Подстрижка

Ладно, есть ещё силёнки…
Ходит кошка по пятам.
Так, подрежу волосёнки, ножницы-то где? А там.

Был посёлок, стало – гетто.
Жил… в конце не повезло.
Кошке: «Чубчик или это… радикально – наголо?»

Поругал её: «Каналья, слов не знаешь, мя да мя».
Щурит глазки, как Наталья – бывшая жена моя.

Вот в конце-то как бывает: нет посёлка, нет жены.
И моста прогнили сваи из пропитанной сосны.

Два пролёта – оба в речку.
Как и я, мост обветшал.
Поп мосту поставил свечку, «Навсегда усоп», - сказал.

Слала письма мне Наташка, в них: сойдёмся, может, Вов?
Фотку приложила, ряшка бабья стала - будь здоров.

Я б ответил, – нет бумаги, на растопку всё пошло.
Бабы – это вурдалаки.
…так, нет, всё же, - наголо.

Кошка крутит пируэты. «Трёшься, чё?» - я ей без зла.
А жене сказал бы - «Эта… померла так померла».

Мост упал, дороги нету.
А куда мне? Никуда.
Всё, конец, кажись, банкету, божьего я жду суда.

Срезал чубчик свой кержацкий – красота недорога.
Хорошо – быт холостяцкий: кошка, стол, два сапога.

Утром – кашель до отрыжки, сумрак серенький в душе.
Голова посля подстрижки, как яичко Фаберже.

Рассечён рекой посёлок, это козни сатаны.
Левый берег – кучка ёлок, берег правый – три сосны.

Я – на левом, там, где ёлки, где кустится краснотал.
Две нашёл вчера приколки, «Растеряха», - прошептал.

Ладно, застегну жилету, кошка снова – мя да мя.
Закурил: «Конец банкету», вышел, трубочкой дымя.

Под ногой просела плаха, вынес тазик, в нём зола.
Прошептал: «Вот так, Натаха, померла так померла…»