Государство, решившее убивать...

* * *

Государство, решившее убивать,
Величает себя Отечеством. *
А чреватая тем же «Родина-Мать» –
Терапией, увы, не лечится.
На былинных просторах Армагеддон
Воспаляется патриотикой.
Прорастает драконом крошка-геном,
Уплотнив упырей паноптикум.

3.07.2024
PS:
* Фраза, подобная этой, могла звучать не единожды.
Как пример – пьеса швейцарского писателя и художника Фридриха Дюрренматта (1921-1990) «Ромул Великий».
Его я относительно недавно уже упоминал, о чём едва ли не позабыл. Приведу оттуда («Страна, приказывающая умирать – 2») весь фрагмент, касающийся Ф. Д.
-------------------------------------

Тема (Родины-Убийцы) – набитая. Под разные войны и «патриотизмы».
И даже тот «первоисточник», к которому я сейчас перейду – отнюдь не первый.
А с ним – некоторая неувязочка-несурозь. «Благодаря» невежеству, бытующему (быкующему) на полях Интернета.
Фридрих Дюрренматт. «Ромул Великий». Исторически недостоверная комедия в четырёх актах.

Фридрих Райнхольд Дюрренматт (нем. Friedrich Reinhold D;rrenmatt; 5 января 1921, Конольфинген – 14 декабря 1990, Невшатель) – швейцарский немецкоязычный прозаик, драматург и публицист.
Один из крупнейших писателей послевоенной Европы, Дюрренматт является автором многочисленных романов, главным образом детективных, повестей и рассказов, но наиболее широкую известность он завоевал как драматург: его пьесы «Ромул Великий» (1949), «Визит старой дамы» (1956), «Физики» (1965) и другие обошли сцены мира. Сочинения Дюрренматта изданы более чем на 40 языках.
Минимум 9 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе: в 1961, 1962, 1963, 1964, 1965, 1968, 1969,1970 и 1971 году.
В юности Дюрренматту, талантливому художнику, пришлось выбирать между литературой и изобразительным искусством; став профессиональным писателем, он всегда оставался и художником, создавал в том числе и циклы иллюстраций к собственным сочинениям.

«Ведь мы ещё только в середине мировой истории. Только что кончилось мрачное средневековье. Подумайте, сколько нам ещё надрываться! Впереди в туманном будущем вся Тридцатилетняя война, распри из-за престола, Семилетняя война, революция, Наполеон, франко-прусская война, первая мировая война, Гитлер, вторая мировая война, атомная бомба, третья, четвёртая, пятая, шестая, седьмая, восьмая, девятая, десятая, одиннадцатая, двенадцатая мировые войны. А это значит – нужны дети, нужны трупы»

Это – из его первой театральной пьесы («Писание гласит…», 1947 г.), якобы о событиях, происходящих в Мюнстерской республике анабаптистов в XVI веке.
Следующая драма («Слепой»)

[перекликалась и с «Королём Лиром» У. Шекспира, и со «Слепыми» М. Метерлинка: прекраснодушному, но слепому герцогу здесь противостоит злонамеренный, но зрячий офицер, который обманом захватывает власть в герцогстве, и в то время как земля стонет от его изуверств, слепой герцог верит, что страна его процветает].

Писатель слишком легко поддаётся соблазну играть несвойственную ему роль. Исчерпавшая себя философия передала ему скипетр. И вот в нём ищут то, что не нашли в ней – он теперь должен восполнить даже отсутствие религии. [...] Его считают пророком, и – что ужаснее всего – он сам себя считает таковым. Нет ничего более опасного для художника, чем переоценивать искусство.
Ф. Дюрренматт

[Написанная в начале 1949 года, в первой редакции, пьеса «Ромул Великий» была обозначена автором как «неисторическая историческая комедия». Историческая, поскольку в основе сюжета – история свержения в 476 году последнего императора Западной Римской империи Ромула Августа, и действуют в пьесе, соответственно, реальные персонажи; неисторическая – поскольку автор меньше всего заботился об историчности характеров главных героев и причины падения Римской империи интересовали его в последнюю очередь. В годы Второй мировой войны антифашистская драма нередко облачалась в античные и иные исторические декорации: таковы были «Антигона» Ж. Ануйя и «Мухи» Ж.П. Сартра, написанные в оккупированной Франции, «Жизнь Галилея» и «Мамаша Кураж» Б. Брехта; ещё раньше появился «Калигула» А. Камю, – осмысление современного опыта с помощью известных исторических сюжетов или античных мифов не было новацией швейцарского драматурга. Что же касается Сартра, то в ранних пьесах Дюрренматта исследователи обнаруживают не только формальное, но и идейное его влияние].

Остальное об этом замечательном авторе (вовсе не повторяющем Кафку или Сартра) и его творчестве, растаскиваемом на цитаты с неблагодарным передёргиванием, смотрите сами.
Однако – о нашем «месте» (фрагменте)

Ахилл. Принцесса Рея хотела поговорить с вашим величеством.
Ромул. Пускай войдет.
Ахилл уходит. Из глубины сцены появляется Рея.
Рея. Отец!
Ромул. Войди, дитя мое. Сядь рядом со мной.
Рея садится подле него.
Что ты хотела мне сказать?
Рея. Отец, Рим в опасности.
Ромул. Странно, что нынче все хотят поговорить со мной о политике ночью. А на это есть обед.
Рея. О чем же мне говорить?
Ромул. Ну, о чем говорят с отцом ночью? О том, что у тебя на сердце.
Рея. У меня на сердце Рим.
Ромул. Стало быть, Эмилиана, которого ты так дожидалась, ты больше не любишь?
Рея. Что ты, отец!
Ромул. Но не так пылко, как раньше, не так, как прежде любила?
Рея. Я люблю его больше жизни.
Ромул. Так расскажи мне про Эмилиана. Если ты его любишь, то он тебе дороже, чем эта развалившаяся империя.
Молчание.
Рея. Отец, разреши мне выйти замуж за Цезаря Рупфа.
Ромул. Этот Рупф, доченька, и мне по душе, хотя бы потому, что у него есть деньги. Но он выдвигает совершенно неприемлемые условия.
Рея. Он спасет Рим.
Ромул. Это меня и пугает. Если фабрикант штанов рвётся спасти римское государство, он, должно быть, спятил.
Рея. Но другой возможности спасти родину нет.
Ромул. Я с этим вполне согласен. Родину можно спасти только за деньги, не то она погибнет. Приходится выбирать между губительным капитализмом и капитальной гибелью. Но ты не можешь выйти замуж за этого Цезаря Рупфа, дитя мое, ты ведь любишь Эмилиана.
Молчание.
Рея. Я должна его бросить во имя спасения родины.
Ромул. Это легче сказать, чем сделать.
Рея. Отечество превыше всего.
Ромул. Ты все-таки слишком долго разучивала трагедии.
Рея. Разве мы не должны любить свою родину больше всего на свете?
Ромул. Нет, мы должны её любить меньше, чем человека. Прежде всего родине не стоит слишком доверять. Никто не становится убийцей быстрее, чем родина.
Рея. Отец!
Ромул. Что, дочка?
Рея. Не могу же я бросить родину на произвол судьбы.
Ромул. Тебе нужно это сделать.
Рея. Мне не жить без родины.
Ромул. А без любимого как жить? Куда возвышеннее и куда труднее хранить верность человеку, чем государству.
Рея. Речь идет о родине, а не о государстве.
Ромул. Когда государство начинает убивать людей, оно всегда называет себя родиной.
Рея. Наша беззаветная любовь к родине сделала Рим великим.
Ромул. Но наша любовь не сделала Рим хорошим. Своими добродетелями мы откармливали изверга. Как от вина, мы хмелели от величия нашей родины, но то, что мы любили, стало горше полыни.
Рея. В тебе нет чувства благодарности к родине.
Ромул. Отнюдь! Я просто не похож на героического отца из трагедии, который желал государству приятного аппетита, когда оно пожирало его детей. Выходи-ка ты замуж за Эмилиана!
Молчание.
Рея. Эмилиан меня отверг, отец.
Ромул. Если в твоей любви есть хоть капля подлинного чувства, это не может вас разлучить. Ты останешься с ним, даже если он тебя оттолкнет, ты будешь с ним, стань он даже преступником. А от родины ты можешь оторваться. Раз она стала разбойничьим вертепом и притоном палачей, отряхни ее прах со своих ног, ибо твоя любовь к ней бессильна.
Молчание. Слева в комнату через окно проникает человек, который тут же скрывается где-то в темной глубине сцены.
Рея. Если я к нему вернусь, он опять меня прогонит. Он будет снова и снова меня отталкивать.
Ромул. А ты возвращайся к нему снова и снова.
Рея. Он меня больше не любит. Он любит только Рим.
Ромул. Рим погибнет, и ничего, кроме твоей любви, у него не останется.
Рея. Мне страшно.
Ромул. А ты учись побеждать страх. Это единственное искусство, которым в наше время надо владеть. Не бояться видеть вещи, как они есть, не бояться поступать, как подобает. Я всю жизнь старался этому научиться. И ты теперь тоже старайся. Иди к нему.
Рея. Хорошо отец, я так и поступлю.
Ромул. Вот и правильно, дитя мое. Я люблю тебя такую. Ступай к Эмилиану. Давай попрощаемся. Ты меня уже не увидишь, я ведь умру.
Рея. Отец!
Ромул. Германцы меня убьют. Я на такую смерть всегда и уповал. Это моя тайна. Жертвуя собой, я жертвую Римом.
Тишина.

Да уж… Я – уже не об этом, а о «Четвёртом Риме». Как оно… Серпом, да по яйцам!
А где ж-таки обещанная несуразность?!
Когда по инету гоняют в качестве цитаты фразу «Когда государство начинает убивать людей, оно всегда именует себя Родиной», её обыкновенно приписывают не цинику Дюрренматту, а шведскому романтику и мистику Юхану Августу Стриндбергу (1849-1912).
За Ф.Д. чаще оставляют «Государство всегда именуют отечеством, когда готовятся к убийству людей».
Понятно, что Дюрренматт не чурался заимствований и вполне мог… Но! Найдите такое у самого Августа (Ю.А.С.) и предъявите. У меня как-то, с наскока, не получилось.
А фрагмент из «Ромула Великого» я привёл в подробности. Ибо – заслуживает.
(20.02.2023)
-------------------------------------
А уже эту (сегодняшнюю) «неуклюжку» я намеревался продолжить переходом к «истории». Типа: Время, нашпигованное чепухой и сумасбродством, становится Историей. А последняя, увитая Пафосом – Эпохой...
Но... Не так просто вложить это в мало-мальски стихотворную форму, да ещё увязать с исходным.
Ну его!
А ещё мелькало легендарное из Радищева (Эпиграф к «Путешествию» – из «Телемахиды» Тредиаковского)...