honeycombs

опоздала на встречу
в три ночи во сне
под медовые свечи
в восковой белизне.

не приду, потому что
развалился будильник,
выпал так безнадёжно
открутившийся винтик.

рассказала пчёлам
про твои зелёные тихо,
но давлю кипятком по стёклам
и ищу через трещинки выход.

да, ты же всё видела
через щели изнеженных сот.
неужели тебя так обидело,
что по ним течёт пенкою мёд?

страшная одержимость
разговорами с пчёлами,
лунатизм = анархичность,
воспалённость иголками.

да? нет, ты никогда не узнаешь,
никогда не поймёшь,
да, мне стыдно, знаешь.
давай, может, ты во мне это убьёшь.

давай, вырежи во мне клеточки.
ножа не надо, ты меня слышишь?
неси глаза свои и тряпочки.
этого хватит. ты запишешь?

никогда не впивалось жало
с ядом горячности и безнадёжности.
видимо, им было жалко
впрыскивать в лунатика тревожности.

может, они к тебе летали,
и ты всё знаешь давно.
расскажи им, чего Я не знаю,
может, и мне донесут заодно.

снова ставлю на три ночи,
и я снова опоздала
на таившиеся встречи
из моих снов (ты бы знала).

горячий мёд разъел мне руки,
приклеил к высохшей траве.
земля услышит сердца стуки,
укутав плечи в синеве.

и на моём медовом пледе
прилипнут одна за другой
все наши пчёлы на рассвете,
когда я не вернусь домой.

одна стена, и сотни децибелов
конвертом завернулись в вальс.
я врассыпную разлечусь медовым мелом
с полночным ветром, уносящим нас.

и вряд ли кто-то сможет склеить
крошки, винтик от будильника,
в стекле и сотах трещины заделать.
никто, никто, никто, кроме тебя.