Штурмовик

Его тело лежит ничком.
Коченея в нелепой позе,
он в мучениях грезит о том,
как его с поля боя вывозят.

Как ракетница, вдруг, например,
осветит его скорбные мощи;
мотолыга или БТР
или, может быть, транспорт попроще
устремится к его блиндажу,
маневрируя между воронок.

А на нём проползал майский жук –
между патчей в крови и шевронов.
Один патч – как прицельный круг,
под другим кровь бежит самотечно.
Надписи: «PMC Wagner group»
и «Быть воином значит жить вечно».

Майский жук живёт мизерный срок
размножения, в сущности, ради,
но боец с позывным «Курок»
с ним бы сроком махнулся не глядя.

Жук ползёт меж осколочных ран
и кусков маскировочной сети.
Некролог, может быть, будет дан
в краткой форме в районной газете
и в соцсетях на малой земле.

И пусть будет в нём всякая липа,
но зато посвятят барельеф
в посёлке городского типа,
где он ползал и после пошёл
и закончил локальную школу:

два «отлично», одно «хорошо»,
много троек, разбавленных колом –:
он поставлен был карандашом,
безобидная шутка от классной
за его постоянные шоу
иногда весьма травмоопасные.

А теперь он затих и поник –
в этом диком, пропаханном поле
всеми брошенный штурмовик
предоставлен агонии боли.

Осыпается внутренний фронт.
Миллионами гибнут нейроны,
прикрывая собою отход
мысли в области непоражённые.
И сквозь мыслей бегущий поток
проявлялись в мерцании виды:

первый класс, поцелуй и цветок –
подарок из чистой любви Той,
кто однажды в приёмный покой
вошла к нему, злой и курносой,
и своей самой тёплой рукой
сняла все потайные вопросы;

как на стрелке за школьным двором
он бил первым и был виноватым
и «весёлые старты» потом,
где за двадцать секунд автомат
умудрился собрать, разобрав
перед этим всего за двенадцать;
как он членом «Юнармии» стал
в числе первых – в 2016-ом;

как в училище он поступил;
как в полиции сняли с учёта;
как отец развязал и запил,
потеряв берега и работу;

как в вагонном депо вкалывал
и терпел от начальников скотство,
но однажды на доску попал
в «передовики производства»;

как нашёл социальное дно,
став клиентом локального бара;
выносил за отцом судно
как услышал её «Мы не пара.»;

как отца хоронил без слёз,
после выл и не знал себе места;
как от друга услышал впроброс
про вакансии в некий “оркестр”…

(Заявление боссу на стол.
Ускоренная вербовка.
Ил-76. Ростов.
Лагеря. Рейды. Артподготовка.)

Как впервые вкрутил запал,
как здоровался с ним Пригожин,
как по глупости посчитал,
будто форма – вторая кожа.

Как рутиной вдруг стала война,
её пульс, беспокойный и нервный,
как впервые в горящих телах
он увидел лишь сноп манекенов.

Как он сам “обнулял” ЗК
за отход без приказа с позиций;
как на воздух взлетел склад БК,
куда он опоздал возвратиться.

Про знакомого самоубийцу,
который, пуская дым,
прежде чем вдруг застрелиться,
сказал – «Ад здесь, и мы горим».

Дальше – кровь, мешанина и мгла,
сожаления шёпотом ночью.
Вот его БМ “трассу дала”
по машине, прижатой к обочине…

Вот сидел, закусив губу,
в блиндаже перед новым накатом,
чей-то вздох – «больше не могу.»,
чей-то вскрик – «не стреляй, брат!»…

Вот зачем-то полез на рожон –
не успел даже толком подняться,
и теперь наступает сон
и теперь наступает сон
и теперь наступает
…

Мысли, гаснут, едва ли ползут –
между ними прорезалось слово
и в мучительном спазме губ
вдруг прорвались остатки живого –

«Мама!».