Риданские истории. Предательство и зарождение

1445 год. Страшная чума, погрузившая жителей маленькой деревни Ридан во тьму страданий, с каждым днем крепла. Болезнь подкосила многих, и те изможденные, устав сопротивляться коварной пагубе, уже не вставали с постелей. Почти весь скот полег, а урожай на полях сник. Даже воздух в округе пропитался ужасным смрадом разложения и гнили. Лишь немногие, кого еще не коснулась длань падшего ангела, пытались выжить, спрятавшись в своих домах и закрыв наглухо окна и двери, чтобы отрава не просочилась с улицы внутрь. Лишь изредка с улицы доносился робкий стук, возвещающий о том, что жизнь все еще не покинула этот край. Но запасы еды и воды быстро кончались.
Серым октябрьским утром, когда туман густо клубился по поверхности земли, один молодой человек по имени Уильям Черво должен был скакать на единственном уцелевшем коне в замок короля Бриго Справедливого, чтобы рассказать ужасающую весть о страданиях его верноподданных и просить о безотлагательной помощи.
Собравшись в дорогу, он с порога распростер руки, чтобы заключить в объятия красавицу Нестру, свою невесту, но та со слезами на глазах отстранилась от него.
– Не нужно этого, Уильям, – горько сказала она и откинула с плеч прядь густых волос. На ее шее были заметны несколько черных пятен проказы. – Ранним утром я обнаружила их. И у Донны… Тоже… – обреченно глядя на своего суженого, проговорила Нестра и указала пальчиком на маленькую детскую кроватку, притулившуюся в углу. За деревянными бортиками крепко спала крохотная малышка, завернутая в тряпицы. – Скачи так быстро, как ветер, любимый. Быть может, у нас еще есть время, и наш король поможет нам. Он даст нам лекарство, и случится чудо. Вера еще не угасла в моем сердце.
– И я верю, – сказал Уильям, дотронувшись ладонью до своей груди, склонил голову и на секунду поглядел на спящую Донну. – Придет спасение, и мы обязательно поженимся.
И он умчался прочь, только грязь коричневыми брызгами вылетела из-под копыт скакуна. А Нестра глядела ему вслед из тонкой щелочки между оконными ставнями, пока туман не поглотил Уильяма целиком.

Прошло около недели с того момента, как Уильям покинул деревню. Нестра все ждала и почти не отходила от кроватки Донны. Иногда во сне малышка кашляла, ее личико краснело и морщилось. Нестра брала ее на руки и долго-долго качала, пока ее маленькое тело не расслаблялось, а дыхание не становилось ровным. И вновь бережно укладывала в кроватку. Нестра уже не могла накормить молоком дочь. Девушка почти ничего не ела. Ее лицо осунулось и посерело. Из еды осталось всего-навсего пара небольших реп, один хлебный сухарь и пара ведер воды, запасенной Уильямом на всякий случай, когда чума только-только коснулась мертвой ладонью первых жителей деревни и не казалась такой опасной. И лишь спустя время, когда стал загибаться урожай, люди разделили его зрелые остатки между собой. И стали думать, как вытравить из деревни невиданное доселе проклятье. Но придумать так ничего и не успели. Чума быстро развивалась и косила с ног людей, одного за другим без всякого разбору. Кожа несчастного покрывалась темными пятнами гнили, в глаза вплетался туман, а дышать становилось все труднее. У многих зараженных крутило животы, и ртом выходила кровь. Боль по всему телу была невыносима – как изнутри, так и снаружи, где появлялись те жуткие очаги некроза.
На восьмой вечер после отъезда Уильяма перед сном Нестра вымочила в воде кусочек сухаря. Когда он размяк до кашицы, она кое-как накормила Донну. На щечке малышки проклятым клеймом чернело пятно в форме маленького перистого облачка. Словно взяла да и вымазалась золой. Сотри его, и пятнышко исчезнет…
Нестра прижала дрожащие руки к груди, и почувствовала, как биение сердца отдается ударами кузнечного молота. Она подняла блуждающий взгляд к темному потолку, часть которого не выхватывал скромный огонек сальной свечи, одиноко стоящей на пустом столе у окна. И тихо-тихо разрыдалась, до боли сжав свои губы, чтобы ни один горестный звук не разбудил Донну. Слезы обжигали покрасневшие веки огнем, скатывались по худым щекам и падали хрустальными росинками на измятое грязное платье. Все же надежда Нестры на спасение гасла внутри нее с каждым днем все больше, как угасала и ее жизнь. Она чувствовала это, но материнский инстинкт просто не позволял ей опустить руки. Она не могла оставить ослабевшую Донну одну.
Нестра задула свечу и легла в кровать, стоящую рядом с кроваткой Донны. И тут же уснула, измученная голодом и болью. В эту ночь ей не были навеяны видения. Она кашляла во сне и задыхалась, с трудом хватая непослушной грудью горячий воздух. И даже огненный жар, так стремительно подбирающийся к телу Нестры, не сразу заставил девушку открыть замутненные болезнью глаза, чтобы явить ей разрушительную силу пламени.

Всеми правдами и неправдами Уильям Черво поступил на службу королю, безжалостно предав Нестру и ее крошку Донну. За двое суток езды до королевского замка что-то перевернулось в душе молодого человека и ожесточило его разум. Он добился приема короля и в присутствии свиты и стражи поведал Бриго обо всех бедах, постигших его родную деревню. Говорил он из дальнего конца тронного зала, ибо подходить ближе к королю ему не позволили. Выслушав рассказ, король приказал королевским лекарям осмотреть Уильяма. И пообещал: если неведомая болезнь обошла стороной молодого гонца, то возьмет Уильяма Черво в стражу. А так же ему будет предоставлено место в казарме, довольствие и жалование. В противном – он прилюдно будет сожжен на костере, и очищающее пламя избавит его тело и душу от заразы на глазах у простого народа в назидание тем, кто не ценит благополучие и здравие их короля.
Уильям Черво был абсолютно здоров. Через несколько дней отряд из дюжины человек выступил на деревушку Ридан, чтобы исполнить волю короля – сжечь заразу, пока она не успела распространиться по всей земле Бриго Справедливого. Уильям тоже гнал своего скакуна в общем ряду. Это было его первое задание на службе, и он должен был пройти проверку на твердость духа и верность своему королю.
Глухой ночью отряд подобрался к деревне, что начиналась за быстрой рекой без названия, и, спешившись с коней, перебрались плотным строем на ту сторону бурного потока по массивному бревенчатому мосту. Лица их скрывались под тряпичными лоскутами, которыми каждый из них предусмотрительно обмотался вокруг головы. Так было безопаснее дышать отравленным воздухом. Обойдя все дома, коих было не больше двадцати в Ридане, стражники подперли каждую дверь доской или же поленом, что попадалось под руку, чтобы ни один из прокаженных не смог вырваться наружу, когда его дом будет охвачен огнем.
Сгрудившись в кучу, стражники стали зажигать огнивами факелы, принесенные с собой в поясных сумах. Вскоре запылала вся деревня. Пляшущие языки огня пожирали стены и крыши домов, а дым устремлялся в небо так высоко, что, будто бы касался самых высоких звезд. Уильям Черво подкрался к дому Нестры и собственноручно забросил два факела – один под дверь, другой на крышу, и отступил на десять шагов назад. Огонь тут же занялся и мгновенно распространился по всему дому. Глядя на пляску адского пламени, он чувствовал лишь холод, несмотря на то, что разгульный ветер обдувал его лицо огненным жаром. «Что случилось с тобой, Уильям?» – будто бы спрашивал его ветер и все больше раздувал пламя…
Еще недавно такая тихая ночь уже наполнилась криками и стонами, утопающими в трескучем звуке полыхающего дерева. Стражники замерли неподвижным кругом, точно глиняные статуи, и пожирали острыми глазами каждый дом. До самого утра, пока луна не растворилась в бледно-голубой дымке.
На рассвете вся деревня была сожжена дотла по приказу короля Бриго.

В первую же ночь после обращения Ридана в пепелище Уильям плохо спал, привалившись спиной к каменной казарменной стене. Ворочался полусидя на тюфяке, набитом жесткой соломой, и вздрагивал всем телом. Его мучили беспокойные сны, ни одного из которых наутро он уже не помнил.
На вторую ночь он был отправлен в караул в один из длинных узких коридоров королевского замка за внешней стеной. Заглянув в большой стрельчатый проем окна, он обвел взглядом бескрайние равнины во владении Бриго. Высокая трава серебрилась в свете большой круглолицей луны. Небо было усыпано мириадами ярких звезд. Воздух свеж. Ночью властвовала звенящая тишина.
Уильям отстранился от холодной стены и со скуки зевнул. Посмотрел влево. Где-то поодаль в свете огня настенного факела маячил крохотный силуэт такого же караульного, что нес в этот час дозор у окна. Справа от Уильяма тянулась вверх сторожевая башенка с плоской зубчатой крышей, и каменные ступени внутри вели в полукруглую комнату с арочным оконным проемом. Именно оттуда Уильям вдруг услышал таинственный шепот. Мягкий женский голос звал его по имени:
– Уильям…
Молодой человек в недоумении поднял брови. Бить тревогу он не стал. Кто знает, может, в эту лунную ночь какой-нибудь распутной служанке, которой хватило ума влезть на сторожевую башню, захотелось пошлых игрищ? Такая колкая мысль сама по себе манила Уильяма во тьму. И все же он на всякий случай ухватился за округлый эфес меча и только тогда шагнул в темноту лестничного марша.
Поднявшись наверх, он к своему удивлению обнаружил лишь пустую комнату, озаренную луной сквозь арочный оконный проем. Здесь никого не было. Так откуда же доносился голос?
– Уильям… – вновь раздался шепот за спиной, но уже не такой мягкий, а скрипучий, и Уильям резко обернулся. Позади темнела пустая лестница. Ничего. – Уильям! – уже загремел тот голос раскатом грома с другой стороны, за спиной молодого стражника, и тот от неожиданности выронил из рук меч. Оружие с лязгом ударилось о каменный пол. В комнате потемнело. – Жалкий червяк! Ты! Ты предал меня и Донну! Сжег наши тела и души! Глядел, как мы сгораем заживо! Ты заплатишь огромную цену за свои прегрешения! Обернись же, взгляни в последний раз в глаза своей невесте и твоего палача!
Уильям, словно окаменевшая статуя, медленно поворачивался. Когда он увидел Нестру, заслонившую собой почти весь лунный свет, его тело от головы до ступней ног парализовало страхом. Он узнал ее только лишь по пыльному платью, в котором она была в тот день, когда Уильям погнал лошадь в замок Бриго. Больше ничего общего с Нестрой монстр, явившийся Уильяму, не имел. Сгорбленная старуха с потрескавшимся серым лицом и горящими кровавой яростью глазами. Кожа, словно прогнившая кора трухлявого дерева, а длинные руки, торчащие из коротких рукавов, точно ветви платана – кривые и узловатые. На повисших грудях покачивался тряпичный кулек, завязанный на тугой узел вокруг острого перекошенного плеча. В тряпицу был завернут сгоревший до костей ребенок, больше походивший на истлевшее поленце. На другом плече восседал хохлатый ворон с такими же сверкающими желтизной страшными глазами, как у старухи. Гаркнув хриплым клекотом, он стал щипать перья под своим крылом ноздрястым клювом.
Нацелив на Уильяма скрюченный указательный палец, Нестра сквозь зубы прошипела:
– Отныне ты не Уильям Черво. Ты – Белый Червь! Мой молчаливый раб. Так сгинь же в земле до той поры, пока я не призову тебя на службу. Ты еще не раз вспомнишь короля Бриго, – она брезгливо сморщилась, произнося его имя, и уронила на пол пенные брызги слюны, – и проклянешь день, когда ты пал перед ним на колени, ничтожество. А Бриго… За свою подлость, он… Что ж, скоро я придумаю ему достойную смерть.
Глаза ее поменяли цвет, вспыхнув серебром. Она сдвинулась на шаг в сторону, и лунный свет пал на Уильяма. С каждым мгновением Нестра становилась все больше похожей на туманное видение. Она растворялась во мраке комнаты, как дым от костра, гонимый ветром.
Все это время Уильям не мог вымолвить ни слова. Язык и губы точно склеились густой смолой. Но когда свет луны коснулся доспехов Уильяма, страж, сам не свой от внезапной острой боли во всем теле, завопил диким криком. Его костный скелет усилием тяжелой невидимой булавы дробился на мелкие части. Уильям буквально вываливался из стальной кирасы, превращаясь в бесформенную массу, и его несмолкающие крики перемешивались со звоном падающего на пол доспеха. Конечности срастались воедино, образуя форму тела трепыхающегося червя. Кожа стала белеть, как раскаленный до предала в кузнечной печи металл. Лицо выгорало без остатка. Исчезали обезумевшие от мучений глаза, дрожащие крылья носа, искривленный в агонии рот, а вместе с этим затихали и крики.
Белый Червь наполнялся энергией изнутри, превращаясь в столб ослепительного белого света, и вскоре почти не уступал в яркости лучам полуденного солнца. Червь вырастал, становился длиннее и толще, пока не занял собой все пространство в  комнате и не уперся телом в потолок башни. Под натиском его тела каменная кладка разлетелась на части. Каменным каскадом она беспорядочно падала вниз, осыпая острыми булыжниками не только пустынную равнину за стенами замка, но и двор и крыши казарменных бараков. Многие из тех, кто, услышав крики Уильяма, высыпали наружу, оказались раздавленными насмерть сыплющимся с небес градом.
Сияющий Белый Червь с большой скоростью взметнулся в звездное небо и, коснувшись толстым хвостом кромки луны, что глядела на суматоху в замке свысока страшными глазами Нестры, унесся прочь за далекие горы на северо-востоке. И там рухнул вниз. Яркое зарево, образовавшееся от столкновения Белого Червя с землей, еще долго мерцало в небе среди острых горных шпилей. А злобная ухмылка с поверхности луны тотчас пропала, будто и не было ее никогда.

Через четыре дня на месте спаленной деревни прямо из ничего вырос странный город с каменными домами и дорогами из брусчатки. На площади возвышалась пугающая статуя старухи, вырубленная из редкого материала обсидиана, и лишь Уильям узнал бы в ней свою возлюбленную, сгорбленную и обезображенную Нестру.
Долгое время город пустовал, и лишь бродяги находили в себе смелость занять пустынные безлюдные жилища, чтобы укрыться от дождя или ветра. Но постепенно город оживал. Туда тянулись все новые и новые люди, ищущие крышу над головой. И однажды ему дали утраченное некогда в огне его предшественником имя – Ридан.