирован, цепляли сапогами верхушку стены пламени и приземлялись туда, где огонь бушевал не так сильно. Пустующая столовая так же заполнялась дымом и искрами через открытые форточки. Потом загорелись занавески и там. Вторая казарма была почти пуста, и огонь все еще не касался ее стен. Изнутри выбежало с дюжину сонных летчиков, копивших силы перед тяжелым воздушным боем, и обуревали от представшего глазам ужаса. Постепенно аэродром наполнялся воплями и растущим заревом.
Бронсен отложил теперь бесполезный автомат и включил передачу.
«Избавься от второй автоцистерны, глупая псина», – зашипел паук.
«Как? Трассеров больше нет…»
«У тебя с собой пистолет. Продырявь ей бак. Иначе кто-нибудь да сядет за руль и нагонит нас раньше, чем ты выполнишь свою работу!»
«Слушаюсь…»
Отъехав на достаточное расстояние, что бы не попасть под взрывную волну и разлетающиеся части автоцистерны, Бронсен принялся палить из пистолета. Патронов обойма умещала всего двенадцать, но капитану потребовалось восемь, чтобы попасть туда, куда требовалось. Взрыв был такой мощный, что казалось, будто бы с неба была сброшена ядерная бомба. Рваные осколки железа секли все подряд: столбы, фонари, кустарник, долетали до складов за резервуаром, выбивали стекла, врезались в стены. Сгоревшее колесо пролетело приличное расстояние в пятьдесят ярдов и с силой ударилось в корпус автоцистерны, в которой находился Бронсен. Машину так тряхнуло от мощного удара, что от звука, с которым это колесо врезалось в корпус, в свободном от твари ухе Бронсена точно разорвалась граната. Он вновь повел машину, стремительно набирая скорость. Машина разогналась до сорока пяти миль в час, и черные очертания истребителей становились все больше по мере приближения к ним автоцистерны с безумным капитаном Бронсеном.
«Что я должен сделать?»
«Отправь цистерну в лоб самолетам. В самое сердце, середину ряда».
«Мы погибнем…»
«Не сегодня, тупица. Ты же должен будешь выстрелить, если не произойдет взрыв при столкновении. Поэтому ты выпрыгнешь из машины ДО столкновения».
«Слушаюсь…»
Прогремели первые выстрелы. Дозорные на ближайших башнях поняли замысел того человека, что был за рулем автоцистерны. Но вряд ли они знали, что это был Бронсен. И тем не менее автоматные очереди раздались в ночи, и в воздухе заискрились тоненькие желтые стрелы. Несколько пуль вошли в радиатор, как в масло. Еще четыре пробили лобовое, оставив смазанную горизонтальную линию отверстий, но стекло выдержало и не разлетелось на осколки в опасной близости от лица Бронсена. Впереди расплывчатые образа истребителей становились более отчетливыми.
Двести ярдов. Корпус страшно секло выпущенными пулями. Две шальные все-таки разбили стекло, одна из которых пронзила плечо капитана и вышла, погрузившись наполовину в спинку сиденья. Кровь хлынула вниз по руке и, пропитав китель, закапала мелкими каплями на грязный пол.
Сто пятьдесят ярдов. Прожектора слепили Бронсена, нацелившись на прямоугольник кабины. Справа показались бегущие силуэты выживших в жутком пожаре солдат. Они были еще совсем крошечные, но с каждой минутой они будут расти, пока не окажутся рядом с Бронсеном уже в полный рост и с оружием на изготовку. Родина никому не прощает предательства во всех его проявлениях. Дозорные без остановки молотили со своих башен из автоматов, но цистерна Бронсена пока еще была на ходу. Две зенитных пушки уже разворачивали в сторону Бронсена, но поворот их платформ был отнюдь не быстрым. Шанс оставался, но лишь до той поры, пока длинный ствол пушки не покажет Бронсену свое ощерившееся смертельной чернотой дуло.
Сто ярдов. Случайная пуля чуть не пробила колесо, и это было удачей. В противном случае капитан взлетел бы на воздух буквально через несколько секунд после того, как его машина резко вильнула бы в сторону и, повалившись на бок, прочертила жирную полосу на асфальте, поднимая целый фейерверк опасных искр. Но Бронсен все еще выжимал из автоцистерны максимум, несясь со скоростью шестьдесят три мили. Всего двадцать градусов поворота платформ отделяли сдвоенный залп из зенитных пушек от движущейся мишени в лице предателя капитана Бронсена. Казалось бы, даже луна, что долгое время скрывалась за облаками, все-таки выбралась из туманных коридоров стоячих облаков, чтобы насладиться финальным зрелищем. Фигуры бегущих солдат вырастали будто бы из асфальта, становились выше и шире в плечах. Команду выживших солдат возглавлял первый лейтенант Каркс, бегущий впереди. Бронсен даже в темноте, нарушаемой лишь светом оранжевых фонарей, узнал движения тела Каркса. Прострекотали автоматы, выпустив первые очереди, что сопровождались блеском крохотных вспыхивающих огней. Но вряд ли хоть одна пуля попала бы в цель – набегу сбивались прицелы. Переместив взгляд с солдат на истребители, капитан утопил педаль газа до самого пола.
Пятьдесят ярдов. Бронсен услышал запоздалую команду «заряжай!» и усмехнулся. ПВО не посмеет вдарить по нему снарядами. Не теперь, когда он был уже так близок от крылатых машин. Он победил, но какой ценой? И против кого он воевал? Он не был готов рассуждать об этом сейчас, находясь в подчинении у злобной силы. Он просто исполнял приказ.
Двадцать пять ярдов. Канонада выстрелов из автоматов дозорных на башнях стихла. Казалось, время замерло над аэродромом, ожидая концовки представления, унесшего уже не один десяток жизней на тот свет. Что ж, война есть война. Распахнув на полном ходу дверь автоцистерны, Бронсен свесил туловище вниз, чтобы как можно ближе оказаться к бегущему асфальту. Выставив левую ногу на специальную подножку, он бросил последний взгляд на грубые очертания истребителей, которые прилично выросли с того момента, как Бронсен только сел за руль. Одним движением колена Бронсен воспарил в ночь и оказался во власти разрезаемого машиной потока воздуха, что закружил его, как смерч.
Свободное падение не доставило Бронсену никакого удовлетворения. Ударившись об асфальт всем телом, капитан почувствовал, как внутри него хрустнула пара ребер, пронзившая грудь острой болью. Тут же его голова опустилась вниз, получив тупой удар в затылок, за ним еще раз, и третий. Башка болталась на шее, как полусдувшийся воздушный шар, волочащийся по земле и подпрыгивающий на ухабах. Механический паук с кровью и слизью выскочил из уха Бронсена в момент одного из ударов и покатился по асфальту, тонко позвякивая своими кривыми лапками. Завертевшись как юла на спине, паук постепенно сбавлял скорость вращения и, перевернувшись еще раз, встал на лапы. Что-то злобно проскрежетав, он засеменил прочь в сторону взлетной полосы. Вскоре его крохотная точка скрылась в тени от облаков.
Когда паук покинул мозги капитана, Бронсен пронзительно вскрикнул от чудовищной боли по всему телу, как будто в одно мгновение закончилось длительное действие морфия, и тело вновь смогло чувствовать невыносимые муки, и рефлекторно сблевал себе на воротничок. Протащившись по асфальту ни много ни мало десять-пятнадцать футов, Бронсен потерял сознание как раз в тот страшный момент демонического суда, когда автоцистерна на всей скорости вломилась громадным шаром для боулинга в середину ряда крылатых кеглей. И в третий раз за эту бесконечно долгую, кровавую и наполненную криками ночь в небо взметнулся огромный огненный гриб. Взрыв разметал во все стороны винты и хвосты истребителей в первую очередь тех, что встали на пути автоцистерны. Колеса и шасси, закрылки и двери, стекла, обрывки кузовов, обломки панелей управления – все единым разрушительным комом разорвалось в клочья и разлетелось на далекие ярды от эпицентра взрыва. А разум капитана окутало чернильной темнотой.
Бронсен пробудился лежа на боку на асфальте лишь тогда, когда на его запястьях за спиной сомкнулись стальные тиски наручников, а в лицо ему хлынул поток холодной воды, выплеснутой из ведра рядовым солдатом. Разлепив опухшие от чудовищной боли, сжавшей мозг в тугой комок, глаза, Бронсен тупо уставился перед собой. Сирена больше не завывала, за что Бронсен мысленно поблагодарил неизвестного бойца, нажавшего рубильник, иначе голова Бронсена разлетелась бы на куски. Над ним нависло не меньше двух дюжин лиц военных, одно мрачнее другого. Самой ближайшей оказалась гневная физиономия Каркса. Первый лейтенант приставил дуло автомата к самому носу Бронсена и отчетливо поскрипывал зубами. Остальные солдаты сгрудились в кучу за спинами тех, кто был в первом ряду. Солдат было не меньше целого взвода – полсотни или больше. Кто-то из них нервно курил (табачные огоньки уже не были опасны, потому как все топливо, что могло вспыхнуть, уже давно полыхало), и первые капли мелкого дождя падали на раскаленный пепел и тихо шипели, другие сверлили разъяренными взглядами Бронсена, крепко сжимая рукояти автоматов, третьи переминались с ноги на ногу и терпеливо ждали, что будет дальше.
– Бронсен, – сухо произнес Каркс и перехватил у какого-то солдата зажженную сигарету без фильтра. Глубоко затянувшись, он сплюнул попавший в рот табак и зажал сигарету зубами. – Ты подлец. Я понял, что это ты, хоть до последнего отказывался верить в такое чудовищное предательство. Ты оставил много, очень много крови за собой, следы с сапог, свой нож, весь в крови бедняги Прайслера. И то , что ты учинил в сортире с сержантом Джонсом… Неужели и правда думал, что пара деревянных стульев, засунутых в ручку двери, удержат меня взаперти? У меня давно выработалось очень тонкое чутье на всякого рода дерьмо. И ты не исключение. Ты прекрасно знаешь, это не первая война, где мне довелось проливать свою кровь, видеть гибель своих друзей. Но такое чудовище, как ты, я вижу впервые. Ты отдаешь отчет своим преступлениям? Или, может быть, ты под наркотой, а? Хотя это не оправдание твоим мерзким, жестоким поступкам. Я бы мог расстрелять тебя по законам военного времени без всякого следствия, как поганого койота. Не каждый варгонец может похвастаться таким количеством трупов… М-да. Ты жестоко убил своих солдат, Бронсен, черт бы тебя побрал! – сорвавшись на крик, Каркс залепил Бронсену прикладом под правый глаз. Голова Бронсена заплясала на холодном сыром асфальте степ. Каркс сунул сигарету в зубы и, схватив капитана за воротник, стал отчаянно трясти его как игрушечную куклу. В голове Бронсена заискрились огни фейерверков мучительной боли. – Почему ты предал нас? Они обещали тебе деньги? Службу под их сраным флагом? Звание? Достойное будущее на завоеванных территориях, тех, что для каждого из нас – дом! Нет, бывший капитан. Ты будешь страдать очень долго, мерзкая вражина, так долго сокрытая под личиной храброго летчика своей страны. Трибунал знает свое дело, уж поверь. До последнего дня на земле ты будешь страдать за все свои грехи и предательства. Кто бы мог подумать? Я не мог подумать! Что ты! Ты! Бронсен… Какая же ты гадина. Поднять на ноги предателя родины, – приказал Каркс солдатам и выбросил за плечо окурок.
Двое крепышей небрежно подхватили своего бывшего командира под мышки и, тряхнув как следует, подняли обмякшее тело с асфальта. Новая вспышка боли вспыхнула в сломанных ребрах капитана, колени его дрогнули, и Бронсен повис на руках солдат, взирая на Каркса без страха, но потухшим безжизненным взглядом, просящим одно из двух: двойную дозу морфия или пулю в висок. Ни то ни другое Бронсен не получил. Вместо этого его пинками усадили на асфальт спиной к холодному фонарному столбу и приковали наручниками по распоряжению нового командующего остатками воздушной пехоты и летчиков первого лейтенанта Каркса. Тем временем огонь добрался даже до офицерской казармы, перекинувшись на крышу со стен ангара с самолетом. Пламя расползлось слишком быстро, и если бы не основательная металлическая перегородка из швеллера для усиления и крепости здания посередине, от офицерской казармы осталась бы лишь груда строительного мусора. Но добрая половина помещений уцелела. В том числе и комната Бронсена с испорченной рацией. Пять истребителей из девяти тоже остались нетронуты взрывом автоцистерны, хоть краска и облезла от жара с их выпуклых стальных боков. Огонь все еще полыхал, но истребители были переправлены на безопасное расстояние у самой взлетной полосы. Небо светлело, не смотря на серую дождевую морось. Вероятно, близился рассвет, и это означало...
– Сержант Хикс!? Выйти из строя!– прогремел Каркс.
– Да, сэр! – откликнулся тот, отделившись от беспорядочной толпы солдат. Сделав два шага вперед, сержант ожидал команды.
– Отправьте в комнату предателя людей, кто может быстро починить разбитую рацию. И радиста! Нужно срочно передать в генеральный штаб о сложившейся ситуации. Пусть принимают решение. Но самое важное для нас сейчас – запросите поддержку резервов авиации, иначе мы не протянем и часа, выступив против варгонцев с их двумя крылатыми эскадрильями и этой, черт знает чем, «черной мамбой»!
– Будет сделано, сэр! – отдал честь сержант Хикс, и прихватив с собой несколько выбранных им в спешке солдат, умчался к офицерским казармам.
– Приближается рассвет, парни! – начал воодушевляющую речь первый лейтенант Каркс, заправив за ремень большие пальцы обеих рук. – И вскоре светлеющее небо вновь станет серым. Только теперь свет заслонят не облака, а крылья вражеских самолетов и громадная крылатая машина, надутая, точно гигантский воздушный шар, какой-то кислотой. Наша задача не дать «черной маме» долететь до границ аэродрома! Всему зенитному расчету занять боевые позиции! Дозорным на башнях – направить все имеющиеся прожектора в небо! Выложить снаряды у своих ног, как рождественскую гирлянду и молотить без остановки по варгонским истребителям! И в первую очередь по «черной мамбе»! Летчики первого класса, благодарю за вашу удачу, как хорошо, черт возьми, что все вы здесь живые! Барроу, Хаггинс, Флитчи и Добинс – занять свои места у штурвалов! Я лично поведу остатки нашей эскадрильи в небо, и все мы будем держаться столько времени, сколько потребуется! Всем остальным приказ тушить ангар. Если Бог на нашей стороне – наша большая «птичка» все еще в строю. В критической ситуации все те, от кого более проку не станет в бою, немедленно погрузиться на борт! Пилоты Джонс и Маккорни, как только огонь в ангаре будет потушен, живо за штурвал и быть в полной готовности переправить солдат подальше от нелепых смертей! В этой войне все до единого важен. Только общими усилиями мы сможем одолеть врага и засунуть его в ту глубокую, вонючую, гнилую нору, из которой он выполз! Да, мы можем проиграть битву и отступить, но лишь с тем расчетом, чтобы ударить вновь с удвоенной силой! Проиграть битву, но не проиграть войну! Разобьем же вражескую нечисть в пух и прах, парни! А теперь – по машинам!
Слушая бравое выступление Каркса, Бронсен готов был умереть на месте. Не важно как и по какой причине: будь то остановка сердца, не выдержавшего бесконечных приливов боли, или же грозовая молния, ударившая в него из ниоткуда, прямиком из воздушных глубин чистого неба, случайный выстрел из оружия нервного солдата. Бронсен был готов принять любую смерть, ибо страх перед ней весь вышел, уступив место страху перед глубочайшим позором и открывшейся ему после демонической спячки поистине чудовищной реальностью, накрывшей аэродром смертельной дымкой. Познание себя, как страшного предателя, сотворившего такие жуткие преступления против своей отчизны – грязь, которую не смыть уже ничем. Бронсен чувствовал, как на его шее надулись вены, как бы объявляя протест всему, что произошло. Всего миг, и они разорвутся, как рвутся топливные шланги под капотом машины от износа. Голова Бронсена отделится от шеи и взметнется в небо, поднимая вокруг себя кровавые брызги. Такое самоуничтожение выглядело бы донельзя трусливо, сродни прошению снисхождения пленным врагом, но ведь он и есть враг. Да, это было бы лучшим финалом трагедии, взорваться точно бомба. Но пульсация вен стала утихать, а вместе с ней и мучительная головная боль. Желудок капитана застучал легкую дробь, ударяя в солнечное сплетение, и Бронсен, кашляя и задыхаясь, срыгнул еще раз, но уже небольшую кляксу желтоватой рвотной массы. На глаза выступили слезы, как это бывает, когда непереваренная пища с трудом выходит наружу. И почему-то именно сейчас Бронсен подумал об одном: «Они не починят рацию. Паук – неотъемлемая деталь для передачи сообщения – исчез, после того, как покинул мою голову. И, конечно, они не станут пользоваться шифровальной машиной. Код знаю только я, но никто не поверит, усади Каркс меня за шифровальную ленту, что я в срок передам все то важное, что нужно донести до генерального штаба …»
С четверть часа аэродром заполнялся суматохой. У зенитных пушек бойцы вскрывали ящики со снарядами выкладывали горки из боеприпасов, чтобы они были под рукой ежесекундно. Те два орудия, что были развернуты в сторону Бронсена, когда тот вел автоцистерну, возвращали на исходные позиции дулами на север. С десяток солдат разматывали длинный шланг из хранилища воды по направлению к высоким догорающим створкам ангара, за которыми прятался самолет.
Истребители взревели моторами и стали набирать скорость по взлетной полосе. Поднявшись ввысь, они взяли курс на север. Баки были заправлены по самое горлышко, так что какое-то время они могли свободно полосовать небо крыльями, ожидая прилета двух вражеских эскадрилий в компании напившегося кислоты монстра. Мешкать в этом деле никак нельзя. По последним вечерним данным разведки в любую минуту могла начаться воздушная атака. Когда хвосты самолетов растворились в утренней серебристой мгле, все вокруг стихло, как будто этот мир навсегда покинул Бог войны.
Через восемь минут, отмеренные наручными часами Бронсена, циферблат которых он никак не мог видеть, будучи скованный наручниками, загремел бой. Небо достаточно очистилось от облаков, что заслоняли луну в ночь, так медленно уступающую место серому рассвету. Бронсен, превозмогая боль в теле, прислонился спиной к столбу и уставился в хмурое светлеющее небо, где вдали, гораздо дальше траектории выпущенного дыма из турбин истребителей, появлялись вспышки ракет и всполохи огня, когда снаряд достигал своей цели. Бронсен понял, что Каркс проигрывает, когда воздушная битва переместилась ближе к аэродрому, и он мог отчетливее наблюдать все происходящее. Бронсен увидел большое, нет огромное темно-серое круглое пятно с растопыренными крыльями, будто бы равнодушно плывущее в небе, своими габаритами намного превышающее размеры самолетов, что петляли среди бесконечных ракет и золотых пунктиров, оставляемых выпущенными из пулеметов пулями. Впереди него клином выстроился ряд из семи истребителей варгонцев, без остановки выдающие пулеметные очереди. Около дюжины других кружило голодным вороньем по известному лишь им воздушному пути, не подпуская к «черной мамбе» истребители под командованием Каркса. Зенитные пушки аэродрома пока молчали, все еще далеки были цели, но Бронсен видел волнение в рядах зенитных расчетов. Каждый из солдат был до ужаса впечатлен размерами медленно надвигающейся на аэродром опасности. Дотушившие ангар солдаты побросали шланги и, задрав головы к небу, так же, как и Бронсен, застыли с широко раскрытыми глазами.
От пяти самолетов, взлетевших с аэродрома, теперь оставалось три. Первый, подбитый варгонцем, вошел в штопор с подбитым горящим хвостом. Сблизившись с землей, истребитель превратился в миниатюрную копию солнца, ставший огненным шаром. Второй, что вел Флитчи, взорвался в небе. Варгонцы потеряли три истребителя, и по-прежнему их было очень много. Первый лейтенант Каркс пока держался, но отдавать приказы, чтобы действовать более слаженно, в общий эфир не мог – связь почему-то не работала, и в наушниках слышалось лишь шипение. Приходилось воевать на ощупь. Обойдя с широкой дуги два вражеских самолета, он подлез третьему под брюхо. Натянув штурвал на себя, Каркс задрал нос истребителя кверху и выпустил ракету. Самолет противника разметало взрывом. «Так-то, сволочь!» Затем, увернувшись от пулеметов, сработавших с двух сторон, Каркс ушел в мертвую петлю и повел машину к «черной мамбе». Это была четвертая попытка проредить защиту противника. Слева раздался мощный хлопок, отозвавшийся в кабине Каркса немалой вибрацией. «Ах, ты ж, Хаггинс, Хаггинс. Не повезло тебе, друг. Да укроет тебя небо мягким покрывалом на веки вечные». Крепко сжав зубы, Каркс со злостью вдавил большим пальцем кнопку рычага, запускающую огонь из пулеметов, представляя, что выдавливает глаз варгонцу. Пулеметная очередь прочертила на боку варгонского истребителя темную черту, задев обшивку. Истребитель нырнул в сторону и позади хвоста самолета Каркса.
Оставшийся в живых пилот первого класса Барроу так же не жалел ни себя ни врага. Используя все свои навыки ведения воздушного боя, он поразил второй за это утро истребитель, и варгонская машина накренившись подбитым крылом книзу, стала стремительно падать. «Еще одна здоровенная воронка, как пупок на чреве земли…» – хмыкнул Барроу, когда далеко внизу ненадолго вспыхнуло зарево. Это были его последние мысли. Вражеская ракета разнесла нос его самолету.
Варгонцы неумолимо надвигались на аэродром. Бронсен слышал крики солдат рядом с зенитками. Все три пушки теперь работали по противнику и выпускали снаряд за снарядом. Пока Каркс кружил одиноким стервятником, уходя от огня варгонцев, шесть самолетов ломаным строем отделились от места боя в небе, на всех парах направляясь к аэродрому. Зенитчики сбили два, остальные четыре выпустили из всех орудий несколько залпов ракет. Бронсен закрыл глаза, приготовившись к смерти. Он знал, как ни целься, один-два шальных снаряда обязательно ударят в случайную точку, отклонившись от своей траектории. Две ракеты разнесли ближний расчет, заполнив кровавым месивом тел погибших асфальт вокруг сломанной пушки не меньше, чем на двенадцать ярдов. Осколки и взрывная волна третьей ракеты, взорвавшейся недалеко от следующей зенитки, согнуло ствол орудия и унесло жизни четырех солдат. Двое других были тяжело ранены и стонали от нестерпимой боли в рваных ранах, отброшенные взрывом от пушки. Остальные ракеты прошли над головой Бронсена и влетели в ангар-мастерскую. Взрывом разорвало в нескольких местах крышу, сконструированную из стальных листов, выбило рамы больших окон. Внутри мгновенно заполыхал огонь. Из-за распространяющегося пламени одна за другой взрывались бочки с горючим, что чудом уцелели при попадании ракет, и пожар набирал обороты.
Оглушительный взрыв в мастерской словно послужил для остатков солдат пехоты гонгом к торопливому перемещению на пассажирский самолет – тот, что не сгорел в ангаре. Пилоты Джонс и Маккорни включили двигатель, и самолет с шумом заработал турбинами. Каркс не учел одной вещи: вместительность его была гораздо меньше, чем количество солдат, желающих покинуть аэродром, чтобы сохранить себе жизнь. Забыв про дисциплину, солдаты начали давку, где каждый из них желал первым подняться на борт и убраться к чертовой матери подальше в тыл. Сильные доминировали над слабыми, в силу вступил закон естественного отбора. Пилоты не препятствовали драке, это было ни к чему. Они знали, что все не влезут, но так же они знали и то, что они защищены своими летными знаниями от тех беспорядков, разгоравшихся за бортом внизу у двери самолета.
В этот же момент сержант Хикс вместе с механиками и радистом, тщетно пытавшимися починить рацию в комнате Бронсена, кусал локти. До его слуха доносились взрывы вражеских ракет. Он знал, хоть и не желал в это верить, – военный долг защищать аэродром с треском расползался на рваные лоскуты, теряющие свой сияющий блеск под слоем свежей, еще теплой алой крови. Но он обязан был выполнить приказ и предупредить командование, даже ценой собственной жизни. И тех, кто изо всех сил пытался дать возможность Хиксу сделать все необходимое.
Каркс в одиночку сбил еще один истребитель. Злость бурлила внутри него кипящим вонючим варевом. Заходя на новый круг, чтобы приблизиться к «черной мамбе», он расстегнул ворот своей формы и достал из-под майки армейский жетон, надетый на одну цепочку вместе с латунным крестом. Каркс прошептал – «я иду к тебе, Боже. Прими же раба своего, как сына, не постыдись же того, что руки мои запачканы кровью, но то кровь врага. И потому мне не стыдно просить твоей милости, о Всевышний» – и, петляя среди непрерывного огня пулеметов, метнулся к «черной мамбе», ворвавшись в клин защищавших ее самолетов. Пулеметная очередь метавшихся по воздуху самолетов ухитрилась разнести ему хвост, но Каркс успел разрезать крыльями обшивку двум варгонским истребителям, на полном ходу пройдя между ними. Тот, что находился справа, потерял управление и отклонился от курса, уйдя под крыло соседней машины. Задев ему брюхо, варгонский истребитель ушел в пике, вращаясь по кругу. В точно такой же штопор попал пилот Добинс, первым среди товарищей оставив этой земле память о погибшем в воздушном бою герое. Второй самолет бултыхнуло в воздухе, но варгонец удержал машину и продолжил полет в разбитом клине. Истребитель Каркса, не реагируя на работу штурвала (да это было уже не важно, ведь первый лейтенант уже сделал все, что мог), протаранил под крыло «черную мамбу» и закончил полет, разлетевшись на несколько частей. «Черную мамбу» накренило в сторону, и громада медленно начала снижение. Клин истребителей метнулся прочь от ядовитой машины, как разлетается стая птиц в парке от громкого выстрела детской хлопушки.
Мрачная тень нависла над аэродромом. Она растекалась по аэродрому, словно разлитая Бронсеном огромная лужа керосина. Будто в солнечное затмение, когда луна заслоняет солнце, «черная мамба» погасила ранний, утренний, пока еще не набравший силу свет.
Из ангара пилоты медленно вывели тяжелый самолет и направили его к взлетной полосе. За стеклами иллюминаторов виднелись измученные лица тех солдат, кому повезло больше других. Те, кому не суждено было спастись, копошились без сил на полу ангара с разбитыми лицами и обреченными взглядами, провожавшими хвост загруженного под завязку пассажирского самолета.
Уцелевший под обстрелом третий зенитный расчет молчал. Цели вновь были недосягаемы, а палить в «мамбу» уже не было никакого толка. Солдаты прощались друг с другом. Они сбились в круг и обнимались за плечи. Привычная керосиновая лампа, что стала неким символом их сплоченности и дружбы в период несения боевого дежурства у орудий, истратив весь ресурс, догорела.
Сержант Хикс, так и не выполнив приказ, вышел из казармы, чтобы в последний раз увидеть небо. За его спиной, склонив головы, стояли боевые товарищи и были похожи на его тень, только разорванную на четыре части.
Дозорные гасили прожектора и ждали, когда кислота срежет основание башен и, как сбитые брошенным детской рукой теннисным мячом игрушки, расставленные на полу в детской комнате мальчишки, завалит их вниз и пожрет все, что окажется во чреве ее разрушительной силы.
Бронсен, с неимоверными усилиями поднялся на колени, держа за спиной руки в наручниках, словно крылья. Не разжалованный трибуналом капитан ожидал часа Небесного суда. Там-то он и снимет свои погоны, осужденный за свои преступления, перед лицом Господа (если он есть). Все честь по чести. Если же нет – что ж, тогда все становится еще проще. Не о чем гадать.
Джонс и Маккорни подняли в небо самолет. Полет их был недолог – шесть варгонских истребителей, почувствовав легкую добычу, пустились вслед и сделали свое дело. Бронсен услышал звук, пришедший издалека, который не спутать – два взвода воздушной пехоты уже, должно быть, выстраиваются в очередь у Небесных ворот.
А через минуту на аэродром упало нечто. «Черная мамба» разлетелась на осколки странной стали, как шоколадный пустотелый заяц из Рождественского подарка, и на аэродром хлынуло дымящееся зеленое море смерти, которое было бы правильнее сравнить с гигантскими волнами надвигающегося цунами. Бронсен ощутил острый химический запах, но мысли его были в эту минуту, кто бы мог подумать, о пломбире по две монеты за штуку. Возможно, потому что сгустившиеся в небе облака были похожи на шапки молочного пломбира, торчащие над гибельной бездной химического оружия. Бронсен закрыл глаза, и мысли унесли его прочь с аэродрома на несколько лет назад, в жизнь до войны. Всего на короткий миг…
Риданские истории. Предательство капитана Бронсена
© Copyright: Виктор Александрович Авдеев, 2024
Свидетельство о публикации №124092306712
Свидетельство о публикации №124092306712
Рецензии