III. Творец

труд творца облагородили распятьем и венцом,
по заповеди пятой труд приносит звон монет.
не беда в этом безумии быть пятым колесом,
или быть в этом дерьме пятой водой на киселе.

и стало устаревшим всё недавнее,
творчество со временем становится приватным.
ведь наболевшее приходится выдавливать,
я позабыл, что лучше написать, чем напиваться.

теперь-то голос зазвучит сильнее пущего,
тут главное подача, и не путаться в словах.
вся красота сокрыта не в устах поющего,
а в тех ушах, что могут красоту расшифровать.

мои стихи от убогого до бессмертного,
славьте меня и возлюбите, как отца.
возносите моё имя до пьедестала заветного,
и гимном зазвучите до победного конца.

и не сможет убить меня ни гнев Господень,
ни пылающая зависть сильнейших смертных.
и к ногам моим падёт и луна, и полдень,
и дорогу мне устелят из богатств несметных.

и воздвигну себе памятник выше прочих,
чтобы виден он был и в Небесном царстве.
и слово моё даже у убогих
на устах будет мёда слаще.

и вдруг распахнул небосвод руками,
будто занавеску в прихожей,
со взглядом, будто высечен был из камня,
и с белоснежной кожей.

серафим снизошёл до моих покоев,
с презрением дрогнул священный лик.
движением правой руки спокойным
он вырвал мой грешный язык.

и кровь полилась пуще слов о славе,
болью пылающей воздалась кара.
в труху перемолотый в Господней длани
рупор поэта утратил дар.

"возгордясь, божий раб обречён на гнев.
в опустевших устах не родится слово.
проклят поэт доживать свой век
молчаливо и скромно.

безъязыкий поэт средь творцов, как евнух.
я выжгу стихов твоих ересь.
коль посмеешь кричать - небеса низвергнут
потоп, чтобы сбить твою спесь!"

и взмыл серафим к небесам,
и гроза засверкала.
я листы со стихами в рот запихал,
чтобы кровь перестала.