To Tania

Девы продажны, в отместку мужья плешивы;
бледный диктатор грохочет, толпе внемля;
даже лотки летней вишни, и те паршивы; -
это дотягиваются ладони шивы
дальше, чем у кремля.

Это вселенствуют хаос и прозябанье,
пастырь недобр, лишившись своих отар,
тело потиху смердит в дольче и габбане,
всадники кали-юги, пробывши в бане,
грузятся в аватар.

Ты говоришь: всяк отшельник алкал, вознёсся,
высший закон - под копирку, что та скрижаль.
Чай, первый арий лицом был партайгеноссе
(разве что точка пропала у переносья -
признак нечеткий, жаль).

Ты поучаешь о главном - что я завишу
сильно от кармы, куда она занесла;
слава те господи, не поминаешь вишну -
я восхвалил бы трёхлетнюю лучше вишню,
только она кисла.

Мудрый был предок твой, йог-прозорливец горный,
я-то сам зрением офисным шибко мудр.
Я видел тяжесть в походке твоей проворной.
Я видел бога на выходе из уборной
в женской слезе вовнутрь.

Знают учёные гуру одни загадки.
Чуть больше правды сермяжный несёт народ;

следом по правде - проросток в цветочной кадке.
Но ничего нет предвечнее правды матки,
вынесшей целый плод.

Как моя жизнь? Солнце, мама, война, работа.
Строю под облако башню - прораб и раб.
Вкратце: обоих изжить - вот и вся забота.
Танья, мы ждём до закусок ещё кого-то?
Точно, придет Вайнхаб!

Как на санскрите сказать, дорогие други,
что это я съел всю вишню и твой салат?
Близится хаос предвечный.
Шаги и стуки.
Это твой шива беспечный и многорукий
в папин залез халат.