Артём Голубчик. Житие. Эпизод XVI

Но где немилости пример?
     В чём он опальный?
На нём должок висит интер-
     национальный.
А можно ль долг вменить в вину?
     Долг – непорочен!
...Назначен в южную страну
     политрабочим.


На светлый путь мы тот народ
     вернуть пытались,
ну а они за годом год
     сопротивлялись,
взяв в аргументы автомат
     и суры силу.
...Короче, русский диамат
     был им не в жилу.


Какая глупость! Ещё та –
     вполне коровья.
Но что поделать – темнота,
     средневековье.
Чтобы вопрос с повестки снять
     мегаобъёмный,
туда решили засылать
     таких, как Тёма.


Не залпы мин, не боль, не страх
     и не сапёры –
такие, как Артём, в горах
     своротят горы.
Спадает тайны пелена:
     все спецзаданья –
не недоверья знаки, а
     симптом признанья.


Командировка в глушь – она
     как тест на зрелость.
Но, согласитесь, тут нужна
     большая смелость,
чтоб где-то в горном кишлаке
     или в ауле
с газеткой, как с крестом, в руке
     шагнуть под пули!


В фантазий бешеный полёт
     не стоит верить,
он не монах какой-то, чтоб
     миссионерить.
Хотя, скажу, соблазн велик
     внести крамолу...
Майор – Голубчик. Замкомбриг
     по комсомолу.


Боёв не ждите до поры
     и рейдов всплеска,
но должность не хухры-мухры,
     не хлеборезка.
Жаль, круг поэтом не воспет
     политработы:
беседы, выпуск стенгазет,
     доклад, отчёты...


«Расширь тот тезис, этот сузь,
     придай оттенков…»
Тут нужен мэтр. Я ж не берусь,
     не Евтушенко.
Не тот пошив, заквас и масть...
     Здесь редкий случай,
ведь приведённое – лишь часть
     горы плавучей.


В той глыбе льда – клубок причин
     моряцких паник,
ведь льдом отправлен в глубь пучин
     титан «Титаник».
Лёд айсберга обманет глаз
     границей ломкой,
но мощь его ударных масс –
     под водной кромкой.


От айсберга – уверен я –
     легко дать крена.
«Отчёт, газета...» – чешуя,
     налёт и пена!
Не мудрено придумать клич,
     дать заголовки,
а вот попробуй-ка постичь
     азы вербовки!


Конспектов толстый переплёт,
     листовки, взносы...
А сможешь ночи напролёт
     вести допросы?
А особисту излагать
     донос речисто,
чтоб через день уже стучать
     на особиста?


Нет! Проще с криками «Ура!»
     в бою драть глотку,
чем разузнать, где прапора
     находят водку.
Нет! Легче, плюнув на уют,
     влезть в башню танка,
чем выследить, где достают
     сержанты ханку.


И подкалиберным пиф-паф
     из этой башни,
чем уличить, с кем комсостав
     затеял шашни.
Нет! Лучше б на вертушке взмыл
     ведомым пары,
чем ведать, сколько зампотыл
     пропил соляры.


Да только фиг! Сиди, считай,
     не смежив зенок,
как много видиков «Фунай»
     и финских стенок,
фальшивой справкою снабдив
     (мол, груз с тротилом),
отправил родичам комдив
     с попутным ИЛом.


«Да что же, я гожусь один
     на роль изгоя?!
Сидеть там можно до седин,
     до геморроя,
ворюг бичуя и менял,
     что в лапу брали...» –
так при прощании пенял
     Голубчик Ляле.


«Ну, развенчаю сотню душ,
     две, девять пусть я.
Оценит кто? Ведь это глушь
     и захолустье.
Да кто – хоть всех переаркань –
     воздаст сторИцей?
Ведь, Лялька, там тмутаракань,
     а не столица!


Медаль не светит, что там о
     звезде Героя
мечтать! Столичное ж мурло
     получит втрое.
Пролезет много сволочей
     и паразитов,
пока вербую басмачей
     и ваххабитов.


Пока там цикл бесед веду
     по всем канонам,
они здесь за звездой звезду
     пришьют к погонам.
Слыхал: тот счастлив, кто бесстыж
     на этом свете.
Плевать! Не позабыли б лишь
     о партбилете».


Объятья – крепче, чем в у-шу,
     в глазах след соли.
Дивчина молвит: «Я держу
     всё на контроле.
Вниманием начальства ты
     не избалован,
но будешь, помяни, в ряды
     рекомендован.


Стерпи лишь холод, ад жары,
     брезент палаток...
Такие правила игры,
      таков порядок.
Из нас с тобою тех пружин
     ход кто не знает?..
Не вешай носа и служи,
     как подобает!


Ты удержись – вот мой совет –
     на хлипкой грани.
Сумеешь коль – считай билет
     уже в кармане».
И замерла, к его груди
     прижав головку.
«Что тебе, Ляля, привезти?»
«Микроволновку».


Читатель выкрикнет: «Старо!
     Ишь, дошлый малый –
загнуть решил нам сказку про
     Цветочек Алый.
Любой читал по сорок раз
     литзаморочки,
как купчик получал заказ
     от младшей дочки.


Попал в конце рассказа он
     аж к Чуде-Юде,
но получил там не бутон,
     а хрен на блюде.
А попроси дочурка шаль,
     всё было б классно...
Выходит, в жизни пастораль
     небезопасна!»


Воскликнув так, ещё словес
     добавит бранно...
Но, каюсь, не могу я без
     сцен у фонтана
и опереточных вендетт,
     в кустах роялей...
Казните! Я апологет
     тех пасторалей,


чей сладкий яд в контекст ввожу,
     как морфий в вену.
Но стоп! Я лучше допишу
     прощанья сцену.
Упомянул я дрожь в руках,
     слезу на глазе...
На чем остановился? Ах,
     да, на заказе.


Слова любимых похмельней
     аперитива.
Он прошептал, прижавшись к ней:
     «То что за диво?
Не слыл я сроду дураком,
     читаю прессу,
но вот не слышал о таком
     дите прогресса.


Дай мне решение дилемм:
     микроволновка –
магнитофон? Сверхмодный крем?
     Или обновка –
парижских кутюрье каприз?
     Писк рок-мотивов?
Иль, извиняюсь, что-то из
     контрацептивов?


Ну, заказала бы берет,
     ну, брошь, колечко…
«Нет, это, – слышится в ответ, –
     навроде печки,
но лучше. Что-то типа э-
     лектродуховки».
На наших душах брать баррэ
     ловки плутовки!
 

Обречены мы в ту игру
     играть вовеки…
«На беспонтовую муру
     не трать все чеки.
И печку все-таки купи,
     цвет лучше белый.
Ну и себя зря не губи,
     не лезь под стрелы!


Простудный если хрип в груди –
     лечись вареньем,
а воду перед кипяти
     употребленьем.
От солнца – каска, от камней –
     бронежилетик...
И помни, Тёмыч, обо мне
     и партбилете!»