Кристиан Виман. Мягкие сухие линии Перемена

Кристиан Виман (1966) - американский поэт, переводчик и редактор



Ты слишком либерально вникаешь в чужую
боль
и чересчур легко воспринимаешь горе,
которое желаешьты увидеть,
чтоб мир был тем, который одобряет
сделанный тобою выбор.
Ты говоришь мне о призваниях,
но ведь призвание расширяет жизнь,
которую оно облагораживает,
не превращая остроту её в какую-то
горчицу.

Вот если бы мы смогли увидеть горе
любой жизни,
то было бы достаточно,
чтоб этот шлак покрыл бы коркой целый
мир,,
а заодно любое чувство погребенное
внутри.
Но вот, похоже, что горе такое же ремесло,
как и любое другое, хоть и неявно
наше:
на нашей коже отмечено лишь то,
что природа знает.
Ребенок неживой, высеченный на
щеке той женщины,
битвы, тлеющие на лбу у старика,
Те самые наши зеркала, друг,
эти стареющие лица с морщинами
покинутости, похожими на застывший
лёд:
Ты бы хотел заставить их замолкнуть?

Я бы хотел, чтоб целыми все были,

Как и я.
Как и любой, чья жизнь пусть тускло,
свет выживанья освещает,.

Боюсь, что под выживанием
ты подразумеваешь смирение,
или что ещё
хуже, мнимое забвение,
как у слона,
который колышек давно уж перерос,
к которому
он был привязан с детства:
не могущего разорвать верёвку, которую
он разорвал бы с лёгкостью.

И я боюсь, под целостностью
ты подразумеваешь
лишь желание закалить судьбу
собственной  волей,
это подавленное горе, которое зовут
хорошим настроением.
Я не вернусь к тем мягким, сухим линиям,
чьё единственное утешение их сухость,
чтобы спокойно проливать
кровь.


Mild Dry Lines: An Exchange

You prick too liberal into alien pains,
and read too readily a grief you need to see
in order for the world to be the world
that ratifies the choices you've made.
You talk of callings, but a calling should
enlarge the life that it refines,
not grind it's spice into some same mustard.

If we could see the grief of any life
it would be slag enough to crust a world
and any feeling being buried within.
But grief's a craft like any other, it seems,
if only indirectly ours:
our skin's inscripted with what nature knows.
The dead child chiseled in that woman's cheek,
the battle smoldering off that old man's brow,
our very mirrors, friend, these aging faces
with their lines of loneliness like pressured ice:
you would have them silenced?

I would have them whole.

As would I. As would anyone
whose life is lit, however dimly, by the light
of survival.

I fear that by survival what you mean
is resignation, or, worse, a functioned oblivion,
like the bull elephant that has outgrown
the stake that it was tied to as a calf:
it can't break the rope that it could break
with ease.

And I fear by wholeness what you
mean
is merely the will to leaven fate with will,
that constipated sorrow called good cheer.
I won't relapse from these mild Dry Lines
whose only consolation is their dryness,
that one might utter calmly utter blood.