Сомерсет Моэм

«Многое из того, что так радует тебя сейчас, в старости тебе будет не нужно».
                Сомерсет Моэм

Чёрт, чёрт, чёрт… я перечитал «Дождь» Сомерсета Моэма. Поразительно, как действует текст этого человека.

Очень его люблю, и читаю постоянно, правда, в основном по-английски. Можно сказать, что Моэма и Агату Кристи по-английски читаю всю жизнь, с 1971 года, когда занимался английским. А потом – очень много ездил в метро, а что в метро делать? Вот и читал их. Не знаю, в чем дело, некоторых авторов тоже читал по-английски, но только один раз, Хемингуэя, Сэлинджера, Капоте например. Конечно, Моэм – изысканный и умный писатель, но, если задуматься, почему мне нравится, как он пишет, точного ответа пожалуй и нет, к тому же, когда я начинал его читать в самом начале 70-х, я же не знал, что к настоящему времени он окончательно выйдет из моды на Западе, да пожалуй, что и у нас: экранизация его романа «Театр» была в Риге в 1978 году, был фильм «Быть Джулией» 2004 года с Аннетт Бенинг. Был еще «Жиголо и Жиголетта» (1980) и «Разрисованная вуаль» (2006). Всё, остальное было в 30-40 годах. Это конечно не показатель, но всё же, почему разонравился и что в нём нравилось раньше? Перед тем, как написать этот пост, я перечитал практически всё, что написано Моэмом, есть некоторые вещи, которые я раньше вообще не читал, например «Бельё мистера Харрингтона»  (см. ниже), и, нужно сказать, что кроме великолепных его романов и рассказов, есть и неинтересные, надуманные, я бы сказал, рассказы ни о чём, а его опыты с чистым юмором, как например, рассказ «Три толстухи на Антибах», вообще неудачны, хотя, по-английски читается с интересом и улыбкой.
     Теперь о рассказе «Дождь». А прочитал его первый раз больше пятидесяти лет назад, но сейчас, перечитывая, забыл начисто окончание. Это странно потому, что все гадости фанатичности жреца я помнил, включая то, как он унижал эту мисс Томсон, и как он добивался «христианизации» туземцев, я помнил досконально. Рассказ повествует о фанатичном христианском миссионере. История происходит в гавани Паго-Паго на Американском Самоа, её рассказывает доктор Макфейл, шотландский ветеран Первой мировой войны. Во время поездки в Апиа Макфейл познакомился с Дэвидсонами, христианской миссионерской парой, которая находится вдали от своего округа на Самоа. Они должны были пересесть на другое судно, направляющееся в Апиа, Макфейл и Дэвидсоны вынуждены остановиться в пансионе в Паго-Паго из-за вспышки кори среди экипажа судна. Путешественники не могли покинуть остров, поэтому они проводили время вместе. Тем временем мистер Дэвидсон рассказывает о своей тяжёлой работе на островах в Тихом океане. Он говорит, что его самое большое достижение заключалось в том, что он внушил туземцам, которые до этого считали свои обычаи естественным человеческим поведением, чувство греха. Он отучает их от танцев и жития в полуобнаженном состоянии путем штрафов и прочей муры. Во время пребывания в пансионе супруги узнают, что мисс Томпсон, ещё одна постоялица пансионата, ждущая окончания карантина, встречается с моряком в своей комнате. Возмущённый её безнравственностью, Дэвидсон навязчиво пытается заставить женщину раскаяться в своём греховном поведении, на самом деле, это всё не его собачье дело, она заплатила за жилье в пансионате, и может делать что ей угодно. Надеюсь, что Макфейн, и Моэм, думали так же. Дэвидсон настучал губернатору и попросил отправить проститутку обратно в Сан-Франциско, где её ждёт трёхлетний тюремный срок, которого она избежала в своё время. Поэтому вызывающее поведение мисс Томпсон неуклонно ослабевает, и она начинает просить Дэвидсона помолиться с ней в её комнате. В ночь перед депортацией Дэвидсона находят мёртвым на пляже. И вот окончание рассказа, слегка сокращённое.   
«… Затем он увидел труп, лежавший наполовину в воде, наполовину на
песке, - труп Дэвидсона. Доктор Макфейл нагнулся - он был не из тех, кто
теряется в трудную минуту, - и перевернул его. Горло было перерезано от
уха до уха, а правая рука все еще сжимала роковую бритву.
   - Он совсем остыл, - сказал доктор. - Он умер уже довольно давно.
   - …  Как вы думаете, он сам это сделал?
   - Да. Надо послать за полицией.
   Хорн сказал что-то на местном наречии, и двое юношей пустились бежать
со всех ног.
   - Его нельзя трогать до прихода полиции, - добавил доктор.  …
   - Как, по-вашему, почему это он? - спросил Хорн.
   Доктор пожал плечами. Вскоре подошли с носилками туземные полицейские
под командой белого матроса, а за ними два морских офицера и флотский
врач. Они принялись деловито распоряжаться.
   - Надо бы поставить в известность его жену, - сказал один из офицеров. …
   Когда доктор Макфейл поднялся к себе, его жена кончала одеваться.
   - Миссис Дэвидсон страшно беспокоится о муже, - сказала она, едва
увидев его. - Он не ложился всю ночь. Она слышала, как он ушел от мисс
Томпсон в два часа, но он вышел из дому. Если он столько времени гулял,
то, конечно, будет смертельно измучен.
   Доктор Макфейл рассказал ей о несчастье и попросил осторожно
подготовить миссис Дэвидсон.
   - Но почему он это сделал? - спросила она в ужасе.
   - Не знаю.
   - Я не могу. Не могу.
   - Надо.
   Она испуганно посмотрела на него и вышла. Он слышал, как она вошла в
комнату миссис Дэвидсон.  … Наконец она вернулась.
   - Она хочет видеть его.
   - Его отнесли в морг. Нам, пожалуй, следует проводить ее. Как она это
приняла?
   - По-моему, ее словно оглушило. Она не плакала.  Но она дрожит как
осиновый лист.
   - Нужно пойти немедленно.
   Когда они постучались, миссис Дэвидсон сразу вышла к ним.  Она была
очень бледна, но не плакала. В ее спокойствии доктору почудилось что-то
неестественное. Не обменявшись ни единым словом, они молча пошли по шоссе.
Когда они приблизились к моргу, миссис Дэвидсон заговорила:
   - Я хотела бы побыть с ним одна.
   Они отступили в сторону. Туземец открыл перед ней дверь и закрыл ее,
когда она вошла. …  Наконец дверь тихо отворилась, и миссис Дэвидсон вышла.
   - Теперь можно идти, - сказала она.
   Ее голос был ровен и строг.  … Они шли медленно, не нарушая молчания, … Миссис
Дэвидсон ахнула, и все трое остановились как вкопанные. Их слух поразили немыслимые звуки. Граммофон, который столько времени молчал, хрипло и громко играл разухабистую песенку.
   - Что это? - испуганно вскричала миссис Макфейл.
   - Идемте, - сказала миссис Дэвидсон.
   Они поднялись на крыльцо и вошли в переднюю.  Мисс Томпсон стояла в
дверях своей комнаты, болтая с матросом.  В ней произошла внезапная
перемена. Это уже не была насмерть перепуганная женщина последних дней.
Она облачилась в свой прежний наряд: на ней было белое платье, над
лакированными сапожками нависали обтянутые бумажными чулками икры, волосы
были уложены в прическу, и она надела свою огромную шляпу с яркими
цветами. Ее щеки были нарумянены, губы ярко накрашены, брови черны, как
ночь. Она стояла выпрямившись.  Перед ними была прежняя наглая девка.
Увидев их, она громко, насмешливо захохотала, а затем, когда миссис
Дэвидсон невольно остановилась, набрала слюны и сплюнула. Миссис Дэвидсон
попятилась, и на ее щеках запылали два красных пятна. Потом, закрыв лицо
руками, она бросилась вверх по лестнице.  Доктор Макфейл был возмущен.
Оттолкнув мисс Томпсон, он вбежал в ее комнату.
   - Какого черта вы себе позволяете? -  закричал он.  -  Остановите эту
штуку.
   Он подошел к граммофону и сбросил пластинку.
   - А ну, лекарь, не распускай рук. Что тебе понадобилось в моей комнате?
   - То есть как? - закричал он. - То есть как?
   Она подбоченилась. В ее глазах было неописуемое презрение, а в ответе -
безграничная ненависть:
   - Эх вы, мужчины! Поганые свиньи. Все вы одинаковы. Свиньи! Свиньи!
   Доктор Макфейл ахнул. Он понял».
Хороший рассказ, вот бы в школьную программу включить. Самое главное – точное и исчерпывающее представление о напыщенном религиозном фанатизме. Вообще, мне не понятно, почему религиозные люди часто бывают такими злыми, объясните?
     Дальше несколько слов о романе «Бремя страстей человеческих». Считается, что этот роман в основном автобиографический, и один из лучших у Моэма. Здесь полностью виден изысканный, скрупулезный, издевательский, ироничный, понимающий Моэм. Я прочитал его в 1971 году, а в 1976 году – перечитал уже не спеша и с большим удовольствием. Роман написан в 1915 году, и Моэм его не особенно ценил, а вот читатели и критики единодушно признавали роман, как его лучший. Как-то так получилось, что я почти дословно помню некоторые фрагменты, особенно начало жизни маленького Филипа. И сейчас, заново перечитывая «Бремя страстей человеческих», я вновь был тронут этими моментами, это вроде бы не очень важные вещи, но их много, и они острые, как колючки. Например, такой момент: у Филипа умерла мать, и его взяли себе дядя-священник мистер Кэри и тетка. «Когда Филип прожил в Блэкстебле неделю, произошел случай, возмутивший дядю до глубины души. Однажды утром, завтракая, он нашел на столе небольшой пакет, пересланный ему почтой из Лондона. Пакет был адресован покойной миссис Кэри. Священник распечатал его и нашел дюжину фотографий умершей. … Увидев лицо покойницы, мистер Кэри даже отпрянул, но испуг тут же сменился недоумением. Фотографии были явно сняты недавно, и священник не понимал, кто их мог заказать.
— Ты что-нибудь об этом знаешь? — спросил он Филипа.
— Я помню, мама говорила, что ее снимали. Мисс Уоткин ее тогда бранила... А мама сказала: мне хочется, чтобы у мальчика что-нибудь осталось от меня на память, когда он вырастет. Мистер Кэри поглядел на Филипа. Голосок у мальчика дрогнул. Он повторял слова матери, не понимая их смысла.
— Возьми одну фотографию и поставь у себя в комнате, - сказал мистер Кэри. - Остальные я спрячу.
     Он послал одну фотографию мисс Уоткин, и та написала ему, как было дело». Дальше была душераздирающая история о том, как больная, умирающая женщина поднялась, оделась и доехала до фотографа, чтобы оставить своему девятилетнему сыну свои фотографии. Её мучила мысль о том, что она может умереть во время родов, и мысль, что «Филип вырастет и забудет ее, забудет совершенно, казалась ей невыносимой: она ведь так любила его, потому что он был слабенький, калека и потому что он был ее сын. Она ни разу не снималась со дня своей свадьбы, а с тех пор прошло уже десять лет. … Выскользнув незамеченной из дому, она поехала к фотографу и заплатила ему за дюжину снимков. … Наконец ее отпустили, и она вернулась в убогий домик в Кенсингтоне, который ненавидела всей душой. Тяжело было умирать в таком доме». После того, как она вернулась домой, она упала на руки Эмме, и ее отнесли наверх. «Там она пролежала без сознания так долго, что всем показалось, будто она никогда не очнется. … Только на другой день, когда ей стало немножко лучше, мисс Уоткин добилась от нее объяснений. Филип играл на полу в спальне, и женщины забыли о его присутствии… 
— Я хотела, чтобы мальчик мог вспомнить меня, когда вырастет.
— Непонятно, зачем ей вздумалось заказывать целую дюжину! - сказал мистер Кэри. - И двух фотографий вполне хватило бы».
     Тут дело не в том, что мистер Кэри был таким жмотом и скрягой, это был стиль его жизни, и Филипу приходилось жить с этим человеком, и расти, сопротивляясь этому духу. Дело в правдивости и точности изображения. Иногда рассказы и романы Моэма так реальны, что, кажется, их можно руками потрогать.
     По сути, я совершенно не представлял себе до недавнего времени, насколько Сомерсет Моэм был связан с Россией, а недавно натолкнулся на рассказы о его деятельности во время революции в России, мало того, и на его повесть об этом «Бельё мистера Харрингтона», см. Приложения. Во время Первой мировой войны Моэм стал сотрудничать с МИ-5. В сентябре 1915 он отправился в Швейцарию, где ему было поручено присматривать за некоторыми личностями и докладывать об их действиях в Лондон. Во время пребывания в США ему предложили поехать в Россию с целью не дать ей выйти из войны. На пароходе через Токио он прибыл во Владивосток, выдавая себя за корреспондента английской газеты. В Петрограде с августа по ноябрь 1917 года он неоднократно встречался с Александром Керенским, Борисом Савинковым и другими политическими деятелями. Покинул он Россию через Швецию, увезя с собой послание Керенского к Ллойд Джорджу. В мемуарной книге «Подводя итоги» (1938) он написал:
«Уезжал я разочарованный. Бесконечные разговоры там, где требовалось действовать; колебания; апатия, ведущая прямым путём к катастрофе; напыщенные декларации, неискренность и вялость, которые я повсюду наблюдал, — всё это оттолкнуло меня от России и от русских».
    Насчет отношения к русским – это не такой простой вопрос, как может показаться из фрагмента, я к этому вернусь, но полномочия Моэма тогда в России были весьма велики, вплоть до смещения Керенского и замены его на более деятельного руководителя, выступающего за продолжение войны и помощь Антанте со стороны России. На самом деле, Керенский умел красиво излагать, но объясняя солдатам (фактически – крестьянам), как важно быть на стороне Антанты, стран республиканских или, как Англия, страны с конституционной монархией, чтобы разгромить феодальные монархии Германии и Австро-Венгрии, его трёп действовал, но как только Керенский уезжал из части, солдатам снова хотелось домой, и снова хотелось воткнуть штык в землю. Процесс остановить было уже нельзя, думаю, Моэм это понял, о чём и свидетельствует его повесть «Бельё мистера Харрингтона», странная для Моэма повесть, но и понятная сегодняшнему русскому читателю. Об отношении к России и русской культуре я хочу привести его мнение о Ф.М. Достоевском: «Сомерсет Моэм о Ф.М. Достоевском: «… от "Братьев Карамазовых" невозможно оторваться. Достоевский был не только великим писателем, но и - что не всегда совпадает - очень искусным романистом, умеющим талантливо драматизировать любую ситуацию. Здесь имеет смысл рассказать, какими методами он настраивал читателя на особую, острую восприимчивость. Он собирал, например, героев вместе и заставлял их обсуждать что-нибудь до непонятности бредовое, а затем постепенно все объяснял с мастерством Эмиля Габорио, распутывающего в своих детективных романах таинственные преступления".
   Итак, Уильям Сомерсет Моэм, 1874-1965, английский писатель, пик популярности которого пришёлся на 1920-е и 1930-е годы. Сомерсет Моэм родился 25 января 1874 года в Париже, в семье юриста британского посольства во Франции Роберта Ормонда Моэма. Родители специально подготовили роды на территории посольства, чтобы ребёнок имел законные основания говорить, что родился на территории Великобритании: ожидалось принятие закона, по которому все дети, родившиеся на французской территории, автоматически становились французскими гражданами и, таким образом, по достижении совершеннолетия подлежали отправке на фронт в случае войны. В детстве Моэм говорил только по-французски, английский освоил лишь после того, как в 10 лет осиротел (мать умерла от чахотки в феврале 1882 года, отец умер от рака желудка в июне 1884 года) и был отослан к родственникам в Уитстабл в графстве Кент, в шести милях от Кентербери. В Англии Моэм воспитывался в семье своего дяди, Генри Моэма, викария в Уитстабле, учился в Королевской школе в Кентербери. В 16 лет отправился изучать литературу и философию в Гейдельбергском университете. В Гейдельберге Моэм подпал под влияние эстета-гомосексуала Джона Брукса, который был старше его на десять лет.
    В 1892 году Моэм поступил в медицинскую школу при больнице св. Фомы Кентерберийского в Лондоне. После начала Первой мировой войны Моэм, стал волонтёром Британского Красного Креста и после завершения службы волонтёром присоединился к английской разведке.  В качестве агента британской разведки с августа по ноябрь 1917 года находился с миссией в России.
   Во время службы волонтёром во Фландрии, Моэм познакомился с молодым американцем Джеральдом Хакстоном, который стал его спутником жизни до своей смерти в 1944 году. Супруга Моэма, уязвлённая его неверностью, всячески старалась восстановить против него лондонский высший свет. Декабрь 1916 года Моэм и Хакстон провели в Американском Самоа, в частности в деревне Фагатого, в гостинице «Сэди Томпсон». Позднее Моэм подробно описал её в своём самом знаменитом рассказе «Дождь» (1921).
    После войны у Моэма началось обострение туберкулёза, и он вынужденно провёл полтора года в шотландском санатории. В июле 1919 года в погоне за новыми впечатлениями он отправился в Китай, а позднее в Малайзию. С этого времени тема колоний становится определяющей в его творчестве. В компании Хакстона он часто путешествовал по колониям вплоть до Второй мировой войны. Многие из лучших его рассказов написаны в каюте во время плавания.
   После Первой мировой войны Моэм выдвинулся в число самых успешных романистов Англии. Бестселлерами стали его автобиографический роман «Бремя страстей человеческих» (1915) и «Остриё бритвы» (1944). Известной стала его трилогия о людях искусства: «Луна и грош» (1919), «Пироги и пиво» (1930), «Театр» (1937).
    И тут, наверное, последнее, что мне хочется сказать об основных произведениях Моэма, это о романе «Пироги и пиво» (см. Приложения). Книга эта о писательском труде, и о становлении писателя в мире литературы, довольно сложно задумана, рассказывать содержание не имеет смысла. Но кратко так: герой Моэма, Уильям Эшенден (который сам Моэм и есть), познакомился с четой Тэдом и Роззи Дриффилдами, Тэд был писателем, а Роззи – красавицей. Эшенден стал дружить с Дриффилдами, а, спустя некоторое время Эшенден узнал, что писатель с женой исчезли, оставив кучу долгов и снискав тем самым гнев местной знати (городка Блэкстебл). Эшендену тоже досталось, в частности от дяди, который изначально был против его дружбы, поскольку считал Дриффилдов – людьми другого круга, а сейчас и вовсе дружба с ними считалась чем-то недостойным и грязным. Вскоре в свет вышла одна из книг Тэда Дриффилда, причем общество нашло её интересной, да и только, однако писателем заинтересовались издательства. В то же самое время уже взрослый Эшенден встретил в Лондоне Роззи, и у них начался роман. Однако вскоре Эшенден понял, что внимание Роззи не принадлежит только ему одному. Новая книга Тэда Дриффилда потрясла общественность своим содержанием. Там описывалась мучительная смерть ребёнка. Редакции и немногие читатели Дриффилда массово объявили ему бойкот, признав книгу ужасной и грубой. И лишь самые настоящие ценители его слога, нашли, что в грубой неприкрытой правде есть своя эстетика и именно поэтому книга заслуживает внимания более, чем все его остальные книги. Про Тэда Дриффилда надолго забыли, но писать он не перестал. Затем Эшенден узнал, что жена Тэда сбежала от супруга с другим мужчиной. Он решил тогда больше никогда не вспоминать о Дриффилдах. И вот прошло 30 лет, Эшенден встретился с Роем Киром, который собирался написать книгу о Тэде Дриффилде. От Кира Эшенден узнал, что престарелый Тэд Дриффилд женился снова, на своей сиделке, и до последних дней его новая супруга ревностно оберегала труды писателя, дело в том, что к тому времени, Дриффилд уже снискал себе всемирную славу. Собственно, все лавры и имущество Тэда и достались доселе никому не известной сиделке. Про Роззи говорили, что она умерла 10 лет назад.
    Однако, как-то в Нью-Йорке, Эшенден получил письмо, подписанное Роззи, она просила своего старого друга и любовника о встрече. Встретившись с ней, Эшенден отметил, что, хоть старость и взяла своё, тем не менее, Роззи не растеряла своего шарма. Она была всё так же прекрасна и непосредственна. И от неё Эшенден узнал, что всё это время Тэд Дриффилд писал о себе и своей жизни, ничего не выдумывая. Смерть ребенка в самой нашумевшей его книге, к примеру, была смертью их с Роззи дочери, о которой они никому не говорили. Бегство со скандалом из Блэкстебла была попыткой убежать от прошлого и начать новую жизнь. Романы Роззи с мужчинами, по рассказу Роззи, были способом найти любовь среди тьмы, которая окутала их семью. Даже её измены были не чем иным, как материалом для новой книги и источником вдохновения для Дриффилда. А Роззи всё это время была музой писателя. Но когда она ушла от мужа к другому мужчине, Дриффилд очень расстроился, и не потому, что его бросили, а потому, что он потерял смысл, потерял источник писательской мысли. Так что получается, что популярность Тэду Дриффилду принесла его Роззи, прекрасная, как пастушка, наполненная любовью к этому миру. Она сама, её отношение к жизни остались увековеченными в умах и сердцах людей. Но это стало понятно только по прошествии долгого времени, когда снобизм и ханжество канули в Лету, уступив место открытости и смелости образа мысли. О писательском труде так искренне и точно никто не писал, будто хирург точной рукой вывел. И я тут не буду излагать версии и теории, кто скрывается за главными героями, этого добра написано горы, по мне, это не интересно, читайте лучше тексты. Мне кажется, что «Пироги и пиво» явно показывает нам, или даже доказывает, что всё, что написано Моэмом, написано им о себе самом.
    В 1926 году Моэм приобрёл в Кап-Ферра на Французской Ривьере виллу «Мавританка», которая стала его домом до конца жизни. Здесь у него бывали герцог и герцогиня Виндзорские, Уинстон Черчилль, Герберт Уэллс, Жан Кокто, Т. С. Элиот, Киплинг, Ян Флеминг, Ноэл Кауард, Вирджиния Вулф, Ага-хан и даже советские писатели. В 2005 г. виллу Моэма за 50 млн евро купил украинец Дмитрий Фирташ.
   В 1930-е годы творчество Моэма продолжало пополняться пьесами, рассказами, романами, очерками и путевыми книгами (всего он издал 78 книг). К 1940 году Моэм стал одним из самых известных и богатых писателей мира.
    Бо;льшую часть периода Второй мировой войны Моэм, которому уже было за шестьдесят, находился в США — сначала в Голливуде, где много работал над сценариями, внося в них поправки, а позже на юге страны. После смерти Хакстона в 1944 году его спутником и секретарём стал Алан Сирл. Не отрицая свою бисексуальность, в мае 1917 года Моэм женился на модной декораторше Сири Барнардо. За два года до брака у Барнардо и Моэма родилась дочь Мэри Элизабет, а в 1929 году пара развелась. Потом у Моэма был многолетний роман с английской актрисой Сью Джонс.
    Опускаю всё, что связано с его имуществом, картинами, продажами Моне, Тулуз-Лотрека, Матисса, Пикассо и Ренуара, сколько бы они не стоили – всё это преходяще, как и возмущения его дочери.
      Сомерсет Моэм умер 15 декабря 1965 года на 92-м году жизни в больнице Ниццы от воспаления лёгких. По французским законам пациентов, умерших в больнице, полагалось подвергать вскрытию, но тело писателя отвезли домой и 16 декабря официально сообщили, что он скончался дома, на своей вилле близ Ниццы, которая и стала его последним пристанищем. Могилы как таковой у писателя нет, поскольку его прах был развеян под стеной Библиотеки Моэма, при Королевской школе в Кентербери.
      Моэм не только родился и умер, но и провёл большую часть жизни за пределами Британии, поэтому его герои - британцы за границей и в колониях, но есть и исключения, например, знаменитый рассказ Моэма «Воздушный змей» (см. Приложения). Путешествия гарантировали ему регулярные новые знакомства, и он блестяще умел разговорить собеседника. Его занимали люди, которые поступают не так, как от них ожидается, которые в состоянии резко повернуть ход своей жизни, именно они были его излюбленными героями. Современники считали Моэма циником и опасались его злоязычия.  Часто в его произведениях лейтмотивом было разрушительное влияние недалёкой, ограниченной женщины на талантливого мужчину, в связи с чем Моэма нередко обвиняли в женоненавистничестве, что, конечно, чушь собачья.
      Моэм был чужд религии, не верил в жизнь после смерти и в посмертное воздаяние. Его стесняли путы британской пуританской морали и, подобно своим героям, он вскрывал её лицемерие и бежал от неё в южные широты. «Луна и грош», «Дождь» и некоторые другие произведения Моэма – это об этом.   В последней трети XX века произведения Моэма вышли из моды, фактически он стал автором для немногих, это же касается и его пьес.
Приложения:
1. Бельё мистера Харрингтона
https://www.youtube.com/watch?v=ZUQfU8I_3R4
2. Пироги и пиво
Аудиокнига «Пироги и пиво, или Скелет в шкафу»
3. Бремя страстей человеческих
https://www.youtube.com/watch?v=5BxQR8jvkyM
4. Бремя страстей человеческих. Мелодрама, 1932.
https://www.youtube.com/watch?v=zRrUhRoTG0U
5. Воздушный змей
https://www.youtube.com/watch?v=G2-uv_AnEco
6. Дождь
https://www.youtube.com/watch?v=rXkeIcQuLJo
Фото:
Я хотел бы поблагодарить Ирину Власову (Ira Vlasova) за предоставление портретов Моэма (фото 1 и 2)
1. Somerset Maugham. 1949. Graham Sutherland OM. Presented by Lady John Hope
(Остальные фото можно посмотреть по ссылке: 2. Насмешник. Портрет Моэма. 1911. Джеральд Кэлли
3. Сомерсет Моэм. Кап-Ферра. 1951. Фото Henri Cartier-Bresson
4. Сомерсет Моэм, фото Альфред Эйзенштадт. 1942 (Alfred Eisenstaedt)
5. Моэм. Фото Юсефа Карша. 1947. (Yousuf Karsh)
6. Сомерсет Моэм.
7. Сомерсет Моэм на фотографии Ван Вехтена (1934)
8-10. Фото Сомерсета Моэма в разные годы. )
25.5.2024