Михаил Лермонтов

             МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ (предисловие к эссе "Один среди звезд")

        Одиночество и гениальность Михаила Лермонтова в нашей литературе ни у кого не вызывает сомнения. Несмотря на некоторую логичность присутствия  писателя  Лермонтова в русском литературном процессе второй половины 1830-х годов, несмотря  на шумный успех его стихотворений, «Демона», «Мцыри», «Героя нашего времени», этот русский ПОЭТ никогда не мог быть отнесен к какой-то укоренившейся традиции нашей литературы. В 1840-е гг. российские литераторы взахлеб говорят о «пушкинском» и «гоголевском» направлениях в литературе, в 1850-60-е гг. критика разделяет «чистое искусство» и «гражданское» направление в русской поэзии, и во всех этих случаях фигура поэта Михаила замерла несколько вдалеке от этих общественных баталий.
          При этом никто не спорит, что Он – поэт милостью Божией, пророк, балансирующий на грани земного и небесного: достаточно прочесть его «Небо и звезды»,  «Парус», «Смерть поэта», все три «Молитвы», «Пророк»,  «И скучно, и грустно», «Сон», «Выхожу один я на дорогу…»  и др.  Вот несколько цитат из его произведений:
-  Люди друг к другу зависть питают; я же – напротив! Только завидую звездам прекрасным, только их место занять бы желал…
-  С тех пор как Вечный Судия мне дал всеведенье пророка, в очах людей читаю я страницы злобы и порока...
- Толпой угрюмою и скоро позабытой над миром мы пройдем без шума и следа…
- И новым преданный страстям, я разлюбить его не мог: так храм оставленный – все храм, кумир поверженный – все Бог!
- Но есть и Божий суд, наперсники разврата, есть грозный Судия, он ждет… 
-  И звезды слушают меня, лучами радостно играя…
-  В небесах торжественно и чудно, спит Земля в сиянье голубом…
         Он же и публицист (гражданским пафосом наполнены «Поэт», «Дума», «Журналист, читатель и писатель»), и  патриот (кто не помнит его «Бородино», «Валерик», «Родину»), он и бравый офицер, не прячущийся за солдатские спины, он и вольнодумец, преследуемый мнительным царем и его дворней. Лермонтов и яркий наследник великого Байрона в мировой поэзии, и достойный продолжатель в русской поэзии «нашего всего» Александра Пушкина. Он и создатель нового жанра – русского «психологического» романа, без которого не воспарили бы к своим высотам ни Достоевский, ни Лев Толстой. При этом он – поэт вне тенденции, вне литературных школ. Он одинок, как в личной своей жизни, так и в контексте русского литературного процесса конца 1830-х-1840-х гг.
        Лермонтов  – гонимый северный странник, холодная Луна на звездном небосклоне отечественной словесности; он готов откровенно говорить только с Ангелами и со звездами,  признавать свою равность только им. Пожалуй, лишь Влад Маяковский  верно схватил эту его традицию в русской поэзии, вписав своего лирического героя в начале 1910-х гг. не в общество борцов за переустройство мира, а в разряженый  Космос («Эй, Небо, снимите шляпу, я иду…»).
         С ранних своих поэтических опытов и до самого своего безвременного конца в июле 1841 г. Лермонтов как бы напоминал нам, обитателям земли, что он лишь на время спустился к нам вниз и спел только то, что позволено ему было спеть в этот промежуток земной жизни.   А наше дело: зажмурив глаза и открыв уши, слушать небесные послания поэта Михаила, которые не стоили, видимо, тех земных радостей и земных страданий, которые ему были даны, но которые он, конечно, предпочел вовсе не заметить.