Ищу всю жизнь правдивые слова

                БисмиллахIир-рахьманир-рахьим
                О те, которые уверовали! Бойтесь Аллаха
                и говорите слово прямое.
                Коран. Сура 33.Сонмы.

 



                Леча Ясаев

Ясаев Леча Умарович. Родился 30.09.1953 г. в Казахской ССР.
Автор сборников «В раковине сердца», «Ищу всю жизнь правдивые слова».
Соавтор коллективных сборников: «Утреннее эхо», «Лирика-90», «Огнем опаленные строки», «Бирлескенаьелде».
Публикации – в журналах:«Москва», «Российский колокол», «Лира Кавказа», «Нана», «Вайнах»; альманахе «Голос Кавказа», литературных журналах республик Северного Кавказа и Калмыкии; в «Литературной газете», газетах «Черкес хэку», «Вестник Карачаево-Черкесии» и др. Стихи переведены на английский, аварский, калмыцкий, ногайский, черкесский языки.
Член СП РФ. Член Союза журналистов РФ. Член Международного Пен-клуба.
Действительный член Академии наук, культуры, образования и бизнеса Кавказа.
Награды: Орден «Золотой Орел» им. М. Мамакаева, медаль им. А.П. Чехова.









               ИЩУ ВСЮ ЖИЗНЬ
       ПРАВДИВЫЕ СЛОВА…





              Бакьдолчу дешнех со даима хьегна…







 * * *
На небесной лазури холста
Написать нам слова не дано.
Для молитвы ОН дал нам уста…
Приоткрыл чуть – в бессмертье – окно…

Не проникнуть нам в тайны небес,
Где приют этих звездных огней…
Из чего сотворил ОН замес,
Если мерило жизни – из дней?..

Что-то ведает, может, душа…
Мы всю жизнь только тянемся к ней...
Не умеем мы жить не спеша –
Все седлаем и гоним коней…

На небесной лазури листа
Мне бы фразу одну написать,
Что хранят, как молитву, уста:
«…Снизошли на Чечню благодать…»









 ДУША – ПЕРЕЛЕТНАЯ ПТИЦА…


       Самым близким и родным

Мне снится счастье – рядом все родные…
За что, не знаю эта благодать…
И колыбельных песен позывные
С годами лучше стал я понимать.

Святой любви одно прикосновенье
Я больше всех лелеял и хранил.
Но дышит болью в сердце отраженье
И тех, кого случайно пережил…

 Я, став отцом – отца другим увидел
И мать в душе вознес я до небес.
По сути двое – вся моя обитель…
И в целом мире нет других чудес.

Смогу - ли я, вернуть вам долг родные?
На вас похожим я, хотел бы стать…
И колыбельных песен позывные
С годами сердцем стал я понимать.

Смотрю в глаза до боли мне родные
Мне ближе вас людей на свете нет.
Что с вами годы сделали шальные
И кто зажег в глазах печальный свет.

         


***
Памяти брата моего Жамалейлы

Красиво смеется братишка,
И боль озаряет во сне.
Так искорки жалкая вспышка
Гнетет нас во мраке вдвойне.

Продлится недолго застолье.
Дрожит еще пламя души.
И счастье, и жизни раздолье…
Помилуй, Аллах, не туши.

Мы вынесли много из детства,
Что взрослым хватило б с лихвой.
И с кровью мы взяли наследство –
Нигде не стелиться травой.

По-детски смеется братишка…
Застыло надгробье над ним.
Улыбка, как Божья вспышка
Во сне, где увиделся с ним.
   


                ТЕЗЕТ*

         Памяти брата

Пусть младший откроет ворота.
Беду не впервой нам встречать.
Похоже, к дождю непогода…
... А может, тем лучше. Как знать.

Я знаю, не будет исхода.
Мне б только забыться чуть-чуть.
Сегодня плохая погода
До боли сдавила мне грудь…

Легки, словно сны, утешенья.
И руки... Слова чередой:
«Дарует Всевышний прощенье…
Пусть каждый смирится с судьбой.

Пусть помнят живые, что смертны.
У каждого, видно, свой час.
Пусть наши дела незаметны.
Аллах да помилует нас.

Свершилось, что должно свершиться…
И нам от судьбы не уйти.
Душа – перелетная птица.
Ей тесно, наверно, в груди.

Наш двор опустел до захода.
И в этом вся, правда и суть.
Сегодня плохая погода.
Заполнила горечью грудь…

                (*Тезет – похороны  чеч.яз.)


         МАТЕРИ

  Глазами матери окно…
Меня печально вновь встречает…
Все в суете пустой прошло…
На судне жизни всех качает.

Мне долго помню, не везло,
А боль на шаг не отпускает.
Я, не был тут уже давно,
Здесь сердце быстро что - то тает.

Глазами матери окно,
Всю душу вывернуть желает.
Вернуть былое не дано,
Но жаль окно о том не знает…


Не устану молиться,  до конца с этим жить,
Мне ночами вновь снится, мать со мной говорит…
Все дороги земные – скорбный путь бытия…
Быть надгробьем судили мне до Судного Дня.

На краю, здесь, у бездны, стынет жизненный путь…
Жизнь могилы темна,  не изведана суть…
Здесь, без лучика света, мир во мраке замрет
И не кто, мою Нану мне назад не вернет.

Не устану молиться, до конца с этим жить…
Почему снова рвется моей памяти нить?
Вера в милость Аллаха мне надежду дает
Стих Святого Корана плавит горечи гнет.

             Нане

Я целый год дышу без Наны,*(*Нана – Мать чеч.яз.)
Протяжный выдох, долгий вдох.
Не всем отроешь свои раны,
Вокруг, твердят, что я оглох.

Я ненавижу с детства слякоть.
И жалок привкус горьких слез.
Святой и чистой будет память,
Далек мой мир теперь от грез.

Нет, никогда не повторится,
Ни тот восход, ни тот закат.
Как смог весь мир в глазах вместиться?
С избытком прошлым я богат.

Я целый год дышу без Наны,
Вокруг твердят: «Он слеп и глух».
Не всем отроешь свои раны,
Чужая боль не ранит слух.




***
Брату Султану

Ищу всю жизнь правдивые слова.
Неправда слов рождает отторженье.
Какие есть у памяти права?
Хранить в душе былого отраженье?

Я знаю – истина есть Бог
И каждый час мой на земле прописан…
И если что-то в жизни я не смог,
На четках жизни промах мой нанизан.

Кому, скажи, пришлось у нас попасть
В своем Отечестве в пророки?
В стране, где могут труд твой обокрасть,
Открыты только нищие дороги…


***
Я в этот мир вступил неосторожно,
Как будто кто-то звал меня сюда.
Здесь до меня все было так несложно.
Но я пришел. И в этом вся беда.


***
Нет, не хватает глаз моих порой,
Глазеть на мир чужими не хочу.
Стою я, ослепленный суетой...
Но только не от страха я молчу.


***
Часам и дням прошедшим ставлю чурты* (*чурт – надгробный камень чеч. яз.)
Часам и дням – сгоревшим без следа…
Найдут в веках бессмертие минуты,
Которые,  провел с тобою я.






***
РАИСЕ  АХМАТОВОЙ

Тетрадь. Перо. Чернила.
Как хлеб. Как надежда. Как грусть.
Я знаю, Вам горя хватило,
Чтоб выучить жизнь наизусть.

Всю любовь Вы Чечне подарили,
Свои мысли и песни горам.
Мир открытой душой покорили,
Звездный свет, придавая словам.

Задохнулся бы мир, если б муза
Не поила дыханьем сердца.
Что весомее может быть груза,
Что ложится на плечи певца?



***
Вас уличили в прошлом откровенье,
Но – как, ни дуй – звезду не погасить.
Забылись люди, видно, на мгновенье,
Стремясь порвать невидимую нить.

Но песнь души, как тихая соната,
Звучит, не умолкая, в тишине.
За горький труд – печальная награда…
Останься, Муза, чистой в суете.



***
С тихим светом сплетаются тени.
Легким эхом наполнилась даль.
Тихо звезды крадутся под сени,
Завернувшись в чеченскую шаль.

Только в песне слова, как созвездья,
Неподкупно горят над Чечней.
Не тускнеют они и в ненастье,
Потому что пропахли землей.

Потому что еще с колыбели
Их баюкали горы любя,
Заслоняя от стужи метельной.
С ними в детстве играли шутя.


***
Ее улыбка жжет впервые сердце...
За черной рамкой – свет ушедших дней,
Закрой, Чечня, за смолкшей Музой дверцу…
Но этим жизнь не сделаешь светлей.

Наверно, песни все же виноваты,
Когда певцу вменяют жизнь в вину.
И смерть тогда – не смерть и не награда:
Уходит жизнь, уставшая, ко сну.

...За черной рамкой – детская улыбка.
И жжет она сильнее оттого,
Что в ней видна наивная попытка
Хоть этим оградиться от всего…



***
             Ж.Л.И.
         «Лула Куна»

 Она Чечней переболела,
В себя вбирая  ее боль…
Строкою каждой словно пела,
Свою в той жизни зная роль.

Трудна земных тревог дорога…
Могла и ты все обойти…
Но, чтоб найти приют у Бога,
Другого не было пути…

 За правду ты стояла смело,
Ты знала свято свою роль…
Душа Чечней перекипела…
В себя вбирая ее боль…


***
Уходят рано все, кто дорог…
Теплом, кто души наши грел.
И жизни бренной век не долог…
Не меркнет свет лишь добрых дел.

Уходят рано, почему то,
Кто нас безумно всех любил.
Как счастлив тот, кто встретит утро,
В наплыве бодрости и сил.

Минувшей жизни путь итожа,
Ты вспоминаешь, кого нет…
С годами прошлое дороже…
И горек привкус этих лет…

***
Неразумно растрачено время,
Ты беречь не умела себя.
Не решается как-то проблема,
Что нет рядом со мною тебя.

Боль Отчизны тяжелое бремя,
В своем сердце несла ты скорбя
Эта вечная горькая тема…
Не давала покоя и дня…

В одиночество я замурован,
Кто ушел, здесь закончив дела?
Ничего не изменишь ты словом.
В мире горечи полного зла…

 Неприкаянна чистая совесть,
Что в земле обрела свой приют.
Твоей жизни печальную повесть
Ни враги, ни ветра, не сотрут!

Никому не прочесть твоей книги…
Этим ведает только  ОДИН…
Бесконечные козни – интриги…
Я не знаю, простила ли им?


***
Я растратил себя понемногу
И нигде не оставил следа.
Кто нашел в этом мире дорогу.
Кому жизнь улыбалась всегда.

Лепестки моих чувств пожелтели.
Я давно позабыл те слова…
Поезда, самолеты, отели...
Все смешалось, как в куче дрова…

Потерпи, мое сердце, немного.
Видит Бог, мы не к этому шли.
Оказалась безликой дорога….
Мы себя здесь, мой друг, не нашли…

Нет причин никаких для отчаянья.
Все, по сути, одна круговерть…
Просто нет ни надежд, ни желанья
В этом мире хоть что-то иметь…

***
Давно я так не тосковал
По тихой жизни человечьей.

Под гнетом власти я страдал...
Душа полна еще увечий.

Я втянут, был в водоворот.
Душа от ран кровоточила.

Когда дрожал небесный свод,
В крови купалась злая сила.

Я жил молитвой и тобой,
И дочерьми, что были с нами.

Увы, не власти было нашей
От этих бед их мир спасти.

И жизнь казалась смертной чашей.
И я не знал, куда идти.

Мир жил, дышал и веял смертью.
И был в безумии он глух.

И – как на срубе тонкой ветви –
Мы превратились все вдруг в слух.

Тогда взошла твоя молитва,
Вбирая скорбь всех матерей.

Прошла по сердцу, словно бритва,
Мольба за жизнь двух дочерей.

И пелена с души вдруг спала.
И я увидел снова свет.

Вставало солнце жизни ало.
На смену ночи шел рассвет.



***
Ищу предлог, чтоб вновь тебя увидеть.
В твои глаза чтоб снова заглянуть…
И звезды в небе в горечи застынут,
Когда любви моей осилят путь.

В миру земном не жажду утешенья.
Заря любви горит не для меня.
Ты даришь боль душе и озаренье –
И этим жив и счастлив снова я.

Твоих ресниц щемящая прохлада
Хранит мою забытую мечту.
Огонь любви – жестокая расплата.
Я сам судьбу в глазах твоих прочту…

Утихнет боль – уйдет моя тревога,
Напьются влагой снова берега.
Из строк любви придет к тебе прохлада,
Где жизнь в любви застыла навсегда.


***
Этот вечер золотом заката
До краев наполнен, как кувшин…
Знаю я, что ты не виновата…
Что в тебя влюблен не я один.

Расплескалось небо синевою…
И в глазах твоих – рассвета синь…
Не дружу я что-то с головою…
Ведь влюблен в тебя не я один.

Стынет в сердце сладкая услада…
Звездный мир рассеется, как дым…
Я надеюсь, ты не виновата,
Что в тебя влюблен не я один.

Жизнь – ключи от Рая и от Ада…
Каждый миг и взгляд – неповторим.
Как мне жаль, что ты не виновата,
Что в тебя влюблен не я один…

Тает осень в сумерках заката…
Солнца диск – багряный апельсин.
Больно мне, что ты не виновата,
Что в тебя влюблен не я один.

Тяжела ресниц твоих прохлада.
Тяжелей Башлама груз седин…
Что с того, что ты не виновата,
Что в тебя влюблен не я один?..


          

***
     Ладья времени

Чечня и нефть – синонимы для мира,
Поэтому нет мира на земле.
И нефть, как кровь, покажет суть вампира,
Как ею бредят умники в Кремле.

Во всех грехах и бедах виновата одна Чечня –
И более никто.
И, сотни раз пройдя все муки ада,
Никто не спросит: «Жгут Чечню за что?»

Во имя «неделимой» рвут мечети,
От взрывов бомб сгорают старики.
И, скорчившись, лежат вповалку дети...
Под Новый год – застывшие зрачки.

А кровь – не нефть, она невосполнима.
И в трудный час придут ли к нам друзья?
Пусть над Чечней сегодня много дыма,
Но вспять ее вернуть уже нельзя.


***
Похоже, кровь Чеченского разлива
В цене сегодня меньше, чем вода.
Хотелось жить достойно и красиво
И с тем уйти из жизни навсегда.

И все, кто были нам вчера друзьями,
Забыли напрочь наши имена.
По воле, чьей мы стали вдруг врагами?
Вот – вновь войной пошла на нас страна.

Похоже, нефть чеченского разлива
В цене сегодня больше, чем когда.
Осталось умереть теперь красиво,
Чтоб этот мир оставить навсегда.


* * *
Родина, разбитая, больная,
Для врагов слова побереги.
Станешь ты, поднимешься, родная.
И тогда вернешь свои долги.

Не всегда врагов ты отличала
От своих надежных сыновей.
Знаю, что, родимая, устала
Быть в плену у смешанных кровей.

Пусть Всевышний путь твой не осудит,
Если в чем-то есть твоя вина.
Мы не знаем, что там дальше будет.
Но подняться, знаю, ты должна.

Беженцами ходят твои дети,
Кто от смерти смог тогда уйти…
Сколько их разбросано на свете…
Полегло их, сколько на пути…

Мы придем под свод твоей мечети.
Недалек святой для многих час.
Возвратятся скоро твои дети,
Как бывало это много раз.

Родина разбитая, больная,
Ты для всех слова побереги.
Поднимись, взгляни на всех, родная,
По делам увидишь, где враги.


***
Уходит ненависть с годами.
С годами боль теряет вес.
И вечность – где-то рядом с нами.
Непостижим лишь путь небес.

Уходят в зрелость наши дети.
В душе застыли сгустки слов…
Мы все за прошлое в ответе –
Не сберегли их от врагов…

Все переменчиво и зыбко
В той вечной сути бытия.
Мы, стиснув зубы, терпим иго
И ждем рассвет другого дня…


***
                ШЕЙХУ МАСУРУ

Рвали струны души звуки скорби дечиг-пандура*.
Пел бесстрастный певец, славя Шейха Мансура.

Через тысячу лет не остынет след боли.
Каждый смертный рожден в этом мире для воли.

Ни ветра, ни столетья эту песнь не сотрут.
Славя Шейха Мансура, пока песни поют.

Не ценой ли той крови мы себя обрели,
Чтоб в забвенье не кануть, растворившись в пыли?

Рвутся струны души в мире скорби дечиг-пандура.
Время – мудрый певец – славит Шейха Мансура.


                (*трех струнный. муз-ный. инст-мент. - чеч. яз.)




   ***
  БЕЙБУЛАТУ ТАЙМИЕВУ

– Гроза Кавказа Бейбулат,
Тебя убить опять грозят.

– Где весть, мой друг, ты услыхал?
– Да рыскал здесь один шакал…

Он сам не знал, что здесь искал.
Ходил и нюхал этот пес…

Мне было жаль его до слез… –
И вот нарвался на  кинжал…

Когда слегка я задремал…
– Разлад и гибель – это племя.

Страшней проказы сучье семя.
А что дают там  за меня?

В рублях дороже я коня…
– Пять тысяч, кажется, рублей…

– Венчать дешевле королей…
– Но за тебя не жаль врагам

Бросать казну к чужим ногам.
Война дороже им с тобой…

Ты утомил их всех борьбой.
Убийц  дешевле нанимать.

Редеет сильно русских рать…
Не раз давал ты им урок…

Но не пошел им, видно, впрок.
– Весь мир на ниточке висит,

Но без войны спокойней жить.
– Не знаем мы, где, чей удел

Ты б отдохнул от ратных дел…
И в горной где-нибудь глуши

Остаток дней дожил в тиши.
– Ты веришь  в то, что сам сказал?

В ножны вложил я свой кинжал.
Врагам готов я подсобить…

Зачем наемникам платить?
Я сам им голову свою

Без лишних трат преподнесу.
Она пока еще при мне…

И вроде ладим мы вполне…
Куплю ли мир ее ценой? –

Тревогой полон лишь одной…
Ее отдать за мир в Чечне

Доставит только счастье мне.
…живу с молитвой на устах…

Благослови нас всех Аллах!



***
АБРЕКУ  ЗЕЛИМХАНУ
О память! Руку протяни.
Слабеет Зелимхан.
Пусть мир услышит стон Чечни…
Она в бреду от ран…

Мы право быть сами собой
Так долго кровью покупали…
Не уходи, абрек. Постой.
Ты видишь – все устали.    


***         
Сгрудился над телом  абрека
Наемников подлых отряд…
Закончился путь Человека
Дороги все были под стать…

Он бился один до рассвета,
Пока не иссяк весь заряд.
Свинцовая песня не спета,
Есть раны страшнее чем яд…

Для жизни крови не осталось…
И сил не осталось почти…
Он падал, стрелял поднимаясь
Чтоб счеты с врагами свести…

Читал он Ясин из Корана…
В разгуле дождя и свинца
И видел лишь полог тумана…
Что плыл перед ним без конца…

… Ведь есть  обреченные  помнить…
Не дрогнет абрека рука…
Не дешево жизнь эта стоит?
Коль пули свистят у виска…

Успеть бы с молитвой Ясина…
Принять неизбежность конца…
Чечня может, вспомнит про сына…
Быть трудно мишенью свинца…

… Тридцать две раны на теле…
Четыре сквозных в голове…
А пули свистели, свистели.…
Заснул он багровой траве…

И сердце терзавшие силы,
Вбирала по каплям земля.
И тучи все небо закрыли.
Рыдала над телом Чечня…

 Сгрудился над телом  абрека
Шакалов отпетых отряд…
Закончился путь Человека –
Дороги все были под стать…



***
Мир смотрит взглядом тухлым и трусливым.
А, правда – там, где сила и где власть.
Все кажется уже неоспоримым,
И мыслям уже некуда упасть.

Но в полный рост – во имя Человека –
С молитвою поднимется один…
Не путайте все с именем абрека –
Чечню так много связывала с ним…

      
 ***      
        Хасуха Магомадов

Подует ветер, сменится погода…
Но дух свободы будет жить в сердцах!!!
И нет пути иного у народа
Он нам предписан всем на небесах.

 С родной земли чеченцев выселяли
Военный шел сорок четвертый год…
Чекисты зверской сути не скрывали –
Стал жертвой подлых хищников народ.

 Десятки лет под прессом геноцида…
Хорош закон, в гробу, что с правдой спит.
Нужна ли полумертвая Фемида?
Кого не спросишь, каждый промолчит…

 В тот год вайнахи*горы потеряли… (*самоназвание чеченцев и ингушей) 
Сельчан и русских слыша голоса…
Метели снежной волки подвывали…
От слез твоих туманились глаза…

Ты сорок лет не знал ни дня покоя…
…И жаждал вражьей крови - видит Бог…
Абрек как предки чтил  всегда святое.
Но в кровной мести видел еще - долг.

И видя зло, душа в огне пылала…
В огне Хайбаха корчилась она…
В земном Аду Чечня опять стонала
Жар плавил жертвы бесов и огня…

 Душа твоя от горя дико взвоет…
И боль вернется эхом  снова с гор…
Ведь вся беда, что жизнь ни что ни стоит,
Когда тиран – судья и прокурор.

Но крылья мести знают свои силы…
Не дремлет палец, взявшись за курок…
Чью землю топчут, чтобы не забыли
Ты дашь не раз им мужества урок…

 Подует ветер, сменится погода…
Слова молитвы тают на устах…
Всевышним нам дарована свобода…
Безветренно, безлюдно тишь в горах…



***
      Юсупу-Хаджи Темирханову

Поток людского горя нескончаем,
У скорби нет начала и конца.
В последний путь Героя  провожаем,
В возмездье  уповаем на Творца.

Кто слышит голос крови – слышит вечность!
Земных ему ненадобна наград.
Велик Аллах, создавший бесконечность!
Создавший Рай не мог забыть про АД.

 Гореть в огне сподвижникам иблиса,
И Рай им не увидеть никогда.
Узнавший суть Священного Хадиса,
Стремиться будет к истине всегда.

Со Злом сцепился ты в смертельной схватке.
В плену у Зла не только жизнь одна…
Ты вышел мстить спокойно, без оглядки,
Не думая,  чем кончится война.

Дороже жизни честь одной чеченки,
И ты для мести сердце не щадил.
Народ свинцом прибить пытались к стенке,
Никто из нас про это не забыл.

 И суть не в том, кто истинно причастен,
Тут важно, кем и как он осужден.
Порыв души в трагичный миг прекрасен,
Поступком он как светом озарен!

 Любви твоей на всех в Чечне хватило.
Ползком крадется к сердцу снова дрожь.
В улыбке чистой может твоя сила,
Она скользит по сердцу, словно нож.

Юсуп-Хаджи, светла твоя дорога,
В сердцах людских ты будешь вечно жить!
Любви и мира видел ты немного,
Чечня тебя не сможет позабыть.

На плечи боль ложится тяжким грузом,
И жжет глаза незримой слизью скорбь.
Сегодня голос Родины простужен,
И дождь, вновь отбивает нервно дробь.

Юсуп-Хаджи, взгляни на мир с порога.
Бурлит, как Мекка, нынче Гелдаган.
Вобрал в себя ты боль и дух народа
И мужеством сплотил всех мусульман.

Поток людского горя нескончаем,
У скорби нет начала и конца…
В последний путь Героя  провожаем,
В возмездье  уповаем на Творца!


***
Вся жизнь моя сплелась узлами
Сплетенных временем сетей.
Но только грубыми словами
Я не хочу расстаться с ней.

Я видел жизнь всегда руками
И взвесил мир всей пятерней.
Учился жить еще ногами,
Но не вползал в нее змеей.

Я знаю, грубыми словами
Расстаться трудно будет с ней.
Хотя вся жизнь сплелась узлами
Сплетенных временем сетей.



* * *
Разделяй и властвуй,
Если дикари.
Разделяй и царствуй,
Если дураки…




МЫ ОПЯТЬ ВОЗРОДИЛИСЬ ИЗ ПЕПЛА…

* * *
Не мы, а вы пришли на наши земли
И превратили край, цветущий в ад.
Пусть в высылке виновен сакартвели…
За что, теперь нас десять лет бомбят?
Не лги, Россия, если веришь в БОГА,
Мы все пред НИМ должны в свой час предстать…
В который раз в кровавую дорогу,
В Чечню, ты снаряжаешь свою рать?

На скалах высоко в горах гнездится
Народ, который просто хочет жить…
Что ты забыл в моих горах, убийца?
Тебе Чечню вовек не покорить.


***
Мы были влюблены в свободу,
И родина была нам как мечеть.
Мы вышли в путь в лихую непогоду,
Чтоб с песней смерти нечисть одолеть.

Мы были все друг другу, словно братья.
И голос правды был для нас закон…
Но смерть брала без устали в объятья
Кто шел вперед к той цели напролом.

И верили мы сказанному слову…
И знали все, как трудно устоять…
Что стоит подменить потом основу,
Когда начнут свободу распинать?

Мы были влюблены в свободу…
Врагам казалось – это наша месть…
Косила смерть без устали, по ходу,
Кто выше жизни ставил свою честь…


***
Стрельба, артобстрелы, зачистки…
Этой бойне не видно конца.
На земле не дают нам прописки,
Нам отвесили много свинца.

Слишком много словесного яда,
И снарядов, и мин, и ракет.
Выходили не раз мы из ада,
Когда думали все, что нас нет.

Мы метались от взрывов, как звери,
От снарядов стонала земля.
Мы тогда не считали потери,
Мы земле предавали тела….

Были живы мы верою в Бога
И незримым участьем святых...
И военные взгрелись неплохо,
Продавая нам трупы родных!

Видно, было кому-то удобно,
Управляя огромной страной,
Все списать на чеченцев спокойно
И решить все проблемы войной.

И покуда мы все вне закона,
Этой бойне не будет конца.
Нету в смерти чеченцев урона,
Не жалеет Россия свинца.


***
Палит Россия с пьяной рожей,
Не протерев с похмелья глаз.
Чечня с обугленною кожей
Среди руин творит намаз.

В глазницах окон – хлопья гари.
Зияют раны мертвых стен.
Звериный взгляд домашней твари…
Намаз творит Чечня с колен.

Пусть синий купол – в черных крыльях…
Все это было – и не раз.
И желтизна на детских ликах.
Чечня, творящая намаз…


***
Чеченской крови больше, чем воды.
За красной пленкой – тысячи смертей.
Никто не избежит свой судьбы,
Но я боюсь смотреть в глаза детей.

И в траурном молчании мечети.
Как много неопознанных ребят…
Но больше всех меня пугают дети!
Не будь крови, подумаешь, что спят.

В свинцовой пляске смерть неутомима,
И правит бал незримо иудей…
Горит Чечня… И пепел Хиросимы
В свой черный саван кутает детей.

***
Здесь запах пороха и смерти
Незримо в воздухе завис.
Как извещение в конверте,
Оставить мир не торопись.

Повсюду взрывы, стоны, слезы,
Без смерти я не помню дня.
Что у войны свои прогнозы,
Наверно, знали до меня.

В глазах – заката отражение,
Кому не страшен смерти гнет.
За боль, за страх, за унижение…
Застывший взгляд лишь не солжет.


***
                Гость
Он пришел, почему то под  утро
Я успел, только сделать намаз…
Пес худой был и в ссадинах шкура
Он с меня не спускал желтых глаз

Был он также подавлен судьбою
Все сказали, худоба, глаза…
Поделюсь я, чем есть, друг с тобою
А иначе и жить ведь нельзя…

Мы глазами без слов говорили
Пока пшенка варилось в котле
Про снаряды и мины забыли
И тела что гниют не в земле 

Двор в воронках, ни ворот, ни забора
Живы стены, что держит  земля
Он в глаза мне глядел без укора
Узнавая в них с болью себя…


***
Как глухо все и пусто без надежды,
И наши дни, похоже, сочтены.
Как странно, что мы думаем, как прежде,
Как будто нет, и не было, войны.

Как будто нет в помине геноцида,
Когда в руинах город твой и дом,
Когда молчит бесстрастная Фемида,
Когда вся жизнь – один кошмарный сон.

Когда тела убитых наших братьев
На минах рвут сегодня на куски…
Чего мы ждем в пустых рукопожатьях?
У них в глазах… пурпурные круги…

Мишенью стали мы и наши башни,
Гробницы предков стерты без следа.
И минами напичканные пашни
Кровят  тревожной вестью иногда.

Куда ведут усталые сомненья?
Похоже, жизнь не стоит так беречь.
И мы еще не знаем, где спасенье,
И не впервой висит над нами меч.

Как больно вновь расплачиваться кровью
И болью нервов тихо исходить.
Еще смириться можно с жалкой ролью,
Чтоб просто в этом мире только быть.

Еще, наверно, что-то нам под силу.
Еще, возможно, что-то нам дано.
Но села власть вся плотно, как на жилу.
Без нас, похоже, все там решено.

Незримо горечь выела желанье,
И радости былые не в чести.
И снова бродим тропами изгнанья…
Мы снова – только в поисках пути.

В больной стране – больные перемены.
Опять нас ждут какие-то дела.
Вчера в плену мы были у химеры.
Теперь в плену – заведомо – у Зла.

Как глухо все и пусто без надежды.
Нас растворили в хаосе почти.
Мы верили во что-то, может, прежде.
Но это нынче просто не в чести…


***
Вдыхаю воздух напряженный.
Проходит ночь опять без сна.
И страх бывает часто ложный.
И знаю, спишет все война.

Бомбят без устали… Тревожно.
И ночь, как смерть, черным – черна.
И суть войны понять не сложно –
Она списать нас всех должна.

Не только жуткий запах смерти
Нас душит в этой темноте –
За каждым взрывом будут вести…
И лишь одна придет к тебе.

Здесь, как в аду, повсюду стоны.
И взрывам этим нет конца.
Нам подменили эшелоны –
Теперь – уже на свист свинца.

Мы знаем, как играют нами.
Не трудно вникнуть в суть клещей.
Пора страну – вперед ногами
И к стенке – нас, но без вещей.

Вдыхаю воздух напряженно.
Как жаль, что жизнь – всего одна.
Я знаю, выжить невозможно…
И не виной всему война…



 ***
            Чайник
Загораются, звезды я слышу,
Где то снова взорвался снаряд.
Починил бы пробитую крышу.
Да  зачем? Если всюду палят.

 Новогоднею нечем разбавить,
Чайник снова зарылся в дыму.
Потолок не удастся поправить,
Не осилить ремонт одному.

Звезды тают как дым, как дорога…
Что за жизнь без любви и жилья?
Есть пристанище только у Бога,
Но желанье жить снова - для

Чайник вздрогнул, чтоб я оглянулся,
К новой жизни привить хочет вкус.
Пока в праздную ночь не загнулся,
Я, чайком от души хоть напьюсь.



***
Крамольное слово «свобода»…
Что горше и слаще его?
Нет в мире подлунном народа,
В чьем сердце не билось оно.

И сколько б ни пролили крови,
Сквозь тысячи тысяч смертей,
Смыкаются в линию брови,
И дети в мир смотрят взрослей…

Крамольное слово «свобода».
Весь мир – в паутинах сетей.
И вера народа – от Бога –
В надежде на счастье детей.

Ты видишь, как светятся лица?
Наполнены светом глаза…
Свобода – парящая птица.
Цветки распускает лоза.



***
Я должен след оставить свой.
Да не изменит память мне.
Что стало прошлое судьбой,
Резонным кажется вполне.

Лишают твердости сомненья.
И это – всех людей удел…
Не может общество без тренья
(Ну что важнее наших дел!).
И я к перу вот прикипел….

Тогда Борис Россией правил
И по утрам «болел» страной!
Он был коварнее, чем Сталин,
Хромал «на обе» головой.

В верхах страну тогда делили,
И хапал каждый, сколько мог.
А нам по ходу мозги мыли,
Страну, пуская на поток…

То было время «дерьмокрахов»,
Кричали те, кто не у дел.
Взывал к законности Скуратов,
Гайдар в Правительстве потел.

Россия, видимо, по прайсу
Была вся отдана Чубайсу.
И лучший ломоть пирога
Отдал он Ельцину тогда.

Как достояние страны
Прибрали слуги сатаны,
Писать подробно не берусь –
Забыть кого-нибудь боюсь.

Потом пошли в верхах раздоры
И Белый Дом сожгли дотла.
Столичных «муток» отголоски
На «нет» сводили все дела.

В стране незримо зрела смута…
Борис «Калинку» танцевал –
Он был рожден для Голливуда,
Но как политик – слишком мал…

А на местах везде система
Все так же двигала людьми.
Как катехизис, эта схема…
Давила, видно, на умы.

Для грабежа очаг пожара,
Как воздух, нужен был в стране.
Чтоб, задыхаясь от угара,
Тонуло все вокруг в огне.

Чеченцам бросили наживку,
Дразня свободой, как всегда.
А на войне сгрести в кубышку
Хоть миллиарды – нет труда…

В большой крови – залог успеха.
Поднять в ружье легко страну.
Суды, законы – не помеха,
Когда вошла страна в войну.

Зависло где-то слово «ПРАВО».
Гулял в законе беспредел…
Смотрела власть на нас лукаво…
Народ наживку быстро съел.

Нас в дураках всегда держали
Заплечных игр мастера…
И с той, и с этой умирали…
И каждый верил, что не зря.

Что кто-то грел на этом руки,
Подумать даже не могли.
В большой игре – большие трюки,
Мы это все не раз прошли.

Ряды активных поредели,
Война списала все и вся.
Добились власти своей цели:
Война и кровь – страны стезя.

Наш мир – разбитое корыто,
В нем виден оттиск тех страстей.
И если есть надежда где-то –
Она за гранью наших дней…


***
Под сенью святого Корана
Не ранит смертельно беда.
В душе – неизменная рана,
Что мчатся так быстро года.

Две строчки всего лишь из Книги,
И мыслям не видно конца…
Чечня вновь застыла на стыке –
На стыке огня и свинца.

И тех, кто лишился покоя,
Спасут ли молитвы живых...
Мы помним, что корни – от Ноя,
И чтим мы, как должно, святых.

Как часто спасала нас вера,
Когда мы терялись в пути.
На все в мире есть своя мера,
Безмерна лишь горечь в груди.

Под сенью аятов Корана
Не ранит смертельно беда.
В душе – неизменная рана,
Под пулями мчатся - года


*  *  *
Узлом на сердце тишина.
Как долог час без взрывов, без стрельбы…
Меня пугает не война.
Но страшно быть заложником судьбы.

И никуда от этого деться…
В какие бы края ты ни забрел,
С тобою остается твое сердце –
Навьюченный тревогами осел.



*  *  *
Пародия на жизнь.
И нищета, и хаос…
В глазах у многих – синь…
Вот все, что им осталось.

Дуркуют федералы.
Дымят опять стволы.
А люди так устали
От бойни и хулы…

Без крова и постели,
Без пищи и воды…
Нас просто поимели,
В который раз, менты.

Как будто из дурдома
Нас вывели на свет.
Все это так знакомо…
Но рядом многих нет.

В руинах наши села.
Под пеплом города.
Лежат фрагменты тела…
Как память - никуда…

В аду лишь, ад помеха.
Тут быть или не быть –
А для солдат потеха –
Пить или бомбить…

Но нет у нас дилеммы.
Никто не слышит нас.
У нас с войной проблемы.
Нам нужен мир сейчас…

Нет на земле опоры.
И прах летит с небес.
И сотрясает горы,
В Чечне лютует бес.

И в духоте подвалов
Нас давит потолок.
Кто выполз из завалов,
Тому помог лишь Бог.



***
Про эту гребанную жизнь
Я расскажу немного, братья.
Катиться долго можно вниз,
Пока не примет смерть в объятья.

Здесь, в этой гребанной стране,
На всем давно лежит проклятье.
И зло лицом всегда ко мне,
Пока не примет смерть в объятья.

Отсюда гребанные песни –
Как будто душу на заклятье.
Разводят музыкой по жизни,
Пока не примет смерть в объятья.

Я десять лет прожег в войне
И сохранил свои понятья.
Чужим мне быть в своей стране,
Пока не примет смерть в объятья.


***
Не горбит ярлык террористов.
Пусть власти нас сдали ментам.
Гнилые наколки чекистов,
Впервой ли выслушивать нам?

Нам трудно бороться за счастье…
Нам трудно бороться за честь.
Источник тревог и несчастья
В земле этой выжженной есть.

И все, кто не ведает сраму,
Кто строит свой мир на крови,
Не сходят, как прежде, с экрана,
И правят здесь дети вдовы.


***
Не говори «в последний раз»,
Пока не пробил этот час.
Не говори, что мир есть сон,
Пока не грянет страшный гром.
Не говори, что мир жесток –
Он наших дел людских итог.


***
Наверно, мир сошел с ума.
И я закрыл в него все двери.
В огне войны горят дома,
И люди в злобе, точно звери.

Зачем кроить из смерти смерть?
Как будто в этом есть бессмертье.
Плести, зачем из злобы сеть,
Жить в вражде зачем столетья?

* * *
Никогда мы не станем другими.
Мы такие, какие мы есть.
Никогда мы не станем святыми,
Потому что нас радует месть.

Нас так мало волнует, что будет.
А былое в осадок ушло…
Нам «по чану», кто нынче банкует,
Лишь бы нам хоть чуть-чуть повезло.

Даже в общей беде мы не вместе.
И в плохом, и в хорошем мы врозь.
Говорим без конца мы о чести.
Только веры касаемся вскользь.

Ни война, ни скитанья, ни голод
Нас не сделали, видно, умней.
И друг к другу у нас – тот же холод…
Мы не стали друг к другу добрей.

Никогда мы не станем другими.
Мы такие, какие мы есть.
Если даже мы станем святыми,
Да минует нас Божья месть…


***
У меня проблемы с лицом,
Отсюда проблемы с властями.
Меня убивали свинцом
И градом упорно сжигали.

Чеченской земли клочок –
Предмет бесконечных страданий.
И я безнадежно далек…
Я жертва не только изгнаний.

Висят на мне вновь ярлыки.
На ели нет столько иголок.
Чтоб солнце свободы не смело взойти,
Кричат мне враги, что я ворог.

Россия войною идет на меня.
Давно без чеченцев ей снится Чечня.
Мы дорого платим за землю и нефть,
И стало нас меньше, чем было, на треть.


***
О чем мои мысли, о чем?
Вы мне отдохнуть не даете.
Смотрю на себя палачом.
Нависший топор – как на взлете.

Страна убивает - страну.
Здесь смешаны страсти земные.
И если ответить себе не смогу –
Взорвутся все мысли шальные.

Здесь каждый в ответе за все и за всех.
Иначе не может быть жизни.
И если нас радует общий успех,
Не горько пожить нам в Отчизне.

И выпить не горько за общим столом.
Бывает, такое приснится…
И люди так схожи в желанье одном…
Но кто-то их делит на лица.

О чем мои мысли, о чем?
Вы мне отдохнуть не даете.
И смотрит страна на меня палачом…
Нависший топор – как на взлете.


***
Ничего не желаю плохого.
Никому не желаю я зла.
Из себя я не корчу святого.
Быть мишенью устал для ствола….

Я боюсь, что свой дом не дострою
И поднять не успею детей.
Я себе ничего не открою
В этом мире – огромном – людей.

И когда обрету свою крышу,
Я поставлю свой стол у окна
И займу я в поэзии нишу…
Будет в каждой строке новизна.

Будут мысли порхать мотыльками.
Без конца будут петь соловьи.
И не буду лукавить словами…
Я Чечне вновь признаюсь в любви.


***
Вернусь я к жизни, когда стану
Достойным памяти отцов.
Когда прильну душой к их стану.
Когда услышу предков зов.

И обрету я снова силы,
Как это было много раз…
Чеченцев ждут не только мины…
В упор стволы глядят на нас.

Что корень зла есть в нашей сути,
Внушают миру вновь и вновь.
Следы петляют,… въелись путы…
Наш каждый шаг – и боль, и кровь…



* * *
Чечня, вслепую снова не спеши…
Хочу в любви признаться тебе снова.
И прадеды не чаяли души….
Ты нашей жизни – крепость и основа.

Что наши крылья, помыслы, мечты…
И кто прочтет молитву наудачу…
Я знаю, от тебя мне не уйти
И без тебя я ничего не значу…

Нельзя утешить боль твою словами.
Твоих врагов ничем не оправдать….
И смыть печаль нельзя твою слезами.
И прежней ты не можешь уже стать.

Но ты забыть не вправе про гоненье…
И нет пусть сил, ни жить и ни прощать…
За смерть, за боль, за горечь униженья
За всех ответить сможешь ли как мать?


* * *
Находит на нас понемногу…
Мы меры не знаем ни в чем.
Ичкерия вышла с дороги.
Что дали нам власти, жуем.

А в мире все просто и ясно.
Давно он без нас поделен.
Везде, где нас много, опасно…
Мы с этим три века живем.

О нас знают только с подачи
Зажравшихся СМИ и Кремля.
И в мире не мыслят иначе…
У всех – интересы, дела.

Доходит до нас понемногу –
Мы знаем, что нынче почем.
Выходим мы снова в дорогу
И все, что дают нам, жуем.

***
Мои мечты бесхитростны до боли.
И ты мне душу ложью не трави.
Ты видишь – на руках моих мозоли.
А ты кричишь, по локоть что в крови….

Позволь мне жить без всяких назиданий.
Позволь и мне остаться – быть собой.
К моей судьбе не надо состраданий.
Пугали нас не раз уже стрельбой…

И жизнь моя, и родина, и вера –
В биенье сердца – выверенный стук.
Свобода как незыблемая мера…
Хотя для вас пустой лишь, может, звук…

* * *
Чечня сжимала рукоять кинжала…
Ей в мирный день неведом был покой…
И сердцем никогда не уставала,
Чтоб башни возводить мозолистой рукой.

Слова остры, как стебли кукурузы,
Острей, чем запах мяса с чесноком.
Земля впитала кровь и женщин слезы,
Чтоб цвел шиповник рядом с ручейком.

И, как никто, мы это заслужили –
Земля отцов чтоб снова расцвела.
Всевышний даст нам, может, еще силы
Увидеть мир свободного крыла…


***
На земле есть всему свои сроки.
Может, кончится эта война.
Еще помнят родные пороги
Не пришедших назад имена.

Часовыми могильные плиты.
И на древках высоких флажки.
Уходили в бессмертье шахиды,
Чтоб не знали покоя враги….

Блокпосты, БТРы и танки…
С чьей-то дури, иль спьяну, пальба,
Мы хороним родные останки,
Словно в этом вся наша судьба.

Мы прошли через ад унижений,
Вся Россия для нас – как сортир.
Мы устали от множества мнений,
Оттого, что бездействует мир.

Здесь по-прежнему рвутся снаряды
И бомбят самолеты дома.
Здесь военным вручают награды.
Офицеров не мучит вина…

На земле есть всему свои сроки.
Может, кончится эта война.
Еще помнят родные пороги
Не пришедших назад имена.



         А.-Х. КАДЫРОВУ

Он был из тех, кто жил судьбой народа,
Кто чашу горя выпил с ним до дна.
Он был из тех, кто верил, что свобода
Придет в Чечню с надеждой – как весна.

Она придет с великой верой в Бога,
В джихаде будет каждый сам с собой…
Он знал, что впереди еще дорога
Наполнина нелегкою борьбой.

Он был из тех, кто выстрадал свободу.
Как воин, шел он с верой до конца.
Отрезал сам он путь себе к отходу…
И выбрал путь народного борца.

Великий муж великого народа,
Ты в мире этом не терял лица.
В трагичный час последний миг ухода
Ты принял стойко с именем Творца.

…Закрылась книга его жизни.
Земной закончил он свой путь.
Ты не грусти, Чечня, о сыне.
Но, как погиб он, не забудь.

Свершится все, намеченное Богом.
У избранных – особая судьба…
Пусть прошлое послужит всем уроком,
Чтоб так не ошибались никогда…

Мы будем жить – назло любым наветам.
Мы цену жизни знаем, как никто.
На утренней молитве пред рассветом
Не угнетает истину ничто...

Таких, как он, в Чечне, боюсь, не будет.
Делами сын напомнит нам о нем…
Никто потерь при жизни не минует,
И мертвых к жизни тоже не вернем…

Нам в мире этом будет утешеньем,
Что все те убиенные – в Раю.
И, как заслон безумью и гоненьям,
Стоят они незримо – все – в строю…



***
Всюду пепел, руины и гильзы,
Снова вороны вьются кругом.
В жизни часто бывают сюрпризы,
Но кончаются редко добром.

Леденящая холодом сила
Обожгла мою душу и плоть.
Чтобы старая память не ныла,
Чтобы боль навсегда побороть.

Всюду пепел, руины и гильзы,
Пахнет гарью и смертью кругом.
Обживают развалины крысы,
Потому что им все нипочем.

На душе бесконечность развалин…
Время стерло как будто меня…
Может быть, это Авель и Каин...
Может это… до Судного Дня…

***
Как в детстве, исподлобья не смотрю.
Но к горлу ком подкатывает часто.
Красивых слов с улыбкой не дарю –
Осталась в детстве вера моя в братство.

Глаза в узде, душа забыла радость,
Как будто вовсе не было ее….
Осталось что-то в памяти, как малость.
Точнее, там осталось почти все...

* * *
Принимай все невзгоды, как должно.
Лучшей доли под старость не жди
И спокойно прими, если можно...
И от правды не думай уйти.
На все Воля и Милость Аллаха...
Только в этом, пойми, благодать.
Он вознес нас для жизни из праха
И вернет прах на место опять.
Принимая невзгоды, как должно,
С чистым сердцем старайся идти.
Все спокойно прими, если можно...
Чтоб в могилу – не пасть, а взойти...


***
В потворстве лжи меня не уличили.
Пытаюсь я, как прежде, устоять…
Как предки нас с рождения учили,
Как в жизни наставляла часто мать.

В потворстве злу – никем я не замечен.
И в трудный день не прятался в углу.
Проблемами с рожденья обеспечен.
В стране родной живу я, как в тылу.

Крысиные повадки не приемлю.
Не льстил властям и – знаю – не смогу.
Мой род корнями врос в родную землю.
Живым я не отдам ее врагу…


***
Осталась в глазах непокорность.
И зубы, и сердце – в тисках…
Глумится намеренно подлость
И делает ставки на страх.

Кто множил бомбежками трупы
И армию множил калек,
Словесные роют окопы,
Чтоб сделать коротким наш век.

Мы много чего повидали…
Собаки на то, чтоб брехать…
Вы БОГА и веры не знали,
И вровень вам с нами не стать.

За муки, за кровь, за гоненья
Грядет непременно свой час.
Кто рая, кто ада творенье –
Все взвесят потом на весах…

Осталась святая покорность
С молитвой, как свет, на устах.
Юродствует, бесится подлость.
Все ставки, как прежде, на страх…


***
Теперь и мы застыли в ожиданье…
Тринадцать лет не стоят, может, дня…
Отравит и взорвет война сознанье,
Своей звериной сути, не тая…

Здесь шансов нет и нет приспособлений,
Чтоб жизнь спасти – не то, что устоять.
Рвет душу лай собачьих оскорблений,
Но в землю лягут все… и те, что промолчат…

Война в себе страшнее, может, ада.
Ее понять пытались мудрецы…
В свой час придет для каждого расплата…
И только смерть развяжет все концы.


***
Всю жизнь мы боролись за право
Свободно и жить, и дышать.
И были не кроткого нрава.
И знали, кем можем мы стать.

Как прежде, Чечня – под прицелом.
И каждый из нас – вновь – мишень.
Осталось былое пробелом.
Те годы – как траурный день.

Что жизнь нам диктует – не ново.
Чем дальше – тем лучше вчера.
Затравлено, вымерзло слово…
И долог наш путь до утра.


***
Война вцепилась хищными зубами
И рвет мне сердце в памяти моей.

Забыть я не смогу, что было с нами.
И все забыв, не стану я умней...

Печаль и боль меня не отпускают,
Закрыв весь мир незримою стеной.

Как выжить в мире, если в нас стреляют
И новый день грозит для нас войной…



              ГАСКОНЕЦ

– Что ты хочешь сказать, стихотворец?
Напиши что-нибудь про меня, –
Издеваясь, бывало, гасконец
Мне кричал, не слезая с коня.

Это было в далекую юность.
Время давит на плечи, как груз.
Я в весеннюю резвую буйность
С Д’Артаньяном уже не вернусь.

– Ну, зачем тебе путь миротворца?
Ты теперь, говорят, террорист…
Поучись у меня – у гасконца:
Я по жизни прошел, как артист.

Как дитя, что попало, рифмуешь.
Я ведь шпагой добился всего.
Слишком долго ты с музой флиртуешь –
Я понять не могу, для чего.

В тебе много осталось от горца:
Высока в твоей памяти честь.
Если помнят в Чечне про гасконца,
Значит, что-то во мне тоже есть.

Хочешь, я подарю тебе шпагу?
Она лучше – острее пера.
Ты зачем переводишь бумагу?
Поумнеть наступила пора…

Мой девиз в этой жизни – бороться
За любовь, за мечту, за себя…
Знаю, это в природе у горца…
Мне обидно сейчас за тебя…

– Ты достал меня! Хватит, гасконец!
Еще в детстве ты мне надоел.
Может быть, я плохой стихотворец,
Еще песню свою я не спел…

Жаль, ты силы не ведаешь слова:
Перед ним даже бомбы – ничто!
Для тебя это, может быть, ново:
Вижу в слове начало всего…

Только с ним обретаю я силу,
С ним постигли мы веру в Творца…
Я надеюсь, поведаю миру
Про дороги под ливнем свинца...

Как нас долго враги убивали…
Как бомбили, сжигали дома…
И как трупы убитых взрывали…
Как сходили родные с ума…

Я боюсь, что не выстрадал слово –
Моей памяти тонкую нить.
Неизменна надежды основа:
Мы назло всем врагам будем жить!

Нам досталось плохое наследство,
Все не кончится что-то война…
Видно, мы не нашли еще средство…
Эта пропасть как будто без дна…

Но унынье – не наша забота…
Безнадежность – не наша беда.
Впереди еще будет работа,
Если Бог нам отпустит года…

Мы вернемся когда-нибудь в детство,
Мы еще оседлаем коней.
Ничего в этой жизни не ново
Для надежных, нехилых парней.


***
Этот город с кладбищенским видом
Нынче в розовых ходит очках.
Бизнесмены, артисты – транзитом…
Все, как прежде, и все – впопыхах.

Не уйти нам никак от ответа.
От войны не уйти никуда.
Если мы доживем до рассвета,
Клоунада и шик – не беда.

Мы вчера только вышли из пекла.
На закате есть оттиск крови…
Мы опять возродились из пепла…
Чтобы стать отголоском молвы…


***
Война в сердцах кровоточила.
И кто взорвал запал страстей,
Легко прошел, скользя, как мыло,
И вновь в почете у властей.

Война нас всех ожесточила.
Никто не стал из нас добрей.
А те, что с мылом и без мыла,
До теплых мест дошли быстрей.

Не обделяют их вниманьем.
Для них всегда находят час…
Они всегда своим стараньем
Нас обойдут еще не раз.


***
Уйди, Пегас, с моей дороги…
Сегодня пес – кумир страстей.
Всему на свете свои сроки.
В ходу – шестерки всех мастей.

Уйди, Пегас, с моей дороги.
Не надо гнать моих коней.
В горах Чечни мои истоки.
С годами к ним тянусь сильней.

Уйди, Пегас, с моей дороги.
Мне надоел твой детский бред.
Сияют горные отроги,
И ничего их краше нет.


***
Вези меня домой быстрее, скорый.
Меня там заждались уже давно.
Я, может быть, один из тех, которым
Обычно в этой жизни не везло.

Остались за спиной мои полвека.
Мне трудно будет что-то потерять.
Живет былое в памяти, как эхо.
И знаю, что дождется меня мать.

Я знаю, что от жиру не бесился.
Не помню, чтоб плевал я в потолок.
Я, может быть, не так, как все, молился.
Прошел, наверно, меньше всех дорог.

Не власть и не страна мне были в тягость –
Я просто был для них всегда чужой.
Была ли эта жизнь, не знаю, в радость,
Но многое осталось за межой…

Одним узлом завязаны дороги.
Смешно удачу ждать в конце пути.
Оставил я высокие пороги,
Чтоб дверь одну открытую найти.


***
Мифологический фарс «Икар»

Просквозили года. Просквозили.
И я снова побрел наугад,
Когда понял – не хватит мне силы,
Чтобы в небо подняться, Пилад.

Нам немало дано всем от Бога.
Зря ты песню во хмелю тут сложил.
Ведь у смертных – одна лишь дорога…
Во мне нет, ты пойми, этих сил…

Ношу вечности я не осилю,
И она мне, пойми, ни к чему.
Я как смертный люблю эту землю,
Хотя сам не пойму, почему.

Угнетает меня твоя песня -
Нет покоя под тяжестью крыл.
И без них, знаю, было бы тесно,
Потому что без веры не жил.

Но родился я человеком.
И теперь умереть им хочу.
Мы должны все предстать Богом…
Там за все я, сполна заплачу…


* * *
Голубое небо белых, голубей.
Белый танец с небом юности моей…

***
В строках – сквозь столетья – тревожа умы,
Хотел бы достичь я высот Низами.
Мне дорог Казбеги, писатель-грузин,
Он предан Кавказу – как истинный сын.

Английского лорда изысканный слог
Открыл мне глаза на бескрайность дорог.
Под небом Эллады смолк голос певца...
Он преданно музе служил до конца…

По-новому, помню, взглянул я на мир.
И в этом помог мне великий Шекспир.
Безбрежного Гете молитвенный стих
Пронизан и болью, и скорбью святых.

Он мира и правды достойный певец,
Несет сквозь столетья терновый венец.
Я Генриха Гейне умоюсь слезой –
Стихи его дышат весенней грозой.

Учитель смиренья, не знавший вражды,
Дорогой терпенья шел Кунта-Хаджи.
Он в жизни не прожил в покое и дня.
И жил, и дышал он тобою, Чечня.

Не счесть всех людей, что прошли по земле.
Деянья ушедших остались во мгле…
Никто в этот мир сам прийти бы не смог…
Но видно, отметил, зачем-то нас БОГ.

Во имя Пророка был мир сотворен.
По Милости Бога, мы все в нем живем.
Суть мирозданья хранит Господин.
И правит Всевышний мирами ОДИН.


***
Таким, как я, врагов иметь – отрада.
Друзья от века были мне не впрок…
К чему словес щемящая прохлада?
И враг дает неведомо урок…

Что стоит с друзьями проститься?
Хотя не припомню таких…
Постыли знакомые лица…
А в мире так мало родных.

То время, что тратил впустую,
Теперь как бесценный урок…
Я жег свою жизнь вхолостую…
Всевышний от бед уберег….

Не взглядом – кивком провожаю.
Не трачу при встрече минут.
И если кому-то мешаю,
Пусть дальше – подальше – идут…


Под ваши знамена не встану.
И петь ваши песни, нет сил.
Мне кажется, мало-помалу
Себя я без пользы сгубил.

Так жаждал я чистого слова –
Заложник бредовых идей.
Чуждался я в мыслях чужого
И счастлив был верой в людей.

Года мои клонят к покою.
Скудеет багаж моих лет.
Я ранен и болен тоскою,
Что сводит весь мир мой на «нет».



* * *
Слова собрать перо всегда поможет,
А выбрать нужный слог во власти лишь ума.
Как долго память прошлое мне гложет,
И плен ее не лучше, чем тюрьма.

Но жизнь есть жизнь, и никуда не деться –
Свой груз нести мне надо до конца.
Но по ночам война мне часто снится…
Тела людей и люди без лица...

Конечно, наше горе не убудет
От слов и мыслей, вечных и пустых.
Но, может, время боль чуть-чуть остудит,
Коль не дано уйти совсем от них.


***
В этой жизни, корявой и хилой,
Было всё – и почти ничего…
Жить в стране, до маразма постылой, –
Всё равно, что лишиться всего.

Нам мозги не сегодня промыли.
Убивали не только вчера.
Цепенели и нервы, и жилы,
Прессовали под маркой «врага».

Мы цеплялись в гранит, выживая,
Как репейника куст на скале.
И вела нас по жизни кривая,
Чтоб хоть кровью остаться в земле.


***
Жизнь одна, и я ее не вижу,
Так достала нас эта война!
И в холодную зимнюю стужу
Повторилась как будто она.

Я родился в степях Казахстана,
Там остались могилы отцов.
И в далеких степях Иордана
Безымянных хватает холмов.

Мелодичную песнь бедуина
Никогда не услышат они.
Заунывная песня акына
Не тревожит их вечные сны.

Не услышат они муэдзина
И свершить, не дано им намаз.
Им надгробьем чужая пустыня,
Что не стало уроком для нас.

Знать, волчица пророчески выла
На что было, и будет, и есть.
Разгулялась нечистая сила,
И повсюду – собачья шерсть.

Мы видали еще не такое,
Сиротливо застыли дома…
Не впервой за потомками Ноя
По пятам ходит Смерть, как чума.


***
Порочный круг, по сути, стал судьбою.
Не выпасть дням, которым нет числа.
И я, наверно, что-то еще стою...
Пока творю, чтоб родина жила.




НЕТ, РАСПИНАТЬ МЫ НЕ УМЕЛИ…

***
Я живу в стране, где нет закона,
Где банкует нагло беспредел.
Человек живет здесь, как ворона,
Принимая это за удел.

Я живу в стране, где нет свободы,
Где народ – заложник нищеты,
И, как раб, рожденный для работы,
На насущном строит он мечты.

Я живу в стране, где нет ответа
На любой обыденный вопрос.
Я живу в стране, где нет просвета
И живут здесь люди на «авось».



***
А. ПРИСТАВКИНУ, автору повести
«Ночевала тучка золотая».

Нет распинать мы не умели
Тогда б мы начали б  с Христа.
Вы все, что делали на деле…
Нам шьете подло неспроста.

Зачем играть  с судьбою прятки?
Где вы – там смута, кровь и грязь
Вы  присосались, как пиявки…
И лжете, Бога не боясь…

Нет, клевета нас не коснется…
Пред Богом, миром мы чисты…
Не запятнать народ и солнце,
Как ваши краски не густы.
.
А распинать мы не умели…
Тогда б мы начали с Христа.
Вы все, что делали на деле…
Нам шьете подло неспроста…



* * *
Мы были врагами народа,
Сегодня покруче дела.
Мелькнула наживкой свобода –
Остались опять без кола.

Чреда наших бед неизменна,
Где нет эшелонов – война.
И наше терпение безмерно,
И платим за все мы сполна.

Нам было обещано много,
Но видно, увы, не судьба…
Уводит в бессмертье дорога…
Кого не сломила борьба.
***
      А.Г. АВТОРХАНОВУ


Когда богатство – только совесть,
Залог всему – мужская честь.
Как прежде, козни строит подлость…
Хвала Аллаху, что ты есть.

Сырая гавань – сквер, скамейка…
И тюрем Ад знаком тебе…
В стране чекистов жизнь – копейка,
Но лгать нельзя всю жизнь себе.

И жизнь твоя чиста, как песня.
Не потому ль в ней свой надрыв?
Свободе в этом мире тесно,
Где слово Правды, словно взрыв,

Твое богатство – это Совесть,
Залог  тому – чеченца честь.
Пусть, как собака, брешет подлость,
Мельчает мир, линяет шерсть…


            Салаудину Гугаеву

 Золото редчайшей в мире пробы,
Меркнет рядом с именем твоим.
И создал тебя Всевышний чтобы,
Рассказал всем правду, как гоним,

  И по-скотски, мир наш замордован…
 Вдоль железки словно лесосплав -
 Каждый мертвый в лед был замурован,
За составом в степь спешил состав.

  Кладбище невиданных размеров,
Как приют, затерянных миров. 
Трупами засеют даль просторов,
Зря не рыть могильных, чтобы рвов.
 
Изуверски, подло, и цинично,
Подогнав под шкурный интерес.
Власть разбой всегда чинит технично,
Степь - как смерть продуманный процесс.

 Голос обездоленных народов,
Слился с ритмом сердца твоего.
И спасая мир наш от чекистов,
Ты в борьбе добился своего!
 Сын Чечни из горного Шатоя,
Как воздать за подвиг твой сполна?
В вечности не канет лишь святое,
Ты святых пополнил имена!!!

Нет весов, чтоб взвесить горечь праха…
Как и все, что сделано тобой,
Все благое с милостью Аллаха,
Было предначертано судьбой.


***
           ХАЙБАХ

С едкой гарью развеялись стоны,
Вместе с дымом развеялся прах.
И увозят живых эшелоны,
Чтоб зарыть их под снегом в степях.

И далекое пламя пожара
Будет долго метаться в зрачках,
Эту жизнь – наважденье кошмара –
Проклинать будут люди в сердцах.

Но серебряный голос дечиг-пандура
Не умолкнет в холодной глуши,
Как пророчество шейха Мансура,
Славя жизнь и бессмертье души.



***
Их вывезли в снежные степи
И бросили там умирать.
Где сковывал холод, как цепи,
И голод косил, словно тать.

Повсюду тифозная вьюга
Прошла, оставляя следы.
Был выход заказан из круга,
И рыскали жертву стволы.

Они, как и мы, выживали
И жили, молясь за детей.
Ковали браслеты из стали…
И больно сейчас от когтей.



***
Жизнь одна. И ее слишком много.
Безысходность, как чья-то вина.
И кормила шакалов дорога.
Что сбегались на пир воронья…

А в селеньях скрипучие двери
Настороженно встретят чужих.
На чужом восполняя потери,
Поминать будут люди святых.

И пожива стервятникам в радость.
Разве подлость глумится впервой?
И не надо сюсюкать про жалость,
Если взяли народ под конвой.

И чужие надгробья не святость,
Хоть дорога – в итоге – одна.
Если жизнь на земле этой – малость.
Значит, в людях таится вина.


***
Не ради слез, мы вспомним выселенье.
Как мертвым жить без памяти живых?
Чтоб не взросло безликим поколенье,
Помолимся, как должно, мы за них.

Чтоб память мы в пути не растеряли,
Напомнит нам подспудно наша кровь,
Как вьюги в саван трупы пеленали…
Под долгим завыванием волков…


* * *
Я хочу возвратиться к истокам.
Я не знаю, за что я гоним.
Мне идти по разбитым дорогам –
Чтоб измерить всё взглядом своим.

Я вбираю века и мгновенья.
Есть в сердцах и на скалах следы.
Помнят битвы они и гоненья.
Свет Ислама – один – впереди.

Я хочу возвратиться к истокам.
Я за правду и веру гоним.
Я иду по разбитым дорогам
И вбираю всё взглядом одним.
* * *
О мой народ! Ты есть – долготерпенье.
Всевышний, силы дай мне не забыть
Ни кровь, ни смерть, ни горечь униженья.
Пока дышу, клянусь им не простить
Ни вдовьих слез, ни нашего гоненья.
И быть укором нынче и в веках…
Слова мне дай вложить в стихотворенье…
Как в Судный час воздашь ты всем, Аллах.


* * *
Три века под прессом террора.
Три века то голод, то мор.
Три века стыда и позора.
И снова стреляют в упор.

Нам выпало столько изгнаний,
Что боль не залечат века.
В России всегда нужен крайний,
Кто может сойти за «быка».

Мы первые в списке повсюду.
По кругу нас водит беда.
Похожа Чечня на корриду…
По сути, весь путь –  никуда…


***
Лицо свободы – гость из Иордана –
Меня вернуло к прадедам моим.
Не поглотили степи Казахстана.
…Как много лет мы жили все одним!

Я ранен встречей. Видишь, у истока
Очаг души, язык наш, не угас.
Как чья-то подлость, долгая дорога,
Которой мы покинули Кавказ.


***
      МУХАДЖИРЫ

«Уходим от проклятой власти,
Чтоб души и веру спасти.
Пусть мир разорвется на части…
Мы счастье сумеем найти…»

И только колеса осями
Цеплялись за клочья земли…
Чеченцы не будут рабами.
Пусть мир растворится в пыли…

И путь обновляли Пророка,
Чья вера и цель высока.
Вела их в бессмертье дорога,
Молитву хранили уста…

И каждый стук сердца, как молот,
Стал болью не только судьбы.
Презрев и болезни, и голод,
Приняв неизбежность борьбы,

Они – на подвздохе от смерти,
С землею чеченской в горсти –
Уходят заложники чести…
Чтоб души и веру спасти.



***
      П. Захарову

      АВТОПОРТРЕТ

Кто злой судьбы познал гоненье,
Откроет сам свой путь к спасенью,
Смирившись с волею Творца,
Один пройдет все до конца…

За нами – черное проклятье…
В неравной схватке гибнут братья…
Творить и жить среди убийц…
Кто любит в клетке вольных птиц?

Когда судьбы тускнеет свет…
Вбирает боль автопортрет…
Узлом кровавым мир в глазах…
Не за себя –  за мир наш страх…

В папахе, в бурку облачен,
На нас с тревогой смотрит он.
Вглядись в глаза без суеты…
Чтоб мир чеченца понял ты…



     П. Захаров

ПОРТРЕТ  ЕРМОЛОВА

Судьбы дороги – нам враги,
Вновь смерть и жизнь ведут торги…
Разумно в логове врагов
Он выбрал краски вместо слов.

Умело водит кисть рука –
Запечатлеть, как есть, врага.
Закрыто небо мраком туч –
Пронзить его не в силах луч…

Ну, что проконсулу война?
Карьера, деньги, ордена…
Щитом – погоны на плечах.
Ему пока неведом страх.

И страх, и боль придут потом…
То будет Божьим Судным Днем.
С трудом вместился он в мундир.
Угодник дам, почти кумир.

И в бодрых рапортах царю
Чечню – годами – брал к утру…
Он сабли держит рукоять.
Горит идеей мир подмять…

Больны Ермоловы… больны.
Не мыслят жизни без войны.
У зла всегда плохой подтекст…
Ермолов родом с адских мест.



ОДА ПАМЯТНИКУ ГЕНЕРАЛУ ЕРМОЛОВУ

Бессмертен палач геноцида…
Мне даже немного смешно.
Не гложет, ни месть, ни обида,
Когда возвышают дерьмо.





     ЛЕРМОНТОВУ М.Ю.

С чего «чечен» вдруг злым предстал
В стихах опального поэта?
Как будто мир Чечню не знал?
Давно ль Кавказ стал краем света?
Одной строкой он оживил
Слепой вражда былой приметы.
И для чего свой дивный пыл,
Вложил в немытые наветы?
Зачем поэту сеять смуту,
По сути, зная весь расклад?
Когда война и смерть повсюду…
И жизнь людей страшней, чем АД.
Когда в законе – штык трехгранный…
Не умолкает пушек гром…
И воздух в порохе угарном…
Вошла война в Чечне в закон.
Ходить, дышать в Чечне опасно.
И потому ползет чечен…
С землей он слит, ему не страшно…
Одна надежда – Судный день…



         ЮБИЛЕЙНОЕ

(к 200-летию «вхождения» Чечни в Россию)

Жизнь светлее и чище, чем даты,
Что горят, как табло, пред тобой.
Можно долго коверкать адаты
И не видеть в них жизни людской.

Можно совесть забыть для карьеры,
Можно друга сквернить за глаза,
Приводя бесконечно примеры,
У которых не видно лица.

Можно черту молиться, как Богу,
Свой язык, забывая и честь.
Обвинить можно чью-то дорогу,
На чужое надгробие сесть.

Только память отнять у народа
И лишить, как манкуртов, ума
Все бессильно. – Бессмертна природа.
Пока дышит под солнцем земля.
***
В какой бы цвет покрасить этот день,
Что смотрит серо в мир – до отупенья?
Вся жизнь – почти ходячая мишень.
И я забыл, что значит преступленье.

Все так сплелось, что кажется безликим,
И нет в движеньях жизни естества.
Мой крик души покажется вам диким,
Хотя в нем нет и нотки торжества.


***
НА СМЕРТЬ САДДАМА ХУСЕЙНА…

Его казнили, торопясь, убийцы.
Мир помнит, как гордился им Ирак.
Не вырвать из истории страницы…
И что случилось – тоже Божий знак.

Не судьи мы для Буша и Саддама.
Не пробил час Великого суда.
Пока плывем в безумии бедлама,
Мы жить не будем лучше никогда.

Ираком правят банды волонтеров,
За доллары забывшие Творца.
И судьбы так похожи у народов…
И там сверяют с помощью свинца.

Петля из нефтедолларов кровила
Саддаму и Ираку приговор.
Америка, кого ты задушила
И как ты подписала свой позор?

Всему на свете – мера и граница.
Америка, свой символ не позорь.
Саддама сердце перестало биться.
Потух твой факел, и в крови топор.

Ты с рук не смыла кровь еще Вьетнама.
По ходу понесло тебя вразнос.
Прищурившись, глядишь на нефть Ирана.
Не слишком ли ты вытянула нос?

Как пахнут нефтью войны и движенья…
Мне больно за Чечню, где сотни лет – Ирак…
В крови всегда увидишь отраженье…
И в этом есть, наверно, Божий знак.

***
Сегодня грусть моя – ничто.
Сегодня искренность – не в моде.
И нет ответа ни на что.
И люди свыклись с этим вроде.

Сегодня – все наоборот.
И нет безумию предела.
И учит каждый идиот,
Как все должны болеть задело.

Гарцует хамство на коне,
Желая быть печатью рока.
И отражается на мне
Блеф авантюрного итога.

Свобода – тоже! – добрый куш.
Когда есть связи и мошна…
А проходимец – вездесущ,
Хоть нет ни такта, ни ума.

Вот – снова – занавес дрожит:
Актеры вышли – все – на сцену…
А режиссер свой путь торит,
Приватизируя арену.
1994г.


***
Возможно, на все есть в мире – лимит.
От первого крика до смертного стона.
Нельзя лишь от жизни себя оградить
Скрываясь под шкурой - хамелеона.


***
Как хорошо, что я не болен
Желаньем понукать людьми.
Ни,  в чьей, я, смерти не виновен,
И нет на мне чужой вины.

И хорошо, что с «колпаками»
Уже налажены дела.
Беда, что мысли бродят сами,
Не находя нигде тепла.

Как хорошо, что хищным взглядом
Я не смотрю на все и вся.
Чужой кусок мне стал бы ядом
Я знаю точно, что нельзя…

Как хорошо, что кроме БОГА
Я не обязан никому.
Мой трудный хлеб горчит немного.
Но с ним легко идти к Нему.



***
Создай меня из праха вновь, Всевышний.
И силы дай начать мне снова путь.
И путь былой – безликий, не безгрешный,
Не сдавит мне тоскою больше грудь.

Создай меня из праха вновь, Всевышний.
Вложи мне в душу веры вечной суть.
И путь былой останется пусть прежним.
В лицо пусть будет ветер прежний дуть.

Приду уже я, верой озаренный,
Твоей любви узнавший благодать.
И, может быть, мой прах испепеленный
Достоится у ног Твоих лежать…





Я ПОМНЮ ГОЛОС БОЛИ…

***
Моя любовь беспомощней кутенка,
Что съежился от голода в тени.
Моя любовь безропотна. Но только…
Глаза кричат – будь прокляты они.


***
Обрывки песен память носит
По мертвым улицам души.

* * *
Твое сердце лежит у порога,
Где рассудок зажал мир в тиски.
Но откуда стыдливости столько
В этом нежном изгибе руки?


* * *
В каждой слабости есть своя сила.
А душа дышит только в бреду.
Отчего меня так прознобило,
Что теперь я тебя не найду?

Еще помню я песни разлуки,
Но твои я не вижу черты.
И слова превращаются в звуки,
Как оттенки теряют цветы.

В каждой слабости есть своя сила.
Ну а в силе есть слабость всегда.
Я не знаю, чего не хватило,
Чтобы ты мне ответила «Да»…



* * *
Желтые, желтые листья
Съежились, словно сердца.

Тени ушедшего счастья
Вижу кругом – без конца.

В памяти медленно тают
Мысли – одна за другой…

Слышишь, как нас окликают
Годы – увядшей листвой?



* * *
Снежинки, белые снежинки
Кружатся тихо надо мной
И заметают все тропинки,
Что знали все о нас с тобой.

Летают, кружатся снежинки,
Сплетая всюду кружева.
И на щеках твоих слезинки
Незримо тают, как слова.

Снежинки, хрупкие снежинки.
Как панацея от всего.
Давай найдем с тобой тропинки
Из сказки детства моего…

Хочу туда вернуться снова,
Где кружат белые слова.
Мы далеко теперь от дома.
…Но снится часто мне зима.


* * *
Прощаюсь с первыми лучами
И в сумерках встречаю снова Вас,
Как много исходил я троп за Вами,
Чтоб ощутить движенье Ваших глаз.

Парили Вы в мечтах под облаками,
Меня же окликали поезда.
И вновь стена вставала между нами.
И увлекала жизни суета.

Дарили Вы слова уже другому.
Вы знали – как. Вы так их берегли.
Общением упиться поземному –
И этого мы с Вами не смогли.

На песни душа оскудела,
Теперь мне привычней молчать.
Но все - же любовь птицей белой
В душе не устала летать.



* * *
Укачала не грусть, не тревога,
Укачала не боль, не тоска –
На тебя загляделся немного.
Ты легла серебром у виска.

Знаю, время пророчит разлуку.
И чем дальше – труднее идти.
Обрекаю я сердце на муку
И на все, что там ждет впереди.

Обниму, на прощанье, прощая.
Но себя не смогу я простить…
Хоть заминка была небольшая,
Голова моя вся серебрит…



* * *
У нее горизонт – за калиткой.
За душой – только песен огни.
И – под звездной холодной накидкой –
Эти ночи немного длинны.

Да и люди чуть-чуть угловаты…
И так тесно порой от локтей,
Что простые движенья чреваты,
Потому что весь мир – из ушей.

Как горит ее голос над бездной!
Как бескровны в молитве уста…
Гулко сердце стучит во Вселенной.
Но в ответ ничего – пустота.



* * *
Освети мне дорогу глазами
И улыбку найди для меня.
Я оставлю весь мир за плечами,
Навсегда его там хороня.

Залатай мою душу ты словом,
Лоскутами из песен в крови,
Залатай хоть слезами, хоть стоном…
Но холодной улыбкой не рви.


* * *
Замкнулась цепь моих желаний,
Твой свет погас  давно в душе.
Угас огонь моих признаний,
Мой пыл остыл в глазах уже.

Никак не вспомню – что же было
И этот холод отчего?
Сегодня рад, что не любила…
…Я вам не должен - ничего…

* * *
Не ранит свежесть ветерка.
Не выпить взглядом синь.
И запах первого цветка
Дурманит, как полынь.

Чем выше стебли трав,
Тем солнце горячей…
Уйду я,  не познав
Знакомый взгляд очей.

Не трели соловья
Тревожат сон в ночи.
Забыт тобою я.
Растаял воск свечи.


* * *
Весна… Ты опять напоила
Теплым ветром и верой меня.
И дорога опять запылила,
Чтоб с мечтой улететь в облака.

Неприемлемы больше сомненья.
И усталости нет. Все прошло.
И другое – скупое – волненье
Опьяняет меня, как вино.

Постоянство, как детство, убито
Этим временем, жизнью давно.
Я не помню, что мною забыто…
Но сегодня… Сегодня легко.

* * *
Земля и солнце – в круговерти.
Письмо без адреса – в конверте.


  *** 
Не исчезай, как дым костра,
Как эхо гулкое в горах.
Сгорает в пламени кора,
Шипя, в смоле – слезах.

Не исчезай, как Млечный Путь,
Когда придет заря.
О, если б время развернуть,
Как за уздцы коня!

Не исчезай, как снег в волне,
В наплыве горьких мук.
Не исчезай. Весь мир в тебе.
В тебе замкнулся вкруг.


***
Я хочу прикоснуться к сединам,
Почему-то, к чужим, как к своим.
И порой улыбаюсь прохожим…
Незаметно, лишь взглядом одним.

…Но бывают такие мгновенья –
Ты готов раствориться в пыли,
Чтобы не было только сомнений
В твоей первой, но поздней любви.


***
Прочитала стишок. Улыбнулась:
– Это я посвятила тебе…
Даже если бы ты обманулась,
Я б их снова примерил к себе.


* * *
Помнят глаза отраженье.
Я, как без стекол окно,
Помнящее назначенье…
Только разбито оно.


* * *
Отстоялось в душе все, что было.
Так не надо по новой мутить.
Если ты никогда не любила,
Я не тот, кто бы смог научить.


***
На том же месте ты стояла.
На том же месте. Но сдругим.
Не осуждаю – тесно стало
Здесь на земле уже живым.

Не осуждают ведь афишу –
Привычно видеть на стволе.
Я только ропот листьев слышу
И стон корней в больной земле.

И гладкий ствол морщинят годы…
Как на любимом вдруг лице
Услышишь музыку. А ноты
Прочтешь потом – уже в конце.



* * *
Бросала слова чаевыми,
Потом замыкала уста.
Смотрела глазами глухими,
Где был я зарыт без следа.


* * *
Змея напомнит всюду,
Шипя, что яд – при ней.
Но как найти Иуду
Среди своих друзей?


* * *
Залей огонь мой холодом насмешки,
Камнями слов разбей мои глаза.
Но уходя – не торопись, ведь в спешке
Ты, может, упадешь из-за меня.


***
Зачем опускаешь ресницы?
За ними не спрячешь глаза.
Я знаю не только границы,
Я знаю и то, что нельзя…

Я вовсе не ждал этой встречи…
Так вышло, скорей, наугад.
Прости за бессвязные речи.
Мне трудно вернуться назад.

Прости, что прощать не умею.
От меня это так далеко…
И с годами я чаще бледнею.
Это в детстве краснел я легко.


* * *
Я к памяти прикован
Рассветом лучших дней.
Цветок любви, что сорван,
Поник в душе моей.

Но жизнь оставила свой след.
Пусть нет того огня.
Я сохранил дыханье лет.
Твой голос для себя.

Как много прошлого в глазах.
И в сердце, и в крови…
И тень улыбки на устах
Лежит, как стон в груди.


* * *
Какая ноша на плечах
Страшнее всякой муки?
Когда надежды, что в сердцах,
Как связанные руки.


* * *
Я приходил, как на свиданье,
В места, что помнили про нас.
И был наполнен ожиданьем
Вернуться в юность еще раз.

Чтоб отстраненным взглядом снова
В забытый мир взглянуть опять.
Я помню, как лелеял слово…
Боясь себя с ним потерять.

Всплывут в душе былые грезы –
…То вдруг исчезнут без следа.
Своих следов не помнят слезы…
Как смех причину иногда…


* * *
Этот город с ветрами, видно, заодно.
Поделить бы поровну, что в душе полно.
И вернуть бы молодость хоть на миг назад,
У нее улыбка, как весенний сад…

Не кружило голову мне давным-давно.
Этот город с ветрами выпал мне назло.
На душе, как в зеркале, только свет лица.
Кружит мысли ветер, кружит без конца…


* * *
Я в этот мир вступил неосторожно,
Как будто кто-то звал меня сюда,
Здесь до меня все было так несложно.
Но я пришел. И в этом вся беда.


* * *
Нет, не хватает глаз моих порой,
Глазеть на мир чужими не хочу.
Стою я, ослепленный суетой…
Но только не от страха я молчу.

* * *
В шорохе плывут воспоминанья…
Этот мир не помню я другим.
Потому что это увяданье…
Связано с рождением моим.


* * *
Спаси меня, Всевышний, от гордыни,
Не дай душе зачахнуть в суете.
В миру людей живу я, как в пустыне,
И в гости не спешит никто ко мне.

И я визиты все давно просрочил…
Даганов,  друг наш, с книгой не успел...
Черкес Увжук нам встречу напророчил…
Джангар калмыцкий к музам охладел…

Опять пропал Хамхоев почему-то,
Я слышу: «Не доступен абонент...»
Проведать его было бы не худо –
Он дорог нам не только как поэт.

Я слышал, Гарий стал богаче Креза,
Одним пером неслыханно богат…
Он сделан из хорошего замеса,
И в нем силен писательский заряд.

Вся наша жизнь завязана на деле…
Сгорает все за поиском пути…
Мы все спешим и думаем о цели –
Мечтаем, мечемся, пытаемся найти…


***
Встречай гостей, Кавказ.
Настал счастливый час.
Крепка любви основа.
Я вижу горы снова.

Нет в мире чище рек…
И белый-белый снег…
Как сказочный узор,
Хрустальный оттиск гор.

Хранишь сокровищ клад,
Ты весь в цвету, как сад,
Седой святой Кавказ.
Отрада наших глаз.

Лучи твоей любви
Всегда у нас крови.
Раздайся шире, круг,
Парит орлом Увжук.

Сменяет его Гарри…
Ну, кто сказал: «он старый»?!
И в такт волны в реке
Танцует с ним Бийке.

Не выдержал Машбаш:
Я ваш или не ваш?
И, не жалея ног,
Дал молодым урок.

В кругу друзей Ахмед –
Писатель и поэт.
Спокоен его взор,
Как вид  Кавказских гор.

Сменил Султан аварца –
Он был любитель танца.
Был каждый жест красив.
Был танец, как  порыв.   

Бикизова и Канта
Не лишены таланта.
Оточен каждый жест,
Для молодых – как тест.

Придумал этот праздник
«Балшой» один начальник.

Поэтому мы все,
Должны во всей красе
Присутствовать на нем,
Чтоб было все путем.


***
АЛАУДИНУ МУСАЕВУ

В кругу друзей беспечно весел,
Гостям всегда душевно рад...
А мир суров и слишком тесен.
И отступать нельзя назад.

Ты измотал в поездках скуку,
В душе твоей унынья нет.
Без лишних слов поможешь другу.
Врагам спокойно скажешь «нет».

За то, что ты предельно честен,
Хранит тебя Всевышний, брат.
И торг с властями неуместен,
Когда не ждешь от них наград.

Мы в мире все в незримой связке,
И в нем у каждого свой путь.
Но ты идешь, как шел – без маски…
И в этом жизни твоей суть…



ИСЛАМУ ХАТУЕВУ

Ислам, тебе – лишь пятьдесят.
Орлом паришь, глаза горят…

Ты у судьбы – всегда в фаворе,
И по колено тебе море.

Прицельный взгляд – в любом «Обзоре»…
На радость нам, врагам – на горе.

Таких акул пера, как ты,
В Чечне не так легко найти…

Ты потому обязан впредь
В трудах без устали корпеть.

Живи и здравствуй много лет.
С тобой пусть будет звездный свет…



ПАМЯТИ  ИМРАНА  ДЖАНАРАЛИЕВА

В глазах Имрана – добрый свет.
И на лице горит улыбка.
И эта жизнь – какой-то бред! –
Внезапно рвется, словно нитка…

Он говорил еще недавно:
«Давай махнем в Эгиш-Баты…»
Но для меня давно не странно,
Что не сбываются мечты.

В глазах Имрана – чистый свет,
И на лице опять улыбка:
«Да улыбнись хоть раз, поэт!
Или грустить – твоя привычка?

Твоих стихов не слышно что-то.
Ты, друг, некстати одичал.
На эпиграммы вышла мода?
Ты изменился – скучным стал.

Забудь печаль – поедем вместе:
Нас ждет давно с тобой Эгиш-Баты.
Красивей мест тех нет на свете.
Но лучше – сам увидишь ты…»

В глазах Имрана добрый свет,
И на лице горит улыбка…
Он был как будто весь – из слитка…
...Но этой пробы больше нет.



 УВЖУКУ ТХАГАПСОВУ

Полвека ты оставил за плечами,
И все, что предначертано судьбой,
Ты можешь еще выразить словами,
Чтоб твой народ гордиться мог тобой.
Прими, как должно, все, что ниспослала
Она тебе на жизненном пути.
И что бы ты ни сделал, будет мало…
Труднее, друг, вмиру себя найти.
И свято помни истину, Черкес:
В стране и мире нет для нас чудес.



СУЛТАНУ  НАРТОКОВУ

Пускай звезда Нартокова Султана
Горит и согревает нам сердца.
В его душе болит черкесов рана.
И с ней идти, наверно, до конца…

От этой боли взор твой стал острее…
Чужую рану видишь, как свою…
С годами время мчится все быстрее…
Ну, кто расскажет лучше жизнь твою?

Всю горечь не излить ни песней, ни строкою…
Ты черпать силу должен из корней.
На жизненном пути не верь покою.
Пусть будет в жизни больше звездных  дней…

И сделано тобой уже не мало…
И «Вестник», и «Горянка» – часть труда.
И сердце пока биться не устало…
Нартокова пусть светит нам звезда…



          ЭПИГРАММЫ



«ВЕНИК» ЭПИГРАММ
НЕБЕЗЫЗВЕСТНОМУ ПРОФЕССОРУ ВИНОГРАДОВУ

(1987-1988 гг.)

1.
Когда в профессорах – горилла,
Для обезьян – всегда почет.
Жаль, не окупятся чернила,
Когда им жизнь предъявит счет.

2.
Одел он память наизнанку,
Звеня бубенчиком шута.
И тихо в такт крутил шарманку
И улыбался иногда.

Был духом ярмарки пропитан
Фальшивый звук шарманки той,
Барыш шарманщиком подсчитан…
Легко с доверчивой толпой.

3.
Ученое званье – «Блудливый Козел»
Не масляным взглядом себе приобрел.
За ним не поспеет отъявленный плут…
За это, наверно, в верхах его чтут.

4.
«Ходячая урна» полна нечистот…
Спокойно, «историк»! Вам это идет.

5.
Под древом родины моей
Свинье корней хватает.
Недурно здесь живется ей:
Столовую с клозетом совмещает…

6.
«Историк»-иуда банкует, как шулер.
Но нет дураков.
Профессор сегодня продует:
Ва-банк он пойдет без портков.

* * *
Пушкин – африканец,
Но писал на русском.
Лишь восьмой был палец
Сто процентов русский
(Он немного узкий).
Все другие пальцы
Были иностранцы –
Негры-африканцы.
Но творил он пальцем
Однозначно русским.
Все другие пальцы
Были «гастарбайцы»,
«Чурки»- африканцы.
А восьмой был гений,
И герой Евгений
Им был сотворен.



     ШАЙХИ АРСАНУКАЕВ 

На зависть, на злобу, на чьи-то грехи
Ответит стихами бесстрастный Шайхи.
Но грех один – мелкий – темнит его след:
Еще не сказал он просителям «нет».



ЯМЛИХАН ХАСБУЛАТОВ

Поэт читал свои шедевры...
Он не щадил чужие нервы.



ШАИД РАШИДОВ

Остановись на миг, земля…
Рябит в глазах от круговерти.
Мне дальше ждать уже нельзя –
Хочу ногой коснуться тверди.




ХИЗИР МАГОМАДОВ

Как кинжал, перо он точит –
Злой – как есть! – чечен.
Он зарезать прозой хочет,
Заарканив в сладкий плен.


МУСА БЕКСУЛТАНОВ

«Как жизнь, писатель Бексултанов?» –
Спросил при встрече как-то я.
В ответ он грустно: «Жив Ахмадов,
И всем пока не до меня».

***                Несу я под мышкой два тома.
Иду по земле не спеша...
На сердце – такая истома,
В кармане хоть нет ни гроша.

Навстречу идет Бексултанов,
На книгах застыл его взор:
«Не знал, что так вырос Ахмадов,
Он спроса не знал до сих пор...

Ясаев, ты нас удивляешь.
Я рад – ты на верном пути.
И если ты всё прочитаешь...
Ты сможешь повсюду пройти».


          ЛУЛА КУНА

Как в море акула пугает, подчас
Поэзия Лулы шокирует нас...



    МУСА  АХМАДОВ

Он самый денежный писатель.
Один доволен он собой.
Лауреат и соискатель…
 Везде поспеет варандой.

«Ахмадов!», «Ахмадов!», «Ахмадов!»…
Попробуем хором опять.
Весь творческий воздух – из «ахов».
Без них ему трудно дышать.

(Один он такой у Войнахов,
И может, в том счастье? Как знать…)



ТАУЗ ИСАЕВ (ИТС)

Когда гремит за громом гром,
Колебля перепонки,
Невольно думаешь о том… –
Услышат ли потомки…

АЛВАДИ ШАЙХИЕВ

Пусть громкая слава Саади
Еще удивляет весь свет.
Но в лирике равнымАлвади
Еще не рождался поэт.
………………………………
Пусть громкая слава Саади
Волнует еще мусульман…
В Чечне уповают, Алвади,
На трезвый – один – твой салам.


ЭЛЬБРУС МИНКАИЛОВ

Всегда, везде со знаком плюс
Творит, работает Эльбрус.
И, как орел, глядит он зорко,
Какой волной «хромает» - «Орга».


      ИВАН МИНТЯК

Открылась Чеченская рана
Внезапно в душе Минтяка.
Я даже боюсь за Ивана:
А вдруг не пройдет ОТК?



АЗА ГАЗИЕВА

Как говорить умеет Аза –
Большая тема для рассказа.
Но если взглянет вам в глаза…
То сном покажется гроза.



ХОЖ-БАУДИ ИСРАИЛОВ («ХБ»)

Он всем известен как «ХБ».
Актер по жизни не в себе.
Пора давно убавить дурь –
Не долог век карикатур.

«ХБ» имеет редкий дар.
Силен всегда его удар.
Любой забудет свою блажь,
Когда «ХБ» рисует шарж.



РУСЛАН КАДИЕВ

Руслан настроен на любовь.
Он не отступит ни в какую.
Ему ночами снится вновь,
Как в дом ведут ему вторую.
……………………………….
Кто начальник для Руслана?
Служит «Нане», скажет, рьяно.
Из боязни, в месяц раз…
Он заходит к нам на час.



АБУ ИСМАИЛОВ

Вы не ищите здесь Абу –
Работу видел он в гробу.
Его ценить должны за «ДОШ».
Вот это мощь, вот это мощь!



АДИЗ КУСАЕВ

Адиз ушел из ВВС.
Для всей страны был это стресс.
Проснулся в нем теперь поэт…
Теперь покоя музе нет.
………………………….
Насупив брови, в ранний час
Куда Адиз спешит сейчас?
В его душе – фонтан идей
О жизни улиц и людей.



ХАЛИМ БУРЧАЕВ

Халим с годами не краснеет…
Нежнее нет его пера…
Он сам за авторов болеет
Хотя за них краснеть пора…
……………………………..
Халим подтянут, суховат.
Имеет он повсюду блат.
К тому же он теперь – ведущий…
Ну, как Ахмадов…– вездесущий.




ШАРАНИ ДЖАМБЕКОВ

Фольклор в душе хранит Шарани.
Он стер легко былые грани…
Преград не видя пред собой,
Берут в полон нас «варандой»…



САИД МАЦАЕВ (МИЦАР)

Он сын скалы, Кооператор.
В последнем – даже реформатор.
Как на Парнас, зовет в «Кудал»
Рифмач и крестный всех кидал.



ГАПУР АЛИЕВ

Вся грудь моя сонетами забита.
Любовь – она страшнее паразита.
Душа не знает меры и лимита…
Такая доля, видно, у пиита.

……………………………………
Откуда к нам свалился Гуинплен,
Такой печально-нежный джентльмен?
Сегодня сдвиг у каждого по фазе…
Творит поэт под бомбами в экстазе.



САИД  ГАЦАЕВ

От синего неба синеет трава.
От синего хлеба синеют слова.
Поехать быв гости хоть раз в Ведено…
Я синего солнца не видел давно.
ЭДУАРД МАМАКАЕВ

Великий кормчий Эдуард.
Он на земле всем – кум и брат.
Есть у писателей вожак…
Живет у Терека рыбак.

Своей улыбкой Эдуард
С любым поделится, как брат.
Ты не бери в расчет стихи –
У всех по жизни есть грехи…



РОЗА ТАЛХИГОВА

Совсем не боится мороза,
Похоже, Талхигова Роза.
Ее согревают стихи…
Пусть мерзнут теперь женихи.

В поэзии главное – поза,
Считает Талхигова Роза.




МАШАР АЙДАМИРОВА

Чтоб был в Чечне закон и машар,
Пошла в парламент, видно, Машар.
Но жизнь, как и всегда, права:
Парламент – тоже не халва.


САЙД-ХАСАН ТАГАЕВ

Теперь он поднял целый пласт...
Как никогда, нам нужен «Васт».
Но, вместе с тем, вопрос есть к Вам:
Когда второй нам ждать роман?


МУСА САДУЛАЕВ

У нас есть фотожурналист...
Всегда вне дома – как артист.
Похоже, в поисках идей
Повсюду он плодит детей.


ХАМЗАТ  ТАЛХАДОВ

Хамзат во всем «единоросс»
И, говорят, – любитель «Роз»…
Ну, где найти надежный трос,
Чтоб оторвать его грез?


АНЗОР МАТАЕВ

– Откуда к нам пришел Анзор?
– Похоже, он спустился с гор.
– Да нет, он родом с Кошкельды…
И страшно любит гнать понты.

В недавнем прошлом был ментом.
Теперь он – книжный управдом.
При нем всегда желанный тендер.
Не удивляйтесь – он же Бендер.

Повсюду щупальца Анзор
Здесь на земле уже простер.
И в тематический свой план
Он вносит слишком много стран…



      АБУ УЦИЕВ

Когда ментом служил Абу,
Он всех писак видал в гробу.
Теперь – поэт и журналист…
Нашел себя как пародист.


ЭЛЬЖУРКАЕВ МАГОМЕД

Мужик красивый Магомед.
Ему не дашь ты много лет.
И говорят, что он поэт,
Каких не видел белый свет…


Поэт, писатель Магомед
Затмил талантом многим свет,
И на слова его хиты
Поют по праздникам менты.
Не зря ты верил в звездный час –
Мадрид, Париж и Гондурас
Тебя приветствуют сейчас.
Ты покорил и взял Парнас,
Но забывать не думай нас.
Ты нынче в возрасте таком –
Нет смысла думать о другом…
Чтоб ты спокойно ночью спал,
Я подарю тебе кинжал.


На «крыше Рейха» много лет
Стоит один товаровед.
Зачем на крышу немцев лезть,
Когда здесь рядом Кремль  есть?


К 70-ЛЕТИЮ МАГОМЕДА…

По всем понятиям людским
Выходит: мы полжизни спим.
Тебе не семьдесят, мой друг.
Нас не возьмёшь ты на испуг.
Годков немало ты проспал –
Я тридцать пять их насчитал.
Здесь не базар и не торги,
И собрались здесь не враги.
Тебе даем по блату сорок…
Лишь потому, что ты нам дорог.
Запомни, ты не аксакал...
Ты слишком много приписал.


ИСА ЗАКРИЕВ

Иса ушел от «Наны» в «Вести».
Он не привык сидеть на месте.
Его влечет к большим делам.
Еще в почете он у дам.

Горит в глазах еще огонь.
Еще в душе поет гармонь.
Не знаем, чем заполнить горечь, –
Ушел от нас хороший «сволочь».


ХАРОН ЮНУСОВ

Харон соткан из Закона.
Кадровик – страшней бизона.
Бывший мент не карьерист.
Дело в генах – он садист.



ВАХА АВТУРИНСКИЙ

О спорте все расскажет Ваха
Предельно сжато, но с размахом.
Фуражка – стиль «аэропорт»,
Жених – красавец... Высший сорт!



         АНИСА

Зря зубы не скалит Аниса.
Бухгалтер она, не актриса.
И есть у нее ухажер…
Весь красный, ну, как помидор.




АБДУЛ-ХАМИД ХАТУЕВ

Свернул Абдул-Хамид мирские дела.
Так зла не хватало ему на себя.
И вывел себя он, скорбя, на расстрел.
Он счеты с собою свести захотел.

«Опомнись, Хатуев! – кричали ему, –
И грех ты берешь на себя почему?»
«Я вам не ребенок, – ответил он нам, –
И все, что задумал, решаю я сам».

Но был он неважный, скажу вам, стрелок:
Попасть он в себя почему-то не смог…
Он лучше б российских солдат попросил –
Любой бы его только так пристрелил.



РЕДАКТОРУ «З1УГА» /А.-Х. ХАТУЕВУ/

Он ювелир, поэт в натуре,
Гравер, художник, агроном,
Зачем в Чечне карикатуры
И быть, зачем себе врагом?



ЗАЙНДИ ДУРДИЕВ

Любитель муз от нефте - пера.
Пришел в наш цех позавчера.
Он пишет книги на ходу…
На радость нам иль на беду.


САЙД-ХАСАН КАЦАЕВ

Пройдет повсюду, как таран,
Большой писатель Сайд-Хасан.
И в литературу крепко врос…
Хоть нет души, но виден торс.


* * *
Кто-то тихой сапой, кто нахрапом
Лезут беспардонно на Парнас.
Дышат строки пьяным перегаром.
Книги, как намоченный матрас.

В яслях так не водят хороводы.
Дети не поют так дружно в лад.
Прут нахрапом нагло «патриоты»,
Потому что нет для них преград.

Я готов во всё, что хочешь, верить.
Не берусь ничто предугадать…
Только бы мне бездарей не видеть.
И на славу их мне наплевать.



      МИМО ХОДОМ

*Два чувства помогут одолеть невзгоды –
Ненависть к лени и любовь к жизни.
*Детство – это уже успех.

*Заявить о себе – тоже победа.

*Талант обретает силу в борьбе.

*Сделай шаг навстречу успеху.

*Крылья успеха – в силе духа.

*Дай себе шанс – прояви волю.

*Характер формирует все.

*Шанс есть у каждого, но побеждает самый упорный.

*Если ты боец – борись. Сделай шаг к своей мечте.

*Заставь улыбнуться себя, если не смог победить.

*Жизнь стоит того, чтобы бороться за нее.

*Если ты пришел в этот мир, скажи свое слово и подтверди его делом.

*Быть или не быть не вопрос… Вопрос – на чьей ты стороне.




   ТЕКСТЫ ПЕСЕН



     МИЛОСТЬ АЛЛАХА

В душе горит незримо свет Ислама…
К нам снизошла святая благодать.
И слышится священный стих Корана…
Мы учимся по-новому дышать.

Припев:
Чечня моя, восставшая из праха,
Еще вчерагоревшая в огне,
Увидела знамения Аллаха –
Две радуги, что светят в вышине…

Потомок рода древнего Хазрати
Реликвии святые к нам привез…
Об этой не мечтали мы награде…
И в первый раз не прятали мы слез…

Припев.

Пророка волосы, его накидка,
В которой был на небо вознесен,
Из вечности шагнули – и так близко….
И каждый был невиданным смущен…

Припев.

Безмерна милость, данная Всевышним,
С небес сошла святая благодать.
Священный стих Корана всюду слышен…
И в том надежда – чище можем стать…

Припев.




МОЛИТВА  МУСУЛЬМАНИНА


Бисмиллахlир-рохlманир-рохlийм.
О Аллах, Ты бессмертен Один.
Я молитвой наполню свой день,
Мне мирские соблазны все – тлен.

Ты яви свою милость, Аллах,
Мою суть не развей, словно прах.
Осени Своим Светом мой путь
И во лжи мне дай утонуть.

И погрязнуть не дай мне в грехе,
Чтоб предстал пред Тобой налегке.
Жизнь земная пройдет, словно сон,
Ты привел меня в солнечный дом.

На пороге – пред вечностью – сир,
Я покину, как все, этот мир.
Дай мне силу и веру идти,
Чтоб не сбился с прямого пути.

Чтоб забыл все сомненья и страх…
Воскреси меня в лучших рядах.
Самых близких увидеть в раю
Дай, Всевышний, смиренно молю…


          
               ЧЕЧНЯ
                1
Словно день весенний, жизнь моя.
Вся в цвету любимая Чечня.
Я надеюсь, больше никогда
 Не коснется родины беда.

              Припев:

Будет,  жизнь красивой знаю у тебя
Больше  себе счастья не желал бы я…
И Чечне любимой расцветут сады
Верь, всегда сбываются светлые мечты!


                2
Пусть года размеренно текут.
Пусть удачным, светлым будет путь.
И со всеми в мире без вражды
Ты сумеешь, знаю я, идти.

                Припев:

Будет,  жизнь красивой знаю у тебя
Больше  себе счастья не желал бы я…
И Чечне любимой расцветут сады
Верь, всегда сбываются светлые мечты!

                3
Не жалею в жизни ни о чем.
Для меня Чечня – как отчий дом.
Со мной рядом верные друзья.
Слышу я родные голоса...

               Припев.
Будет,  жизнь красивой знаю у тебя
Больше  себе счастья не желал бы я…
И Чечне любимой расцветут сады
Верь, всегда сбываются светлые мечты!


                4
Обретает крылья жизнь моя.
Обними, как сына, ты меня.
Здесь мечети, скверы и цветы
Наполняют радостью мечты...

                Припев.
Будет,  жизнь красивой знаю у тебя
Больше  себе счастья не желал бы я…
И Чечне любимой расцветут сады
Верь, всегда сбываются светлые мечты!





ГИМН ОЛИМПИАДЫ

Россия вновь – спортивная арена,
Встречает Сочи молодость Земли.
За старшими шагает в ногу смена,
Они все в спорте жизнь свою нашли.

Припев:
Приветствуй, мир, огонь Олимпиады,
Чтоб символ мира с верой пронести.
Для юности упорной нет преграды,
Удача пусть сопутствует в пути…

Гори в сердцах, огонь Олимпиады,
И пусть достойный только победит…
Здесь каждый удостоится награды –
Душою олимпийцем надо быть!

Припев.

А дружба наша станет еще крепче,
Как знамя, если факел пронесем.
Когда друзей надежных рядом плечи,
Все беды одолеем и пройдем…

Припев.

На звездной карте – новая планета.
Кавказ встречает молодость земли.
Сегодня наша главная победа –
Мы в Сочи эстафету принесли…
Припев
            ГОЙТЫ
                1
Высоких гор высокие мотивы.
Долины наши тонут от цветов.
И девушки в Чечне всегда красивы.
В избытке здесь хватает удальцов.

                Припев
Огонь любви, огонь тепла –
Мне это родина дала.
И в мире нет земли другой,
Что дарит радость и покой.
 Мои надежды и мечты
Всегда ведут меня в Гойты.
Он на виду у синих гор,
Зовет к себе, лаская взор.

                2
Полет души и сладкий сон
Живут все в имени одном.
И свет надежды, и мечты
Вобрал в себя родной Гойты

                Припев
 Огонь любви, огонь тепла –
Мне это родина дала.
И в мире нет земли другой,
Что дарит радость и покой.
 Мои надежды и мечты
Всегда ведут меня в Гойты.
Он на виду у синих гор,
Зовет к себе, лаская взор.

                3
Твоих садов и улиц нить
Я не смогу вовек забыть.
Мой мир – всегда в твоей судьбе.
И боль, и счастье – все в тебе…

             Припев.
         
Огонь любви, огонь тепла –
Мне это родина дала.
И в мире нет земли другой,
Что дарит радость и покой.
 Мои надежды и мечты
Всегда ведут меня в Гойты.
Он на виду у синих гор,
Зовет к себе, лаская взор.



                1
АссаламАлейкум, братья ингуши,
Для чеченцев в мире нет родней души.
Все должны мы помнить прадедов наказ –
Только в братской дружбе отстоим Кавказ.

                Припев:
Ты в душе Чечни Ингушетия
Дай Аллах тебе долголетия
Две звезды горят, словно два крала
Нас храни Аллах и спаси от зла
                2 
Мы язык и веру сохранить должны.
Сталкивать нас будут слуги сатаны.
Имя нам «Вайнахи» дали неспроста –
Будет чистым сердце, не солгут уста.
                Припев:
                3
Помните, Вайнахи, мы один народ
И Коран над нами, как небесный свод.
Шлет Чечня от сердца братьям ингушам
Пожеланья счастья и большой Салам.
                Припев:




                ДАГЕСТАНУ   

Солнце, горы юга – это Дагестан.
По закону дружбы ты на радость дан.
Ты всегда – от века век–чтил законы гор
И хранишь достойно все их до сих пор.

Припев:
Шлет тебе от сердца вся Чечня салам.
Пусть твой путь свободным будет, Дагестан.

И тот путь, что пройден, помнить мы должны, 
Чтоб опять не ввергнуть край в огонь войны.
Что бы наши дети жили лучше нас.
Чтоб всегда счастливым был  родной Кавказ.

Припев.

Мудрость и отвагу нам не занимать.
И святое братство нам не растерять. 
Как учили деды, так должно все быть.
И наука  дружбы нам дана, чтоб жить.

Припев.



БРАТСКОМУ ДАГЕСТАНУ

Чечня тебе свой шлет Салам,
Родной и близкий Дагестан.
Наш общий дом – седой Кавказ,
Роднее нет земли для нас.

Припев:
Один на всех святой Кавказ,
И добрых дел он ждет сейчас.
Земля отцов нам даст тепло,
Чтоб победить смогли мы зло.

Нам пить из чистых родников
Заветы древние отцов.
И хватит мудрости у нас,
Чтоб в мире жил родной  Кавказ.

Припев.

Неповторим, друзья, узор
Родных – до боли – наших гор.
Живой душой он стал для нас.
Храни, Всевышний, наш Кавказ.

Припев.




          ТАТАРСТАНУ

Жемчугом России стал ты, Татарстан,
И примером дружбы стал для мусульман.
Ты творишь и строишь для людей труда
И гостей встречаешь радостно всегда.

Припев:
Широка дорога – помыслы чисты.
И с годами больше строишь ты мосты. 
Фабрики, заводы, олимпийский флаг…
Как надежды символ – твой священный стяг.

И любви, и мира жизнь твоя полна.
Словно всех накрыла здесь волной весна.
Ты на счастье братьям и на радость дан…
Пусть хранит Всевышний братский Татарстан.

Припев.




КОГДА-НИБУДЬ СУДЬБА МНЕ УЛЫБНЕТСЯ…


Когда-нибудь судьба мне улыбнется.
Я крылья счастья смело распущу.
Моя  душа любви земной напьется.
С молитвой каждый вечер я прошу…

Припев:
Всевышний, дай мне счастье, что осилю,
Что я смогу достойна пронести.
Я жизнь делил с мечтой наполовину…
Ты можешь лишь ОДИН  меня спасти.

И в мире том, где все неповторимо,
Свои рассветы я хочу встречать.
Судьба моя, как скорбь неумолима…
Со всеми вровень хочется мне стать…

Припев.

Прикроют раны ангелы крылами.
Они приносят радость в мои сны.
Кружат они в тревоге вновь  над нами…
Я, знаю, что не всем они видны…

Припев.





            Песня инвалида
Я, помню все, что стало моей сутью
И ваши раны жгут сильней моих
Учусь дышать с годами полной грудью
И ближе вас нет в мире мне родных.

 Не знаю я, как выразить признанье.
От боли вас не знаю, как спасти.
Души моей заветное желанье -
Согреть родных на горестном пути.

Царапает мне сердце часто время,
Похоже, стало все это судьбой.
 И вечно передо мной стоит дилемма
Мне предстоит бороться лишь с собой.
 
Не знаю, сколько этот бой продлится,
Насколько хватит в этой битве сил…
Отца и мать – мне больно видеть лица
Пока себя в борьбе не победил.

 Не лечат раны горькими слезами
Да будет с вами мир и благодать!
Мой мир согрет лишь вашими сердцами
Поэтому боюсь вас потерять.







     ГИМН ЖУРНАЛИСТОВ

На стыке всех людских проблем
Дает наш мир огромный крен.
Мы каждый день уходим в бой –
И этот путь зовем судьбой.

Припев:
Не счесть врагов,  не счесть друзей,
Огромный мир, как Колизей.
Твой путь нелегок и тернист,
Не падай духом, журналист.

Чтоб отражать дыханье дня,
Мы каждый миг свой пьем до дна.
Ввести чтоб строчку в повесть дней,
Седлаем мысли, как коней.

Припев.

Правдивый слог низвергнет Зло.
Нам каждый день дает урок.
Пиши, мой брат, без суеты.
Нам возводить Добра мосты…

Припев.





      РЕКВИЕМ

Служенье Слову стоит жизни,
Когда ты отдал всё Отчизне.

Когда уверовал, что есть
Любовь, достоинство и честь.

Небесный чистый только свет
Рассеет мрак, рассеет бред.

И каждый день, что пройден будет,
Душевный пыл наш не остудит,

Коль поименно вспомним снова
Кто отдал жизнь за правду слова.





               
                Проза

                МУЛЛА

– Женщина, укрепи сердце и не гневи Аллаха. Мы должны быть покорны судьбе... – снова и снова повторял он жене, бьющейся в рыданиях над телами их детей.
Они лежали посреди двора. Четыре маленьких тельца.Он сам вытащил их из-под развалин дома и каждого укутал одеялом. Не было сил смотреть на все это… Их мать не должна видеть то, что видел он, и хорошо, что он заблаговременно, двойным узлом, связал то, что было под этими одеялами.
Между тем, двор медленно начали заполнять люди – соседи и все, кто в силу случайности оказались вблизи разрушенного дома. Не только разрывающий душу плач женщины привел их сюда. Над домом еще стояло облачко дыма.
– 1аузубиллах1и… –начал кто-то из вошедших, и воцарилась тишина.
Неровная цепь мужчин застыла в нескольких шагах от лежащих детей и голосящей над ними матери. Женщины незаметно подняли рыдающую и отвели в сторону. Она, опустошенная и обессиленная горем, не сопротивлялась и, как заклинание, повторяла лишь: «Ва, Дели!».
От толпы отделился молодой сухощавый человек с черной, как смоль, аккуратной бородой:
– Сурхо, прочти Дуа.
Хозяин двора, отец несчастных детей, отрицательно покачал головой:
– Нет, Абумуслим, ты сейчас это сделаешь лучше меня.
К горлу подступил ком. Чтобы скрыть судорогу боли, он опустил голову. Мулла воздел руки и начал читать молитву. Все присутствующие, мужчины и женщины, повторяли слова молитвы.
Абумуслим закончил молитву, подошел к Сурхо.
– Все погибшие насильственной смертью, все безвинно убиенные считаются умершими в газавате. Так сказано в Священной книге. Пусть Всевышний наделит терпением всех, кто потерял сегодня близких и родных. Тела погибших надо отнести к мечети. У нас в селе и во всей Чечне тезет. Да покарает Всевышнийтех, кто затеял эту бойню и наживается на ней. У нас много погибших. Мы должны предать их земле, чего бы это нам ни стоило. Торопитесь, братья, самолеты могут вернуться в любой час, в любую минуту.У нас очень мало времени. После того, как мы их похороним, оставаться здесь небезопасно. Нам придется покинуть родные очаги.
– И куда же мы пойдем? – раздался голос из толпы. – Вчера они обстреляли колонну беженцев. Может, нам лучше переждать?
Вопрос повис в наступившей тишине. Все ждали, что скажет мулла.
Абумуслим оглядел собравшихся и тяжело вздохнул.
– Меры предосторожности не мешали никому. Аллах на стороне тех, кто хочет уберечь себя и своих близких. Нельзя выжить в огне.
Возразить было трудно. Собравшиеся молча начали расходиться, предварительно подходя с соболезнованиямикСурхо. Во дворе остались только самые близкие.
Люди толпятся у мечети. Вокруг Абумуслима особенно оживленно. К нему ежеминутно подходят молодые. Он отдает короткие распоряжения. Те торопливо уходят и вновь возвращаются – за новыми поручениями.
– Абумуслим, меня прислали к тебе эти старейшины, – перед муллой стоит убеленный сединами старик. – Меня прислали старейшины, и они уверены, что ты им не откажешь, уважив мой возраст.
– Да будет тебе, Денисолт. Мы тебе еще сосватаем красавицу, – приобняв старика, пытается шутить Абумуслим.
Старик продолжает, не обращая внимания на шутку:
– Они просят меня, – указывая рукой на старейшин, как бы призывая их в свидетели, – чтобы ты пошел домой и отдохнул хотя бы пару часов. Ты уже третьи сутки на ногах. Ты же не железный. Мы здесь проследим за всем. Доверься нам. Ты должен почитать старших, хоть ты и мулла.
На лице Абумуслима промелькнула тень улыбки.
– Это моя обязанность, Денисолт. Иначе – какой я мулла... Я не делаю ничего такого, чего несделали бы вы на моем месте.
Денисолт укоризненно посмотрел намуллу.
– Ладно, – произнес Абумуслим, – я забегу домой, переоденусь, коль ты так просишь меня. Только людей надо предупредить. Село нам все равно придется покинуть. Добро можно нажить, но с того света еще никто не возвращался. Мужчины все идут на кладбище: старики, женщины и дети должны уйти раньше нас. После того, как мы предадим всех погибших земле, мы их догоним.
Тридцать семь могильных холмов – скорбный итог прожитого дня. Слова молитвы тают над холмами.
Неожиданно резкий звук летящего самолета заставляет всех поднять головы. Самолет разворачивается над кладбищем. Пикируя, сбрасывает ракету и взмывает вверх.
Одну могилу тут же накрывает взрывом. По удивительной случайности, никто не пострадал. Молодые начинают отряхиваться от земли и от пыли.
Кто-то грустно шутит:
– Они теперь начали войну с мертвыми.
Но никто даже не улыбается.
– Нет покоя ни живым, ни мертвым, – повторяет мысль подростка стоящий рядом с АбумуслимомДенисолт.

С кладбища все направились в сторону леса. Впереди шел мулла. Нужно было перейти речку, а там рукой подать до леса, который мог быть спасительным для них. Они еще не дошли до противоположного берега, когда взрывы снарядов стали отчетливо доноситься до них. Авианалет был сокрушительным. Село окуталось ядовито-белым дымом. Люди стояли по колено в воде и смотрели, как бомбят их родное село, их дома.
Они давно осознали свое бессилие перед происходящим. В глазах застыли боль и какая-то обреченность.
Абумуслим почувствовал, что все ждут от него слов поддержки – не исключена была возможность, что они попали в поле зрения тех, кто бомбил село. Любой из пилотирующих эти самолеты мог направить свой удар по ним. Мулла стоял в раздумье. В жизни он выработал для себя одно ценное правило: оно было очень простым и срабатывало в любой ситуации – сразу же выделять задачу первостепенной важности.
Главное – не спутать важное свторостепенным.
 – Братья, – голос его немного дрожал. – Сегодня мы похоронили родных и близких нам людей. Да простит и помилует их всех Всевышний. Да откроются перед ними врата Рая, и пусть Аллах не оставит в Милости Своей их и нас.
Каждый из стоящих тихо повторял: «Аминь».
Закончив молитву, он обвел всех взглядом, словно пытаясь запомнить каждого из них. Потом опустил голову. Его волнение передалось всем...
– Я не могу идти с вами, я нужен там.
Он указал на окутанное дымом село. Взрывы еще продолжали греметь. Но негромкий голос муллы был сильнее. Он заполнял больше места в их сердцах, чем эти взрывы.
– Марчо для нас еще не сшиты... Мы еще увидимся, если будет на то Воля Аллаха, – попыталсяон подбодрить растерянных односельчан. – Свой выбор я сделал, как только стал муллой. И там, – он указал рукой на село, – я нужен больше. Я не могу покинуть юрт, если там есть хоть один человек. Да продлит ваши дни Всевышний и да убережет от всех бед.
– Я тоже остаюсь, – вышел к нему из толпы юноша, правнук Денисолта.
За ним рванулись было несколько молодых...
– Нет, заклинаю вас могилами предков, уходите все. Денисолт, укрой людей в лесу. Пора, время не ждет.
Старик подошел к нему. Они крепко обнялись.
– Да хранит тебя Аллах, – с чувством произнес Денисолт.
Мулла, тронутый вниманием старика, замолчал. Потом медленно окинул собравшихся взглядом, на лице мелькнула легкая улыбка:
– Да хранит нас Денисолт!
– Да-да, – старик как-то по-детски кивнул головой, – нас.
Люди молча смотрели вслед скрывающемуся за поворотом молодому человеку… Он уходил в село. Не оглядываясь. С верой в сердце и с сознанием обретения истины, во имя которой не страшно умереть. Потому что для истинно верующего смерти не существует.







                КОШКА

Чеченская черная зима только вступала в свои права. Мокрый снег, едва коснувшись земли, тут же таял. Липкая грязь обволакивала обувь, что затрудняло движение.
Они шли вдвоем по обочине дороги. Мимо них с грохотом мчались БТРы и танки. Уралы были набиты не то контрактниками, не то срочниками, которые, не скрывая любопытства, таращили на них глаза. Некоторые, беря на мушку, корчили страшные рожи, сделав несколько выстрелов поверх голов, покатывались со смеху. Женщины и мужчины не обращали на них внимания. Может, просто устали реагировать на все происходящее. Каждый шаг требовал большого усилия. Тупое желание дойти до цели, не отвлекаясь и не обращая внимания ни на что, – вот что двигало ими.
– Хава, не вздумай останавливаться. Стоит только остановиться, ноги перестанут слушать тебя.
Так они добрались до очередного блокпоста. Хорошо откормленная восточно-европейская овчарка с громким лаем бросилась им на встречу. Буквально в двух-трех шагах от своих жертв остановилась. Несмотря на то, что ошейник сдавливал ей горло, она не переставала лаять, пока не подошел человек в военной форме, который скомандовал: «Фу, Пират, на место. Пошел на место. Тебе сказал, скотина!»Собака так же быстро исчезла, как и появилась.
– Там женщина и мужчина, проверьте их документы, – бросил он в проем окошка, где было написано большими буквами «КПП».
Из-за ограждения вышло несколько военных.
– Так, ваши документы, и откройте, пожалуйста, ваши сумки.
Мужчина протянул два паспорта и военный билет. Военный долго сверял личности каждого, очень внимательно разглядывая каждого. Потом вернул документы и, как бы между прочим, спросил: «Где находится улица Московская?»
Мужчина лаконично бросил:
– В Ленинском
– Что в Ленинском? – не понял военный.
– В Ленинском районе, – пояснил гражданский.
– А, ну-ну. Идите на свою слободку.
– Была слободка… Ну, теперь уже ваша. Живите. Ха-ха-ха! Нам не привыкать.
– Серый, что он хотел этим сказать? – сказал военный, обращаясь к своему напарнику.
– Пошли, доиграем партию. А черт его знает, что он хотел сказать.

– Хорошо бы отдохнуть, – обронила она, когда отошли от блокпоста на приличное расстояние. – В термосе, по-моему, еще остался чай.

Город больше походил на заброшенное и всеми забытое кладбище. Частный сектор можно было вычислить по печным трубам, которые возвышались над грудами развалин.
– Ваха, смотри, что здесь лежит.
Она показала на плюшевого медвежонка, которого, видимо, выбросило ударной волной на обочину дороги. Несколько пуль повредили его шубку, а так он смотрелся симпатично на фоне хаоса и развалин.
– Не трогай. За обочину не заходи, кругом «растяжки». Ониобезопасили себя. За целый километр вокруг себя все заминировали.
– Мы почему-то начали по имени друг к другу обращаться... Извини, – она немного смутилась.
– Ничего. Наверное, это все от предков. Они тоже не любили сентиментальничать, может быть, поэтому и выживали.
Когда они вышли на знакомую улицу, он предупредительно начал разговор издалека:
– Что бы с нашим домом ни случилось, помни, что мы еще живы – и это главное.
– Ты не беспокойся, я готова ко всему…
– Смотри, дом Асруды стоит.
– Это хорошо.
У Тамары – тоже целехонький.
– М-да.
– А вот и наш… двор.
Они вошли, осторожно вступая на развороченную снарядами территорию. Огромная воронка зияла прямо у входа, где раньше стояли ворота. Наружная стена дома неуклюже привалилась к внутренней. Одна половина крыши съехала и захламила и без того узкий проход. Чтобы добраться до входа в бывшее жилище, пришлось потрудиться. Так, шаг за шагом, они добрались до проема, где должна была быть дверь. Потом, как выяснилось, она лежала у них прямо под ногами, засыпанная штукатуркой и всяким хламом.
– Подожди, не входи. Я посмотрю, что там внутри.
– Будь осторожен, мало ли что…
– Хорошо…
В комнате, где стоял камин, стены еще стояли. Видимо, окна и камин погасили взрывную волну. Беспорядок, который царил в этой комнате, и особенно запах, вызывали тошноту. После того, как им удалось убрать часть хлама и затопить камин, дышать стало легче. Он придвинул ближе к камину то, что прежде называлось диваном. Предварительно положив на него фанеру от задней стенки шифоньера.
–Ты ложись – отдыхай, а я немного посижу. Эта дорога измотала нас вконец. У меня даже язык от усталости не поворачивается, – эта фраза вызвала улыбку на ее лице. – Спи.

Языки пламени согревали и успокаивали. Мрак поглотил город. Иногда мглу рассекали осветительные ракеты. Затем город снова погружался в темноту. По коже пробегали мурашки, когда начинали выть собаки. Они выли протяжно и долго.
Он с тревогой посмотрел на жену, но она уже была во власти сна. И это было небольшим утешением.
Он до сих пор не мог понять, зачем он здесь?
Что он и она ожидали здесь увидеть? Нельзя обманывать себя и принимать желаемое за действительное.
От их дома остались четыре стены, которые стояли на честном слове. Что он и она ожидали здесь найти?
Эти размышления стихийно возникали и тут же – под прессом действительности – улетучивались. Вопрос, зачем они здесь, оставался открытым.
Тишину ночи все время нарушала беспорядочная пальба и треск стрелкового и крупнокалиберного оружия. Иногда по улице, которая находилась почти рядом, с грохотом пролетали танки и БТРы.
В такую минуту трудно было дышать. С потолка сыпалась пыль, и невесть откуда падали различные предметы. Время тянулось мучительно трудно, и это выматывало нервы. Хава за все это время ни разу не проснулась. Видно, дорога сильно измотала ее. Но он, как ни странно, не чувствовал особой усталости. Он был заложником этой ситуации, точнее –они. И это больше всего тяготило.
Огонь между тем медленно угасал. Недостатка в дровах, слава Богу, не было… Тепло по-особенному действует на человека. Тело расслабляется. Он почувствовал, как тяжелеют веки и сон потихоньку обволакивает его. Но что-то не давало окончательно успокоиться.
Чтобы отогнать дремоту, он вышел во двор. Шел, осторожно ступая – на ощупь, вытянув правую руку вперед, чтобы ненароком не наткнуться на что-нибудь. На воздухе сон улетучился. Кромешная тьма давила на сознание. Только изредка осветительные ракеты то там, то здесь озаряли небо, но тут же гасли. Все попытки развеять тьму были тщетны. Страшная ночь. Ни звездочки, ни луны. Наверное, потому, что еще моросил дождь весь день донимавший их в долгой дороге.
Он так же осторожно вернулся на прежнее место. Опять сел в обшарпанное кресло, надеясь встретить утро, не смыкая глаз. Он не знал, сколько прошло времени, когда к середине ночи почувствовал легкое прикосновение к ноге. Мурашки побежали по коже… Слева от себя он увидел белую кошку. Она даже не шелохнулась, когда он ее легонько погладил по головке, желая убедиться что это явь. Странно – кругом грязь, слякоть, а она была такая чистая и даже, можно сказать, холеная, хотя вокруг на целый километр не было ни одного жилого дома – сплошные развалины. Возможно, она пришла, увидев свет, и, скорее всего, проголодалась.
Он машинально начал рыться в сумке, которая лежала тут же, рядом, и на дне ее нашел небольшой кусок колбасы. «Вот как раз то, что нужно!» Он аккуратно положил небольшие кусочки перед ней – она даже не повернула свою головку и даже не попыталась принюхаться к еде. Это было что-то за гранью его понимания. И – вместе с тем – с приходом этой кошки он почувствовал уверенность: «все-таки мы не одни».
Ночь, война, развалины. Всюду смерть – и белая, как лунь, кошка на фоне всего этого. Что это? Знак судьбы? Он опять пытался осмыслить очередную загадку, не зная, зачем. Как долго это длилось, он не помнил. Он так же не заметил, как заснул.
Когда проснулся, сквозь дыры в потолке изо всех щелей бил фонтан света. Хава копалась где-то в углу – точнее, листала старый, разбухший от сырости, альбом.
– А, ты проснулся! Угадай, что я нашла…
– Мешок с золотом?
– Да ладно тебе, я серьезно.
– Гранатомет?
– Еще чего, – она посмотрела на него как на больного, – я нашла панду.
У «падлы», так назвал ее про себя Ваха, действительно был приличный вид.
– Слушай, ты здесь не видела кошку?
– У нас игрушечной кошки никогда не было. Ты имеешь в виду Маркиза? Его давно, наверно, убили. Он же исчез, как только начали бросать первые бомбы. Еще в первую кампанию, ты что – забыл?
– Знаешь, ночью сюда приходила белая кошка. Сидела здесь… Со мной. Вот тут, – он указал место, где должна была сидеть та кошка. Но там ее не было.
– Тебе что-то померещилось. Не расстраивайся, так бывает… от усталости…
– Да, да, – он перевел взгляд на кресло, точнее, на каркас кресла, где он вчера уснул, и рядом увидел кусочки колбасы. – Может быть, мне померещилось.
Но едва заметные кошачьи следы говорили совсем о другом. Однако он не стал переубеждать жену. Просто не видел в том смысла.
Кошка исчезла так же внезапно, как и появилась.
Да и стоит ли переживать… Это же просто кошка...







               


                ХЬАРАМ
                Быль


Это наша история...

Зима 44-го... Казахстан...
Холод и пронизывающие тело и душу ветра, от которых нигде не укрыться.

От голода вымирали целыми семьями.
Обезумевшие от безысходности люди шли на всё...

Все было... Даже крысы покидали, спасаясь, места, где жили переселенцы...

Кто-то встречал голодную смерть, шепча слова молитвы, не в силахподняться...
Кто-то, как волк, дождавшись темноты, выходил на поиски пищи, чтобы выжить. Выжить любым способом...

В одну из таких ночей, притащив откуда-то барана, молодой чеченец собрал соседей: он был не из тех, кто тайком съедает свой кусок, не делясь с ближним...

Среди приглашенных был старик. Его, ослабевшего от голода, привели под руки.

– Такой запах может быть только в Раю, – мечтательно произнес он, переступив порог.
Затем, после долгой паузы, тихо спросил:
– Заклинаю тебя именем Всевышнего! Скажи мне, где ты взял этого барана?
Хозяин, меньше всего ожидавший такого вопроса, смутился, но лгать не стал:
– Для меня большая честь принимать тебя в своем доме. Ты заклинаешь меня Именем Бога... Я отвечу тебе: я украл этого барана.
Наступило тягостное молчание.

– Прости меня, сынок. Я не смогу отведать это угощение,– тихо промолвил старый чеченец и попросил своих спутников увести его обратно... Через несколько дней он умер от голода.







                НИЩИЙ

                Быль


Журавли долго кружили в небе. Девушка смотрела, как птицы сбиваются в стаю и с надрывным курлыканьем улетают в направлении юга. Первые признаки надвигающейся зимы навевали грустные мысли. Неизвестно, сколько она еще простояла бы, погрузившись в свои размышления, пока не услышала свое имя: «Зарема! Зарема!». По голосу она сразу узнала свою сверстницу, соседку Марху – худенькую, подвижную девушку. Та стояла, приоткрыв плетеную калитку, не зная, войти во двор или повернуть обратно.
– Марха, что ты там стоишь, заходи, – позвала ее Зарема, пытаясь угадать, что привело подружку ни свет – ни заря.
– Доброе утро. Я тебя не разбудила? – поинтересовалась Марха. И, не дожидаясь ответа, начала тараторить. – Ты знаешь, вчера я всю ночь не спала... К Абдул-Рашиду   приехали какие-то важные гости. Он сегодня в их честь устраивает синкъерам.* Народу будет!..
Она округлила и без того большие глаза. И твой Муса тоже…
– Он не мой, – вдруг резко оживилась Зарема, которую начала раздражать болтовня незваной гостьи, – ты лучше сообщи эту новость Дагмаре. При виде этой жеро, он забывает свое имя.
Марха застыла от удивления. Всегда спокойная Зарема вела себя сегодня как-то по-другому.
– Вот-вот, назло Дагмаре и этому твоему Мусе…
– Он не мой, – опять сверкнула глазами Зарема.
– Да успокойся, я это так, к слову, сказала. Вот назло им ты как раз и пойдешь со мной на вечеринку и будешь танцевать, и веселиться, с кем тебе захочется. Только так ты утрешь им нос. Ладно, мне пора. Да, одень то платье, в котором ты на свадьбе Хамзата была, оно тебе очень идет.
Хамзат – старший брат Мархи. Он женился месяца два назад. Теперь он жил на краю села. Община выделила ему участок и помогла построить дом. Марха всегда подчеркивала это обстоятельство, давая понять всем, что нет преград для ее замужества.
– Ну, давай, пока. Я еще должна предупредить Сациту, Таису и Макку, – она прищурилась, как будто пытаясь еще кого-то вспомнить, но неожиданно, за спиной Заремы,увидела, как из дому выходит ее мать, Хадижат. Разговаривать с ней, видимо, не входило в ее планы, поэтому она, наскоро попрощавшись, тут же исчезла.
– Зарема, с кем ты там болтаешь?
Голос матери вывел девушку из задумчивости.
– Это Марха забегала на минутку…

Двор Абдул-Рашида  был полон людей. Накрытые столы стояли под навесом. Двери и окна всех комнат были открыты настежь. Во всех комнатах толпились гости. Музыканты сидели на самых почетных местах, наравне со стариками. Прямо перед ними, по обе стороны, были расставлены столы и стулья для молодежи. Это сделано было специально, чтобы оставить площадку для танцев. С торца, полукругом, стояли все кому не лень: одни – чтобы поглазеть на этот праздник, другие – потанцевать и завести знакомства.
Зарема стояла в плотном кругу подружек. Звуки гармоники, движения в такт домбры; хлопанье ладоней, отбивающих ритм, который бьется в жилах каждого нохчи; короткие взгляды из-под девичьих ресниц, горящие глаза юношей – эту атмосферу синкъерама знает каждый, кто хоть раз побывал на нем. Марха легко поддела локтем Зарему, кивая в сторону Мусы и Дагмары: смотри, мол... Те улыбались, делая друг другу только им понятные немые знаки. Зарема невольно поймала себя на мысли, что нехорошо «читать» такие сцены и была немного раздосадована, что стала невольным свидетелем этих знаков внимания со стороны бывшего ухажера.
Вот такими же глазами Муса смотрел, до появления Дагмары, на нее. Она хорошо помнила этот взгляд… Теперь эти глаза смотрели на другую. В них был восторг. Они светились счастьем. Зарема невольно отвела взгляд, в сердцах пожурила Марху за ее «бдительность», которая всегда замечала даже то, чего не следовало бы замечать.
«Зачем я пришла на этот праздник? – задавала себе вопрос Зарема. – К чему все эти наряды...» Было досадно и горько сознавать никчемность собственных ожиданий. Она была готова тут же провалиться сквозь землю.
Девушка собралась с духом, чтобы под благовидным предлогом уйти с этой вечеринки, но не знала, как это сделать и при этом остаться незамеченной. Ход ее мыслей прервала стоящая рядом Макка:
– Смотри – какой странный человек! Наверное, нищий. На нем такая грязная бурка...
И действительно, сквозь толпу шел в латаной бурке и такой же старой лохматой чабанской папахе, надвинутой до самых бровей, странный незнакомец. Перед ним все расступались, боясь испачкаться.
Поравнявшись с первыми рядами стоявших полукругом перед площадкой людей, он громко приветствовал гостей традиционным «салам алейкум» и тут же присел, не обращая ни на кого внимания и не дожидаясь ответа. Ему ответили вразнобой. Кто-то из вежливости даже привстал. И о нем тут же забыли.
Зарема, которая секунду назад была рада покинуть этот синкъерам, с каким-то необъяснимым любопытством стала наблюдать за незнакомцем. «Вот этот человек, как и я, никому здесь не нужен, – думала она. – Мы оба – лишние на этом празднике. Никто его не замечает и не обращает на него внимания только потому, что он беднее их. Если он выйдет в круг, я буду танцевать только с ним», – вдруг решила она неожиданно для себя.
Мужчина сидел с отрешенным видом, иногда медленно обводя взглядом присутствующих. Девушки, боясь встретиться взглядом с нищим, старались не смотреть в его сторону. Одна Зарема ловила каждое движение незнакомца. И когда их глаза встретились, ее лицо слегка покрылось румянцем. В этих глазах было что-то завораживающее, это был взгляд мужчины, который знает цену жизни, цену любви и, главное, – цену себе. Она это ощущала всем сердцем. И еще раз укрепилась в своем желании. «Нет, я не уйду отсюда, пока не станцую с ним, я буду танцевать только с ним», – повторяла она про себя, как заклинание.
Незнакомец медленно поднялся и этим невольно привлек к себе всеобщее внимание. Он так же медленно вошел в круг, движение ног фиксировали каждый такт домбры. В его пружинистой походке была грация молодого сильного человека. Он еще раз обвел взглядом строй девушек… их глаза встретились.
Легким кивком мужчина пригласил Зарему на танец. Она вошла в круг, плавно скользя, словно не касаясь земли, и поплыла в танце. Незнакомец широко развел руки, затем, резко вскинув их, высоко поднял бурку над головой – и бросил ее под ноги Зареме. На нем была серая черкеска из отличного сукна, кинжал в серебряных ножнах с серебряной рукояткой. Две кобуры были пристегнуты к тонкому ремешку на поясе, на что больше всего обратили внимание все мужчины. Старейшины, которые до этого момента вели свои беседы, тоже переключили свое внимание на танцующих.
– Шире круг! – раздался голос одного из друзей Абдул-Рашида. Обычно на таких праздниках друзья и родственники хозяина добровольно берут на себя обязанности следить за порядком, рассаживать гостей, предупреждают ссоры, одним словом, следят за тем, чтобы все было благопристойно. – Эта площадка мала для хороших танцоров, шире круг.
Дробь дечиг-пандура, звучание гармони, выкрики «орса», «тох-тох»...
Незнакомец умел вести свою партнершу, не сковывая ее движений. Он то вдруг внезапно вставал на ее пути и заставлял кружиться на месте, то резко брал ее руками «в кольцо», не касаясь даже ее платья, то, молниеносно развернувшись и оставив партнершу, в одно мгновение оказывался на другой стороне площадки, демонстрируя виртуозные движения перед старейшинами. Этот, своего рода, знак внимания и уважения является неотъемлемой частью танцевального обряда, поэтому лица польщенных таким вниманием старцев тут же расплылись в улыбке. В танце каждый жест, каждое движение имеет свой смысл. Все в незнакомце выдавало хорошего танцора. За движениями ног и рук его не поспевали глаза. Один из гостей, сидевший на почетном месте, демонстративно громко подозвал следящего за порядком:
– Ахмед! Пусть этот человек покажет свое право на ношение оружия перед тем, как покинет нас.
В чей адрес была брошена реплика, поняли все. И все ждали реакции незнакомца. Он не заставил себя долго ждать: резким движением вытащил из кобуры пистолет и, не сбиваясь с ритма, сделал несколько выстрелов под ноги зарвавшегося гостя, который от неожиданности подпрыгнул, как ошпаренный, чем вызвал хохот окружающих.
Блюститель закона стоял в растерянности. Надеясь «сохранить лицо», он промямлил: «Покажи свои документы на оружие...»
Незнакомец сверкнул глазами. Он, почти вплотную, встал перед блюстителем. Вытащил обойму... Демонстративно опустил пистолет, другой рукой поднял обойму на уровне лица блюстителя закона.
– Вот документ на ношение оружия, – холодный взгляд его не предвещал ничего хорошего – этот взгляд мог остудить любого... – Но если тебе этого мало, – продолжал он между тем, – я абрек Зелимхан.
Последние слова гостя вызвали явное оживление среди присутствующих. Несколько человек, быстро растворившись в толпе, тут же спешно покинули помещение...
Земля поплыла под ногами Заремы. Она еле удержалась на ногах. Не желая быть причиной ссоры, она с ужасом ждала развязки, не зная, как ей поступить. Словно угадав ее мысли, Зелимхан резко повернулся к ней, легким кивком поблагодарил за танец и, больше не обращая внимания на противника, который потерял дар речи от его последних слов, вежливо попрощался со всеми и пошел к двери, под громкие восторги присутствующих, которые почтительно расступились, давая дорогу знаменитому абреку.
Но вдруг Зелимхан замедлил шаг, еще раз обернулся и, обращаясь к Зареме, сказал:
– Да благословит тебя Аллах и да продлит Он твои годы.
Он ушел так же внезапно, как и пришел.
Глаза Заремы затуманила навернувшаяся слеза. Теперь ее ничто не удерживало на этой вечеринке – ни подруги, ни Дагмара, ни Муса…




         
 ИСТОРИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

На перроне вокзала было многолюдно. Как обычно провожающих  было больше, чем уезжающих.
Известный писатель Халид Ошаев и его относительно молодой собрат по перу Магомед Мамамкаев явно выделялись в этой массе народа. Провожающие такплотно окружили их, что к ним практически нельзя было подступиться. « Халид, я очень рад, что с Магомедом на эти партийные курсы едешь именно ты,- говорил один из провожающих - надеюсь, к тебе он будет прислушиваться». «Не забывайте писать письма, если что срочное – строчите телеграммы. Да, где остановились, сообщайте в первую очередь, а то мало ли что, а еще тут  гостиницы на дорогу вам просили передать». Внимание родных, друзей всегда дорого, и, как старший, Халид благодарил всех за себя и Магомеда, старясь не оставить без внимания каждого провожающего.К счастью, поезд уже подошел. Погрузиться не составило особого труда, их вместе с вещами буквально занесли вагон. Поезд набирал ход и отходил от перрона очень тяжело, он словно старик, который засиделся на одном месте, но вынужден идти, чтобы завершить начатое дело, не смотря на старческую немощь…
Партийные курсы, на которые были направлены для обучения Халид  и Магомед , совпал с очередным съездом партии. И, соответственно, как слушатели высшей партийной школы они автоматически становились делегатами, а точнее, участниками этого форума обстоятельство накладывало на них все- таки определенную ответственность. Промолчать  значить струсить. Сказать правду – себе дороже и всем, кто стоит за тобой. Халид с Магомедом тему, дискутируя на эту тему, всегда заходили в тупик. В итоге  вынесли решение не вмешиваться.
Кремлевский зал, где проходил ХVII Съезд КПСС, напоминал кипящий котел. Делегаты от всех союзных республик, от всех краев и областей прибыли, чтобы отдать свои голоса новому лидеру, который должен был повести страну к новым победам, отстаивая «великие завоевания» Октября. Плакаты с этими лозунгами пестрели всюду. Вокруг отдельных ораторов группировались единомышленники. Многие сидели в зале, ожидая  времени, начала съезда и когда, наконец, стихнут страсти. В президиуме кипела работа, каждый желающий выступить предварительно записывался, а их было так много, что организаторы путались в многочисленных списках, не зная, как вести очередность.
Магомед Мамакаев и ХалидОшаев сидели немного отстраненно, видимо, подспудно сознавая незначительность своей роли в данном процессе. Вызывали раздражение никчемность и унизительность навязанной им роли статистов. Никто не интересовался ими и, более того, их мнением. Оставалось,  молча наблюдать, когда закончится это представление.
Халид, со свойственным ему спокойствием, оценивал обстановку. Он был из тех, кто любит следить за игрой со стороны.
Магомед – полная противоположность своему другу. В стихии людских страстей ему хотелось быть в гуще, роль наблюдателя – не для него. Халид, зная необузданность нрава товарища, успокаивал Магомеда, делал упор на его самолюбие:
– Магомед, это всего лишь спектакль. Все заранее расписано, зачем тебе роль клоуна? Здесь все уже решено. Наше мнение никого не интересует. Ты понял меня?
Халид выразительно посмотрел на друга.
– Да-да, – машинально ответил Магомед, который больше слушал зал,
зная, к чему ведет Халид. – Ко мне перед этим подходили из оргкомитета и спрашивали, кто из нас выступит...
Халид посмотрел на товарища, как на больного:
– Никто к тебе не подходил. Никто!.. И мы с тобой выступать не будем. Нас никто не услышит. Пойми, это не наша игра – здесь уже всё расписано…
Он говорил, как педагог, который вразумляет ученика, точнее, пытается вразумить, чувствуя при этом полное невнимание к тому, что он говорит. – Лучшее, что мы можем сделать – это молча присутствовать… Молча!.. Ты слышишь меня?

Между тем, съезд шел полным ходом. На трибуне один оратор сменял другого.
Страсти накалялись…
Халид, достав блокнот, делал в нем пометки. Магомед ценил советы друга. Тот всегда подавлял своей прямотой и железной логикой, что немного задевало Магомеда. Когда Халид полностью ушел в свои записи, он тихо приподнялся и, коротко бросив: «я на минутку», быстро направился в сторону выхода.
Халид, убедившись, что Магомед идет к выходу, опять погрузился в работу.
Делегаты бурно встречали выступление каждого оратора. Ведущий просил тишины, то и дело позванивая в колокольчик.
– Успокойтесь, товарищи! Слово для выступления предоставляется чеченскому делегату, писателю Магомеду Мамакаеву.
Халиду показалось, что он ослышался.
– Что ты за человек… – в сердцах воскликнул он.
Магомед стоял на трибуне. Его речь была резкой, категоричной и краткой.
– Товарищи! – крикнул он, привлекая всеобщее внимание, – Сталин… – он сделал паузу, – бешеная собака!
Зал взревел.
– И эту собаку надо держать на цепи, – не обращая ни на кого внимания, продолжал Магомед, как учитель, который объясняет урок непонятливым ученикам, – иначе она сорвется…
Выкрикнув это, он быстро сошел с трибуны.

…На вокзале Халид довольно сухо прощался с Магомедом. Ему почему-то не хотелось много говорить. Оставаться последнему было нежелательно. Победа Сталина не могла не сказаться на всех тех, кто выступил против него. Тем более что таких резких заявлений, какие сделал Магомед, не делал никто.
Халид советовал Магомеду «лечь на дно», одним словом, просил «не высовываться». Он обнял на прощание друга. Ему не терпелось посадить его в поезд, чтобы тот быстрее уехал. Если Магомеда заберут здесь в Москве, думал он, ему будет трудно объяснить потом друзьям и родным, как и что здесь произошло и почему он не смог сдержать пыл своего товарища...
Магомед чувствовал тревогу Халида. Он посмотрел ему в глаза.
– Знаешь, кто-то должен было это сказать, – начал он издалека.
– Оставь, – прервал его Халид. – Что случилось, то случилось. Ты хоть дома постарайся… хотя… – он безнадежно махнул рукой.
Магомед еле сдержался, чтобы не улыбнуться. Но вовремя опустил голову, пряча искорку в глазах. Ему не хотелось расстраивать друга. Он подсознательно чувствовал, сколько причинил беспокойства Халиду. Поезд тронулся, увозя Магомеда. Халид долго стоял на перроне. За последние дни он сильно осунулся. Он почувствовал легкое облегчение теперь, когда его друг был в поезде и ехал домой...
«Как хорошо, что я его уговорил уехать. Теперь пора и самому «съезжать». Но это не так горит, хотя «запах паленого есть», – с этими размышлениями он направился в город.

Магомед сидел в своем кабинете, когда к нему вошли два человека. Колючие глаза, каменные лица обоих не предвещали ничего хорошего. После обмена приветствиями Магомед предложил им присесть, но они отказались.
«Вы должны проехать с нами в прокуратуру. Вам зададут несколько вопросов, чистая формальность», – на лице незнакомца проскользнула легкая улыбка.
– Если это формальность, могли бы прислать повестку, мы здесь тоже не баклуши бьем, – Магомед поверх очков посмотрел на визитеров.
– Ваше руководство в курсе. Вот мое удостоверение. Следователь республиканской прокуратуры Черноглазов Виктор Борисович.
Магомед не спеша отложил на край стола начатую статью, навел легкий порядок на рабочем столе и, в сопровождении трех человек (как потом, оказалось, за дверью был еще третий), направился к выходу, где их ожидал «бобик».


– Я, Шилин Юрий Степанович, следователь прокуратуры СССР. Будьте добры, присядьте.
Магомед сел справа от следователя. За отдельным столиком сидела секретарша. У входа сидел еще один человек, который пристально всматривался в Мамакаева. Магомед чувствовал на себе его взгляд. Его всегда раздражало присутствие таких людей – будь то застолье, или пикник. Молчуны, в глазах которых был всегда «счетчик». Будучи по натуре прямым и открытым в общении, он не понимал и не хотел понимать этих людей.
Между тем, следователь задавал вопросы общего характера, ФИО, где и когда родился, и т. д.
Магомед, отвечая на них, был озадачен тем «вниманием», которое ему оказывали представители прокуратуры – и ответ на его немой вопрос, по-видимому, знал человек, который сверлил его сейчас взглядом. Когда были заполнены все анкетные данные, следователь, после продолжительной паузы, пристально глядя в глаза Магомеду, начал издалека.
– Вы, насколько нам известно, были слушателем Высших партийных курсов. Не могли бы Вы более подробно рассказать нам о том периоде вашей жизни, если можно… – он улыбнулся.
Магомед спокойно выдержал взгляд и тоже слегка усмехнулся. В комнате наступила напряженная тишина. Теперь Магомед понял и ясно отдавал отчет всему, что происходит – где он сейчас и почему он здесь. Он вспомнил слова старого друга Халида: «Это не наша игра». «Система» работала безотказно, благодаря таким ярым «блюстителям закона».
«Да, друг мой, все заранее расписано, но мразь останется мразью, как бы высоко ее ни поднимали. И сейчас я от этих слов не откажусь», – Магомед поднял голову и, глядя в глаза следователю, начал говорить, чеканя каждую фразу:
– Да, я был слушателем высшей партийной школы. Да, я был на съезде. Да, я выступал. Да, я говорил, что Сталин – бешеная собака, которую надо держать на цепи… Вот, видите, она сорвалась, – эту фразу Магомед закончил с улыбкой.

Монотонный перестук колес. На дощатом полу кое-где можно увидеть сено вперемешку с мелкими окурками. Свет из оконцев ложится на пол тенью, отчетливо вырисовывая черные клетки решетки, напоминая узникам на колесах, что свобода находится за их пределами. Что им предстоит видеть мир только через решетку. Магомед огрызком карандаша на обрывке газетной бумаги, поверх шрифта, вывел четыре строчки. Сидевший рядом карманник по кличке Апельсин поинтересовался: «Че, маляву хочешь передать? Один у меня есть здесь свой, но это только завтра к утру».
– Да нет, это просто стих, что, в голову пришло, – хотел отвязаться от него Магомед.
Своей чрезмерной общительностью Апельсин доставал в дороге всех. Потому многие отсели от него подальше.
– Слышь, прочти. Не в обиду. А можешь про братву что-нибудь черкануть? Они точно заценят. Дай почитать-то, – и, взяв клочок газеты из рук Магомеда, начал читать вслух, с характерным одесским говорком, что придавало особое звучание каждой фразе:

Жизнь – тропа. Средь гор она петляет.
Пропасти грозят нам каждый миг.
И порой с обрыва нас толкает
Прямо в пропасть собственный язык…

– Магомед, ты как будто про меня писал. Ты ж знаешь, как я не люблю бакланов. Хоть я и сам, скажу, не подарок, но иногда так припрет, шо не могу я не сказать, шо козел он и есть козел.
Одессит еще долго о чем-то говорил. Магомед его не слушал. Мысли его были далеко. Сам не зная чему, он улыбался, слушая мерный перестук колес.






                ФОРУМ МОЛОДЫХ


Очередной, IX-й по счету, форум молодых писателей, организованный Фондом Филатова, начал свою работу в сентябре 2009 года. Проходило это мероприятие, ставшее уже доброй традицией, в подмосковном местечке Липки, на территории санатория с одноименным названием. В рамках этого форума молодые литераторы из различных регионов России и стран СНГ получают не только прекрасную возможность пообщаться друг с другом, но и участвовать в мастер-классах корифеев литературы.
В этот раз Чеченскую Республику представляли Лидия Довлеткиреева, Сулиман Мусаев, МадинаЯсаева, от Ингушетии был делегирован Муса Баркинхоев. Ваш покорный слуга прибыл на форум в качестве представителя СП ЧР.
Когда мы вошли в фойе здания, Сергей Александрович Филатов стоял в окружении участников форума. Заметив нас, он радушно улыбнулся:
– Чеченская делегация всегда приезжает вовремя.
После традиционных расспросов о делах и здоровье Сергей Александрович направил нас к своей супруге Галине Николаевне.
Следует отметить, что Галина Николаевна – настоящий «боевой соратник» своего мужа: она сопровождает его практически во всех рабочих поездках, и не просто сопровождает – всеми организационными вопросами на этом и подобных мероприятиях занимается она. О том, на сколько это, мягко говоря, непростая работа, можно судить хотя бы по количеству участников форума: писатели, поэты, драматурги, критики со всей России и стран СНГ, в качестве приглашенных гостей – чиновники из различных министерств, члены правительства РФ, ученые, режиссеры, драматурги…. И для каждого, будь то начинающий писатель «из глубинки» или академик из Москвы, у нее найдется теплое слово, всех она одарит искренней улыбкой, окружит заботой и вниманием.
Расспросив нас, как обстоят дела в республике, все ли благополучно в наших семьях, Галина Николаевна тут же занялась вопросом нашего размещения, чтобы мы могли отдохнуть с дороги. Нам выделили комфортабельные двухместные номера.
– Торжественное открытие форума состоится завтра в 10 часов, а пока отдыхайте. Да, скоро обед, мы ждем вас к столу, – напомнила нам радушная хозяйка.
На следующий день, как и планировалось, состоялась торжественная церемония открытия форума. Сергей Александрович Филатов обратился к присутствующим с приветственным словом и пожелал всем творческих удач.
После такого напутствия участники форума приступили к работе. И надо отметить, работа была проделана немалая: «зубры» литературы проводили мастер-классы для молодежи, и эта встреча поколений, думаю, была полезна не только «детям», но и «отцам»; во второй половине дня, как правило, проводились встречи молодых писателей с известными режиссерами, учеными, писателями, с представителями различных министерств и ведомств. Приятно поразила атмосфера открытости и доброжелательности, царившая во время этих встреч в зале.
Однако были моменты, оставившие несколько иные впечатления. В один из дней работы форума состоялась встреча с писателем Владимиром Маканиным, автором, с позволения сказать, книги «Асан» (даже не знаю, к какому жанру литературы отнести сей опус, дабы не оскорбить ни один из них).
Будучи знаком с содержанием этого чтива (вкратце говоря, очередного «обличения звериной сущности» чеченцев на примере «чеченской» войны) и понимая, какие «напутствия молодым» может дать его автор, я решил посетить эту встречу.Кстати, Маканин – лауреат многих престижных литературных премий, он уже не раз переиздавался, а потому довольно странно, что государство, позиционирующее себя как правовое и демократическое, в котором постоянно декларируется непримиримая война с любыми проявлениями национализма и экстремизма, не просто закрывает глаза на подобные проявления в литературе (Маканин, к сожалению, далеко не единственный пример), а всячески их поощряет. Но – всему свое время, и я уверен, что рано или поздно такие «труды» получат должную оценку и оценивать их будут не литературные критики, а судебные органы.
Судя по всему, произведение «Асан» скандальную популярность, на которую, очевидно, и рассчитывал его автор, все же получило – зал был заполнен до отказа. Сам Владимир Маканин сидел на сцене с видом человека, понюхавшего пороху и знающего о войне не понаслышке. Как говорится, «вжился в образ»… Из зала задавали вопросы, и вскоре выяснилось, что детище свое Маканин родил в каком-то кабаке на окраине Моздока и помогали ему в этом пьяные военнослужащие федеральных войск, которые заходили туда «снять напряжение». Было ли это напряжение следствием участия в боевых действиях, или же это просто похмелье после пьянок в казармах (как известно, Моздок в тот период просто кишел войсками) – вопрос сложный, но автор, по всей видимости, особо им и не задавался. Ведь многие подобные «произведения» пишутся даже не в Моздоке (хоть какая-то близость к Чечне), а в Москве или где-нибудь в Нижних Пупках и для этого совсем не обязательно даже ходить в кабак – водка и дома найдется.
Вопросы сыпались как из рога изобилия. Дошли до того, что отдали роман Л.Н. Толстого «Война и мир» на «праведный» суд Маканина. Последовал вопрос о том, как Маканин относится к творчеству Толстого.
Образ цензора Маканин примерил на себя так же охотно, как и образ вояки. Уловив настроения зала, он начал «подмечать» огрехи классика русской литературы. Мне сразу пришла на память фраза из известной басни: «Ай, Моська, знать она сильна…»
Чеченская тема была «гвоздем программы», и Маканин начал «вещать правду» об истории чеченского народа, однако вскоре даже человеку непосвященному стало ясно, что знает он о чеченцах чуть меньше, чем аборигены Австралии. Название свое, «Асан», роман получил по названию «верховного божества», которое якобы существовало у чеченцев. Даже не знаю, сам ли Маканин до этого додумался, или же идея родилась в воспаленном мозгу его нетрезвых товарищей по перу…
Вообще-то, подробный разбор этого «творения» считаю неоправданной потерей времени, но на одном моменте хотел бы остановиться. Один из главных героев произведения, майор Жилин (по сути, обыкновенный мародер в погонах, коих и в самом деле было немало), рассуждая о генерале Базанове, любителе кавказской истории, приходит к следующему выводу: «Генерал Базанов если и присочинял кусочки истории, то всегда в их (чеченцев) пользу!.. Да и пусть! Если у народа сохранилось мало истории?.. И почему бы… не добавить какую-нибудь славную страничку?»
Хотелось бы напомнить «уважаемому кавказоведу», что чеченцам, каждый из которых знает свою родословную как минимум до седьмого колена, незачем что-то «добавлять» и придумывать, у нас с самоидентификацией все в порядке.
Вспоминая в этой связи небезызвестное выражение «Иван, не помнящий родства», остается только надеяться, что писатель не станет утверждать, что «Иван» – это исконно чеченское имя…
Я понимал, что говорить этому борзописцу о том, что война – это не только пьяные бредни офицеров, многие из которых и в Чечне-то не были, что война – это сотни тысяч убитых и искалеченных невинных людей, десятки тысяч замученных в «фильтрах», это разрушенные до основания города и села… Не эта правда была нужна Владимиру Маканину, не за ней он ездил по пивным Моздока. Однако и молчать я не мог.
– Войну в Чечне я видел не из кафешки в Моздоке, мне, к сожалению, пришлось увидеть ее изнутри. Поэтому я хотел бы прочесть стихотворение, в котором, думаю, те, кого действительно волнует правда о Чечне, найдут ответы на многие вопросы…

Чечня и нефть – синонимы для мира,
Поэтому нет мира на земле.
И нефть, как кровь, покажет суть вампиров,
Как ею бредят умники в Кремле.
Во всех грехах и бедах виновата
Одна Чечня. И более никто.
И, сотни раз пройдя сквозь муки ада,
Никто не спросит: «Жгут Чечню за что?»
Во имя «Неделимой» рвут мечети,
От взрывов бомб сгорают старики.
И, скорчившись, лежат вповалку дети...
Под Новый год – застывшие зрачки.
А кровь – не нефть, она невосполнима.
И в трудный час придут ли к нам друзья?
Пусть над Чечней сегодня много дыма,
Но вспять ее вернуть уже нельзя.

Аплодисменты, которыми меня наградили молодые писатели, стали для меня самой большой наградой.
От прежней напыщенности Маканина не осталось и следа, «монументализм» человека, знающего «правду жизни», заметно скис.
Тут слово взял Сергей Александрович Филатов. Обращаясь к писателям, он призвал их осознать ту ответственность, которую несут они за каждое написанное слово.
– После того, что мы натворили в Чечне, мы все должны просить прощения у чеченского народа, и впредь я попросил бы предельно осторожно относиться к теме войны в Чечне.
Но, к счастью, моменты, подобные этому, были всего лишь именно моментами и никоим образом не отражали общей картины форума.
Не могу не отметить теплый прием, который нам оказали наши земляки. Еще перед отлетом я связался с Алаудином Мусаевым, Председателем Координационного совета Межрегиональной общественной организации «Ассоциация чеченских общественных и культурных объединений», и сообщил, что наши молодые писатели приглашены на форум в Липки.
– Сообщите время прилета, я вас обязательно встречу, – тут же отреагировал Алаудин.
Я, поблагодарив его, сказал, что встречать нас не надо, но мы были бы очень рады, если бы он нашел время навестить нас в Липках. Однако Алаудин был непреклонен:
– Пообедаете у меня, а потом вас отвезут, куда вам нужно. И это не обсуждается, – отрезал он.
Спорить с Алаудином было трудно – доктор юридических наук умеет убеждать. Жижиг-галнаш с сушеной бараниной, приготовленные гостеприимной хозяйкой – супругой Алаудина – в лучших традициях чеченской кухни, стоили того, чтобы прилететь не только в Москву, но и даже на остров Сахалин. Совершив вечерний намаз, поблагодарив хозяев, мы с комфортом отправились в Липки на предоставленном Алаудином «Мерседесе».
Через несколько дней Алаудин Мусаев, в сопровождении прокурора Грозненского района ЧР АднанаТагаева (который, кстати, в этот же день получил диплом кандидата юридических наук) и народного артиста ЧР Имрана Джамаева, приехал в Липки и вручил каждому участнику из Чеченской Республики памятные медали и денежные вознаграждения.
Подводя итоги, можно с уверенностью констатировать, что форум, безусловно, удался: и в «производственном» плане, и в плане человеческого общения – причем обе эти составляющие, на мой взгляд, в литературе, да и вообще в творчестве, в равной степени необходимы.








                ОН СУМЕЛ ОСТАНОВИТЬ ВОЙНУ...


2003-й год. Город Грозный – в руинах. Вся республика – сплошь в паутине блокпостов. Военных больше, чем мирных людей. В военно-полевых условиях работают больницы, школы, стихийные рынки.
Вся власть – у военных. Комендатуры наделены большими властными полномочиями, чем Администрация, которая сформирована больше для видимости присутствия гражданской власти на местах.
Чеченские милиционеры отличаются от гражданских только наличием формы. Оружие им не выдают.
Военные держатся за власть зубами. Еще бы! Неограниченная власть над мирным населением – плюс «боевые» и «командировочные». Под предлогом «зачисток» – насилие и грабежи. Война «спишет».
Стены городских руин, въезды в туннели испещрены нецензурными надписями… Наверняка командиры разных уровней видели все это... Но мер никаких не принимали. Нравилось...
Центральное телевидение через слово твердило о «конституционном порядке», который устанавливается военными. И ни слова о гражданском населении. Невольно на память приходили слова Евгения Евтушенко:

Но есть еще в Россию вера,
Пока умеют русаки
Глазами чеха или венгра
Взглянуть на русские штыки.

Но это не в нашем случае. Нас всегда исключали из общего правила или, точнее, отказывали нам в праве быть равными со всеми, кто живет в этой стране. «Право на право»… Этот термин неприемлем для лиц чеченской национальности.
…Американцы, прежде чем бомбить Багдад, в течение года предлагали мирным жителям покинуть город. Чечню же бомбили и обстреливали со всех сторон, пуская в ход тяжелую артиллерию системы «Град», глубинные бомбы...
Открытая война против чеченцев шла и по всей территории России. В частности, из Ставропольского края были депортированы несколько десятков семей. Их лишили работы, часть имущества была разграблена, другая часть уничтожена.
Такие «спецоперации» проводились с применением тяжелой бронетехники. В крупных городах «работали» спецназовцы, милиция, ФСБ... Силовые методы, которые применялись к лицам чеченской национальности: избиение, преследование, травля – стали нормой, а для страны в целом – государственной политикой.
Всем хорошо запомнилась речь Президента Ельцина перед началом боевых действий, в которой он призывал военных ни в коем случае не трогать нефтеперерабатывающие заводы и нефтедобывающие скважины…
О людях, о мирном населении, он даже не заикнулся.
Таково было истинное лицо тогдашнего руководства. Президент даже не озаботился создать видимость тревоги за граждан собственной страны.
Чем это обернулось для всех нас, мы хорошо знаем.
Вспоминаются слова Елены Георгиевны Боннэр (супруги академика Андрея Дмитриевича Сахарова), сказанные ею Б. Ельцину 26 декабря 1994 г., в бытность его Президентом РФ: «Нет правды в Ваших словах о том, что российская армия на Чеченской земле защищает только территориальную целостность страны и восстанавливает конституционный порядок. Российские солдаты защищают там, в первую очередь, интересы десятилетиями сжиравшего Россию военно-промышленного комплекса, спаянной с ним армейской верхушки и отечественных нефтяных магнатов – интересы тех, кому кровь дешевле нефти. Эта мафия сегодня стала во главе государства…» (газета «Экспресс-хроника» от 9 января 1995, с.1).
Ни мусульманский мир, ни Организация Объединенных Наций не предприняли ни одного шага, чтобы остановить геноцид чеченского народа.
Необходимо было положить конец бесправию и уничтожению мирного населения республики. Это быланепростая задача… И кто-то должен был взять решение этой задачи на себя…
Каждый знал, что другой дороги нет, но никто не хотел брать на себя тяжелый неблагодарный груз ответственности за судьбу поруганной, затравленной и униженной Родины.
Ахмат-Хаджи понял и принял на себя эту ответственность, не боясь прослыть врагом и для своих, и для чужих. Он спокойно мог уехать в Европу, Арабские Эмираты или страны Ближнего зарубежья. Его знали и ценили как богослова. Но он выбрал другой путь. Он и его команда, которую он собрал, работали, можно сказать, круглосуточно.
Население и морально, и физически было раздавлено. Как убедить после долгих лет войны и полного отчаянья всех, кто воочию видел убийства, насилие, грабежи со стороны федеральных войск, в необходимости референдума? Мне до сих пор это кажется каким-то необъяснимым переломом в сознании народа. И тогда люди поняли, что спасение их – в их же руках.
Время показало – «лидеры» аккуратно ушли за кордон, а расхлебывать заваренную ими «кашу» пришлось нам самим. Заново, с нуля, – всегда трудно, когда нет ни сил, ни здоровья, нет средств к существованию... и нет возможности их заработать. Замкнутый круг, из которого мы пытаемся выбраться уже несколько столетий, а он только сужается.
«Остановить войну. Хватит ходить под дулами и быть мишенью как для одних, так и для других.Остановить беспредел может только референдум, и мы должны его провести, чтобы дать право на жизнь и право жить на своей земле нашим детям. Вчерашние уголовники, которым выдали автоматы, убивают любого, кто осмелится ослушаться или не так посмотреть. Плюшевые патриоты, живя в комфортных условиях за пределами России, призывают бойкотироватьреферендум. «Смелые ребята», приезжайте и бойкотируйте... Конечно, попивая чай в уютном месте, говорить об этих и других вещах легко. Они не ходят под бомбами, и зачисток у них тоже нет, после которых люди пропадают без вести. Не возвращают даже тела, чтобы предать их земле с молитвой, как подобает в таких случаях. Немало мы хлебнули горя...», – так думал тогда каждый чеченец…
Директор городского лицея №1 МачиговЖалавди попросил меня принять участие в работе местного штаба по проведению референдума:
– Конечно, ты можешь отказаться. Работать будет нелегко. Без преувеличения, есть определенная доля риска. Кроме гражданских, никто, кажется, не заинтересован в проведении референдума. Возможны провокации и с той, и с другой стороны. Работать придется круглосуточно.
– Жалавди, мы и так рискуем каждый день. Можешь рассчитывать на меня, – ответил я.
…На референдум люди шли с надеждой, что это как-то изменит ситуацию к лучшему. Ходили слухи, что все избирательные участки заминированы. Но это не остановило людей, напротив – активизировались даже те, кто в лучшие времена игнорировал избирательные участки.
Что двигало ими, можно только предполагать, но одно несомненно – они хотели перемен и принимали в этом активное участие. Проголосовав, люди не торопились уйти домой, как бывает обычно в таких случаях, а еще долго стояли во дворе лицея, общаясь друг с другом, обсуждая все накипевшее за последние годы. Присутствие на избирательных участках людей разных возрастов в этой совсем не простой обстановке говорило само за себя.
Ахмат-Хаджи Кадыров…
Открытый, прямой, мужественный человек с большим сердцем...Его целью было – ввести республику в правовое поле России. Только это могло спасти народ от истребления. Только это могло дать чеченскому народу уверенность в завтрашнем дне.
Ахмат-Хаджи ценой своей жизни сделал это... Он сумел остановить войну. Сумел отвести чеченский народ от края гибельной пропасти.



                Эпилог   
Хочу возвратиться к истокам.
Я не знаю, за что я гоним.
         
Иду по разбитым дорогам –
Чтоб корням возвратиться своим.

Вбирая века и мгновенья.
Есть в сердцах и на скалах следы.

Помнят битвы они и гоненья.
Свет  Ислама – один – впереди.

Пора возвратиться к истокам.
Я за правду и веру гоним.

Иду по разбитым  дорогам
И вбираю все взглядом одним…