Романсиада цвет оранжевый

Второй том: Романсиада – цвет оранжевый

С тех пор, как года три минуло...
Романсиады синий лист
Со временем перевернуло,
И стал он рыж, как хитрый Лис.

Рыжее некуда! Рябины
Ветвями в рифмы вплетены.
И нет милее мне картины,
Чем краски этой рыжины.

Сложились новые условья
И новых правил строй лихой.
Моей поэзии злословье
Сменил желанный домострой.

Пусть снова строк невинных шалость
Взлетает ветром, лезет в пруд...
Теперь не боль, а жизни радость
В них жёлтый создаёт уют.

Но как Душе благоприятно
Волненье листьев и воды,
Когда на них от солнца пятна
Опять по-зимнему бледны.





Сеньо

Разве он не ужасен? Не восхитителен, не чудесен?
Взрощен из человеческих недостатков и житейских апломбов.   
Чаще всего бестолков, забыт, поэтому бесполезен.
Извечный шлагбаум – СЕНЬО* – повтора знак в сверхмузыкальных формах.   

Новым рефреном звучит повторяющийся отрывок и-
ндивидуальной симфонии. Только диез с бемолем, как прежде, твердо
бекар отменяет, следуя обнуляющей опыт специфике,
и новый СЕНЬО возвращает жизнь к первоначальным аккордам.

_______

*Сеньо – знак повтора в сложных музыкальных произведениях. Здесь: опыт, жизненный урок











Душевная боль

Боль часто дает о себе знать.
Неудивительно.
Она родилась и проживала в материнском организме так долго...
Набиралась ума, училась жизнеобеспечению и выживанию.
А матерей не бросают.
Им дают воды перед смертью.
Моя Боль – мой ребенок,
несмышленыш, нуждающийся в опеке.
Окрепнув, представляется неопытным отроком, которого нужно оберегать.
Она не всегда обуза.
Как всякое дитя, дарит минуты умиления.
В моем случае – искры вдохновения.
Внутренние разногласия, которые она привносит,
превращаются в поиски истин
и воплощаются в произведения.
Боль взрослеет.
Попытки обрезать пуповину
и вытолкнуть ее в самостоятельную жизнь не удаются.
Да и как это возможно?
Она – Махровый Нарцисс, Эгоистка, которая не желает самостоятельно себя содержать.
В оправдание иждивенства предлагает
философские взгляды на жизнь;
пессимизм,
звучащий в стихах лирическими нотами;
негодование,
















придающее строкам энергетическую силу...
…Идут годы.
Поумневшая Боль все тоньше манипулирует
и прорастает вглубь.
Я уже не мать ей, а служанка.
Она подкармливает меня чувствами,
понимая, что как только уйдет
изощренная эмоциональная составляющая,
она истончится до уровня Духа,
будет преобразована,
и предстанет перед Господом,
как ответчик, именуемый грозным именем...
Этого она боится.
У нее есть только один вопрос:
существует ли Ад для...
ЛЮБВИ?!

Не существует.
Его проходят при жизни в виде душевной Боли.




























Непростая Осень

Раскидала краски Осень,
Кисти не помыла.
Отошла "припудрить носик"
И в кустах... простыла!

Озорница-непоседа-
Балаболка-Осень, –
Гроздь рябиновых пуссетов,
В серых тучах – проседь.

Уронила неуклюже
Весело нелепо
На поверхность тёмной лужи
Пасмурное небо.

Что ни день – то вздор и шалость! –
Да опять негоже! –
До ветвей разнагишалась,
"Отпустила вожжи":

Ночь водила "шуры-муры":
Сбила шишки кедру,
Проиграла шевелюру
Северному ветру.


















Размягчилась поздней грушей, –
Муза для поэта!
Целовалась с зимней стужей –
Думала про лето!

Вдруг порядочной девицей, –
Ой, что раньше было!.. –
Захотела утопиться,
Но опять... простыла!

Завернулась в одеяла,
Помолилась: "Боже!.."
Отчего-то попеняла
Зеркалу – не роже.

Всем на свете написала,
Разослав приветы,
Огурцы, наливку, сало
И свои портреты.

От проказ устав, от сказок,
Озорства и бега,
Занесла палитру красок
Белым-белым снегом.






















Февраль

Минута – к световому дню,
И он трепещет,
Освобождает в стиле Ню
Из тени вещи.

Февраль. Он даже не весна –
Её задаток.
И той минутой меньше сна,
Что ночью сладок.

Тепла! Ещё! Оно должно
Заполнить память,
Согреть, чему не суждено
Растаять.


























Июль

Тихие-тихие, душные-душные
Память и небо сплетаются пальцами.
Зреет июль сладострастными грушами,
Воздух качая их томными танцами.

Тени змеятся изгибами, кольцами,
В травы втекают условной прохладою,
Речка сверкает и брызгает солнцами
На медоносы и свадьбы цикадные.

Лето в разгаре – хмельное, звенящее, –
То околесица, то несуразица! –
Спит на пенёчке бесхвостою ящеркой,
Косится в вырез девичьего платьица.

Всё  в нём пропущено Богом-таможнею
В доли затылочно-лобно-височные
Осуществлением сверхневозможного,
Кроме, пожалуй, того, что закончилось.



























Аркаим

Парит сонет Небесной Канцелярии.
Он – облако в груди степного царства.
Смещается и тень его царапает
Холмы и камни древнего пространства.

Соединяет обе части матрицы:
Земную степь, что так гостеприимна,
С бессонным небом и земли касается
Ключом разгадки тайны Аркаима.

А вдоль степи, скромна и незатейлива,
Течет она – сестра подземной Леты,
Индифферентна смене поколения,
Полна легенд, сказаний и секретов.

Восставшая из прошлого субстанция
Душ предков, что готовы к разговору
С потомками своей цивилизации,
Снимает сеть защитных омофоров.

























Музе

Зачем нам с тобою смешные пророчества?
Зачем понимания счастья приспешные?
Одна только Капля Духовного Творчества
Способна на Небо поднять Душу грешную, –
Хоть ты, без того, русским словом наполнена, –
Её – долгожданную чудную трудную -
Желаю тебе… испытаньем и долею,
Сестрица моя, никому неподсудная.



































Карта организма


Столица Сердца окружена Областью Разума.
Область большая промышленная.
Производит, выпускает мысли. Получает доход для жизнеобеспечения.
Столица Сердца – в грудной клетке – закрытый город-страна.
Ей безразличны законы промышленной зоны, убеждения и сетования извне, –
государство в государстве живёт по своим правилам.
Никто не знает его основ.
Никто не может повлиять на них.
Никакой мысли не удаётся проникнуть через границу и что-то изменить.
Однако, обратная связь есть.
В ответ на увещевания возмущённой промышленной области, из сердца может быть исторгнуто за пределы то самое...
И сразу ясно, что Любовь, живущая там, – сама есть Закон.
Воюйте с ней, сколько хотите, увещевайте, создавайте свои конституции и живите по ним, пока она не видит.
"Рабы" имеют право думать о свой "свободе" всё, что угодно.























***

Закрыть глаза и вознестись до тополя
восьмиэтажного,
взлетев до самого высокого листа
букашкой важною.
Макушку гладкую подставить облаку
неоднородному,
и славно пожужжать мольбами-строками,
в них Богу – Богово.
Ответа не взымев, взбить лысый ирокез,
вздохнуть бедняжкою,
оставить мир небес, вопросом рухнуть вниз
и стать... ромашкою.
































Почта России. Посылка по номеру телефона

Пошлите любовь
по номеру телефона...
Без дураков, оков, со своих облаков,
без предварительного созвона
и даже уведомления
о своевременном получении.
Тихо-тихонечко, не спеша,
её получит чья-то Душа,
непроизвольным вслипом
выдохнет ввысь: "Спасибо!"
и тоже пошлет кому-то
увядшую незабудку.
































Осколки

Когда разбивается сердце
На долгие тяжкие годы,
Влюбиться способны осколки,
Но ранят и сходят с ума.

Когда разбивается сердце,
Не можно представить, как страшно,
Как жутко, как остро, кроваво
Осколки умеют любить.

































И снова два стихотворения. Первый иней

Декабрь 2018

Укрылся горизонт озябшим флером
Зимы, несущей легкий непокой,
И выстроились призмы коридоров,
Зовущих на свидание со мной.

Стекло окна – надежная граница! –
Спасение домашних орхидей,
Но в зимних ветках прячется Синица,
Живущая средь стаи Журавлей.

Загадочно отчаянье фортуны,
Что инеем сегодня холодна:
Ее разлук кармические руны
Саднят слезами старого вина.


























***

Декабрь 2022

Окно открыто, шаг людей идущих
Мне слышится , как суетливый бег.
Я слышу дворников, в тщете скребущих
Без остановки падающий снег.

Жаль, прежней хризантемы нет в помине,
Но те же орхидеи на окне,
И нет синицы с песней журавлиной
На вытянутой к улице руке.

Из года в год один сюжет. И все же
Он сердце бередит, как тот завет,
Когда вот-вот ты обернуться должен,
Но где тот час, и где тот человек?


























А вдруг?

Ну, что тебе сказать, мой милый друг?
Опять вернуться в прошлое не можем.
Но я пишу туда, где все возможно,
И так прекрасно глупое: "А, вдруг?"

Оно живет во мне еще: "А, вдруг?"
Где я вполне опасна, хаотична,
Как коробок простых советских спичек,
Взорвавшийся и выпавший из рук.

Где ты красив и сдержан, и умен,
Но как и я не властен над порывом
Коробочного спичечного взрыва
Над спящей бомбы атомным огнем.































Обнажения сердца

Почти верлибр
 
          ("Дорожные жалобы" А.С. Пушкин)

В то время, как любя мужчину,
Снимаю все свои доспехи,
Колготки, платье, мышцы, кости –
Ненужный жаркий тесный плен,
И даже мозг, как груз излишний! –
О, ничего в любви не надо!
Я – только огненное сердце
В переплетенье синих вен.

Но не легка, как сто балластов,
Сто якорей и сто напастей,
Тону в неведенье, в разлуке,
Без ласт, без крыльев, рук и ног...
Но вся я – огненное сердце,
Которое, возможно, знает...
Внутри себя, конечно, знает,

Сизифов камень... "прыг да скок"...




















Рубиновый Зимородок

Вы спустились с заслуженной сцены усталой походкой,
Вы кивнули дублеру, на что-то давая согласие,
В длинной шали посадской – от обуви до подбородка,
С нежным взглядом, сведенным в любовное косоглазие.

Силой мысли хочу подхватить, оставаясь у входа,
Шелк платочных кистей под букетами огненно-красными,
Но они своенравно касаются туфель и пола,
Разметая флюиды Шанели концами атласными.

Обнимая замерзшей ладонью живую находку,
Как фантазию лучшего, но позабытого праздника,
Я принёс Вам на счастье рубинового  зимородка –
Чужеземную маленькость из Юго-Восточной Азии.

Проницательно, чуть иронично, задумчиво-строго
Вы слегка улыбнулись, Вы мне ничего не сказали,
Лишь коснулись руки, чтобы выпорхнул  Ваш зимородок,
Устремляясь к горячему сердцу любимой Малайзии.

























Игра Казановы

Банкует он и круг запущен снова.
Сокровища, что вечно хороши,
Вернёт себе обманщик Казанова,
Специалист в резекции Души.

Адреналин – азарт на поле брани,
Широкий жест, взлохмаченная бровь,
И новизна, и пагуба страданья
Куда серьёзней ставки на любовь.

Он – не старик, он дерзок, он – мальчишка,
Не доиграв, вступает в новый акт,
Хотя его единственная фишка –
Давно не аргумент, а артефакт.

Шалун, угодник, страстный Казанова
Не вспомнит имя бедной медсестры,
А у неё – ни слова, ни полслова
От вечно незаконченной игры.




















Вас любят

– Ну, будет! – шуршу интернетною мышкой,
Немного излишне "рванув динамитом". –
Какой Вы смешной! Казанова?! – Мальчишка!!!
Не бойтесь, Вас любят, ничто не забыто.

Чужими стихами и хлестко, и лихо
Не смейте эфир линчевать понапрасну.
Вас любят! И чувство, зовущее тихо,
Отчаявшись, бродит по Пушкинским сказкам.

Вас любят. Очнитесь же. Хватит сражаться.
У бабы Яги – медсестры на полставки –
Мы с Вами отведали как-то лекарство,
В нем плавали звезды и черт на булавке.

Всего-то по капле... Подумали: "Мелочь!"
Да вон что на деле: и войны, и ласки...
А наш дорогой Александр Сергеич
Ещё эпилог не придумал у сказки.


























Традиция

– День рожденья поэта нельзя пропускать! Он родился в соседнем подъезде. Вы придете?
– Конечно.
– Я буду Вас ждать через год вот на этом же месте.

– Целый год...
– Целый год. Нас спасет интернет. Я включу там окошко-фонарик. Не обманете?
– Нет.
– Не забудете?
– Нет.
– Запишите себе в календарик!

...Столько вод утекло за простуженный год,
Я писала стихи, Вы – напевы.
Вы просили о встрече так нежно... И вот
Я пришла. Только где же Вы, где Вы?..   



























Нежность

Возвышенны капризны и изменчивы
Небес упомрачительные шали.
Случайно ли? – Расторгнутыми встречами
Мне Бог тебя любить не разрешает.

А я давным-давно расчеловечена,
Затянута в покорность и прилежность,
Но облака зачем-то взбиты венчиком
В особую невиданную нежность.

На эту нежность, как на Манну Божию,
И без меня довольно попрошаек.
Я отпускаю в небо невозможное,
Взамен на улетающие шали.



























С чего бы

Все поменялось.
Наперекосяк.
Ничего не ясно, но все просто.
Упростилось. Жизнь упростилась.
С ней надо сродниться опять.
Как раньше – со сложной.
Это – не скучно. Это – надо.
И следует кое от чего отказаться.
Навсегда. Совсем. Безоговорочно.
Да-да. Это жизнь.
А что делать?
Боюсь, что сразу отказаться не получится.
Это как старые вкусовые пристрастия.
Или как бросают люди курить.
Жизнь не станет прежней, если эти кое-чего сохранить.
Ее уже нет.
Пух! И не стало!
Прыжочек, и ты по другую, невозвратную, сторону.
Типа, умерла, а тебя никто не слышит.
Лучше сразу привыкнуть.
Ничего.























Главное, не притягивать атрибуты прошлого.
Когда и почему случилось?
Да кто ж его?..
Может, перенесенная болезнь?
Кризис среднего возраста?
Общенародный стресс – повальная невротизация общества?
В новом пространстве есть – должны быть! – свои наполняющие.
Только не надо, не надо...
Я – уже другой паровоз на прежних рельсах.
Впереди новая дорога.
То, что казалось содержательным, выпито, выяснено до дна, до дырки в котелке.
Кончено.
Понятно: хочется ощущений, когда похлебка была налита.
Да свари новую.
И черпай!
В новом поезде-пароходе.
А деваться некуда.
Те самые не спрашивающие обстоятельства.
Река времени несет.
А страшно, что тебя прежнего тоже нет.
И нет меня за твоим летящим окном.





















***
Я лечу на листе умудренного доброго ясеня,
Оказавшись на нем в неожиданный важный момент.
И полета того ничего нет страшней и опаснее,
И воздушной ладьи ничего ненадежнее нет.

Я от страха кричу, сознавая возникшие сложности,
Наблюдая любовь, в тот же час обращенную в дым...
Кто-то машет с земли, удивляя своей непохожестью
На того, кто еще лишь вчера был до боли родным.

Я достану из сердца молитвы печальную дудочку,
Робко выпрямлюсь в рост, поцелую у Бога глаза.
Он простит, ведь двоим не прожить не единой секундочки,
Если к ясеню лист не вернется на ветку назад.































Мы будем всегда

Так любила, что не было мочи,
Так страдала, что не было сил.
Сыновья были – не было дочки,
И никто на руках не носил.

Наконец, стала воздухом, небом –
Бестелесна, прекрасна, нежна.
И не надо насущного хлеба,
И молитва другая важна.

Жизнь теперь без конца и без края,
Дух – иная совсем ипостась.
Видишь облако – саночки Рая?
Это в них я легко вознеслась.

Тишина тут всегда мелодична,
За спиною – проверенный тыл.
Возвращаюсь в небесный привычный
Дом, который меня не забыл.

Не грусти и не плачь – мир конечен.
Все окажемся там невзначай.
За столом под названием Вечность
Я тебе приготовила чай.






















Два стихотворения. Между нами...

В 16 лет и в 56

Между нами года проложены,
Между нами различий тьма,
Видно этим Вы очень встревожены,
Но я всё понимаю сама.

Не за нас обстоятельств куча,
Ну, куда против них идти?
И какой же несчастный случай
Умудрился нас с Вами свести?

Мы навстречу друг другу не бросимся
Никогда: ни сейчас, ни потом,
Так зачем, почему мне так хочется
Неразлучно быть с Вами вдвоём?

Без внимания на формы приличия
Ваши странные взгляды ловлю.
Несмотря на все наши различия,
Я Вас, видимо, просто люблю.

1979 г



















***

Несогласие Вашей руки...

Между нами межа проложена,
Между нами различий тьма,
Видно, этим Вы очень встревожены,
Но я все понимаю сама…

Не за нас обязательств сложности,
И за них придется платить.
Я исчезнуть должна с осторожностью,
Разве мне привыкать уходить?

Невесомые обстоятельства
Предварительны и милы.
Пусть у нас не случится предательства
С потрясающим чувством вины.

Пусть была бы я лучше брошенной,
Чем самой от себя убегать.
Я так сильно люблю Вас, хороший мой,
Что готова судьбе проиграть,

Но, заслышав в тревоге сомнения
Догоняющие шаги,
Оглянуться на прикосновение
Несогласия Вашей руки.

2018 г
















Дерево за окном

На стене бликует картина,
Отражением от окна.
Прямо в нем замерла, невинна,
Неоправданная вина.

Как ты, правда в овечьей шкуре,
Собираешься дальше жить,
Сытой шуткой быть в каламбуре,
Голой праведнику служить? –

На женатого не опереться,
Тут о там его ум болит.
Ох, уж это земное сердце,
Одиноко из глаз глядит.

Только встретит... и вновь forever...
В ту любимую красоту,
И опять отразится древом,
Разрывающим паспорту.





















Здесь никто не бывает

Здесь никто не бывает. Разве только ночами
Ворвётся без спроса в окно Падающая Звезда.
Врежется в мой третий глаз: типа, я здесь случайно,
Сама, вроде как, не знаю: для... ради чего... из-за...

Ты ничего не бойся, это почти не больно.
И режет алмазной кромкой гипофиз её фреза.
И сыплет на срезы мозга розовой звездной солью
То ли пророчеств ради... то ли любви из-за...


































***

Сама себе поверить не могу,
Что больше нет следов на том снегу
Под окнами, где бегала когда-то...
Я выросла, но всё ещё бегу
И те сугробы в сердце берегу,
А ведь оно давно устало плакать.

И чуда нет у памяти любой,
Чтоб вдруг вернуть пропавшего – домой,
Когда в окне лишь неба след остался,
Чтоб кто-то за стеклом стоял живой,
Курил украдкой, взмахивал рукой
И бегающей дочкой любовался.






























***

До спазма в горле жаль, что Вы утонули в каждодневной занятости.
Заброшено всё: вдохновение и даже... память:
Перепутали меня с моим псевдонимом. Обязательность и обязанности –
Одни из Ваших чёрных житейских лямок –

Человечно спасительны, но чревоточивы,
Впиваются в Душу – не в тело, мучают сердце и обедняют разум.
А у меня на кухне скучает халатик врачихи...
И на холодильнике под магнитом записка: "Скоро буду. Ушла на базу".

Вертинский. Вернулся. Похож... Всё так же
Галантен. Своеобразен. Сложен.
А я планирую выйти замуж в ближайшем...
Не за Него – за Вас... За эти Ваши лямки и вожжи.





























Пасьянс-молитва Трам-та-ра-рам

Ахинея Волшебства

Эпиграфы:

1. Господь сказал: "Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает"
        Евангелие от Матфея. Глава 19.

2. "Соединяя плюс и минус,
Вселенский получаю Ноль –
То, что в себе таит Начало
И Окончание Всего"
         Авторское

***

Расклад мой называется "Трам-та-ра-рам".
Пусть будет Руническая Молитва.
Простая, как дважды два.
Я  в ней обращаюсь непосредственно к Небесам,
которые слышат всех с этой грешной земли.
Но не ясно, по какому принципу.
Молю о важном.
Это просто – на первый взгляд.
Но сложно – на взгляд второй,
Тем более, десятый – он превращается в жизнь, а это всегда не абы как...





















Прошу Бога моей рукой выбрать для меня карту Древней Колоды.
Одну из трёх.
Все три – это один и тот же мужчина.
Но граней различных!

Внимание:
Первая карта. Самая сильная.
Туз.
Мужчина – Личность и пишется с Большой Буквы.
Как хорошо бы Он подошел мне!

Вторая карта. Качеств более слабых. Уязвима.
Важный Король.
Подвержен порокам сильных мира сего.
(Сие не портит его. Отнюдь).

Третья – нежный Валет.
Человечность ранимости запредельной.
Немного капризен, в чём-то беспомощен,
но волевым бывающий тоже.
Все три карты – Ты.

Оказаться в сильных ладонях мужской карты – хотя бы и одной из трёх –



















счастье мечтательное...
.

Вторую карту Старинной Колоды достанет моей рукой сама Пресвятая Богородица...

Дама.
Статусность и масть значения не имеют. Они в колоде даже не заявлены.
Женщина – всегда – ЖЕНЩИНА.
Выбор предопределен.
Женская карта – Я.
К ней прилагается "нечаянная радость" – десятка пик.

Оказаться в нежных объятиях женской карты – волшебство созидательное...

Выбор карт невидим.
Их вместе сложить. Накрепко, навсегда.
Что Бог сочетал, то человеку не разлучить.

Амэн

Какой будет мужская карта – ты сможешь почувствовать сам...
Возможно, твоих карт будет сразу три – удача для меня.
Ведь ты – разный.

С Богом!..
Не бойся.

***
---
***

Хобби?
ШАХМАТЫ.
На раздевание, конечно.
Партия – полчаса.
........может, в картишки?.........
Тогда я навсегда останусь с тобой.












***

Боже, какая КРАСИВАЯ... старость.
Возраст – не портит,
он, как.......  море (му'ча*) сравнений!
времени прихоть – странность и данность,
против – не против,
с горки мы дружно катимся с нею.
Тихая нежность или почти покорность:
там, впереди – конечность;
яркая дерзкая первопричина –
в Лету впадающая быстротечность,–
тоже УСЛОВНОСТЬ!
Из настоящего:
взрослая женщина, взрослый мужчина
и... неземная...
любовь.
Ну, конечно... Конечно.
______
*муча – неологизм автора (сущ.), лааадно, море!))) За "мучу" реально заклюют и косточек не оставят. Голодны до крови и мяса.




















Коса у дверей

Если б можно было спасти жизнь, жертвуя каплю крови из пальца, –
Торговаться со Смертью не грех, но в торге не стоит лесть на рожон.
Она – Безупречный Закон Вселенной, но... всё же, такая Цаца!
И трудно поверить: прекрасна, когда откидывает капюшон.
—
Как будто очень скучала и вдруг заглянула меня проведать.
И даже не прекращала, как до рожденья, Душу мою любить.
"Зачем приходила", – спрашиваю. Дыбом волосы от ответа:
"Косу у дверей оставить. Без умысла. Просто устала носить".

































Колыбельная про Вора

Ах, как нежно плачут, – слёзы из очей, –
Маленькая скрипка и виолончель.

Разрывают сердце в жалобе-мольбе,
Сочиняют песню о твоей судьбе.

Крепко спи, тревога, крепко спи, печаль,
Где-то есть на свете солнечный Грааль.

Но его похитил и меж синих гор
Стережёт коварный всемогущий вор.

Славное бессмертье по глоточку пьёт,
Скрюченной рукою ниточку прядёт.

В маленькой пещере колдовской иглой
Пришивает Души он одну к другой.

С тайною усмешкой ночи напролёт
Песенку о счастье сам себе поёт.
   
Вместе с ним вздыхают в тишине ночей
Маленькая скрипка и виолончель.

Спи, ребёнок милый, ночь так хороша,
Где-то есть на свете для тебя Душа.




















Фонарь

Сезонный передел владений сентября.
Аллея в парке, ночь, неведомые знаки...
И суета теней в качающемся фраке
Забытого судьбой слепого фонаря.

Он славный метроном в отлаженном "тик-так".
Скрипит его сустав ужо какие сутки?
Он болен, тощ и стар, навряд ли при рассудке,
Заносчив и упрям, но без него – никак.

Пока своей слепой качает головой,
Его тоскливый свет среди густого мрака
Летит через дыру поношенного фрака
И падает в сентябрь оранжевой листвой.


























***

Такой красивый лист! – Когда он стал кровавым? –
На мокрой мостовой, почти у каблука.
Опущенный с небес знамением лукавым,
Он знает, что его не примут облака.

Он знает, что теперь не будет так, как прежде,
Всему свой смысл и срок, и доля, и строка,
Что ж тянется к нему с утраченной надеждой
Неловкая моя, озябшая рука?

Пробитый, будто стяг, надёжно приторочен
К привычному пути, как бережный укор,
Последним костерком он вдруг
напомнить хочет,
Что лютая зима – ещё не приговор,

Что будет сладкий чай с лимоном и вареньем,
И украинский борщ, и свежий тёплый хлеб,
Засушенный листок меж двух стихотворений,
И сквозь него лучи от лампы на столе.

*
Ай-яй!!! Конец??? Ну, нет!!! А где перечисленье???
Про капельку вина??? Про солнечный наряд???
Где нежное люблю??? А страстное прощенье???
И что-то там ещё, про что не говорят!!!...
















***

Голос – в регистре "Женской Души",
Имидж любовника, сильные руки...
Август игриво, под сладкие звуки,
Несколько лет обесценил в гроши.

Сам же на том потерялся пути.
Как ни бывало! – Неистов и сложен.
Сердце на место вернуть не поможет,
Да и едва ли сумеет найти.

Ночь почерневшая, словно вдова,
Капает в рюмку настой Авиценны,
Брошенных мятых листов мизансцена
Не помогает припомнить слова.

Ветер, плетя разноцветную шаль,
Вывел осеннюю тень на дорогу:
– Ах, дорогая, пошли-ка всё... к Богу!
Жалко ли времени? – Если б... Не жаль.























Взрослая любовь

От нее – ни слуху, ни духу.
От него – ни пуха, ни перьев...
Дед, влюбившись в одну старуху,
«Приковал» себя к батарее.

У нее в квартире – цветочек.
У него – жена-молодуха.
Вот оказия, между прочим,
Взять и вдруг полюбить старуху!

Он стесняется, что осудят,
Он не может себе ответить:
Отчего же ее так любит,
Что совсем не боится смерти?

Даже выглядит неприлично
Эта сказочная проблема,
Но в «дворец» превратилась нынче
Отопительная система.

– Ай, да были бы все здоровы! –
Под окном распевает птичка! –
И дались эти вам оковы,
К ним совсем не нужна отмычка!






















Но прошел целый год тревожный,
И рукой подать до погоста...
На Любовь эту – Воля Божья,
Это значит, что все не просто.

Ох, уж эти взрослые люди! –
Ох, уж эти нежные дети!
И у них
Ничего
Не будет
Ни на том
Ни на этом Свете?!

От него – ни слуху, ни духу,
От нее – ни пуха, ни перьев.
Тихо-тихо сидит старуха,
«Приковав» себя к батарее…



























После болезни

Влажные акварели –
Неба сырой пастели,
Кротко на это смотреть –
Радостней, чем умереть.

Колыбельною тишиною,
С рваным крылышком за спиною
Тихо себе бреду...
Найду...
– How do you do?*

———
*Как твои дела? (англ.)






























Жар

Кто там в небе крадется горой грозовой,
Расстегнув духотой пару пуговок блузки,
Прикасаясь к груди аномальной жарой,
Опаляя язык поцелуем французским?

На скамью раскаленную твердой рукой
Садит всех, проходящих сквозь узенький дворик,
Искушенный бесстыжий мучительный Зной –
Обжигающий жадный и наглый любовник!

Ненасытный вампир, обезумевший сноб,
Нацепив амплуа всемогущего мачо,
Вдруг беспомощной капелькой трогает лоб
И грозою навзрыд неожиданно плачет.

И не в силах свои же упрятать лучи
Между пляшущих туч на больном небосводе,
Сокрушительный – плещет, взывает, кричит,
Но ни сердца, ни места себе не находит.
























Дом у осени

 (Строительная визуализация проекта)

У осени есть наш дом, где навсегда поселилась любовь,
Где в черной мгле зажигает свечу свеча,
Где обнимают друг друга нежностью губ и шарфов,
Где
  именно
      я
        тебе
           наливаю
                чай.

Дом, где не боятся старости. Пусть плывут ее облака.
Чайник – на кухне, покой – на твоем плече.
И хорошо оттого, что мы рядом. Рядом – наверняка.
Чай горяч и нам не нужно погорячей.

Где не ищут у времени года ответа на главный вопрос,
Ступая ногой на скошенную стерню,
Где не нужен киношный мачо, а нужен твой «греческий» нос,
Который я просто так целовать люблю.
























Куда, негодуя и сетуя, самозабвенно бегут
Все на свете обиды свои рассказать,
Где осень в ответ поет и грозит придуманному врагу,
Где, как в первый раз, я влюбляюсь в тебя опять.

У осени есть наш дом, где навсегда поселилась любовь,
Где в черной мгле зажигает свечу свеча,
Где обнимают друг друга нежностью губ и шарфов,
Где
  именно
      я
        тебе
           наливаю
                чай.































В мангровых зарослях

Все так просто:
В мангровых зарослях* – звон топора.
Количеству взмахов не следует удивляться:
У дерева, в третьей стадии роста,
При десяти ударах лопается кора,
Чтобы срубить его, их нужно сделать пятнадцать.

Лезвие по груди –
Напасть,
Но зачем беречь
Тех, кто не должен был пригодиться?

Сруби.
Если сумеешь сам не упасть.
Выстругай славный игрушечный меч,
Чтобы за жизнь со злом понарошку биться.

Иль смастери лодчонку –
Ненужный подарок ручью,
Ныряющему в переплетенные корни растений.
Если с судьбою никчемной
Рискнешь поиграть в ничью,
Сделай парус из собственной тени,

























Вызывающей неосознанный страх…
Мангра еще не мертва, –
С каждым ударом все глубже погружается в медитацию.
Остановлен четырнадцатый замах.
Чтобы срубить ее, их нужно сделать пятнадцать.

_______
*Мангры – вечнозеленые лиственные деревья,
 образующие леса, растущие над водой






























Стихотворный век

Ничего слова не значат –
Весточки в них нет.
Вот зачем опять я плачу
И пишу сонет?

Опадают прямо в Лету,
Прячась от тоски,
Стихотворные памфлеты –
Белые листки.

Эти песенки и сказки
Все равно скучны.
Сочинил бы ты подсказку
Для моей страны.

Ведь живет она, не зная
Правил и границ,
В ней вовсю в любовь играет
Выдуманный Принц.

Посреди чудес и будней,
Средь чужих вельмож,
Этот Принц меня целует –
На тебя похож!


















От порога до порога
Там не путь, а знак,
Сердце к сердцу – не дорога,
А всего лишь шаг.

Говори со мной стихами,
Милый человек.
Усмехается над нами
Стихотворный век.




































Вы

Вы весь – метель начала декабря,   
Когда сжимает день в своей ладони
Босая ночь, надев на небосклоне
Халат из тьмы с вкрапленьем янтаря.

Вы – чудеса на поседевшем льду:
В глухую полынью стремитесь зябко,
Шагаете отважною Оляпкой*
Меж прорубей по каменному дну.

Вы – правдолюбец, сам себе кузнец
Какого-то особенного счастья.
О, Боже мой, зачем я чьей-то властью
Ваш непременный Пламенный Близнец*?

Ведь это с Вами... я... на рваном льду
Сменяю краткий день янтарной ночью,
И это... я... кричу немою строчкой
И вслед иду по каменному дну.

___________

* Оляпка – маленькая птичка – водяной воробей, может погулять на дне в 40-градусный мороз. Часто ныряет в одну полынью, а выныривает из другой, находящейся по соседству.

*Близнецовые Пламена – две Души, которые когда-то были одним и тем же энергетическим сознанием, их энергия может проявляться как вспышки Света, напоминающие пламя.
















Возлюбленный графоман

Как ты находишь мои вирши?
Или не находишь?
Бежит река, плывут облака,
небо колышется над землёй –
всё как обычно, ничего нового.
Но в мире живу я,
и в нем живёшь ты,
и небо поёт звуками вселенских сонетов,
произнесёнными когда-то.
И любовь пребывает на земле,
и звучит,
как надоевшая строчка,
которая вечно свежа.
И мы ничего не можем поделать с этим.
Но ты всё равно просишь о неповторимости моих
стихов.
А я – твой бесконечный штамп.
Игла в сердце.





























Кто виноват, что мир повторяется?
Кто виноват, что в нём есть мы?
Кто виноват, что любовь вечна
и рожает одних и тех же детей?
Не может быть по-другому.
Признания в любви не подсудны земным за-
конам,
не подчиняются правилам.
Сонмы слов множества поколений,
произнесённые тысячами уст – уникальны.
Трогательны.
Пронзительны.
Пусть слова «я люблю тебя» одни и те же.
Пусть я похожа на других.
Пусть я – графоман всех времён и народов:
– Люблю тебя.






















Проекция

Не хочу быть периодом вечности или светом Плеяд,
Ждать и бежать, читать стихи на чужом берегу.
Я мечтаю скрестить с Вами ноги, – так в Японии говорят,
Но опять бегу от любви. Зачем я опять бегу?

Мне бы заново разворошить гнездо непослушных муз,
Друг пред другом их выстроить в когнитивное визави,
Исцелить свою память, открыть подмышкой космический шлюз
Для одной лишь слезы Богородицы о грустной любви.

Пусть я заново выучу свой любимый русский язык,
Изменю мировой порядок и в нем расписание гроз,
Чтобы снова обнять губами на шее Вашей чуткий кадык
И куда-то рядом пристроить всплакнувший нос.




























У дома полыхает клён

У дома полыхает клён.
Стихов полны его страницы.
Златою вязью заряница
Ему писала день за днём.

Но он, неверный, те листы
Доверит разбросать разлуке –
На ветер – рифмы, в небо – руки
И писем  шлейф – на полверсты.

И будет в том не виноват.
Виной октябрь – мот, повеса,
И незаконченная пьеса,
Где осень – предпоследний акт.






























Ожившая строчка

Ожившая строчка одета в сорочку
Из кружев небесных и алых цветочков.
Она – после баньки, в кудряшках и флёре, –
Отмытое горе, счастливое горе.
Кружится, катится, поёт из сердечка
Её лепесточек-колечко-словечко.
Ожившая строчка кладёт сахарочек
В полынно-крапивный чаёк-кипяточек,
Мешает отвар золочёною ложкой
И с кружкой танцует на лунной дорожке.
Но вдруг на таинственной этой тропинке
В тончайший платочек роняет слезинку,
Снимает с ключиц удивительный ключик, –
На самый душевно-особенный случай, –
И в тайном ларце открывает замочки,
Где прячется следом идущая строчка.

И снова сорочка, и снова цветочки,
Кружавчики, кружка, полынь в кипяточке,
И ключик, и ларчик, и лучик-дорожка,
И горькое счастье на кончике ложки.
























Август

Люблю его до восхищённых слёз,
До всхлипываний ветра в колыбельной,
Бессонницы в траве, а не в постели,
До сумасшедших падающих звёзд.

Люблю его до тёмных облаков,
До самой корки спелого арбуза,
До ссадин на коленках карапуза,
Бегущего на тихий мамин зов.

До стрёкота невидимых цикад,
Гуляющих медовых ароматов,
До пылких чувств с отметками стигматов,
До слов, поступков, жестов невпопад.

До горечи под чёрное вино
Люблю, до опрокинутого мира
С ног на голову фокусом факира
Прозрачный август и дары его.























Медведь

Ты хочешь медведя в свой сказочный дом?
Случилось влюбиться?
Готова за ним в бурелом напролом,
Мечтаешь ужиться?

Ты прежде не знала привычек его,
Ну, может, немножко!
И станешь однажды? – всего-ничего! –
Добычей, кормежкой!

Ты хочешь медведя, лихой эскулап,
Согласная делать
Массажи его сокрушительных лап
И мощного тела?

Ты хочешь медведя? А если потом –
Родная берлога?
Медведица бродит под вашим окном,
Почти у порога!

Ты хочешь медведя и нежность свою
Кладешь в эти когти,
Не веришь, что спрятано сердце в броню,
Пропитано дегтем?




















Ты хочешь медведя? Зачем? Почему?
Наивна в наитьи!
Себя, беззащитную, вяжешь к нему
Серебряной нитью.

Была королева, а стала – раба!
Да в том ли удача?
Ты ЛЮБИШЬ медведя, и это – судьба...
А как же иначе?


































Пухопад

Какая странность – тополиный снег:
Сугроб, летящий в нос, пуховые метели,
Ринит сезонный и особый свет
Блуждающей зимы в пространственном тоннеле.

У лета – недвусмысленен язык
Кузнечиков, листвы, дождей, морских прибоев,
Но пухопад так смел и многолик,
Что без условностей целуется с зимою.







































***

Череп с залысинкой, взгляд в забытьё –
Старой афиши буклет...
Вена твоя входит в сердце моё
Даже сквозь бронежилет.

Там ей пути окончания нет,
Вслед за куплетом – припев!
Прошлого луч – ослепительный свет
В общий сплетается нерв.

Пусть ты – не молод, я – не молода,
Но и в провалах разлук
Нам не разнять ни за что, никогда
Сросшихся намертво рук.




























Такая история

Ты замуж вышла без кольца.
Не насовсем. Не до конца.
Махнув рукою. Невзначай.
Случайно. Не навечно.
Легко касался он плеча
И пил на кухне горький чай,
Счастливый первый встречный.

Ах, был бы он навек теперь
Рецептом от любых потерь,
Но истончался впопыхах
Видением нездешним.
И сам с собою не в ладах,
Не отражался в зеркалах
Средь темноты кромешной.

Он обнимал, жалел, лечил.
Из мертвой пепельной свечи,
Как первобытный человек,
Извлечь пытался пламя,
Но подходил к концу ночлег,
И превращались тени век
В след тени под глазами.


















Апрельское

Как пахнет мокрая кора у клёна узкоплечего!
Апрельная весна... И мелкий дождь – всего лишь поздний снег,
Растаявший в двух метрах над макушкой человечества,
С живой сноровкою внедряющийся в будущий побег.

Былых сугробов островки, – (их победят подснежники!) –
Пытаются зимы последние приметы сторожить.
Заходит Ангел ночью к нам сквозь окна запотевшие,
Чтоб у икон вздремнуть и хоть немного крылья подсушить.





































Кокон Бабочки

На веточке акации висела
И в дырочку, сквозь куколки хитон,
На грозный мир, незрячая, глядела,
И на нее смотрел, притихший, он.

Ещё не родилась, ещё не пава,
Шаг до рожденья, поза муравья,
Пока так сложны, как и величавы
Доспехи смерти и небытия.





























Стеклянная вода

Стеклянная вода,
Пластмассовый шнурочек,
И жизнь наоборот,
И некого искать,
Капельная беда
С морозцем зимней ночи,
Как полоумный кот,
Что хочет поиграть.

Шнурок не завязать,
Водою не напиться,
Сосновою иглой
Не перешить грехов,
И слез не удержать
Небесной роговице
Над белою золой
Упавших облаков.




























Отлив

То ль в смущеньи, то ль в бреду,
Неразборчиво для слуха,
Под отлив на берегу
Говорила Богу в ухо,
Что никто не виноват,
Что, наверно, всех простила.
На восход и на закат
Говорила, говорила!
Чье-то имя, - не укор, -
С неожиданною силой,
Подымая к небу взор,
Лишь Ему произносила!
И грозила, как врагу!
И ссылалась на проруху
Под отлив на берегу
Сумасшедшая старуха.






























***

Настежь дверь. Смертью я не заразна.
Но стоять у дверей не проси.
Из привычек моих несуразных
Сохранилось лишь слово «прости».

Если чем и была виновата
В той любви, как в неравном бою,
Заплатила судьбе троекратно
За родную улыбку твою.

Жду тебя, ни о чём не жалея,
На своем жизнестойком пути,
И в открытые двери, бледнея,
Смерть не может, не смеет войти.































Застежка

Да что же вы печалитесь,
Святые Рукодельницы:
На «пальтеце» оборванном
Застежка ветром сорвана?

Напрасно вы, поспешные,
Чинить судьбу пытаетесь,
Давно не соответствует
Та пуговка – той петельке.

Изводит холод пытками,
Наперстки стынут к пальчикам.
Зачем вы время тратите,
Золотошвейки милые?

Играючи-жалеючи,
С любовью голубиною
Поймать хотите пуговку,
Что по дорожке катится,

Что крутится, и вертится,
И вдаль бежит, капризная, –
Лукавая проказница,
Счастливая свободою.

Не ушивайте петельку,
Любимые Угодницы,
Не догоняйте пуговку,
Она сама воротится.












Белая Цапля

Светлою тенью во взвеси непрочной
Радуги в воздух взлетающих капель,
Бродит по отмели, ноги промочены,
Нежная странная белая Цапля.

Легкие нити пушистого ряда
Перьев на узенькой царской головке
Слабо трепещут над девственным взглядом,
Тонким изгибом спускаясь на бровки.

Будто ожившие водные струи –
Крылья – ломает углом отраженья
Всплеск  – осторожный глоток поцелуя
С водной поверхностью – рябью круженья.

Летнее утро венчает корона
Самого лучшего в мире обмана:
Белая Цапля – на зеркале трона
Тихого озера в дымке тумана, –

Очаровательный жертвенный Агнец,
Символ земной иллюзорной свободы
Силой инстинкта затянута в танец
Омута, магии, тайны природы.
























Столичный холод

Несется из Москвы похолодание,
А нет бы, оттепель любезную послать?
Опять снежинки будем ртом ловить и вспоминать
Незабываемое первое свидание.






























Влюбленная осень

Тянется вихрями листьев замерзших,
Ветками голыми, тонкими; позже
Утро озябшее будит и просит,
Просит о чуде капризная осень.

Всем, чем была, тем уже не богата.
То, что когда-то раскрасила ярко,
Лишь паутинкой венчает и просит,
Просит о «завтра» вчерашняя осень.

Что ты наделала, где потеряла
Смех свой веселый и лунное гало?
Жжет мои горькие губы и просит,
Просит о счастье влюбленная осень.

__________

*Гало -  природный, оптический феномен, светящееся кольцо вокруг источника света: Солнца или Луны.


























Колыбельная Мужчины

Качаю тебя с неусыпной заботой,
Разлуку отныне долой.
О, что же ты плачешь, любимая, что ты?
Я рядом, я рядом с тобой!

Летают по воздуху нотки и строчки, –
Запишем их после, потом.
Спи, милая, – то с Амазонкою-Ночкой
Играет Пегас за окном.

Усни, моя девочка, больше не бойся,
Поет о любви тишина,
Сегодня невеста – красавица Осень,
Средь Бабьего Лета нежна.

Целует украдкою пряди цветные
Ей ласковый Ветер-жених,
И грезит о счастье, – влюблен, как впервые,
Взволнован и радостно тих.

Сошлись все на свете и звезды, и точки,
Зажегся фитиль на свече,
И дремлет, так сладко, – ладошка под щечкой, –
Весь мир у меня на плече.