Литература

Шарль Бодлер. "Плохой монах".

На каменных стенах святых монастырей
В картинах Истину монахи раскрывали;
Святые символы любовью согревали
Сердца, остывшие у строгих алтарей.
В наш век забытые, великие аскеты
В века, цветущие посевами Христа,
Сокрыли в склепный мрак священные обеты
И прославляли Смерть их строгие уста!
— Монах отверженный, в своей душе, как в склепе,
От века я один скитаньям обречен,
Встречая пустоту и мрак со всех сторон;
О нерадивый дух! — воспрянь, расторгни цепи,
Презри бессилие, унынье и позор;
Трудись без устали, зажги любовью взор.



Артюр Рембо. "Пьяный корабль".

Те, что мной управляли, попали впросак:
Их индейская меткость избрала мишенью,
Той порою, как я, без нужды в парусах,
Уходил, подчиняясь речному теченью.
5
Вслед за тем, как дала мне понять тишина,
Что уже экипажа не существовало,
Я, голландец, под грузом шелков и зерна,
В океан был отброшен порывами шквала.

С быстротою планеты, возникшей едва,
10
То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,
Я летел, обгоняя полуострова
По спиралям смещающихся ураганов.

Чёрт возьми! Это было триумфом погонь!
Девять суток как девять кругов преисподней!
15
Я бы руганью встретил маячный огонь,
Если б он просиял мне во имя господне!

И как детям вкуснее всего в их года
Говорит кислота созревающих яблок,
В мой расшатанный трюм прососалась вода,
20
Руль со скрепов сорвав заржавелых и дряблых.

С той поры я не чувствовал больше ветров —
Я всецело ушёл, окунувшись, назло им,
В композицию великолепнейших строф,
Отдающих озоном и звёздным настоем.
25
И вначале была мне поверхность видна,
Где утопленник — набожно подняты брови —
Меж блевотины, желчи и пленок вина
Проплывал, — иногда с ватерлинией вровень,

Где сливались, дробились, меняли места
30
Первозданные ритмы, где в толще прибоя
Ослепительные раздавались цвета,
Пробегая, как пальцы вдоль скважин гобоя.

Я знавал небеса гальванической мглы,
Случку моря и туч, и бурунов кипенье,
35
И я слушал, как солнцу возносит хвалы
Растревоженных зорь среброкрылое пенье.

На закате, завидевши солнце вблизи,
Я все пятна на нём сосчитал. Позавидуй!
Я сквозь волны, дрожавшие как жалюзи,
40
Любовался прославленною Атлантидой.

С наступлением ночи, когда темнота
Становилась торжественнее и священней,
Я вникал в разбивавшиеся о борта
Предсказанья зеленых и желтых свечений.
45
Я следил, как с утесов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов под облачным тентом
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом.

А вы знаете ли? Это я пролетал
50
Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,
Тяжесть радуги, образовавшей портал,
Выносили гигантские кариатиды.

Область крайних болот, тростниковый уют, —
В огуречном рассоле и вспышках метана
55
С незапамятных лет там лежат и гниют
Плавники баснословного Левиафана.

Приближенье спросонья целующих губ,
Ощущенье гипноза в коралловых рощах,
Где, добычу почуяв, кидается вглубь
60
Перепончатых гадов дымящийся росчерк.

Я хочу, чтобы детям открылась душа,
Искушённая в глетчерах, рифах и мелях,
В этих дышащих пеньем, поющих дыша,
Плоскогубых и голубобоких макрелях.
65
Где Саргассы развертываются, храня
Сотни мощных каркасов в глубинах бесовских,
Как любимую женщину, брали меня
Воспаленные травы в когтях и присосках.

И всегда безутешные — кто их поймет? —
70
Острова под зевающими небесами,
И раздоры парламентские, и помет
Глупышей, болтунов с голубыми глазами.

Так я плавал. И разве не стоил он свеч,
Этот пьяный, безумный мой бег, за которым
75
Не поспеть — я клянусь! — если ветер чуть свеж,
Ни ганзейцам трехпарусным, ни мониторам.

Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,
Как с налету я в нём пробивал амбразуры,
Что для добрых поэтов хранят винегрет
80
Из фурункулов солнца и сопель лазури.

Как со свитою чёрных коньков я вперед
Мчал тем временем, как под дубиной июлей
В огневые воронки стремглав небосвод
Рушил ультрамарин в грозном блеске и гуле.
85
Почему ж я тоскую? Иль берег мне мил?
Парапетов Европы фамильная дрёма?
Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль
Чуя течку слоновью и тягу Мальштрома.

Да, я видел созвездия, чей небосклон
90
Для скитальцев распахнут, людей обойденных.
Мощь грядущего, птиц золотых миллион,
Здесь ли спишь ты, в ночах ли вот этих бездонных?

Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,
Исступлённы рассветы и луны свирепы, —
95
Пусть же бури мой кузов дробят на куски,
Распадаются с треском усталые скрепы.

Если в воды Европы я всё же войду,
Ведь они мне покажутся лужей простою, —
Я — бумажный кораблик, — со мной не в ладу
100
Мальчик, полный печали, на корточках стоя.

Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях
Побывавшему, — мне, пролетавшему в тучах, —
Плыть пристало ль сквозь флаги любительских яхт
104
Иль под страшными взорами тюрем плавучих?

1871. Перевод: опубл. 1929