Венок сонетов Жизнь жизней

         Пролог

Когда в последний раз сдаёт в наём
Любовь уставшим душам бабье лето,
И песня лебединая пропета,
Что в имени тебе моём?

Все, что горело, поросло быльём.
Спят на Ваганькове актёры и поэты.
На верность памяти мы им даём обеты
И ежедневно память предаём,

По мелочам, не изменяя сути.
Но боль неумолимо сердце скрутит,

Когда за шумным праздничным столом
Мы соберёмся с новыми друзьями
И водку по стаканам разольём,
А старых даже словом не помянем...

               I
 
Когда последний раз сдает в наём
Старик Харон влюблённым переправу,
А плащ Геракла начинён отравой,
Ты знаешь всё, но плащ уже на нём.
 
Кто может им помочь? Один Лукавый.
И вот мы чёрту душу продаём.
Гореть в аду ей медленным огнём,
Зато влюблённым - райские дубравы.
 
И шелест трав, и трели соловья...
О, господи, да что же это я,
 
Все соловьи давно зимуют где-то.
Когда несёт в начале октября,
О всем былом ликуя и скорбя,
Любовь уставшим душам бабье лето...
 
               II
 
Любовь уставшим душам бабье лето
Несёт, как искупление грехов.
В букетах астр, в ворохе стихов,
В гармонии Волошинских сонетов.
 
И день идет, как год. И так легко
Смотреть в глаза сквозь дым от сигареты,
Поверив в суеверья и приметы,
В круг на полу и в третьих петухов.
 
Когда окно распахнуто, как крылья,
Весёлой деревенскою кадрилью,
 
Разбрасывая листья и стихи,
Проходит Муза под руку с рассветом.
Как страшно быть ослепшим и глухим...
И песня лебединая пропета.
 
              III
 
И песня лебединая пропета...
Хотя судьба, наверно, удалась.
Две силы держат мир - любовь и  власть.
Что двигало тобой, душа поэта?
 
Сквозь все ограниченья и запреты
Любить, чтоб петь, и петь, чтобы  любить,
Я пел любовь. И, если, может быть,
Жалею и о чем, то не об этом.
 
А лишь о том, что голос слабым был,
Что мало пел, хотя хватало сил,
 
Когда над головой моей кругами
Хула взлетела чёрным вороньём,
И в окна кто-то бросил первый камень...
Что в имени тебе моём?
 
              IV
 
Что в имени тебе моём,
Когда под утро предрассветным сном
Вернётся наша юность и надежда.
Но будем ли мы те, что были прежде?
 
Дом опустел и мёртв окна проём.
А мы, надев цивильные одежды,
Остались в бабьем лете где-то между
Обманчивым добром и честным злом.
 
Кто нас, кроме самих себя осудит,
Что памяти другой уже не будет,
 
А в ней плывёт разлука кораблём
Среди полей, по незаметной речке.
Взгляни на палец, поверни колечко...
Все, что горело, поросло быльём.
 
               V
 
Всё, что горело, поросло быльём,
И вот меж пальцев вера день за днём
Течёт, как из горсти вода. И не напиться...
А в небо вслед за журавлём летит из рук синица.
 
Друзья мертвы, но мы еще живём.
И с нами живы песни их и лица.
Две свечки за не упокой души зажжём.
Дай бог, а чья-нибудь да разгорится.
 
Скажи приятель, ты о чем поёшь?
"Так, песенку одну про Мэйки-нож". -
 
И замер голос, не подпев куплета.
Но как художнику не рвать последних жил.
А так, конечно бы, Андрей ещё пожил...
Спят на Ваганькове актёры и поэты.
 
 
               VI
 
Спят на Ваганькове актёры и поэты.
Герои спят и всякий разный сброд,
Который призывал любить народ,
А делал спецпайки и спецбуфеты,
 
И затыкал певцу цензурой рот,
Жизнь уложив в наказы и заветы.
Певцы без звания у нас наперечёт.
Но стал заслуженным поэтом всей планеты
 
Тот, кто негромко пел про облака,
Которые плывут на Абакан.
 
И тот, другой, любимец полусвета,
Воспевший душу под блатной аккорд.
Я вместе с ним жил и этим горд...
На верность памяти мы им даём обеты.
 
               VII
 
На верность памяти мы им даём обеты.
Но что обеты в наш безумный век?
Когда, нажав на кнопку, человек
Полмира может бросить в воды Леты.
 
И не успеет Ной собрать ковчег,
И Песень песней будет недопета,
И выпадет на Землю чёрный снег
Кошмаром из библейского сюжета...
 
И страшно то, что страха в сердце нет.
Ведь за последние, примерно сорок лет
 
Устали мы, измучившись враньём.
И вот живём, не веря обещаньям,
Всеобщее приемлем обнищанье
И ежедневно память предаём.
 
              VIII
 
И ежедневно память предаём
Раскопкам, чтоб найти под Смольным Трою
И знать, кто был действительно героем,
А кто лукаво сделал ход конем.
 
И все познав, и планы жизни строя,
Вождя иль бога снова призовём.
Зерно ложится в тёплый чернозём,
Чтоб хлебом стать или сгореть от зноя...
 
Вот так живём на рубеже веков,
В стране богов, вождей и дураков,
 
Мечтаем о достатке и уюте.
И перестраивая дом на новый лад,
На деле реставрируем фасад
По мелочам, не изменяя сути...
 
 
              IX
 
По мелочам, не изменяя сути
Фраз, потерявших всякий здравый смысл,
Мы помолиться богу собрались...
И замерли, как витязь на распутье.
 
 
Кто Бог - распятый праведник, иль мысль,
Скользнувшая в похмельной серой мути,
Как из разбитой склянки капля ртути,
Что Он, на самом деле - это мы.
 
Не верящие в то, что просто так,
Сгибаясь, как вопроса вечный знак,
 
В руках пророка воду ищет прутик,
Обычная подсохшая лоза...
И мы идем за ним, закрыв глаза,
Но боль неумолимо сердце скрутит.
 
               X
 
Но  боль неумолимо сердце скрутит,
А сквозь стекло, залитое водой,
Родное и знакомое до жути
Твое лицо покажется бедой...

И память, как проснувшийся прибой,
Зашелестит в ночи приливом и отливом.
Как это всё преодолеть смогли мы,
Как это всё смогли мы взять с собой.

И, в ожидании великих перемен,
В который раз упав и встав с колен,

Пройдя все испытания на излом,
Осилив эту страшную дорогу,
Когда мы сможем отдохнуть немного?
Когда? За  шумным праздничным столом...

               XI

Когда за шумным праздничным столом
Найдётся тот, кто в руки взяв гитару,
Споёт про жизнь, прошедшую недаром,
В борьбе между добром и честным злом,

В безвременьи мучительных сомнений...
И снова под ногами  проплывёт
Невидимый в тумане пароход,
Пройдя трубой на уровне коленей.

И дым костра, и пароходной дым
Сольются плавно облаком седым...

А под обрывом, на глубокой яме
Плеснёт щурёнок, ищущий обед...
Нас не было здесь ровно сорок лет...
Мы соберёмся с новыми друзьями?

              XII

Мы соберёмся. С новыми друзьями
Нас сводит Бог, и часто невдомёк
Подарок это нам или урок.
Но вот врагов мы выбираем сами.

И убиваем жизнь свою в борьбе,
Не замечая Божьей благодати,
Оставив между датами пробел,
Итожащий, на что ты жизнь растратил.

И, осознав, что мы сердцами слепы,
Что жизнь прожив, душою не окрепли,

Дом не построив, книг не написав,
Привыкнув жить обманом и враньём.
С врагом присядем, от войны устав,
И водку по стаканам  разольём...

              XIII

И водку по стаканам разольём
Надеясь, что мы в ней найдём ответы...
Беременное ранним сентябрём,
На цыпочках в поля уходит лето.

И, словно брошенный на даче старый пёс,
Который ничего уже не просит,
Блестя глазами мокрыми от слез,
У ног ложится нашей жизни осень...

Зима грядёт... Дожить бы до весны,
Гореть, любить, цветные видеть сны.

В надежде, что судьбу  и смерть обманем,
Не ощущая никаких душевных мук,
Берем любовь у молодых подруг.
А старых даже словом не помянем...

              XIV

А старых даже словом не помянем...
Что толку вспоминать былых врагов.
Когда-то сами наломали дров
И вот теперь мосты сжигаем сами,

Не находя приют на небесах,
Хотя пророков слышим голоса...

Кто был умом и верою не тверд.
Кто благодати не познал в печали,
Того не будет ждать Апостол Пётр
У райских врат с заветными ключами.

Но, уходя за дальний окоём,
Где жизни нет, и где душа не дышит.
Я на прощанье может быть услышу:
"Когда в последний раз сдает в наём... "

             XV

Когда в последний раз сдаёт в наём
Любовь уставшим душам бабье лето,
И песня лебединая пропета,
Что в имени тебе моём?
 
Все, что горело, поросло быльём.
Спят на Ваганькове актёры и поэты.
На верность памяти мы им даем обеты
И ежедневно память предаём,
 
По мелочам, не изменяя сути.
Но боль неумолимо сердце скрутит,
 
Когда за шумным праздничным столом
Мы соберёмся с новыми друзьями
И водку по стаканам разольём,
А старых даже словом не помянем...


1987 деревня Озерицы, Московская область, 1996 Москва,
2021 МГ онкологическая 62-ая больница, Московская область, 2024-2025 Москва.