Риданские истории. Кукольный дом

Шестилетняя малышка Джоди Фостер в этот день была очень нарядной. Она оделась в легкую шерстяную шапочку с вышитыми узорами, из-под которой выбивались рыжие вьющиеся волосы, шелестящий костюмчик небесно-голубого цвета, состоявший из курточки на молнии со стоячим воротничком и широких штанишек, и блестящие коричневые сапожки, и радостно выбежала во двор. Она собралась раньше всех, чтобы не опоздать на сеанс фотосессии всей ее семьи, и поэтому была очень довольна собой. Не то что ее брат, которого даже сегодня и силками не оттащишь от компьютерных видеоигр. Джоди не знала, что такое силок, но часто слышала, как мама говорила эти слова в сторону Джордана.
На улице было очень красиво. Яркий круг солнца светил золотыми блесточками сквозь ветви кленов, растущих вдоль дороги прямо за забором участка мистера и миссис Фостер, родителей Джоди и Джордана. Небо с самого раннего утра и до полудня оставалось лазурным и чистым, без единого облачка. Осень выдалась теплой и приветливой.
Джоди уже успела набрать целый букетик опавшей сухой листвы всех цветов и оттенков от ядовито-желтого до рубинового цвета, когда парадная дверь наконец открылась, и на пороге появились сияющие родители и совершенно несчастный Джордан. Мистер и миссис Фостер выглядели на все сто. Филипп облачился в строгий серый костюм и пальто до самых колен, а его супруга Мэри – В кремовом платье с летящим и свободным внизу подолом, облегающее красивый бюст и подчеркивающее его достоинства. Поверх платья она надела приталенный меховой жилет на бронзовых пуговках, а на голову изящную вуалетку с паутинками вуали. Угрюмый пятнадцатилетний Джордан, как и всегда, отличился безобразием. Вышел в чем есть: потертые джинсы, мешковатый однотонный свитер темно-синего цвета, джинсовая куртка и некогда белые кроссовки, к которым уже давным-давно налипла уличная пыль, окрасив их серым. Как не настаивали родители, хотя бы в этот день изменить своим дурацким принципам постоянно устраивать неприятные сцены и хотя бы один раз не быть капризным чудовищем – куда там! Джордан и не пытался внести перемен в свой характер. Сделать назло – всегда пожалуйста. Спустя четверть часа уговоров – «одеться, наконец, как человек, и выйти во двор, иначе опоздаем», и угроз – «отключить игровую приставку от сети на целую неделю», мистер Фостер все-таки выдернул шнур из розетки. Однако ни к чему толковому это не привело. Джордан стрельнул по нему потемневшими от злости глазами, но вовремя прикусил язык, уловив в глазах матери призыв к сдержанности, иначе Джордана ждали бы наказания гораздо серьезнее какой-то там приставки. К тому же, мама обязательно уговорит мужа разрешить их сыну играть в видеоигры уже этим вечером. Это был не единичный случай в семье Фостеров.
Мэри спровадила Джордана из комнаты в холл, чтобы тот скорее одевал свою куртку. Пусть лучше будут старые джинсы и свитер. В противном случае пришлось бы и вовсе отказаться от фотосессии, если бы мальчик устроил истерику. Ну неужели так трудно было одеть что-нибудь поприличнее, никак не могла взять в толк Мэри. «Трудный возраст, – заметил как-то Филипп, читая газету за утренним кофе. – Нужно переждать, только и всего».
И вот этот «трудный возраст» уже шел позади всех по одной из Риданских улочек вслед за своей «ужасной» семьей, тая обиды на целый свет, и пинал носками кроссовок жухлые листья, упавшие с ветвей на тротуар. Впереди бежала Джоди и размахивала над головой своим букетиком.
– Джоди, не убегай слишком далеко! – наставительным тоном проговорила Мэри, держась рядом с мужем.
– Да, пригляди лучше за своим братом, чтобы он тайком не улизнул от нас! – добавил мистер Фостер, и жена тут же пихнула его незаметно в бок локтем. – Что? – воззрился он на нее.
– Филипп, дорогой, не усугубляй ситуацию, – тихонько сказала она сквозь стиснутые зубы. – Нам и так стоило огромного труда оторвать Джордана от его глупой видеоигры. Давай хотя бы сделаем вид, что мы забыли про его капризы.
– Хм, – скептически хмыкнул мистер Фостер. – Кажется, наша запланированная фотосессия и так трещит по швам, – слегка намекнул он жене, кивнув на Джоди. – Неужели у нашей дочери нет более… э… строгой одежды. Хотя бы у Джоди, – подчеркнул он.
– Разумеется, нету, – развела руками Мэри. – Ей всего шесть лет. Ты прекрасно знаешь, во что одевается наша дочь, мы же всегда с тобой вместе выбираем ей наряды. И не высекай из глаз молнии в Джордана. В конце концов, он тоже не голышом. А фотограф что-нибудь придумает, ведь так? Ты сказал, что новый фотограф знает свое дело? И, кстати, куда подевался старый, уважаемый мистер Дилинг, который делает снимки для нас каждый год на протяжении всей нашей совместной жизни?
– Я же говорил, дорогая. Ему пришлось взять отпуск и подышать свежим горным воздухом где-то у черта на рогах. Ничего не поделаешь – так настоял его лечащий врач. Мистер Дилинг уже не молод, и отпуск определенно пойдет ему на благо. Ты же хочешь, чтобы он продолжал вести наш семейный фотоальбом пребывая в добром здравии, не так ли? В этот раз перебьемся тем, что есть. Когда я звонил по объявлению этому мистеру Гафли Дживерсу…
– Господи, какое странное имя! – покачала головой Мэри. – Он иностранец? Откуда он?
– Разумеется, я не справлялся о его биографии, – ответил Филипп. – Но мне он показался очень деликатным человеком, любящим свою профессию. За пять минут нашего разговора с ним, он успел предложить мне столько различных фотоэтюдов, что я не колеблясь согласился на эти услуги. К тому же, услуги этого Дживерса нам обойдутся почти в два раза дешевле нашего мистера Дилинга…
– Что-что? – рассмеялась миссис Фостер. – Дешевле? В два раза? – И она вновь закатилась от смеха. Ее голос услышала Джоди и, остановившись в нескольких шагах впереди, тоже захихикала, хотя совсем не понимала причину внезапного смеха своей мамы. – То есть ты считаешь, что человек, который берет жалкие суммы за работу, вправе обещать отличное качество фотографии? Филипп, мне кажется, тебе стоило посоветоваться со мной, прежде чем соглашаться, – она перестала смеяться и заботливо вгляделась в глаза супруга. – Надеюсь, ты не ошибся, дорогой. Иначе, я сегодня же вечером оденусь в такие же жуткие вещи, как Джордан, возьму в руки джойстик и в знак безграничной «благодарности» за дешевые снимки до самого утра буду портить глаза перед телевизором.
– Это еще зачем? – спросил мистер Фостер, взглянув на Мэри, как на полоумную.
– В защиту Джордана, конечно. Чтобы наш сын знал, как он был прав, отказываясь выставлять себя перед этим Дживерсом полным идиотом целый час напролет. Ему ведь придется слушаться советов и позировать так, как порекомендует фотограф. Терпеть бесконечные щелканья фотоаппарата перед своим лицом, чтобы потом получить – что? Ворох блестящих бумажек никудышного качества?
– Почему идиотом? – не понял Филипп.
– Потому что Джордан будет стараться, – она украдкой обернулась назад. Джордан так и брел с опущенной головой, выказывая всей улице недовольство дурацкой затеей своих родителей. – Он будет уверен, что получит сногсшибательные фото, которыми можно будет похвалиться друзьям в школе или, наверняка, показать какой-нибудь девочке. Но второсортный дешевый фотограф прекрасно знает, что очередная семейка, падкая на заниженные цены, никогда не получит то, что может им дать профессионал с более высокой квалификацией. И кто, выходит, идиот? Джордан?
– Должно быть, ты просто преувеличиваешь, дорогая, – уклонившись от прямого ответа, пробормотал мистер Фостер, хотя понимал, к чему клонит Мэри. Но обижаться не стал. – Уверен, что ты не права. Вот увидишь.
– Предупреждаю, в поддержку нашего мальчика я не сниму свитер и джинсы целую неделю. – Мэри поставила последнюю точку в супружеском диалоге.
Филипп не стал больше спорить с Мэри. Подозвав к себе Джоди, он заботливо взял ее за ручку. В отличии от недовольной миссис Фостер и насупленного Джордана, дочь просто сияла от восторга. Прыгала и скакала, словно горная козочка.
Миновав пару богатых кварталов в центре Ридана, семья Фостеров свернула в старую часть города. Позади оставался сквер, укрытый оранжевой густой листвой деревьев. Не смотря на то, что издалека все еще доносился привычный шум оживленных улиц, в переулке, где они оказались, было безлюдно и тихо. По обеим сторонам тянулись старые кирпичные дома бледно-желтого цвета с обрамленными выступающим кирпичом окнами. У каждого подъезда располагалась скамейка с облупившейся краской и засыхающие кустарники. Один из них зашуршал своими ветками у самой земли, и среди заскорузлых ветвей показалась морда подранного уличного кота. Мигнув один раз правым глазом, он рванул к ближайшему подъезду и скрылся во мраке. Фонарные столбы вдоль узкой дороги слегка покосились, будто тянулись друг к другу от жуткой скуки, чтобы скрасить время за немым разговором. И пока семья Фостеров шагала по выщербленной тротуарной плитке, переговариваясь друг с другом (кроме Джордана, конечно), их шаги слабым эхом ударялись о пыльные фасады и окна домов. И это эхо тут же угасало, подхватываемое теплым восточным ветром, кружащим палые листья за их спинами.
– Кажется, мы у цели, – наконец объявил мистер Фостер, достав из кармана вырванный из блокнота лист. На бумаге плясали мелкие, аккуратные буквы, выведенные его рукой. «Клайтон-стрит 14»  – гласила надпись. Филипп взглянул на наручные часы и добавил: – Мы опаздываем на четыре минуты, мои дорогие. Ужасно неловко будет перед мистером Дживерсом объясняться, почему мы заставляем его ждать. – На этот раз он не кольнул взглядом Джордана, решив, что Мэри все-таки права – хватит с него на сегодня и той приставки.
Впереди заканчивались здания, и на последнем из них висела жестяная табличка с номером «14». Дальше дорога упиралась в высокую железную изгородь, сплошь облепленную плющом, за которой располагался пустырь с кирпичными развалинами старой обувной фабрики. И лишь в одном месте растения ползли не вверх, а изгибались во все стороны – сотни цепких стеблей удерживали тяжелые кованые ворота, не давая им упасть с покосившихся петель. В тени прохода подергивались два темных силуэта, тихо переговариваясь между собой. Больше вокруг никого не было.
Семья Фостеров остановилась у четырнадцатого дома, и Филипп торопливо оглядел улицу в поисках мистера Дживерса. Он указал этот адрес, когда мистер Фостер разъяснялся с ним по телефону. Должно быть, здесь должна находиться его студия, но никакой кричащей вывески не было видно. Зато все тут же услышали крик со стороны той самой изгороди, утопающей в плюще. Один из силуэтов, что был заметно выше другого ростом, зазывал их и размахивал, по-видимому, шляпой, зажатой в руке:
– Семья Фостеров? Подходите ближе! Мы здесь!
Филипп узнал скрипучий голос зовущего. Зазывал сам мистер Дживерс, ответивший на телефонный звонок.
Мистер и миссис Фостер недоуменно переглянулись и, наверное, оба подумали в этот момент об одном и том же – какое совершенно не деловое приветствие из уст незнакомого фотографа. Такое свойское обращение мог себе позволить старик Дилинг, да. Они пользовались его услугами уже долгое время, и каждый из Фостеров мог смело заявить о том, что мистер Дилинг давно стал им другом, но… Ладно. Пусть будет так. Возможно, что Дживерс какая-то незаурядная личность, которая сама себе прощает или вовсе не замечает отсутствие деликатности в общении с клиентами. Задор в его голосе только подтверждал это.
– Да, гм, конечно, – ответил ему мистер Фостер, находясь по ту сторону дороги.
Двое – Гафли Дживерс и второй некто, такой низкий, что ростом доставал фотографу разве что до первой пуговицы белоснежной рубашки, выглядывавшей из распахнутого старомодного смокинга, – предстали в лучах осеннего солнца, выйдя навстречу из живой арки плюща навстречу свету. Гафли Дживерс был высок, бледен и худ, с острыми чертами лица, и темными, почти черными бегающими глазками. Голова почти облысела, и лишь сзади и на висках еще присутствовали седеющие волосы, похожие на закрученную баранью шерсть. В руках он, действительно, держал шляпу за широкую полу. На правом плече повис кожаный кофр с фотоаппаратом. Второй, с глупой, радостной улыбкой умственно отсталого, что косился то на Фостеров, то на мистера Дживерса, был лилипутом со скуластым морщинистым лицом, вдавленными внутрь голубыми глазами под высоким лбом и маленьким носом. Искривленные в коленях короткие ноги он расставил так широко, что между ними могла пролезть деревянная бочка из-под вина. Он был одет в костюм из плотной темно-зеленой ткани, вроде такого, какой можно прихватить из театрального гардероба, где одеваются совсем юные актеры и после играют маленькую постановку на каком-нибудь детском утреннике. На голове красовалась шляпа-котелок такого же цвета. На ногах тяжелые башмаки с блестящими пряжками. В левом ухе – золоченая серьга в форме полумесяца. Он крепко прижимал к себе маленькими пухлыми руками складной стульчик и большой зонт.
Лишь только мистер и миссис Фостер по очереди пожали протянутую Дживерсом руку, а карлик приподнял над головой шляпу в знак приветствия, Джоди громко вскрикнула:
– Вы настоящий гном? Это правда? – она округлила глаза, в восхищении уставившись на спутника Гафли Дживерса.
– Джоди, – одернула миссис Фостер громким шепотом девочку, – не говори ерунды. И поздоровайся. Простите, наверное, мы слишком много читаем сказок ей на ночь, – скомкано улыбнулась она карлику. – Мистер..?
– Просто Мизрак, – ответил за него Дживерс, улыбнувшись. Его улыбка выглядела как две натянутые нити толстого шпагата, готовых вот-вот разорваться от сильного натяжения. – Пусть вас не смущает низкорослость моего ассистента, он прекрасный помощник.
– Гном. Гном! – вибрирующим детским голосом воскликнул Мизрак и заплясал на месте, отбивая ритм своими башмаками. – Эту золотую клипсу я сделал сам! – Он дотронулся пальцем до уха и сразу же состроил забавную рожицу Джоди. На что та зафыркала от смеха.
Филипп и Мэри сдержано проигнорировали эту глупую мимолетную шутку, что лопнула без следа, как мыльный пузырь после того, как Джоди перестала хихикать.
– Джордан, как я полагаю? – слегка склонил голову набок Дживерс, обращаясь к парню.
– Ага, – буркнул Джордан себе под нос, выказывая искреннее безразличие ко всему, что его окружало. Он стоял позади всех, угрюмо воткнув руки в карманы.
Гафли Дживерс мимолетно пробуравил его взглядом, однако, не стирая странной улыбки со своего серого лица, и глубоко вздохнул. Означал ли этот вздох разочарование в том, что не все из Фостеров были готовы повеселиться, как следует, и оттого самому Гафли Дживерсу становилось грустно? Или комок воздуха, с глухим стоном вырвавшийся из груди фотографа, обрисовал невидимыми чернилами одну из тех неприятных ситуаций, когда Дживерсу приходилось импровизировать не только в фотоэтюдах, но еще и в «жанре» психологии, чтобы поднять настроение насупленному мальчишке, и тем самым раскрепостить его скованную ребячью натуру для полной отдачи. В противном случае выходит так: плохая отдача – очень плохие фото, а плохие фотографии – потеря клиента и рвущаяся в пропасть репутация.
– Что ж, не будем терять ни минуты, – проговорил мистер Дживерс и описал длинную дугу жестом руки в сторону заросших кованных ворот. – Прошу за мной, господа.
Мизрак быстро засеменил за фотографом на коротких ногах, оборачиваясь на бегу и подзывая Фостеров шляпой, не скрывая загадочного выражения безумно-дурных глаз. Другой рукой он все также крепко прижимал к груди гремящий складными ножками стул и зонт.
– Постойте, мистер Дживерс! – крикнул вдогонку мистер Фостер. – Но мы подумали, что будем фотографироваться в какой-нибудь студии, а не в захолустье!
– Впечатляющие места и есть моя студия! – бросил через плечо Дживерс. – Вы останетесь довольны! Прошу!
– Полный отстой, – констатировал Джордан, и, к удивлению родителей, шмыгнул через воротину вслед за странной парочкой первым. За ним резво поскакала Джоди, и потеплевший в ее руках букетик зашуршал листочками.
– Безумие какое-то, – пожал плечами Филипп, виновато глядя на супругу.
В ответ она вдруг улыбнулась ему, хотя всего каких-то десять минут назад корила его за поспешный выбор фотографа. Наверное, все дело в Джордане, который нырнул в темный, заросший растениями проход, ведший в разруху, и не устроил им с Мэри пышных сцен.
В дождливый день картина за воротами царила бы угнетающая, способная в один миг омрачить самое радостное настроение забредшего в это место. Узкая дорожка, вытоптанная бродягами, петляла среди хилого кустарника и упиралась в наполовину разрушенные толстые стены фабрики, что смотрели на пустырь мертвыми глазами зияющих проемов арочных окон. Крыши у большой старинной постройки не было, она покоилась внутри на бетонном полу и снаружи у основания черными пластами разрушенного строительного материала. Везде валялись слитки колотого оранжевого кирпича, бывшая фабрика была похожа на муравейник с огромными рыжими муравьями. Перед руинами тянулась кирпичная лента высотой не более шести футов, что прошлом являлась длинной стеной крытых фабричных складов. У задней части фабрики территория была огорожена таким же железным забором, как и со входа, но его не было видно из-за густо разросшейся растительности: кустарник плотно облепил его, а деревья вымахали такие, что их кроны, точно густые парики на головах, смотрели с презрением на руины стен, что едва доставали им до середины стволов. И лишь одинокая, квадратная дымоходная труба, подпирающая небо с южной стороны, будто маяк, сквозь которую в атмосферу когда-то выбрасывалось огромное количество химических испарений, могла помериться ростом с самыми высокими представителями местной флоры.
Но этим днем все вокруг выглядело довольно-таки приветливо. Разноцветные осенние тона листьев на ветвях, тонкий запах сухих трав в воздухе, ласковые лучики полуденного солнца и резвые, гонимые ветром, облака в ярко-голубом небе. Даже фабричная разруха посреди естественных и откровенных красот природы, казалась устоявшимся порядком этих мест, будто каждый осколок стекла, обрывок ткани или же обломок бетонного перекрытия знал свое место, привык к нему и был не против здесь провести еще долгое время, пребывая в глубокой спячке.
Семья Фостеров двигалась за фотографом и карликом по тропинке, вьющейся вдоль забора по кромке территории, которая вела куда-то мимо развалившегося здания в отдалении.
– Мистер Дживерс, вы же не думаете, что мы разрешим нашим детям фотографироваться среди этих руин? – сказала Мэри, ткнув пальчиком в стены фабрики по правую сторону. – Находиться поблизости очень опасно, и я никак в толк не возьму, почему городские службы до сих пор не вывесили вокруг предупредительную ленту и не повесили замок главный вход. Хотя, на мой взгляд было бы гораздо разумнее наконец-то снести до основания все эти развалины.
– Что вы! – выставил перед собой ладони Гафли, как если бы от кого-то защищался. – Ни в коем случае! Эта старинная фабрика, утопающая в густой растительности, лишь приукрасит пейзаж на фотографии, понимаете? Запах древности, черно-белые цвета, оттенки сепия, золотая осень, и вы, мистер и миссис Фостер, не зря выбрали такой стиль одежды, – Гафли Дживерс, жестикулируя тонкими руками, подобно жонглеру шаров в цирке, сорил непрерывным потоком слов. – Мы пройдем по светлой солнечной дорожке в глубь фабричной территории, по которой раньше колесили грузовые машины. Она была настолько истерта колесами, что и по сей день ее колеи так и не обросли сорняками. И вы даже не запачкаетесь. Там вблизи остались совсем уж крошечные руины, совершенно не опасные, но такие атмосферные. Прямо как кирпичные курганы…
– А что, там кто-то умер? – кашлянув в кулак, с опаской заметил Филипп.
– Нет же, – возразил Дживерс, в изумлении пожав плечами. Мизрака же почему-то вопрос мистера Фостера развеселил. Хохотнув, он потянул фотографа за рукав, и когда тот наклонился, карлик сквозь хрюкающий смешок пробурчал что-то ему на ухо.
Мэри и Филипп недоуменно переглянулись. Парочка выискалась что надо.
– Так вот, – довольно продолжил мистер Дживерс, ведя за собой целую вереницу народа, – уверяю, вам понравится. Дышите воздухом старины, наслаждайтесь видом, вживайтесь в роли эдаких далеких своих пращуров…
– Боюсь, что во времена наших предков не носили джинсы и костюмы, мистер Дживерс, – виновато сказала Мэри, приобняв за плечико сияющую улыбкой Джоди. Девочка вняла словам странного фотографа и теперь дышала полной грудью, пытаясь понять, чем отличается запах здешней древности от запаха улиц, наполненных выхлопными газами автомобилей. – Но у нас совсем не было выбора, если вы понимаете, о чем я. Мы лишь надеемся на ваш опыт и…
– Хм, – Гафли Дживерс остановился посреди тропинки и театрально ухватился за подбородок одной из скрещенных на груди рук. – Думаю, это не проблема, миссис Фостер. Назовем наш фотоэтюд так: «Люди из разного времени». Хе-хе…

– Я жутко устала! – воскликнула Мэри, обращаясь к Филиппу. В голосе ее отчетливо слышалось обвинение. Джордан благополучно юркнул в свою комнату, даже не разуваясь, и с шумом захлопнул за собой дверь. – Ты бы мог намекнуть этому мерзкому Гафли, чтобы тот сбавил обороты! А Джоди? Посмотри на нашу дочь! Она же еле стоит на ногах! Иди ко мне милая, у тебя кружится голова? Болит живот? Ты очень бледная, – она распростерла руки к Джоди, но ты отстранилась от мамы и прижалась спиной к входной двери, насупив бровки. Она молчала и буравила взглядом миссис Фостер. – Эй, ты чего!? Я твоя мама, Джоди, и хочу потрогать твой лоб! – потребовала она металлическим голосом, натянутым, словно струнка.
– Ничего я не хочу! – выкрикнула девочка и, поднырнув под выставленную вперед руку мамы, побежала в свою детскую комнату.
– Ты не должна так себя вести с матерью! – строго крикнул ей вдогон мистер Фостер. Затем перевел взгляд неестественных колючих глаз на жену и сказал ей: – Помолчи, Мэри. Ты заставляешь ее нервничать. Я сам прослежу за ее здоровьем.
Мистер Фостер скинул пальто и повесил его на вешалку в коридоре. Затем шумно сбросил туфли с ног и прошагал в кухню. Мэри слышала, как открылась дверь холодильника, и что-то зазвенело. Она разулась и прошла в гостиную, где без сил опустилась на широкий диванчик и прикрыла веки. Она с недовольством перебирала в голове мысли о том, как фотограф заставлял их всех принимать сложные позы для фото, хотя можно было бы обойтись и чем-то более простым. Прогулка за руки всей семьей или, например, кадр, где Филипп подбрасывает вверх Джоди за ручки. «Но Гафли не слушал наши пожелания, – думала она про себя, напрягая память. – В результате его бесконечных идей я оказалась на верхушке обломков стены, балансируя на самом краю рассыпающихся кирпичей. Как я позволила ему и самой СЕБЕ влезть на эту чертову стену? А Филипп просто глядел на меня и так странно посмеивался, не подумав даже придержать меня под руку, чтобы я чувствовала себя в безопасности, когда забиралась на осыпающуюся конструкцию. Филиппу же пришлось измазать пылью свой плащ только для того, что бы получился фотокадр какого-то… грязного бродяги! Но он без слов подчинился желанию Дживерса запечатлеть его привалившимся спиной к кирпичной стене и сидящем на заднице! А я… Боже, а ведь я в тот самый момент стояла деревянным столбом, бессовестно моргала глазами и как дурочка хлопала в ладоши. Что и говорить о Джоди. Поначалу такая веселая, вскоре она стала капризничать и делать все не так. Безусловно, Гафли слишком напирал на бедную девочку, и я как мать просто обязана была устроить ему словестную выволочку, но я… меня словно зажало невидимыми железными прутьями. Все, что я хотела бы сделать по своей воле, просто-напросто не могло выйти из меня ни словом, ни делом. Я чувствовала себя деревянной марионеткой в руках Дживерса и его дружка, этого мерзкого, ужасного карлика Мизрака. Он все время гадко посмеивался, бесцеремонно поправлял наши движения и позы, дергая за рукава. Выше он не доставал из-за своего роста. И что странно, Джордану, который всю дорогу молчал и вел себя, как бирюк, все нравилось. Его забавляло все, что происходило. Абсолютно все, что проделывал с нами Гафли Дживерс. В конечном итоге, я нацепляла полное платье колючек от репья и выбирала его из ткани всю обратную дорогу. Запыленный плащ Филиппа и рядом не стоял с моим платьем. Кажется, теперь его придется просто выбросить или порезать на тряпки, – Мэри открыла глаза и печально оглядела себя взглядом. Платье было в грязных разводах от дорожной пыли и зацепах от колючек. Частички их выглядывали из сплетения нитей, а сами нити дорогой ткани торчали отовсюду, будто паучьи лапки. – Но почему все это я осознаю только сейчас? Очень. Плохой. День».
В гостиную вошел Филипп, делая пару глотков виски прямо из бутылки. Он молча уселся в кресло и включил пультом телевизор.
– Ты был у Джоди? – сухо спросила Мэри. – Что она делает? Как она?
– Нет. Я забыл, – ответил Филипп, не отрываясь от какой-то телепередачи.
– Ты же обещал заглянуть к ней в комнату! – шикнула на него Мэри, сверкнув глазами.
Она встала с дивана и собралась выйти из гостиной, но слова Филиппа заставили ее остановиться у дверного проема.
– Если бы не ты и твоя чертова идея провести выходной под фотовспышками камеры… Тоже мне, модель! – и он яро отпил из бутылки солидную порцию виски.
– Да пошел ты! На ужин  – пей свое пиво! – И Мэри вышла из гостиной.
– Стерва, – прошептал мистер Фостер и отпил еще. На глаза стал наваливаться туман от спиртного.

На следующее утро, после целого вечера молчаливого существования семьи Фостеров, в котором глава семейства не принимал никакого участия, так как ни разу даже не вышел из гостиной, мистер Фостер открыл глаза, лежа на диване в гостиной. На полу валялась пустая бутылка, и жутко болела голова. Мочевой пузырь бил в барабан и с минуты на минуту мог прорваться, как старая ветхая плотина. В теле присутствовала ужасная слабость, ныли кости. Филипп два раза моргнул, глубоко вдохнул грудью и сделал выдох. Воздух вокруг него сразу же засмердел чесночным запахом и кислятиной. Он потер холодными ладонями пульсирующие виски и на мгновение прикрыл глаза вновь. Затем он закашлялся, и чуть не обмочился.  Приступ кашля полностью вырвал его из остатков сна. Голова готова была лопнуть на две равные половинки, как спелый надутый арбуз. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, побрел в уборную.
– Мэри! – хрипло простонал он в тишину дома, покачиваясь и неловко расставляя на ходу ноги. Не получив ответа, он взглянул на наручные часы, которые не удосужился снять вчерашним вечером. Всего лишь семь утра.
Он облегчился в унитаз, нажал на слив. Достал из шкафчика для лекарств болеутоляющее средство в таблетках и запил несколько штук водой прямо из-под крана.
– Надеюсь, поможет, – пробурчал он, взял из стеклянного стаканчика свою зубную щетку среди прочих и первый раз за утро взглянул в зеркало, висевшее над умывальником. В нем он увидел уборную позади себя: кафельную стену, половину которой заслонила собой душевая кабина, пару полотенец на сушилке. Опустив голову вниз, он вдруг осознал, что в зеркале не разглядел собственного лица, как будто его не существовало. Странно. Он видел перед собой кисти рук и ладони – к счастью, все пребывало на месте. В мимолетном страхе он вновь вернулся взглядом к зеркалу и с облегчением уставился на свое отражение. Картина выглядела печально: растрепанные волосы, серое лицо с впалыми щеками и глазами, вваленными в ямы глазниц.
– Мэри! – позвал он громче, держась пальцами за край раковины. В желудке замутило. – Да чтоб тебя…
Филипп вышел из ванной.
– Мэри, дорогая… – еще раз проговорил он, поднявшись по ступеням лестницы на второй этаж и отворив дверь в их спальню. Супруга лежала в кровати и, кажется, спала.
Он присел на краешек кровати и положил руку на плечо Мэри. Она открыла глаза и не видящим взором уставилась на мужа.
– Филипп? – хрипло произнесла она таким удивленным тоном, будто не ожидала увидеть законного супруга в их доме. Затем она оторвалась от подушки, но вынуждена была опустить голову обратно. – Ой, как болит шея, Филипп. Как будто я проспала всю ночь на жесткой деревянной доске.
– Ты уже проделывала такое однажды? – попытался пошутить мистер Фостер.
– О чем ты говоришь? – не поняла Мэри.
– Доска. Ты когда-то уже спала на такой доске? Ты сказала, что…
– Не в этом дело, – перебила его супруга и приподнялась на локтях. Она озадаченно уставилась на мужа. – Что произошло вчера? Все как в тумане. Кажется, мы поссорились, милый?
– Я… я не помню, – задумался Филипп. Первый раз за утро он попытался вспомнить вчерашний день, но все воспоминания были будто бы вырезаны из сознания ножницами, а на мозги легла тяжелая густая пелена, мешающая собрать мысли в кучу. – Знаешь, я проведаю Джоди и Джордана. Ты уже встаешь?
– Да, пожалуй.
Филипп помог ей подняться. Он чувствовал в движениях Мэри ржавую металлическую скованность, разве что не скрипели и не стонали ее суставы. Она поставила босые ноги на пол и поежилась от внезапного озноба, хотя шлифованные гладкие доски пола были вовсе не холодные. В доме ощущалось тепло. В глазах Мэри появлялась и исчезала какая-то рябь и мешала сфокусироваться на предметах.
– Я тревожусь за тебя, дорогая. – Мистер Фостер уже стоял в проходе и держался за дверную ручку. – Как только навещу детей, я приготовлю нам кофе.
С этими словами он прошел по коридору и заглянул сначала к Джоди, потом к Джордану. Дочка мирно спала в своей кроватке, над которой висели плакаты с героями мультфильмов, и махровое одеяло на ней вздымалось в такт ее ровному дыханию. Джордан похрапывал во сне, свесив с кровати одну ногу. И Джордан, и Джоди были в полном порядке.
Тихо ступая по лестничным ступеням, мистер Фостер спустился в кухню и поставил на огонь чайник, чтобы вскипятить воду. Мэри уже принимала утренний душ, это подтверждал шум воды в ванной комнате.
Филипп уже готовил кружки и ложки для кофе, когда в гостиной внезапно затрезвонил телефон. От неожиданности мистер Фостер выронил кухонную утварь из рук, и один из бокалов разбился, ударившись о кафельный пол. Вторая выдержала, но ложки громко зазвенели, разлетевшись по сторонам. Должно быть, такой звон в эту минуту разбудил даже Джордана. А так хотелось, чтобы дети поспали подольше, уставшие после – кто бы мог подумать! – довольно-таки изнурительной фотосессии.
– Что случилось, Филипп? Ты живой? – выкрикнула из душа Мэри, и в голосе ее колокола били набат.
– Все в полном порядке! Я подойду к телефону, – ответил мистер Фостер и, переступив через осколки, снял трубку. – Слушаю!
– Прошу простить мой ранний звонок, мистер Фостер, – Филипп услышал голос Дживерса из динамика, – но я просто не могу дождаться нашей встречи. Снимки получились фантастические! Великолепные! Чудесные! Они… они… вы должны сию минуту забрать их. Вы и вся ваша семья. Приезжайте вместе, иначе, хи-хи, я просто не позволю себе отдать их вам! Это будет не честно по отношению к остальным! Конечно же, это шутка, но… мм… прошу вас, даже не думайте, умоляю, не думайте. Я и мой друг Мизрак, которому я во многом благодарен, ведь это именно он творит чудеса удивительных фотоэффектов и проявления фотографий, с нетерпением будем ждать ВСЮ семью Фостеров в нашей скромной студии на «Темном переулке», домик под номером – две славные шестерки. Через час! До встречи, уважаемый мистер Фостер!
Филипп не успел даже слова вставить, намекнув на то, что с удовольствием бы отложил встречу на более поздний срок. Для поездок утро совершенно не годилось. Головная боль поутихла благодаря аптечному препарату, но в глазах все еще мелькали черные точки и слегка мутило. «Ладно, черт с ним, заберу снимки. Туда и обратно».
– Дорогая! – крикнул он Мэри, украдкой поглядывая на беспорядок, который он учинил на полу. – Мне нужно ненадолго отъехать! Кофе будет на столе!
Мистер Фостер приготовил для Мэри кофе и, упрекнув себя за то, что приходится оставлять уборку Мэри, выскользнул из кухни в холл. Сняв ключи от машины «ауди» с вешалки у парадной двери, он накинул тот же плащ, что и вчера, и, сунув ступни в ботинки, вышел за дверь.
Улица «Темный переулок» находился в пятнадцати минутах езды. Стараясь петлять глухими улицами, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь патрульному и не объясняться, почему от него за версту разит дохлыми мухами, мистер Фостер потратил двадцать минут, прежде чем добрался до нужной улицы. Дома в квартале были разбросаны в ужасающем беспорядке. За магазинчиком с вывеской «Комнатные растения Джулии» с табличкой «Темный переулок 11» следовал пустующий дом на продажу с номером «22». По той же стороне, следовал еще один дом, обитаемый и ухоженный с номером «14». Дальше дорога, по которой ехал Филипп, делилась на две более узкие. Притормозив на перепутье (вокруг не шумело ни одного автомобиля, и мистер Фостер никому не помешал внезапной остановкой), мистер Фостер бегло окинул таблички домов взглядом. Там и там «Темный переулок», стало быть обе дороги петляли вдоль одной и той же улицы. Это усложняло поиск. Филипп выбрал наугад дорогу слева и покатил вперед. Добравшись до последнего старого дома в тупике улицы, он вынужден был признать, что ошибся в расчетах. Дорога заканчивалась глухим бетонным забором, рядом с которым пристроились какие-то гнилые бараки. На одном из них, что был повыше, виднелась выцветшая от солнца нумеровка, нанесенная, по-видимому, жирной краской ржавого цвета – «65». Оглядев  взглядом округу, мистер Фостер не нашел конечного пункта ни за бараками, ни в стороне от них. И даже за забором кроме голых ветвей старых высоких деревьев Филипп не обнаружил ни телевизионной антенны или громоотвода, ни ската какой бы то ни было крыши вообще.
Ему пришлось вернуться на развилку и поискать студию мистера Дживерса вдоль второй дороги. К полному недоумению мистера Фостера та дорога выводила на четырех-полосное шоссе, а последнее здание на Темном переулке оказалось небольшой заправкой. Номер «48».
– Ерунда какая-то, – массируя напряженное лицо пальцами рук, пробормотал Филипп.
Возвращаясь снова на развилку, он вертел по сторонам головой, высматривая дом номер «66». Возможно, отвлекаясь на дрожь в теле и разгорячившийся лоб, он где-то пропустил мимо глаз искомую студию. Все-таки простуда, чтоб ее…
Кое-как, но и без приключений, возвратившись домой, мистер Фостер вошел в дом и бросил на полочку ключи от машины. Потратить двадцать минут на дорогу и еще один час, бороздя в бесплодных поисках проклятую улицу! Неслыханно! А главное, какая мысль закрадется в голову мистеру Дживерсу? Что семья Фостеров не всегда пунктуальна? Но гораздо хуже, если Гафли Дживерс сделает вывод, что мы вовсе не Фостеры, а семья «Сноберов»! Люди, считающие, что все кругом им обязаны. Особенно простые фотографы, которым явно необходимо указать на их место в жизни и дать понять, как велика честь ожидать, когда семья «Сноберов» заберет у них эти чертовы фотографии. Нужно срочно позвонить ему и объясниться, почему Филипп Фостер до сих пор не забрал у него снимки,
Филипп услышал позвякивание столовых приборов на кухне и заглянул туда. Мэри уже убрала осколки, и на полу не было видно ни кусочка разбитого стекла. За столом завтракала его семья. Это был очень поздний завтрак. Душ пошел на пользу Мэри, но Джордан и Джоди выглядели вялыми и бледными. Джордан считал ворон в окне, ковыряя вилкой яичницу с отстраненным от всего видом. Обычное настроение сына, но болезненная бледность его лица пугала. Джоди вообще ничего не ела, положив руки себе на колени. Она задумчиво смотрела в тарелку, как будто в ней показывали какое-то скучное кино. Мэри стояла позади детей у плиты и оттирала содой сковородку от пригоревших яичных шкварок.
– Я вернулся, – коротко объявил Филипп.
– Где ты был? – спросила Мэри, не отрываясь от своего занятия.
– Забирал фотографии.
– О! – воскликнула Джоди и даже слегка оживилась. – Покажешь? – И она крутанулась на своем стульчике, чтобы оказаться личиком напротив папы.
– Боюсь, что я не нашел студию Гафли Дживерса, – заявил Филипп супруге, игнорируя вопрос Джоди. Виновато бросив на дочь взгляд, он вновь поглядел на Мэри.
– Как это не нашел? – не поняла Мэри и шумно опустила сковороду в раковину. Сковородка ударилась о железное дно с глухим стуком. Джордан вздрогнул от испуга, словно до этого самого момента в кухне не происходило ровным счетом ничего – ни звуков, ни голосов, ни движения. – Ты же два часа назад выскочил из дома, Филипп? Не понимаю.
– Милая, я тоже не все могу понять. Утром, когда ты была в душе, мне позвонил мистер Дживерс и назвал адрес студии. Я поехал туда, но никакой студии, и вообще ни единого здания с таким номером не нашел. Это какая-то ошибка. Кстати, я собираюсь исправить это недоразумение прямо сейчас и позвонить Дживерсу. Номер остался в газете с объявлениями. Просто я услышал звон тарелок и зашел в кухню проведать детей. Вы очень бледные, – обратился он к Джордану и Джоди.
– Все тип-топ, пап, – тихим голосом отозвался Джордан и опять отвернулся к окну.
– А у меня немножко болит здесь, – сказала Джоди и сдвинула в сторонку свою челку, чтобы папе был лучше виден ее лоб.
– У нее горячий лоб, – пояснила Мэри. – Но температуры нет. Наверное, сказывается излишняя утомленность.
– Да, конечно… – начал было говорить мистер Фостер, и тут зазвонил телефон. – Я отвечу.
– Алло! – проговорил он в трубку.
– Мистер Фостер. – Говорил Гафли Дживерс, и в голосе его не было привычной восторженности. Только напряжение. – Мы с Мизраком прождали вас все утро. У вас что-то случилось?
– Вы меня опередили, мистер Дживерс. Я только собирался снять трубку, чтобы вам перезвонить, – перешел к объяснениям Филипп. – Видите ли, тот адрес… который вы дали мне. Я, видимо, что-то напутал. Я целый час крутился по «Темному переулку», но хоть убей не нашел вашего номера.
– Две шестерки?
– Две шестерки, мистер Дживерс.
– Вы были один?
В этот момент на кухне закашлялась и Мэри.
– Да, вы правы… Моя жена…
– Ах, ваша жена. Да, я услышал ее кашель. Она подхватила простуду? Как жаль.
– Не совсем простуду, как мне показалось. Мы все себя неважно чувствуем, и дети тоже. Поэтому я решил, что будет лучше, если я один заберу наши фотографии. Как оказалось – не зря. Было бы совершенно напрасно везти их с собой, ведь я не нашел вашу студию.
– Мистер Фостер, – сказал Дживерс. В первый раз в его голосе Филипп услышал ледяные струнки. – Темный переулок, номер две шестерки. На развилке повернете налево и поедете прямо, пока не упретесь в студию.
– Я был там сегодня утром, – возразил мистер Фостер. – В конце улицы глухой забор и разруха. Перекошенные сараи и...
– Приезжайте ТОЛЬКО всей семьей! – Гафли будто бы и не слышал его слов. – Прошу прощения за мое упрямство, однако, я настаиваю. Свежий воздух пойдет на пользу и вам, и миссис Фостер, и вашим детям. Также у меня найдется приятная новость. Я хочу добавить по секрету, что мой друг Мизрак – прекрасный целитель. Соглашайтесь. Вы получите ваши фотографии, а Мизрак оценит состояние здоровья всей вашей семьи. Если вы и правда больны, он выпишет рецепт. Совершенно бесплатно. Не это ли и есть индивидуальный подход к каждому клиенту? Что скажете, мистер Фостер? – он в упоении засмеялся в трубку, и голос его стал возбужденным и жизнерадостным. – Я настаиваю! Прошу! Приезжайте!
– Я поговорю с женой, мистер Дживерс. – Филипп повесил трубку, пребывая в полном недомении. Свежий воздух? Гнилая, заплесневелая древесина бараков, дорожная пыль на листве деревьев и асфальте? Да он спятил!

Через полчаса мистер Фостер свернул на развилке влево, как и просил Дживерс. Джоди и Джордан покачивались на заднем сидении, когда машина то и дело кренилась на рессорах, облизывая шинами колес неровности на дороге. Мэри сидела рядом и разглядывала осунувшееся за ночь лицо в круглое зеркальце, выуженное из дамской сумочки. Мистеру Фостеру удалось уговорить ее почти сразу, сославшись на приглашение Дживерса и соблазнившись на предстоящие хлопоты Мизрака в отношении их здоровья. Возможно, только странный человечек и сумеет отыскать причину странного недомогания.
Но когда машина мистера Фостера уперлась не в бараки в конце улицы, соседствовавшие с бетонным забором этим утром, а в приземистое, пузатое здание с металлической дверью, парой арочных окон, торчащих из-под бровей кирпичного обрамления, и круглой крышей, как купол у мечети, холодок страха пробежал по его спине. Где разрушенные постройки? Они ведь были на этом самом месте всего час назад!
Филипп заглушил машину, остановившись у парадного входа с табличкой с простым названием: «Фотоателье». Потер веки, как будто рассчитывал тем самым растворить видение и вернуть глазам утреннюю картину захолустья. Куда там! Студия не просто не исчезла, но дверь распахнулась, и на ступенях показалась фигура Гафли Дживерса. Мизрак черной тенью выглядывал блуждающим взглядом из-за кармана его брюк.
– Зачем ты наврал нам, что приезжал сегодня сюда? – шепнула Мэри супругу сквозь дежурную улыбку, обращенную к фотографу. Затем она повернулась к Филиппу и, не дождавшись его ответа, обиженно добавила: – Поговорим дома о том, где ты пробыл все утро.
Мэри вышла из машины и открыла заднюю дверцу, чтобы помочь Джоди сползти с сидения. Оно все еще оставалось высоким для ее роста. Филипп покачал лишь головой, предвкушая, как будет подбирать слова для объяснения Мэри, которые едва ли покажутся ей искренними. Когда вся семья покинула салон «ауди», мистер Фостер закрыл автомобиль на ключ.
– Мы должны принести вам свои извинения за опоздание, мистер Дживерс, – сказала Мэри и протянула руку фотографу.
Дживерс ухмыльнулся и, вопреки простоте действия дружеского рукопожатия, оставил на коже тыльной стороны ладони ощущение легкого поцелуя сухих губ. Миссис Фостер смущенно отдернула руку.
– Прошу проследовать за мной внутрь, – объявил Гафли после того, как поздоровался с остальными членами семьи Фостеров, за исключением малышки Джоди. Ей он лукаво подмигнул правым глазом и, выудив из кармана пиджака леденец в блестящей обертке, угостил сладостью.
– Спасибо, мистер Дживерс, – поблагодарила она фотографа, выписав неуклюжий книксен.
– Превосходно! Девчушка! Девчушка! – зааплодировал Мизрак, похрюкивая от восторга и широко улыбаясь гнилыми черными зубами. Мелкие, едва заметные капельки слюны брызгали во все стороны, как у слюнявого пса, встряхивающего головой.
Фостеры вошли внутрь студии и оказались в небольшом холле с высокой стойкой, заваленным журналами и брошюрами. Рядом у стены пристроился диванчик для клиентов и низкая тумбочка с торшером. Левее тянулся узкий коридорчик с несколькими дверями по бокам и упирался уже в закрытые двойные двери, ведущие неизвестно куда. Мизрак, что скакал на коротких ногах впереди остальных тотчас же запрыгнул на высокий табурет за стойкой, крутанулся на нем два оборота и в молчаливой заинтересованности уставился на присутствующих. Выглядел он не в пример другим вызывающе, глупо. Иногда даже жутковато… Карлик себе на уме, рядом с которым ни один приличный человек не пожелал бы оказаться в темное время суток на улицах глухих районов… Так подумал мистер Фостер, окинув беглым взглядом рожу Мизрака при свете люминесцентных ламп, светивших под самым потолком.
– Что ж, – по-деловому развел руками Дживерс, не стирая с бледного лица грим кривой улыбки, – нам дальше по коридору. За последней дверью всех нас ожидает маленькое чудо. Ах, да, чуть не забыл сделать важное заявление. Я беру на себя смелость заявить о том, что очень скоро, так скоро, что вы даже не заметите, хворь, о которой вкратце и очень любезно поведал мне мистер Фостер, как рукой снимет. – На этих словах послышалось нервное фырканье из-за стойки. Что-то среднее между смешком пациента психбольницы и довольным урчанием грязного бездомного кота, увлеченного разделкой тушки затравленной им крысы. Уловив в лице миссис Фостер недовольство, Дживерс резко повернул голову к Мизраку: – Мизрак, прояви уважение! – строго призвал он к порядочности карлика, хотя выговор этот прозвучал гораздо мягче, чем следовало бы. – Итак, мистер и миссис Фостер, Джордан, Джоди, – на имени девочки Гафли смягчил свой тон до приторно сладкого, тягучего, точно медово-ореховая нуга, – приглашаю вас в мой скромный мир простого слуги великих творений искусства. Мизрак, проводи нас на сцену!
– Сцену? – хмыкнул мистер Фостер.
– Все увидите сами, – загадочно ответил Гафли Дживерс.
Раздался топот маленьких ног, и Мизрак, пританцовывая на ходу, углубился в коридор. Все остальные, подчиняясь приглашению Дживерса, направились следом за карликом. Миновав двери с табличками «фотолаборатория», «ретушерная» и «туалет», Мизрак толкнул перед собой на первый взгляд тяжелые двери, но они с легкостью оконных тюлей распахнулись внутрь, и завлекающим жестом конферансье Мизрак пригласил внутрь всех идущих за ним в арьергарде.
Мистер Дживерс не обманул. Открывшееся взору большое помещение выглядело как скромный театр. У самой дальней от входа стены разместилась сцена с раздвижным, высоким занавесом из алого шелка с кулисами, осветленная бледно-желтым светом рамп (достаточно ярких, чтобы освещать не только театральные подмостки, но и большую часть помещения). Занавес был сдвинут, и саму сцену не было видно, но он заколыхался от потоков воздуха, сотворенных только что распахнувшимися дверями. Сквозь щелку в полотнищах ткани проглядывал дощатый пол. Перед занавесом выступала полукруглая авансцена с узорным барельефом по всей длине на ее передней части. Ажурный арлекин обрамлял все это великолепие сверху беспокойными тряпичными волнами и сиял богатым гессонитовым цветом под мягким свечением рамп.
Правая сторона зала была менее привлекательна – столы и стулья, водруженные друг на друга пирамидками в два ряда вышиной, привалились к темной стене. Рядом, как часовые замерли стойки для верхней одежды и пластиковые манекены, одетые в самые различные костюмы старинных и современных пошивов, какие только бывают в театральных гардеробных. Сторону напротив облепили столы с зеркалами и бесчисленным количеством выдвижных ящиков. Напольные стеллажи были наполнены париками, головными уборами, зонтами, тростями и прочей бутафорией. Еще с десяток манекенов будто бы охраняли реквизит, сбившись в кольцо у этих стеллажей. Еще одна группа пластиковых болванов была недалеко от сцены – стояли небольшой группкой среди нескольких рядов собранных вместе кресел, словно обсуждали предстоящее театральное шоу и делали ставки на то, что какой-нибудь из актеров, авось, да забудет свой текст и преподнесет себя не в лучшем свете. А это будет жуть как весело!
Мистер Гафли Дживерс, что замыкал шествие по коридору, зачем-то затворил за собой двери, но этого никто не заметил. Выражение его лица оставалось загадочным, и в свете рамп оно как бы удлинилось, как удлиняются тени на закате солнца, и на острых скулах еще сильнее натянулась тонкая, подобная крылу бабочки белая кожа. Мизрак вскинул к потолку руки, безмолвно демонстрируя зал, будто то был не зал вовсе, а некий священный храм. Глаза его горели пугающим фанатическим блеском.
– Просто супер, – без всякого энтузиазма в голосе брякнул Джордан, спрятав скрещенные на груди руки под мышки. Как всегда в своем репертуаре. – Блеск.
– Мистер Дживерс, – поспешила заговорить Мэри, чтобы сарказм Джордана не успел просочиться в кровь фотографа и его помощника неуважительностью, а тут же улетучился колким морозным сквозняком куда-нибудь подальше. – Так необычно наблюдать ваш небольшой театр внутри фотоателье. Это ваше хобби помимо работы фотографом?
– Не просто хобби. Дело всей нашей жизни, правда Мизрак? – он подмигнул карлику, и тот восторженно зафыркал, словно заласканный кот. – Хотите, чтобы я поднял занавес? Вы когда-нибудь стояли на сцене перед зрителями, миссис Фостер?
– Никогда в жизни, – изобразив испуг в неловкой гримасе, ответила Мэри.
– А вы, мистер Фостер? – обратился Гафли к Филиппу с легкой и непринужденной улыбкой.
– В начальной школе посещал предмет театрального искусства. Это было очень давно, – охотно ответил Филипп, но голос его был напряжен. – Вы не против, если мы перейдем к делу?
– Перейдем? К делу? – задумчиво повторил Гафли. – Но мы все уже давно прониклись этими делами, как только заключили согласие на фотосъемку минувшим днем, мистер Фостер. Сполна.
– Я не понимаю вас, мистер Дживерс. Деньги за ваши услуги я заплатил вперед еще вчера и хочу забрать наши фотографии.
– Это какая-то шутка? – в недоумении спросила Мэри, переводя взор усталых от хвори глаз с Дживерса на мужа.
– Я не знаю, милая, – почти шепотом ответил Филипп и одарил Гафли Дживерса подозрительным взглядом.
Все это время малышка Джоди стояла за папой и с интересом выглядывала из-за его брюк. Только она и Мизрак знали, что, пока взрослые общались и решали накалившийся от недопонимания вопрос, Мизрак и Джоди играли в игру, кто кого переглядит. Выиграл Мизрак. В какой-то миг дурное выражение его глуповатых глаз сменилось на слишком осознанное, страшное. В его взгляде появилось что-то от животного – страшное, голодное и дикое, готовое сожрать тебя с косточками. Улыбающаяся до того момента Джоди, вдруг со страха вскрикнула и вцепилась пальчиками в брюки отца.
– Джоди? В чем дело? – в недоумении опустилась перед ней на корточки Мэри.
– Гном меня пугает, – шепнула ей на ухо девочка. По ее влажным глазам было заметно, что она вот-вот заплачет. – Он нарочно строит жуткие рожицы, чтобы я испугалась.
– Не бойся, милая. Мы сию же минуту пойдем к папе в машину и подождем его там, договорились? – тихонько проговорила Мэри и ласково дотронулась пальцем до ее подбородка.
И тут прогремел громкий голос Гафли Дживерса:
– Никуда вы не уйдете! – Впервые Гафли казался одержимым демоном. Он был похож на вампира с меловым лицом и горящими безумием глазами. Мизрак подхватил его слова омерзительным смехом. – Неужели вы не чувствуете, что ваши тела становятся чужими вам и слишком тяжелыми? Вы заплатили мне душами, как только попали под фотовспышку моей всепожирающей камеры! И теперь вы навеки вечные обретете мою сцену, а она обретет вас. Как и всех остальных в этом зале! – он обвел худыми руками помещение, и манекены, что казались простыми пластиковыми изделиями для демонстрации одежд, ожили, точно по колдовству!
Они принимали расслабленные позы, поворачивали головы, разминали затекшие без движения ноги и руки, натружено вздыхали. И тогда из-за занавеса полился печальный женский голос. Он возник на оборванной ноте, словно в какой-то миг неизвестную певицу выключили пультом управления, как простой телевизор, а теперь включили вновь. Ожившие манекены опустили руки вдоль туловища, закачались из стороны в сторону, как маятники и запели вместе в ней. А капелла была преисполнена тяжелой тоской и терзала слух минорными переливами. И если бы в этот момент ее пение сопровождал орган на низких басах, загробные ноты этой композиции, возможно, могли бы стать последними для человека, страдающего сердечной недостаточностью.
Мизрак заплясал неловкий танец, путаясь в собственных ногах. Глаза закатились под лоб в каком-то неистовом танцевальном исступлении. Мистер Дживерс, лицо которого теперь не просто напоминало обтянутый кожей череп, а я являлось таковым, сделал два быстрых движения перед лицами Мэри и Филиппа, как будто снимал с них маски. Джордан первым схватил Джоди в объятия, вопреки ослиному характеру, оттащил ее подальше от фотографа и бросился вместе с ней к закрытым дверям. Но как ни тянул он на себя дверные ручки, железные петли не желали вращаться вокруг своей оси.
Некий магический засов намертво отрезал детям путь к отступлению.
– Папа, двери закрыты! – в отчаянии вскрикнул он, обернувшись. Джордан все так же бережно прижимал к себе сестренку.
Однако мистер Фостер и Мэри уже едва ли слышали его крик. Они раскачивались из стороны в сторону в такт мелодии и беззвучно открывали рты. Джордан отпрянул к холодному полотну двери и прижался спиной.
– Мама… Папа… – хрипло выдавил он из себя, и даже Джоди не разобрала его слов, так тихо они вырвались из его груди. Девочка остекленевшим взглядом уперлась в двигающиеся маятники и не различала, где ее родители. В голове поплыл туман. Ей казалось, что она спит и видит кошмарный сон.
Гафли Дживерс перевел мертвенный холодный взгляд на детей и сделал несколько шагов вперед. Он приближался к побелевшим от ужаса Джордану и Джоди. Медленно, наслаждаясь их страхом. Фотограф произвел взмах ладонью, и руки Джордана, что крепко прижимали к себе Джоди, беспомощно поползли вниз. В них лопнули удерживающие струны. Девочка медленно вскинула свою голову, и в ее глазах пропал страх, уступив место белесой пелене. Брат и сестра будто обратились в два прекрасных цветка, покачиваемых легким ветром.
– Мой друг, Мизрак, – торжественно проговорил Гафли Дживерс. – Наша труппа полнится новыми героями, и им уже не терпится взойти на нашу сцену. Взгляни на них! Мы можем давать начало! Ты так любишь начала. Правь этот маленький театральный бал!
– Мизрак! Ми-и-израк! – завопил карлик свое имя и бросился к сцене. Манекены расступались, предоставляя ему свободный проход между рядами кресел. Но как только он пробегал – тут же смыкались обратно. Мизрак влетел по ступеням на авансцену и у одной из занавесей дернул за неприметный рычаг. Тотчас же занавеси расползлись в сторону, открыв глазу дощатую сцену и молодую девушку, голос которой звучал в зале. Она прижимала к груди ладони, далеко выбрасывала ноги, демонстрируя танцевальные приемы в такт мелодии и хлопала глазами как механическая заводная кукла. Мизрак три раза шлепнул в ладоши, и певица затихла, остановившись в балетной позе со скрещенными и согнутыми в коленях ногами и вскинутыми над головой руками. Остальные манекены перестали двигаться и петь и тоже застыли, повинуясь сигналам карлика.
– Мистер Дживерс объявляет бал! – громко завизжал Мизрак срывающимся голосом. – Прошу всех на сцену! Продолжаем танец! – И он возбужденно захлопал в ладоши, как это делают дети, получая на Рождество целый мешок сладких подарков. Поклонившись молчаливому залу, он скатился со ступеней авансцены и остановился у барельефов на ее передней части в предвкушении безудержного веселья.
И все, кто когда-то был жив, а ныне обращенные в бездушных истуканов, организованным потоком хлынули на сцену. Семья Фостеров замыкала восхождение на театральные подмостки. Напихавшись наверх, все какое-то время кружили по сцене, разбивались на пары и тройки, замирали. Затем оживали и вновь меняли позиции, толкались и переглядывались. Мистер Дживерс и Мизрак терпеливо наблюдали за их вялыми перемещениями, похожими на движения восставших из мертвых – зомби. Наконец долгая рекогносцировка была окончена, и манекены построились в понятном только им хаотичном алгоритме. Как будто их выбросили из бумажного стакана игральными костями на стол, и эти кубики, перестав вращаться, расположились там, где упали. Однако фотограф и карлик пребывали в восторге. Гафли удовлетворенно потирал руки, а Мизрак скакал на месте на одной ноге.
– Да начнется бал! – громогласно объявил Дживерс из полумрака дальней части зала.
Грустная певица, вновь получив невидимый электрический разряд, затянула новую мелодию. Все без исключения беспорядочно задвигали конечностями. Все эти бывшие люди, у которых Гафли украл души, обрекая тех на вечное служение его странному театру, были теперь марионетками на призрачных нитях в руках начинающего актера.
– Мизрак! – окликнул он карлика, и его крик отразился он потолка зала эхом нескольких голосов.
Мизрак все еще плясал перед авансценой но, когда он услышал зов Дживерса, бросился со всех ног к выходу.
– Нам пора, мой друг, – кратко сказал Гафли и по щелчку его пальцев отворились двойные двери, которые не поддавались усилиям Джордана. – Возьми мою сумку.
– Как всегда, мистер Дживерс, – сказал карлик и отвесил уважительный поклон фотографу.
Дживерс прикрыл за собой двери, и пение грустной девицы стало едва различимым. Таким далеким, словно его подхватил ветер и унес высоко в небо к серым облакам. Затем погасил свет люминесцентной лампы над стойкой для клиентов и вместе с Мизраком вышел на улицу. Солнце уже налилось янтарем и стало заваливаться к горизонту.
– Мы возвращаемся в средневековье, Мизрак, – сказал Гафли Дживерс, отчего-то тоскливо глядя на вывеску фотоателье. – Там платят золотом за наш маленький театр. За столько лет сладостного вранья мы не сделали ни единой фотографии, да и зачем? Живые души прекрасны, они питают наш промысел. А фото? Унылые бездушные картинки на твердой бумаге. Что они могут дать нам? Пару золотых за лица, имена которых мы так стремительно забываем. Но театр – это наша жизнь. – Он замолчал, вдыхая уличный воздух. – Ты чувствуешь? В этом грязном времени нам катастрофически не хватает света, и мое лицо быстро угасает. А у тебя все больше появляется морщин, друг, и ты становишься похож на старого мопса.
Мизрак крякнул от удовольствия. Ему доставляло удовольствие говорить по душам со своим хозяином, который иногда называл его «другом». Такое случалось, когда мистер Дживерс бывал в превосходном расположении духа. Коварного духа, которого преданный Мизрак любил и боялся больше всего.
– Да, господин, – ответил карлик и четыре раза хлопнул в ладоши.
Здание с фотоателье стало сжиматься и уменьшаться в размерах. Оно съеживалось до тех пор, пока не стало размерами с девчачий кукольный домик. Позади него тут же, как грибы стали вырастать те самые зловонные старые бараки, на которые наткнулся мистер Фостер в первую поездку. Изнутри кукольного домика послышались писклявые стоны боли. Мизрак прошептал, что-то, вроде –ну-ну, оно не стоит ваших волнений, – и сгреб домик в охапку. Потом сунул его в винтажную черную сумку Дживерса, похожую на те, что носили с собой доктора в былое время. Дживерс взял Мизрака за руку, как большого ребенка, щелкнул двумя пальцами, и оба мгновенно растворились в пространстве, объятые мимолетной вспышкой яркого розового света.
Машина семьи Фостеров так и осталась стоять у развалившихся бараков, скрывая жуткую тайну исчезновения своих хозяев.