В родном краю

               1

Четверть века спустя
я вернулся в себя,
как из длительной ссылки опальные.
Как земля, что была
мне истоком, могла
оказаться окраиной дальнею?

Каждый дом, каждый двор -
что ни взор, то укор,
хоть и ставни закрытые наглухо.
И ложится не пыль
на прадедову быль,
но слоями - забвение правнука.

Ни вчерашним собой,
ни грядущей судьбой,
я не признан, иду неприкаянным:
нерадивый слуга,
что когда-то - в бега
от радушного слишком хозяина.

Всё село, словно скит,
запустеньем кричит:
беспощадно, как Ирод, беспамятство,
что, как медленный яд,
всем младенцам подряд
прививает культурное варварство.

Вот он - твой Вифлеем.
Утешайся хоть тем,
что библейская притча сбывается,
и родная земля,
всепрощенье суля,
блудным сыном сильней воспевается.

               2

Четверть века спустя,
сединою блестя,
но с утраченным блеском в амбициях,
праздных странствий поток,
повернув на исток,
я вернулся к исходным позициям.

Как пустынны места!..
И в душе пустота
отзывается тарой порожнею.
Может, жизнь неспроста
оказалась пуста,
чтобы громче звучало в ней прошлое?

И влачу свой поток,
как всегда, поперёк
(словно есть для реки возвращение),
к той излучине лет,
где течению вслед,
жизнь сменила своё назначение.

Так с тех пор и несла
без руля и весла,
синяки набивая, оскомину.
Не понять никогда,
где свернул не туда,
где сворачивать вовсе не стоило.

На исходный рубеж
я пришёл без надежд:
нет такого у времени зеркала,
чтоб две жизни сравнить -
ту, что мог бы прожить...
ну и ту, что тобой исковеркана.

               3

Четверть века спустя
я вернулся в себя -
нет дороги длиннее, извилистей.
Что там твой лабиринт,
Минотавр, Минос, Крит!..
Жизнь любого мифа заковыристей!

Но не стоит винить
путеводную нить,
заблудившись на жизненном поприще,
коль способствовал сам
всем прочнейшим узлам -
сам себе лабиринт и чудовище.

Вот - начало дорог...
Но обратно клубок
расплести даже Паркам заказано.
Лишь - богам вопреки -
расплелись узелки,
что когда-то на память завязывал.

Ни на миг, ни пядь,
время сдвинуться вспять
не заставить, но в дремлющей памяти
есть ещё, кроме снов,
та основа основ,
что и времени даже упрямее.

Нет, года - не беда:
не стареет вода,
и земля, что взрастила, без возраста,
но, как выдох и вдох,
близок выход и вход
в лабиринте, построенном Хроносом.

                4

Как иду опустевшею улицей,
за селом уходящей в леса,
мне иное бессмертие чудится,
мне иные звучат голоса.

Не рельефные фризы античные,
не трагедии глас роковой,
но сквозные, как воздух, наличники,
их летящий узор кружевной;

и напев простодушной сердечности,
как по-свойски с судьбой разговор;
покосившийся в сторону вечности
каждой трещинкой, щелью забор.

Не готических шпилей стремление
за органным воззванием ввысь,
но церквушки в своём запустении
вековая мольба: «Отзовись!..»

Словно колокол снятый - не кается! -
продолжает сзывать прихожан,
не смолкают во мне, откликаются
жизни бывшие односельчан...

Мне иное бессмертие чудится,
словно в красном углу образа:
всей родни - и нынешней, и будущей -
неусыпные рядом глаза.