Риданские истории. Девушка-птица

Старое чердачное помещение полуразвалившегося городского здания уже давно перестало быть заброшенным. Каменные стены из бордового кирпича с большими арочными окнами были ярко освещены лампами в виде свеч в подсвечниках, болтающимися под потолочными балками перекрытия. Вдоль стен возвышались деревянные стеллажи, заваленные всякой всячиной: мутными банками с неопределенным содержимым внутри них, серебряной кухонной утварью, овощными фанерными ящиками, мятыми бумажными пакетами и прочей всячиной. В середине помещения, взятого в квадрат стенными перегородками (в двух из которых располагались двери), царила вполне себе домашняя обстановка: мягкое плюшевое кресло, довольно вытертое и в темных разводах, но прилежно вычищенное и вымытое; торшер с желтым абажуром, стоявший на маленькой тумбочке у правого подлокотника кресла; поодаль красовалась изысканная софа на восьми ножках с горкой подушек на ней; журнальный столик с графином и стаканами у окна; рядом невысокий шкаф с верхней одеждой. В кресле сидела темноволосая женщина, низко склонив к груди свою голову и ловко орудовала с тканью иглой и ниткой.
Близилась полночь. Часы с будильником пробили половину двенадцатого. С последним звоном часов, Истэль чуть слышно впорхнула в открытое окно и мягко опустилась на гладкие половицы, как и всегда, напугав мать чуть ли не до полусмерти своим тихим возвращением. В свете яркой луны белая кожа девушки-птицы казалась еще бледнее, и была похожа на свечной воск. Истэль сложила прозрачные крылья за спиной, и они тотчас спрятались среди складок и сборок кремовой ткани, из которой было сшито ее изящное выходное платье с ажурными рукавами. Девушка бросилась к графину с водой, наполнила ею стакан и стала жадно пить.
–Истэль, дочь моя, почему ты всегда так неслышно возвращаешься домой? Я каждый раз подскакиваю в кресле! – оторвавшись от шитья, мать наградила ее подозрительным взглядом. – Истэль, ты что же это, снова влюбилась?
– Почему ты так решила? – не оборачиваясь, отозвалась Истэль, как можно более безмятежным голосом.
– Как же мне не знать. Я слышу по голосу, ты снова плакала. Взгляни же на меня, дочь, скажи, так ли это?
Истэль допила воду и поставила стакан на столик.
– Мне пора в постель, матушка, – тихо проговорила девушка.
Мать-птица осуждающе покачала головой, но удерживать Истэль не стала. Лишь тяжело вздохнула.
– В таком случае, ступай в свою спальню. Продолжим разговор завтрашним утром.
– Я люблю тебя, матушка.
– Я сильнее, – наконец улыбнулась мать и распростерла руку в сторону комнаты Истэль.
Понурив голову, девушка проскользнула в спальню и затворила дверь.
Да, она влюбилась. В который раз – не помнила даже она сама, ибо прожила на свете без малого три сотни долгих лет. Но, несмотря на то, что она была гораздо старше, чем даже целые городские кварталы Ридана, тень старости не коснулась ее лица морщинками. К несчастью, настоящей любви Истэль так и не познала, а потому мать все чаще слышала грусть в ее голосе и замечала на лице следы от пролитых слез. Так часто, что уже почти смирилась с этим, лишь горько вздыхая. Она знала их страшную тайну – если какой-то мужчина ответит взаимной любовью, он тут же обернется горсткой песка. Их род женщин-птиц, от которого с течением времени осталось не больше десятка таких людей, был слишком давно проклят, и имя наложившего свои могучие чары давно кануло в лету.
Истэль бросилась на кровать и зарыдала в подушку, дав волю своим чувствам. Она ревела навзрыд, и мягкая подушка, как понимающая ее душевные муки сестрица, заглушала стоны и терпела соленую сырость. Истэль так не хотелось расстраивать свою матушку, что она все теснее прижимала к лицу мягкий, набитый пухом комок, пока не стала задыхаться. Нехватка воздуха стала для нее как успокоительное, и через несколько минут девушка лишь тихонько всхлипывала, утирая со щек блестящие разводы от слез дрожащими руками.
– Любовь подобна дикой розе. Ее лепестки так дивно и так сладко пахнут, но на вкус они горьки, – шептала Истэль, чтобы ее причитания не услышала мать. – Шипы ее остры, как иглы. Они ранят руки, точно так же, как безответная любовь пронзает сердце. Мое сердце, и сердца таких, как я, – девушка умолкла на мгновение, прислушиваясь к звукам в гостиной. Оттуда не доносилось ни звука, и все же Истэль сочла разумным прекратить рассуждения вслух. « Мы все обречены заглядывать в чужие окна из-за темных углов, как воры, – думала она, – так, чтобы нас не было видно. Лицезреть объятия влюбленных на их кухнях, в гостиных и спальнях, и лишь молиться о том, чтобы густые облака, закрывающие луну, не двигались с места как можно дольше и не выдали нас. Замерев над землей, мы будто наблюдаем кино в экраны оконных стекол, устроившись в темном уличном зале. И мечтаем о главной роли. Но мы… прокляты… как ни старались обрести счастье, которое порой совсем не ценят легкомысленные глупцы. К сожалению, все это так. И хоть я совсем не знакома с другими женщинами-птицами – о них мне рассказывала мама, – я уверена, что все они так же несчастны, как и я. Ведь они тоже не могут любить по-настоящему…»
Терзая свою душу переживаниями, Истэль так устала, что вскоре уснула, обнимая подушку.
Отправляясь в свою спальню мимо комнаты Истэль, матушка-птица заглянула к дочери и тихонько укрыла ее тоненьким, почти воздушным одеялом. «Как прекрасна моя красавица-дочь, – уходя, подумала матушка, обернувшись на пороге перед тем, как закрыть за собой дверь. – Ангел во плоти».

Усталость от ночных слез не отпускала Истэль из объятий тягучего сна почти до полудня. Лишь когда утреннее солнце достигло южной стороны и запустило тонкие лучики света в окно Истэль, девушка разлепила припухшие веки и потянулась в кровати. В гостиной вновь было тихо, как накануне ночью. Но почти тут же девушка услышала шаги матери за дверью.
– Матушка, что у нас на завтрак? – крикнула из постели Истэль. Она превосходно себя чувствовала: вечерние переживания поутихли и уже не казались ей такими мучительными, а еще у девушки проснулся аппетит, и она была готова проглотить что угодно. – Яичница с беконом? Тосты?
– Завтрак ты проспала! – послышалось в ответ из гостиной. – Обед через два с половиной часа, дорогая!
– Ну, ма-ам! – протестующим тоном вскрикнула Истэль и, поднявшись на локтях, капризно покосилась на дверь, как будто это дверь не желала приготовить для нее тосты. Спросонок, она не уловила в веселом голосе мамы легкую фальшь.
Снаружи застучали каблуки.
– Милая моя, – дверь приоткрылась, и в открывшуюся щелку заглянула мать. – И откуда в тебе эти дурные манеры? А ну, заправляй скорее постель и марш умываться. А уже потом мигом за стол. Кукурузные хлопья с молоком. И горячее сладкое какао. Ты же не всерьез подумала о том, что твоя мама оставит дочь голодной? – матушка любяще улыбнулась.
Спустя четверть часа Истэль уплетала за обе щеки кукурузные хлопья и тосты с малиновым джемом. Допив какао, она поблагодарила матушку и помогла вымыть посуду. За все минувшее время мать-птица не пытала дочь расспросами о вечерних невзгодах, хоть и намекнула накануне, что разговор отложит до утра. За это Истэль была ей безмолвно благодарна, потому как и сама не очень хотела возвращаться к воспоминаниям. По крайней мере до грядущего вечера, ибо в десять часов ей вновь было назначено свидание. Весь день она старалась не думать об этом, но чем меньше оставалось времени до вечернего рандеву, тем сильнее чаша весов полнилась мыслями о предстоящей встрече. Перед глазами возникал образ Мартина Скотта, рослого мужчины с густыми баками на щеках, с редкими волосками седины. Мудрые глаза с серой-голубой радужкой пронзали сердце Истэль насквозь, когда смотрели на нее. Элегантный костюм коричневого цвета подчеркивал его плотное телосложение. Мартин носил широкополую шляпу, которая так была ему к лицу, но когда они с Истэль разговаривали, он клал ее на скамью подле себя, чтобы тень от полы не прятала от девушки его взгляд. И лишь одна вещь совсем не нравилась Истэль – надетое на его палец обручальное кольцо. Он был женат на некой женщине с именем Анна. И оттого Истэль становилось еще печальнее. Они с Мартином были знакомы всего неделю, но она уверяла себя, что между ними разгорелась какая-то не дюжая искра. Во всяком случае, в ее сердце запылал настоящий костер. Она так хотела, чтобы он однажды сказал ей, что ушел от своей жены, и теперь они могут быть вместе, не скрываясь ото всех на свете в тени густого куста жасмина на избранной ими лавочке в самом конце городской аллеи. Так же она понимала, добившись от Мартина признания в любви к ней, его ждет неминуемая гибель обращение в песок и вечная могила в стеклянной банке в коллекции Истэль. Ведь та ни в коем случае не смогла бы допустить, что бы его песочный прах разметало по улице весенним ветром, наполненным запахами цветущих деревьев.
И каждый раз, услышав предложение от Мартина встретиться снова, она без раздумий отвечала «да», надеясь на то, что однажды все ее беды закончатся, и она будет вознаграждена безграничным счастьем за очень долгие годы страданий в бессильном одиночестве. Истэль не знала, когда и как это произойдет, но всему должен быть какой-то предел. К тому же Мартин был особенным среди тех мужчин, которых она встречала в своей жизни, но пока так его и не познала.
Когда спустились первые сумерки, Истэль распахнула дверцы старенького платяного шкафа. Покопавшись среди дюжины платьев, она выбрала легкий сарафан желтого цвета: не слишком яркого и приметного, но приятного глазу – оттенка лепестков ириса. Верх спины она решила укрыть молочно-белым платком с вышитыми на ткани кружевами, чтобы никто не заметил ее блестящих крыльев.
Ровно в половину десятого она как обычно поцеловала мать в щеку и выпорхнула в окно, оставив матушку наедине со своим неизменным вечерним вязанием. Полчаса до встречи Истэль любила кружить в небе, глядеть свысока вниз на мириады зажигавшихся городских огней. Они точно бесконечная Рождественская гирлянда перемигивались различными оттенками – магазинные витрины горели всеми цветами радуги, окна в домах белым и желтым, орущие сиреной служебные машины полиции и «скорой» вращали красные и синие огоньки на своих крышах, и свет их ламп весело бегал по кругу вопреки всем бедам, к которым спешили те автомобили. Глядя вниз, сердце Истэль замирало от странного сладостного чувства грядущей страсти и любви. Что вот-вот на ее голову обрушится безграничное счастье и проглотит без остатка причины затворнической жизни. Не оставив даже воспоминаний. Но у всего на свете есть другая сторона – тень, что ходит по пятам, отражение в зеркале. И это зеркало давило на плечи Истэль звездным небом, ибо так лживо сияющие звезды, эти холодные и мертвые точки на черном покрывале судьбы, являлись одиноким отражением городских цветных огней под ногами Истэль. Безмолвно улыбаясь, они глядели на девушку желтыми глазами, и в этом взгляде миллионов одинаковых глаз, Истэль чувствовала лишь пустоту и обреченность своей жизни.
Стряхнув с себя плохие мысли, Истэль пыталась представить встречу. Во что будет одет Мартин? Принесет ли ей цветы? А подарок? Будет какой-то подарок? Что, если он встретит ее без обручального кольца? Вот что будет настоящим подарком. Затем он признается ей в любви, и она ему… А потом… Что же будет потом? Очередная стеклянная банка, продолжившая счет неудачам Истэль? Символизирующая еще один новый ужас старинного родового проклятия. Если так, то Истэль обязательно перевяжет стеклянный сосуд отрывом своего ирисового платья, выделив Мартина Скотта среди остальных погибших из-за любви к ней, как лучшего избранника роковой судьбы. Покачав головой, Истэль отбросила худые мысли, разыгравшие в ней злобную иронию, как самозащиту от вспыхивающего отчаяния, что жжет изнутри ее сердце не один десяток лет.
Спускаясь с небес на землю, девушка в четвертый раз пользовалась одним и тем же маршрутом, идя на свидание к Мартину – держалась тени переулков и тихих улочек на юго-западе Ридана. Она не боялась пройти квартал пешком, подсвеченный лишь в одном месте единственным фонарем. Гораздо больше она опасалась случайных любопытных взглядов, которые могли узреть, как Истэль опускается из вечерней мглы вниз на своих тонких крылышках.
Оставляя позади частный сектор запыленных домов, Истэль выбралась на широкую людную улицу, освещенную неоновыми вывесками магазинчиков и яркими лампами придорожных фонарных столбов. Она украдкой и с интересом разглядывала сновавший народ, особенно молодые пары, мило гуляющие под руку. Их лица были по-детски счастливыми и светились искренней чистотой и любовью друг к другу. Сердце Истэль замирало каждый раз, как будто она попадала в совершенно иной мир, вырвавшись из дома на чердаке полуразрушенного здания в запахи молодой весны.
Постукивая босоножками по тротуару, Истэль наконец вошла в городскую аллею, утопающую в зелени листвы. Вдалеке она разглядела фигуру Мартина, и гулко бьющееся сердце ее вновь было готово выпрыгнуть из груди. Приблизившись к Мартину, она обогнула скамейку с обратной стороны и, игриво улыбаясь крохотными ямочками на щеках, выскочила из-за густой стены жасмина. От неожиданности Мартин вздрогнул, но тотчас же взял себя в руки и встал со скамьи, галантно приветствуя девушку поцелуем в тыльную сторону ее протянутой ладони.
– Истэль, вы всегда появляетесь так внезапно и… э… в таких эффектных нарядах, – смущенно проговорил Мартин, оглядывая Истэль, – что, право, когда-нибудь вы сведете меня в могилу, ведь я уже не молод! Но, сказать по правде, в хорошем смысле слова, – добавил он и засмеялся, ласково глядя на Истэль.
– Вам бы не стоило примерять на себя лишние годы, дорогой Мартин, – укоризненно сказала девушка. В этот момент ей так хотелось рассмотреть его левую руку (без кольца?), но он, как будто специально, держал ее за спиной, – вы выглядите настоящим мужчиной средних лет, каковым и являетесь. «А что до могилы, знал бы ты, Мартин, как близок в своих суждениях…» – горестно подумала она, но вслух, конечно же, не сказала. Вместо этого Истэль указала рукой на скамейку: – Быть может, присядем?
– О, в ногах правды нет, – согласился Мартин и, выждав, пока Истэль устроится на скамье, поджав под себя ноги, уселся сам. Затем, как и всегда, снял шляпу (правой рукой) и положил ее рядом. – И все же, душа моя, как вы прекрасны в этом платье! – сказал Мартин, не сводя с Истэль глаз. От его взгляда у девушки по коже побежали приятные мурашки, а на щеках проступил розовый румянец, который тоже не остался без внимания. – Я смутил вас, Истэль. Но не откажите сделать вам подарок. Прошу вас! И зажмурьтесь, пока я не разрешу вам открыть ваши чудные глазки.
– Мне? Подарок? – тихо произнесла Истэль, и, казалось, что уже не сердце так сильно ухало в груди, а вся сущность Истэль, кристально чистая и непорочная, что так долго была заперта в темной комнате проклятого тела девушки-птицы, билась изнутри, ища путь к любви и свету. – Хорошо… – сказала она уже почти шепотом, кокетливо прикусила нижнюю губу и прикрыла глаза.
Время для Истэль как будто остановилось. Голову кружил опьяняющий сильный запах цветов жасмина, в лицо дул прохладный свежий ветерок, и словно омывал ее кожу волшебной цветочной водой. До ее слуха донесся шуршащий звук.
– Теперь можно открыть глаза, – послышался приятный голос Мартина.
Сделав сладостный вдох, Истэль подчинилась. Однако, в первое же мгновение, как ее взор коснулся рук Мартина, жалостливый стон чуть было не вырвался из груди. Мужчина протягивал ей бумажный конверт и маленький, хоть и безусловно прекрасный живой букетик разноцветья, перевязанный розовой атласной ленточкой. На безымянном пальце его левой руки поблескивало отвратительным золотистым светом кольцо. Возбужденная улыбка сползала с лица Истэль, и вновь это не укрылось от взгляда Мартина. И все же он радостно сказал:
– Раскройте конверт, милая Истэль. Уверен, вам понравится его содержимое.
Ожидания Истэль зазвенели разбитым хрусталем. Вежливо натянув улыбку, она взяла в руки букет и конверт. Раскрыв его, она достала оттуда два билета в театр.
– Анонсировали прекрасную постановку, и я изъявил смелость пригласить вас в театр, Истэль. Что мы, в самом деле, как школьники, прячемся в густой зелени жасмина, когда есть столько замечательных мест, где мы могли бы приятно провести время? – уверенным тоном предложил Мартин. – Вы согласны?
– А вдруг… Вдруг нас кто-нибудь заметит вместе? – робко подняв взгляд, чуть слышно спросила Истэль. – У вас Анна… – Предложение Мартина внушало ей развитие событий, ведь выйти в свет, вот так просто, не прячась ни от кого, было смелым поступком со стороны женатого мужчины. Или безрассудным?
– Я как раз хотел поговорить с вами об этом, – Мартин вдруг стал серьезным и задумчивым. Он взял в руки свою шляпу и, вращая ее пальцами, стал отрешенно разглядывать широкие полы. – Признаться честно, Истэль, я чувствую себя трусом. Да, именно трусом. И подлецом.
– Что вы! Не говорите про себя так! – притворно ужаснулась Истэль. На самом деле ее захлестнуло совсем иное чувство – надежда. Она вновь ощущала будоражащую ее сознание грезу, что этим вечером непременно должно случиться что-то большее, нежели букет свежих цветов и пара, хоть и недешевых, билетов.
– Я так и не нашел в себе смелости признаться Анне, что я…
Он замолчал на мгновение.
– Что же? – поторопила его Истэль и положила свою ладонь ему на запястье.
– Я… Да, – он посмотрел прямо в глаза Истэль, и выражение его лица стало слишком решительным. – Теперь я все обдумал и решил. Сегодня же, нет, сейчас же я объяснюсь с Анной, раз и навсегда, – он быстро сорвал обручальное кольцо с пальца, чем несказанно удивил и обрадовал Истэль, и убрал его в карман пальто. Затем он поднялся со скамьи и твердо сказал: – Мы с вами знакомы всего неделю, но я чувствую, что между нами есть нечто большее, чем могут казаться простые вечерние беседы под дивными цветами жасмина. В момент нашей первой встречи, когда мы коснулись друг друга взглядом, я поверил в судьбу. Не в бумажную подделку, а самую настоящую, – не прерывая свой монолог, Мартин поднялся со скамьи и надел шляпу. Он сделал шаг назад и продолжил: – Вы зажгли в моей душе огонек, Истэль. Тот, что давным-давно был погашен и запрятан глубоко под рубашку. Но и в ваших глазах я вижу искру, не отрицайте этого. Пусть я кажусь вам настойчивым и прямолинейным, но я действительно вижу в вас это, – он отступал все дальше на газон, в конце которого аллея была была отгорожена от проезжей части узорной кованой оградой, не выше колена. Его силуэт становился все темнее, а речь тише.
– Куда же вы, Мартин? – в недоумении поднялась со скамьи Истэль и сделала несколько шагов ему навстречу. Ее радость сменяла необъяснимая тревога. – Мы не провели вместе и получаса! Так отчего же вы спешите уйти?
– Мы увидимся завтра здесь! В это же время! И наша встреча станет яркой как самая большая звезда на небе! Ведь я… – Мартин пятился задом, придерживая за полу свою шляпу от внезапно налетевшего ветра. Он переступил одной ногой ограду и оказался на краю проезжей части, вырванный из тени светом фонарей. – Я полюбил вас, Истэль! Душой и сердцем! Да, я люблю в…
Он не успел договорить, и на глазах Истэль выступили слезы. Губы Мартина стали разваливаться на крохотные желтые крупицы. Осыпалась левая часть лица, и из оголившейся глазницы выпал глаз, но коснуться дорожного покрытия не успел. Его подхватил ветер и мгновенно разметал по воздуху песчинками. Тело под пальто зашевелилось, стало худеть и сдуваться, точно пробитая автомобильная покрышка, из которой моментально вырывался воздух. Правая часть Мартина пока еще оставалась живой и по инерции нога сделала еще один шаг назад. Раздался пронзительный автомобильный сигнал и визг тормозов. Остатки тела Мартина отбросило от капота волочащегося на тормозах по асфальту микроавтобуса «сааб» обратно на газон аллеи под тень низкорослых ухоженных деревьев. В момент смерти Мартина разложение тела на песчинки остановилось. Проклятие не действовало на мертвецов, потому как мертвые не признаются в любви.
Водитель «сааба» наконец справился с автомобилем, и металлическая громада с мятым капотом застыла на дороге. В аллее смолкли голоса гуляк, и их взгляды были прикованы к происшествию на дороге. Лишь одна Истэль, всхлипывая от слез и вздрагивая всем телом, медленно шагала по мягкой постриженной траве к останкам Мартина Скотта. Склонившись над тем, что осталось от ее возлюбленного, она в первый раз провела ладонью по его холодной щеке. И вдруг в ее голове что-то щелкнуло. Слезы тут же перестали градом сыпаться из глаз, а лицо вытянулось от какой-то догадки. Быстро оглядевшись по сторонам, она предприняла отчаянный шаг. Подхватив на руки от силы оставшиеся девяносто фунтов тела Мартина, она расправила свои крылья и рванула в небо. Что с того, что ее полет видели люди? Не больше дюжины! Да кто им поверит вообще? Через неделю все об этом забудут, а то и вовсе, еще раньше спишут на галлюцинации на фоне естественного стресса от увиденного. А повреждения на машине, сбившей Мартина? То мог сделать и бездомный пес, выбежавший на дорогу, попавший под колеса и сбежавший прочь тихонько умирать от ран. Правда, пес этот должен быть приличного размера, но ведь всякие породы попадаются на городских улицах?
Через четверть часа с половиной Мартина на руках Истэль в безудержном возбуждении ворвалась в открытое окно дома на чердаке. Увидев то, что она принесла с собой, матушка-птица выронила вязание из рук и застыла в растерянности. Клубок шерсти покатился по полу и остановился, ударившись о ногу Истэль. Девушка бережно положила на деревянные половицы мертвое тело.
– Матушка! Я почти победила родовое проклятие! – Глаза Истэль горели пожаром. – Мартин признался мне в любви, но как видишь, он не обратился в песок целиком!
– Истэль, что ты делаешь… – печально покачала головой матушка. – Ты не должна была забирать его в наш дом таким…
– Но я люблю его, мама! – протестующе вскрикнула Истэль и гордо прошагала к стеллажам, заваленным всякой всячиной. И тут же как ни в чем не бывало спросила: – У нас имеется в доме соль, матушка?
– Соль? – нахмурилась та. – Да, пожалуй, у нас есть МНОГО соли. Я поняла, для чего она тебе сдалась. Под нижней полкой несколько больших мешков из старых запасов твоей бабули.
Истэль ничего не ответила, а лишь стала шарить там, куда указала ее мать.
– Нашла! – радостно заявила она и выволокла на свет два увесистых тряпичных тюка.
– Ты уверена, что никто не видел, как ты тащила тело, Истэль? – спросила матушка, приподнявшись в кресле. – Это легкомысленный поступок, достойный хорошей порки. Тело – не горсть песка, моя дорогая. У нас могут быть серьезные проблемы из-за тебя.
– Не волнуйся, мамочка. Никто нас не потревожит! – ответила девушка и поволокла мешки с солью в свою комнату.
Пока она гремела и шуршала за дверью, матушка-птица с сожалением разглядывала половину лица Мартина. Уцелевший глаз его был закрыт. Казалось, он крепко спал.
– И такое бывало… – тихонько, чтобы не услышала дочь, проговорила матушка и продолжила свое вязание, позвякивая спицами.
Напевая под нос какую-то мелодию, Истэль появилась в гостиной, но через минуту снова скрылась в комнате, прихватив с собой избранника судьбы.
Для Мартина Скотта все было готово. Постельное белье на кровати Истэль было поменяно и сияло белизной. Сияло оттого, что на простынь была аккуратно рассыпана соль в виде овального кратера. Бережно уложив Мартина на постель, Истэль подбила крупинки соли под его тело, как будто взбивала подушку. Затем опустошила мешки до конца, укрыв Мартина солью, точно одеялом. Оставила лишь половину лица открытым, чтобы она могла глядеть на него, целовать его щеку, гладить волосы. Она прилегла рядом с ним и все смотрела и смотрела на него. А он спал.
Перед сном Истэль выгрузила из громоздкого комода два десятка банок, до самых крышек набитые песком самых разных оттенков – от серого до бурого, – и, выбрасывая одну за другой в открытое окно, приговаривала: – Прощай, красавчик Билл! До сего момента ты был лучшим,  Стив! Я не стану вспоминать о тебе, Грэг! А вы, мистер Доренс в общем-то никогда мне не нравились. За чем я вообще забрала вас в свой дом?
Баночки с песком пролетали несколько этажей и с глухим стуком разлетались на осколки на заднем дворе. Двор уже давно зарос высоким бурьяном, но под окном Истэль чернел островок вздувшегося старого асфальта. Когда вниз был отправлен последний сосуд с песком, Истэль прикрыла оконные ставни и устроилась на ночлег в кровати рядом с Мартином.
– Я легла спать, матушка! – крикнула она в закрытую дверь своей комнаты и погасила настольную лампу.
– Волшебных сновидений, доченька! – послышался в ответ такой теплый и родной голос матери.
– Спокойной ночи, любовь моя, – прошептала в темноту Истэль и нежно чмокнула в щеку Мартина. – Теперь мы всегда будем вместе, как и мечтали.