Сватьюшка

 
 
Маша Патракова с мужем Степаном жила хорошо — лучше и не надо. Никогда в их доме не было скандалов, так, поругаются иногда, два часа дуются друг на друга, а потом кто-нибудь — или Маша, или Степа — идет на мировую. Характер у Степы был замечательный — мягкий и покладистый. Да и Маша обладала тихим и спокойным нравом.

Денег больших в семье не водилось, но в холодильнике, слава богу, продукты были: молоко, сметана, мясо... все, что надо простому человеку. Деликатесов особых Патраковы не жаловали, хотя и пробовали разные китайские прибамбасы под соевым соусом, могли и шавермой закусить в хорошо проверенной кафешке. Но все равно предпочитали супруги простые блюда отечественной кухни. И были сыты.

Нарядов новых не покупали — куда? Грохнешь денег кучу, а все это потом в шкафу пылится. Надумает Маша раз в год пофрантить, достанет прошлогоднее платье, а оно на талии не сходится. И куда его теперь? Степан не отставал, за годы спокойной семейной жизни отрастил себе «мозоль» на том самом месте, где раньше был у него пресс спортсмена. По привычке встанет на весы, почешет затылок, пнет противный агрегат под диван и бежит завтракать — Маша как раз на стол скворчащую яичницу с салом ставит.

А еще у нас есть сайт с рассказами - razkaz.ru
Большую часть своей жизни Патраковы проводили на даче, которую купили в самом начале семейной жизни. Многих сил и нервов стоила им эта покупочка: пять лет кредит выплачивали, во всем себе отказывая. Но долгами не обросли, даже умудрились старенький домик с запущенным садом превратить в райское место, где и пруд собственный был, и банька новенькая, и даже беседка, да какая!

Маша в интернете посмотрела, сколько гребут строители за работу, сколько печники требуют за кладку барбекю, тандыра и всего, что нужно для целого комплекса дачника — обалдела. И Степа сам, своими руками все построил и сложил. И не из калиброванных, один к одному, бревнышек, не из звонких, новеньких боровичевских кирпичей — из старья! Нашел в карьере кем-то выброшенную (вот люди богатые) баню и потихоньку на своем грузовичке перетащил к себе.

Когда в доме перекладывал печь, все, до кирпичика сохранил, да еще кое-где подсобрал — в дело ушли отходы!

И теперь у Маши и Степы среди сосен, напротив аккуратного, чистого, глубокого пруда красуется беседка с целым печным комплексом, с окошками и дверями: хочешь зимой шашлычка — добро пожаловать — здесь сухо, тепло и не дует!

Андрюша, сын, с самых малых лет трудился тут, помогал по хозяйству. Дочка Катюша возле матери на грядках с сорняками боролась. Две альпийские горки, яркие, покрытые разноцветным ковром из цветов — работа Андрея и Кати. Сами на тачке с огорода камни таскали, сами с февраля пестовали капризную рассаду, сами ухаживали — поливали, холили и лелеяли. Андрюха со стипендии фонарики купил, Катя весь свой заработок на летней практике угрохала на гномиков, ежиков и аистов.

mds.yandex.ru
Вечерком всей семьей соберутся, самовар поставят, Катя быстренько на огороде зелени настрижет, помидоров, огурцов, согретых солнцем, насобирает и салат сварганит. Андрей с отцом у мангала возятся: хорошая вещь — огонь всей компании видно, а дым — в трубу. На улице жара, сушь, соседи шашлыки жарить боятся. Не дай бог, уголек на траву упадет — беда будет. А у Патраковых все хорошо — угли в печи, от ветра закрытые. Степан на решетке мясо обжаривает — по всей деревне дух идет, слюной можно подавиться.

Маша вино из подвала достанет, свое, клубничное. Аромат от него летний, медовый, солнечный. Пьешь такое и не понимаешь, что это: компот или сок? Голова ясная, помыслы добрые, а поднимешься — попа обратно на лавку падает. Смех, песни — целый вечер. В сумерках загораются фонарики, огонь ярко пылает в печи-камине — ни один гнус близко не подлезет. На душе у Маши хорошо так, что комок в горле встанет, боязно — не бывает такого счастья у людей. Не дает судьба всего сразу: и мужа любимого, и детей ласковых, толковых. Где-то подвох должен быть.

Маша такие думки от себя отгоняет и поздно ночью, когда все засыпают, беззвучно, про себя молится и просит всевышнего не отбирать у нее то, что есть.

Дети выросли и разъехались. Маше не верилось: вот только что были здесь, рядом. И нет их. Мася, овчарка, долго скучала по своим хозяевам. Беспокойно водила носом, напряженно вглядываясь на дорогу — вдруг появятся.

Маша помнит: Андрюха однажды зимой принес собаку домой на руках. В соседней деревне, пустующей в холодное время года, Мася была брошена хозяином. Прикованная цепью, истощенная, она даже выть уже не могла. Сын выяснил, что Митька Чиркунов, владелец овчарки, приезжал кормить ее раз в неделю. А потом загулял и начисто забыл о собаке.

Какая, к черту, овчарка... Истощенное, с искривленными, рахитными ногами, существо. Приняли, конечно. Назвали Маськой. Откормили, полюбили. Маська освоилась и была благодарна за все. Андрюху ждала и радовалась, когда он приезжал, прыгала, высоко подбрасывая свое легкое тельце, так и не набравшее нужный вес, стараясь лизнуть его в щеку. Но и тут — настало время долгой разлуки.

Пошло-поехало: учеба, армия у Андрея, а у Кати — колледж и... замужество. Рано конечно, двадцать два года девчонке. Это во время Машиной юности в двадцать два года у нее уже детей двое было, а сейчас среди долго взрослеющей молодежи такое явление — нечастое. Что поделать. Познакомились с женихом Николаем. Хороший мальчишка, спокойный, симпатичный, немногословный. Руки из нужного места у парня растут: вместе со Степаном крышу латал. Чем-то на Андрюшку похож: такой же высоченный, каланча, такой же светловолосый и сероглазый. Для работы надел светлую рубашку Андрея и его кепку. Не сразу соседи поняли, что будущий зять, а не сын на участке хлопочет. В общем, понравился Патраковым жених. Одно огорчило: после бракосочетания собрался он Катю увозить на Север, где служил. Поэтому свадьбу играли скромную, без ресторанов и кучи гостей: родители да близкие друзья собрались на даче. Вот и все.

Зять хороший. А вот мама его совсем Маше не понравилась. Всего в ней было «слишком». Мужа, отца Николая, рядом с Ольгой не было — развелись двенадцать лет назад, «потому что все мужики — козлы». Сватья сказала, словно выдохнула нехорошие слова вместе с колечком дыма от сигареты, не стесняясь присутствующих мужчин: Степана, собственного сына, Андрея и пары мальчишек, друзей жениха.

Голос у Ольги — неприятный, с визгливыми нотками, на повышенных тонах. Степан, привыкший к Машиному, грудному, спокойному, старался не вздрагивать и не морщиться, когда сватья, перебивая всех, влезала в разговоры со своими репликами. Не нравилось Патракову, что Ольга как-то уж очень часто лезла к нему с поцелуями и пачкала щеки красной помадой. Маше это тоже не нравилось, но ведь свадьба у детей — можно потерпеть.

Играла музыка, и Ольга вылезла из-за стола танцевать. И тут уж... Разгулялась сватьюшка на всю катушку: выволокла молодых парней на середину «танцпола» и давай выкамаривать! То платье кокетливо поддернет, то cиcьки свои, прости господи, ладонями приподнимет, мол, гляньте на меня, какая я смелая и не по годам сексапильная.

Набралась, конечно, бывает. Но ведь совесть надо иметь — взрослый сын женится, не стыдно его так позорить? Николай краснел-бледнел, потом не выдержал, поднялся, извинился и увел всю компанию на озеро. Степан попрощался и ушел спать. А сватья присела, лениво поковыряла салат, выпила водочки и уставилась на Машу, облокотившись острыми локтями о свадебный стол.

— Завидую я тебе (о, уже на «ты» перешла), Машка! И мужика себе такого ладного отхватила, и дачку славную имеешь, и дочка у тебя — ничего.

Маша внутренне усмехнулась. Надо же, сначала дачку оценила, а дочку — потом. Промолчала.

— Спасибо, Ольга. Так ведь и у тебя сын — золото!

Оля махнула рукой пренебрежительно, будто не о Коле речь ведется, а о безделушке никчемной. Вновь скосила очи на Машу... С Олиных ресниц осыпалась тушь, краска свалялась комочками и забилась в уголки глаз.

— Коля, Коля. А что Коля? Ростила-рОстила, и че? «Пока, мама, я женюсь!» Не любит он меня. И мужа не любит моего. А знаешь, почему? Потому что муж у меня молодой! Да! Колькин папаша — хиляк, слюнтяй был. Не люблю таких. А этот, мой, который сейчас, — Ольга сжала кулак и продемонстрировала его Маше, — Вот! Мужик! Мы с ним двух дочек настругали! Поняла?

Как тут не понять...

— А почему их сегодня нет? — Маша начала собирать со стола посуду.

— А, да ни почему! Колька моего Петю не-на-ви-дит! Ему не понять, что мать еще молода и хочет любви! С девками возился, ничего не скажу, а с Петей даже не здоровается! И на свадьбе видеть его не пожелал! И весь вечер долдонит: почему я дочек с собой не привезла? Трясется над ними, даже с собой забрать хочет. Пришлось девок с соседкой оставить, чтоб успокоился. Будто Петька — неродной им отец...

Маша лишь пожала плечами. В каждой избушке свои погремушки. Но что-то подсказывало ей: причины нелюбви Коли к отчиму были вескими. А потом отчего-то разнылось сердце: наверное, это были о-о-чень веские причины. Парень на Север, в глушь от «родителя» умотал. Неужели такая тяга у него к военной лямке? Патриотизм? Не исключено. Но...

Ольга, совсем пьяная, тяжело поднялась.

— Скучный праздник, эта ваша свадьба. Пойду я. Ты, Машка, где мне постелила?

— В комнате детей. Там хорошо, Оля. Прохладно.

Сватья пьяно погрозила Маше пальцем.

— Ай, хитрая. Я на веранде хотела.

— На веранде молодые...

— А не боишься, что я сейчас кровати перепутаю и к муженьку твоему под бочок лягу?

Маша улыбнулась.

— Не боюсь. Ты же таких взрослых дядек не любишь.

Ольга потянулась, выпятив грудь, ахнула сладко.

— Твоя правда. Ох, люблю мАладых! Давай, показывай спальню!

***

Ночью Маше не спалось. Ребята вернулись только под утро. Катя на цыпочках подкралась к материнской постели и спросила:

— Мамулечка, а у нас осталось что-нибудь перекусить?

От волос дочери, как от русалки, вкусно пахло озерной свежестью, а от рук — костром.

— Доченька, посмотрите в холодильнике. Там все. Разберетесь.

Катя чмокнула Машу в щеку.

— Совсем не хотим спать, проголодались очень. Мы в беседке посидим еще? Ты не беспокойся, я все потом уберу.

Маша посмотрела на нее, такую свежую, юную, цветущую. Зачем ей сдался этот «замуж». По полгода теперь не видеть солнца, прозябать под ледяными ветрами...

— Я люблю тебя, Катюшка. Иди, иди, дай поспать.

Катя улизнула. В открытое окно доносились тихие смешки молодежи. Сын что-то такое рассказывал интересное, а ребята весело смеялись, неуклюже пытаясь сильно не шуметь. Маська, сопровождавшая компанию всю ночь, тихонько повизгивала, требуя вкусняшек, крутясь около молодежи.

Наверное, Катя сейчас, прильнув к мужу, старалась впитать в себя в последний раз упоительные запахи летней ночи, переходящей в окрашенное малиновым рассветом утро. Наслаждалась теплом, как дюймовочка, перед тем, как навеки убраться в кротовую нору... Ах, о чем это Маша думает. Пусть все у них будет хорошо.

Через два дня дом опустел. Сын уехал в Питер — ждала работа, как и остальных гостей из молодежи. Катя с Николаем — собирать вещи. Проводы затянулись, пока сватья не прикрикнула:

— Да хватит тебе уже! Машка, не на каторгу детей отправляешь! Отлипни!

В первый раз в жизни Маше захотелось оскорбить или ударить постороннего человека. Да! Постороннего! Видеть эту мамашу просто не хотелось больше никогда!

Как она ошибалась! Если бы только знала...
ак тихо стало на даче… Но тишина нисколько не тяготила Патраковых. Они быстро вернулись в прежний свой ритм: привычный жизненный уклад, сопровождаемый повседневными заботами.

Внезапный приезд Ольги нарушил спокойствие семейства Патраковых. Явилась сватья без предварительного звонка, без предупреждения — как снег на голову. И не одна — к ногам женщины прижимались две маленькие девчушки — близняшки, на вид — шести лет от роду.

— Хозяева! Эй, где вы там затихарились? Принимайте родственников! — зычно кричала через забор Ольга.

Маська совсем растерялась, не знала даже, что ей делать: вроде тетка знакомая, а эти две — кто? Она лаяла, махала хвостом, стараясь не пускать гостей дальше калитки. Маша выскочила на порог, всплеснула руками и привязала собаку, от греха подальше. Церемонно расцеловавшись с Ольгой, взяла за руки оробевших девчулек и повела честную компанию в дом.

— Тетенька, а ваша собачка злая? — спросила одна из близняшек.

— Нет, милая, она просто вас, таких хорошеньких, никогда не видела, — ответила Маша.

— А можно, пожалуйста, мы ее немного погладим? — вторая девочка глянула на Машу такими глазищами...
Что-то екнуло у Патраковой в сердце. Буквально минуту назад она мысленно обрушивала на бесцеремонную гостью все громы и молнии, досадуя на столь неожиданный визит: столько дел было запланировано, да и продукты подходили к концу, чем кормить детей, Олю эту... А тут прямо в душу смотрели чистые, прозрачные, ангельские глаза, совсем не похожие на хитрые, козьи — Ольгины. Сердце обдало горячей волной. Так зарождается любовь...

— Мои девки, познакомься. Кирка и Ирка. Они у меня немного не того... Ай, старший тоже из того теста. Все в бабку блаженную пошли, которая повесилась, дура.

— Оля, тише, — попробовала остановить ее Маша.

— Да прекрати, все они знают! Я эту бабку, висельницу, якорь ей в жопу, сто раз на дню поминаю. Привыкли. Давай, Машка, разгребай котомки, я не пустая приехала.

Нужно было отдать должное Ольге: каким-то образом она приволокла с собой два огромных, неподъемных баула с продуктами.

— Ты с ума сошла, — ахнула Маша.

— Я, знаешь ли, на халяву жить не привыкшая. Пошли все в холодильник загружать. Мясо течет, ежкин матрешкин!

С шутками прибаутками, с легкими Ольгиными матерками, а все-таки справились. Девчонки в это время сидели рядком на диване, не смея сделать и шагу без разрешения матери. Ольга выпрямила сильную, с желобками, спину, выпятила по привычке не по годам высокую грудь в тесной кофточке и гаркнула:

— Ну, девки, что сидим? Скидывайте платьишки, напяливайте штанишки. Сейчас нам тетка Маша наряд на работу будет давать!

Маша ожидала всего, чего угодно: наглая Оля ведь могла просто валяться в шезлонге, отдыхая, временами покрикивая на своих детей. Или могла напиться и устроить кордебалет. Но нет: все дружно, словно по команде, переоделись в простую одежду и выжидающе смотрели на хозяйку усадьбы.

— Да вы хоть позавтракайте, — растерянно бормотала Патракова.

Где там. Бригада дружно отказалась и строевым шагом двинулась за очумевшей Машей на картофельное поле.

Работать с Ольгой было одно удовольствие. Огонь-баба. От перчаток решительно отказалась, махала мотыгой как стахановец. Да и девочки не отставали: такие маленькие, хрупкие — ни единого слова жалобы. Девчата шли по борозде следом за матерью и Машей, аккуратно убирая оставшиеся сорняки.

— Отбой, работники! Обедать пора, — скомандовала Патракова.

Близнецы засмеялись и начали возиться с собакой. А той, дурочке, только того и надо: прыгает как кузнечик, визжит, падает на спину, показывая пушистый белый животишко.

Весело и быстро разожгли огонь в летней печи, поставили чугунки, начистили картошки.

— Твой-то где? — спросила Ольга.

— Да поехал за дровами на делянку. Выписали черт знает где, а мы — мучайся, — ответила Маша, — а твой где?

— А он не поехал. Сказал, что на работу устраиваться пойдет. Может, врет, не знаю, — сказала Ольга, помрачнев, — Не везет ему с работой. Все ведь сама тащу. Раньше сын помогал, а теперь женился. Совестно его обирать... Слушай, а давай по сто грамм дерябнем?

***

Вернувшийся Степан обнаружил премилую картину: вокруг дома носилась, высунув язык, одуревшая Маська, а за ней — какая-то девчушка. При этом девочка оказалась гораздо быстрее, чем собака. Только что пробежала, а через секунду — опять она. Степа побледнел, решив, что у него случился солнечный удар. Хорошо, что жена успела выбежать ему навстречу и все объяснить. Ольга поздоровалась и смачно расцеловала растерянного свата. Обе: и супруга, и родственница были... веселенькие. Зато какой ужин ждал Патракова!

Мясо, обжаренное на решетке, в этот раз было особенно вкусным. Тонкая хрустящая корочка сочилась прозрачным жирком. Степан с удовольствием вонзил зубы в стейк и замычал от блаженства: мякоть была нежной, тающей во рту. Никакие добавки в виде новомодных маринадов не перебивали вкус жареного мяса, слегка приправленного черным перцем. Жена подвинула миску с красным луком, а Степан к нему даже не притронулся, набросившись на стейк с жадностью голодного зверя.

— Вот! Учитесь, пока я жива! — Ольга, довольная собой, разглядывала жующего Степана, — Не надо майонезом свинину заливать. Из приправ — соль и перец! Все! Секрет в хорошем мясе. Покупать надо нежирную грудинку. На сильный жар, держать минуты три. А потом перевернуть. И еще минуты четыре подержать. До корочки! И не болтайте кусок туда-сюда — сварите мясо и все! А потом остается подсолить и поперчить. Эти кетчупы, майонезы вообще выкиньте из дома. Гадость! Машка — наливай, а то уйду!

— Так ведь по телику говорили, что мясо лучше всего в виноградном соке мариновать, — Степан, повеселевший от еды и стопочки, любезно предложенной супругой, разговорился.

— Оспадя, ну ты и дундук, Степа, — возразила Ольга, — да мало ли, что там говорят. Что ты на слово всем веришь? У нас в части начальницей одно время была баба одна. Тупая-я-я... Она раньше полы мыла и вдруг — пожарными руководит. Наверное, дала кому-то хорошо. Так вот, как-то раз влетает она к мужикам в комнату отдыха и орет: «Такие-сякие, почему машина до сих пор на ремонте стоит! Парк не укомплектован!» А начкар наш — весельчак, возьми и скажи ей: «Так, Степановна, нужно «лулумпатор» выписать.

«Так почему не выписываете?» — орет.

«Его только у главного можно выписать», — отвечает.

И эта дура побежала звонить в район, «лулумпатор» требовать. В общем, недолго она начальником части поработала.

Степан громко захохотал. А Маша ничего и не поняла. Лулумпатор какой-то, тоже мне, придумают.

Она оставила в покое ржущих, как кони, собутыльников и повела девчонок спать. Они, румяные, усталые, нисколько не сопротивлялись. В комнате детей Маша разместила близнецов на одной кровати, прочитала им сказку. Но девочки так и не дослушали ее до конца — уснули. На коврике свернулась клубочком Мася, ожидая, пока хозяйка выйдет, чтобы забраться к новым подружкам в постель.

Маша смотрела на разметавшихся во сне Иришку и Киру, поправляла их светлые волосенки и чуть не плакала от нежности. Любовь!

Гостила Ольга три дня. Уже перед автобусом Маша, робея, спросила:

— Оля, ну что тебе девчонок в городе томить? Оставь у нас. И тебе спокойнее будет, а?

Сватья согласилась неожиданно легко.

— Ой, да, слава богу. А то не знала, с какого боку к тебе подступиться. И эти мартышки ходят мрачнее тучи.

Иришка с Кирой возликовали! Маша, обрадованная, тараторила:

— Не волнуйся, все будет хорошо! Ой, мы и в лес, и на озеро сходим! Загорят девчонки!

Уже на остановке Маша тихонько спросила:

— А что такое «лулумпатор»?

— Да ничего. Просто набор слов, — устало ответила Ольга и, понизив голос, шепнула, — Только не говори Степке, что этой тупой начальницей я была, покоя не даст!

Сватья уехала, а у Патраковых началась новая жизнь, заполненная родительским счастьем. Степа воодушевленно что-то мастерил на участке. Через три дня были готовы и горка, и песочница, и игрушечный домик с миниатюрной мебелью. Маша вместе с Иришкой и Кирой покрасили поделки в яркие тона. С родными детьми по телефону говорили спешно, торопясь. Николай, услышав, что его сестренки теперь живут на даче у тещи, обрадовался.

— Мария Федоровна, спасибо вам! Я так волновался, когда мама на сутки уходит, детей с этим уродом оставляет.

— А что? А что такое, Коля? — спрашивала Маша, но зять перевел разговор в другое русло.

***

Через десять дней Ольга заявилась опять. Не одна. Рядом с ней стоял высокий, плечистый детина.

— Вот, познакомьтесь, муж мой, Петя.

Этот Петя не понравился Маше сразу. Что-то злое, быковатое было в его глазах. Но виду не подала, а Степан пожал гостю руку. Ольга рядом с ним выглядела иначе: не визгливой хохотушкой, а присмиревшей, покорной женой. Она робко, с обожанием поглядывала на супруга и криво, неестественно улыбалась. Патраковы пригласили их в дом, а сами многозначительно переглянулись.

Дочери, завидев отца и мать, обрадованными не выглядели: как-то нехорошо вытянулись их мордочки, а ясные, умные глазенки заволокло тонкой пленочкой.

— Хорошо себя вели? — кивнув на близнецов, спросил Патраковых Петя.

— Конечно, хорошо, идеальные дети! — поспешила ответить Маша.

— Глядите у меня, — Петя показал им свой громадный волосатый кулачище.

Господи, таким малюткам грозить! В душу Маши скользкой, холодной змеей вползла тревога. Знавала она таких «пап», насмотрелась на них, работая в молодости воспитателем в детской комнате для трудных подростков, сбегавших именно от папашиных волосатых кулаков. Наверное, Николаю крепко доставалось от этого подонка. Ольга тараторила без конца, пытаясь сгладить обстановку. И куда делась веселая, разбитная бабенка? Вместо нее с Машей разговаривала суетливая, запуганная, как собачонка, забитая тетка. Ужас какой-то...

За обедом над столом висело напряжение, которое Ольга неумело, по-бабьи старалась разрядить. Девочки помалкивали и старательно хлебали окрошку, хотя все эти дни они постоянно звенели голосками, донимая Машу и Степу бесконечными вопросами. Петя зыркал в сторону жены и постоянно цыкал сквозь зубы, будто у него там что-то застряло. Степан мрачнел на глазах.

Потом Маша мыла посуду, поглядывая на улицу. Муж сватьи развалился в гамаке, а та без остановки бегала в дом: то за сигаретами, то за квасом, то еще бог знает за чем. Иринка и Кира делали вид, что играют в песочнице. Постепенно они увлеклись игрой, начали беготню с собакой, расшумелись, дети ведь. Маша успокоилась и прилегла на диван отдохнуть. И вдруг...

Вдруг раздался страшный собачий визг, почти человеческий. Ему вторил детский крик — нечеловеческий, объятый страхом и болью. Маша вскочила и побежала на улицу, Степан пулей вылетел из мастерской.

— Папа!!! Не нада, не нада, не нада! — кричали надрывно девчонки.

Мася, завывая, прихрамывая, зло оскалившись, прикрывала своим маленьким тельцем близнецов, дрожа из последних своих силенок.

А Петя бил ногами Ольгу. Страшно бил, злобно, наслаждаясь процессом, целясь попасть в грудь или в живот. Ольга только охала от ударов, едва прикрывая руками лицо, уже окровавленное.

Степан бесшумно, словно зверь лесной, мягко подкрался к Петру. Тот не сразу его заметил, увлеченный своим бесчеловечным делом. А когда, скосив глаз, увидел Степана — было поздно. Мощным ударом крепкого мужского кулака подонок был отброшен метра на два. Оглушенный Петр помотал головой, приподнялся и медведем пошел на соперника. Но тут же упал от серии новых ударов Степана. Патраков был спокоен и сосредоточен, как всегда был спокоен и сосредоточен во время боя на боксерском ринге в молодости.

Петя, понявший, что пощады ему не видать, заскулил и побежал вон, размазывая кровь по лицу.

— Ты в порядке, Оля? — Степа помог подняться с земли сватье.

— Да я привыкла. С Маськой что, посмотрите. Он же ее со всего маху ногой... тварь, — Ольга говорила, с трудом разжимая зубы.

***

Оказалось вот что. Девчата, заигравшись, нечаянно разбили гномика, Катину статуэтку с альпийской горки. Отец, лениво поднявшийся с гамака, подошел к дочкам и наотмашь ударил Киру. А потом замахнулся на Иришку. Мася, не раздумывая, кинулась на защиту детей. Подонок врезал ей под дых своей ножищей, обутой в кроссовки сорок четвертого размера. Ольга, копавшаяся в это время в огороде, услышав крик, кинулась на мужа, расправив руки, как птица, укрывающая свое потомство.

***

Понемногу все пришли в себя. Собака виляла хвостишком и ласково лизала в щеки девчонок. Ольга вытирала слезы. Маша накапала всем валерьянки. Степан сидел, тяжело опустив голову, а потом поднял ее, и Маша заметила, как же все-таки постарел ее любимый муж.

— Вот что, сватьюшка. Обижайся на меня сколько хочешь, но девок я тебе не отдам, пока ты ублюдка этого из дома не выгонишь! Иначе я в суд подам!

Ольга, немного помолчав, ответила:

— Я все понимаю, Степа. Все! У меня же заявление подано. Он улестил меня, увязался следом, с девчонками попрощаться захотел. Попрощался. Сволочь.

— Вот и решай свои дела, Оля, а Иринка с Кирой у нас поживут. Не возражаешь?

Ольга взглянула на свата и улыбнулась.

— Слова не скажу. Не волнуйтесь, ребята. Я всю пожарку подговорю, он и носа к нам больше не сунет. Он же трус, даже Колю боится, убегает, когда тот в отпуск приезжает. Спасибо вам за все.

— Э-э-эх, дура ты, сватья. Какая же ты дура, господи боже мой, — протянул Степан и закурил.

Маша обнимала девочек, прижимаясь к их душистым макушкам. Ей очень хотелось верить, что теперь все будет хорошо.

---

Автор рассказа: Анна Лебедева