Уезжаю в Ленинград...

Большинство из нас, уважаемый Читатель, знают замечательную песенку на стихи Иосифа Уткина («Уезжаю в Ленинград, как я рада, как я рад»), хотя вспоминают её все реже и реже, но, тем не менее, по-прежнему поют: в ней есть дымка грусти с нотками домашнего уюта, горчинкой вокзальных расставаний, а главное уткинской «плотской нежностью».
Импульсом к сочинению настоящей зарисовки, посвященной творчеству Иосифа Павловича Уткина — поэта, журналиста, репортёра — послужил повод самый банальный, но и самый главный в жизни каждого человека — день рождения нашего героя 15 (28 мая) 1903 года. Место рождения Уткина — станция Хинган Китайско-Восточной железной дороги, возводимой при непосредственном участии его родителей.
Известно, что у нас до чрезвычайности легко открывают, поэтов и прозаиков и так же легко их «закрывают», отсылая на «задний двор» литературной современности. Чтобы хоть незначительно выделиться из массы стихотворцев, пишущих гладкие, но при этом невыразительные стихи, чтобы не померкнуть пусть и перед второстепенными прежними «светилами поэзии» — современному поэту непременно необходимо отыскать в своем таланте нечто свежее, яркое, самостоятельное, что отличало бы его от массы «бледных поганок» — сверстников, и выделяло из блестящей плеяды предшественников. И как бы ни было мало это «своё» публика, и критика в любом случае обращают внимание на поэта, проявившего такую самостоятельность: поощряют, поддерживают, а если особенно повезет — даже увенчают модными лаврами. Но так как увлечение, как правило, бывает односторонним, то, восхищаясь одним, они склонны не обращать никакого внимания на другого.
Таким отличительным свойством в поэзии Уткина является сочетание (порою в одном стихотворении) с одной стороны — героики, пафоса, а подчас чувства собственной непомерной значимости; с другой — глубокого лиризма, ясности и простоты изложения, а, главное — сострадания. Например, в стихотворении «Есенину» мирно уживаются два катрена, одним из которых восторгались

Красивым, синеглазым
Не просто умирать.
Он пел, любил проказы,
Стихи, село и мать...

а за другой критиковали, в том числе аж сам Николай Бухарин с высокой трибуны I съезда писателей СССР:

Есть ужас бездорожья
И в нем — конец коню.
И я тебя, Сережа,
Ни капли не виню.

После рождения Иосифа семья вернулась в родной город Иркутск, где будущий поэт прожил до 1920 года. Учился в трёхлетнем начальном училище, затем — в четырёхклассном высшем начальном училище, из последнего класса которого был исключён за вольномыслие, а главным образом за плохое поведение и частые пропуски занятий, так как одновременно с учёбой Иосифу пришлось стать кормильцем семьи после ухода отца.
В 1919 году во время антиколчаковского восстания в Иркутске, вместе со старшим братом Александром вступил в Рабочую дружину, а в начале 1920 года в составе первой добровольческой группы иркутского комсомола выехал на фронт:

На Карпатах,
На Карпатах,
Под австрийский
Свист и вой,
Потерял казак папаху
Вместе с русой головой.

В 1922 году стал репортёром газеты «Власть труда», в которой появились его первые стихи на злобу дня. Затем работал в молодёжной газете Иркутска «Комсомолия», в губкоме комсомола. Вместе с Джеком Алтаузеном, Валерием Друзиным, Иваном Молчановым принимал активное участие в ИЛХО (Иркутском литературно-художественном объединении) и ежемесячном журнале «Красные зори», который был фактически органом ИЛХО. В 1924 году по путёвке комсомола, как наиболее достойный из среды молодых журналистов, был направлен учиться в Москву в Институт журналистики.
В 1925 году в выпуске № 4 журнала «Молодая гвардия» была опубликована поэму Уткина «Повесть о рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох», посвящённая революционным преобразованиям в еврейском местечке. Это произведение принесло Уткину первый настоящий успех, хотя герои повести очерчены преимущественно внешними характерными штрихами, а читателю предоставлено право догадываться об их внутреннем мире, мотивации и о диалектике развития их отношений. Мотэле — не комиссар, он ничем не выделяется из средней трудовой массы; достаточно, что он человек, в ногу шагающий с веком:

Сколько домов пройдено,
Столько пройдено стран.
Каждый дом — своя родина,
Свой океан.
И под каждой слабенькой крышей,
Как она ни слаба,
Свое счастье,
Свои мыши,
Своя судьба.

Первое публичное чтение поэмы, состоявшееся во ВХУТЕМАСе на литературном вечере, послужило Уткину своего рода путёвкой в поэтическую жизнь, стало заметным событием литературной жизни, привлекая читателя своим совершенно оригинальным стилем. В 1926 году «Повесть о рыжем Мотэле» вышла отдельным изданием, став первой опубликованной книгой Уткина.

В очереди
Люди
Ахают,
Ахают и жмут:
Почему
Не дают
Сахару?
Сахару почему не дают?
— Видимо,
Выдать Лень Ему,
— Трудно заняться час?
Такую бы жизнь — Ленину,
Хорошую,
Как у нас!
— Что вы стоите,
Сарра,
Что может дать Слепой,
Когда
Комиссаром
Какой-то
Портной?
Ему бы чинить
Рубаху,
А он комиссаром
Тут...
В очереди люди ахают,
Ахают
И жмут.

С 1925 года работал в «Комсомольской правде» завлитотделом. В самом начале 1927 года вышла «Первая книга стихов» Уткина, составленная из произведений 1923 — 1926 годов. С большой положительной рецензией на неё выступил Луначарский. Работал завотделом поэзии в Издательстве художественной литературы.
На I съезде советских писателей в 1934 году творчество Уткина оценивалось многократно и многосторонне разными докладчиками. Николай Бухарин в выступлении: «Жаров и Уткин, к сожалению, страдают огромной самовлюбленностью и чрезмерным поэтическим легкомыслием, переходящим в легковесность (аплодисменты). Если Жаров — это веселая околица советской поэзии, то томный Иосиф Уткин — это уже не гармоника, а гитара (смех; аплодисменты).

Не этой песней старой
Растоптанного дня,
Интимная гитара,
Ты трогаешь меня.

У Уткина больше размышления, он менее прост, чем Жаров, он больше работает над образом, его поэтическая речь напевна, и его поэзия овеяна дымкой грусти. Но и у него — наивная упрощенность и поверхностность и содержания, и формы. Досадных поэтических «опечаток», ляпсусов поэтического языка, можно найти изрядное количество у поэта, к которому особенно уместно предъявить требование повышения поэтической культуры».
«Подлинная зрелость», по мнению Ильи Сельвинского, пришла к Иосифу Уткину в 1939 году — с публикацией стихотворения «Тройка».

Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это — другая.
Это значит… сырая земля.

«Железным, голым» годам революции, гражданской войне посвящены многие стихи Уткина, но он вплетает в эти суровые мотивы и «свою плотскую нежность», и «сугробы пахучих черемух», и песню о седой матери, и домашний уютный звон гитары «с серебряной косой волнующихся струн», и молчаливую тоску партизана, которого бросила жена:

И, может быть, в годы железа.
И я быть железным сумел,
Что в лад боевой марсельезы
Мне девичий голос гремел.

«Он — мягок. — Пишет об Уткине Воронский. — Его голос не огрубел в железные годы, которые не застилают у него ни родимого села, ни «бронзовых» сосен, ни Любимой. Отсюда и «раздумье» Иосифа Уткина. Оно приходит, когда человек остается наедине с самим собой, когда он привыкает приглядываться к «мелочам», к другу, к дому, к девушке. Сочетать, соединить «теплое радушие», «плотскую нежность» с героикой двадцатых — в этом Уткин видит свою основную поэтическую задачу. И это и вправду настоящая, большая тема. Мы охотно отдаем дань вождям, водителям, суровым воинам, командирам и не примечаем рыжих Мотэлей и тех, кто зря ожидает писем без марок. Всему свое время. Проблема «маленького» трудового человека в наше время стоит сейчас остро и неотложно; и в быту, и в искусстве. Можно без преувеличения сказать: нельзя сделать ни одного шага по пути нашего социалистического строительства, если не иметь в виду этого «мелкого» человека, его нужд, радостей и горя, если, наконец, забывать о «мелочах» жизни».

Можно и без галопа
К месту приехать:
И Мотэле будет штопать
Наши прорехи.

Многие стихи Уткина были положены на музыку, пелись и до войны, и на фронте: «Провожала сына мать», «Дед», «Бабы», «Я видел девочку убитую», «Над родиной грозные тучи», «Я видел сам» и другие, не пелась только песня «Синагогальная» из «Повести о рыжем Мотэле»

В синагоге
Шум и гам,
Гам и шум.
Все евреи по углам:
«Ш-ша!»,
«Ш-шуІ».

Рэб Абрум сказал:
— Бо-же-мой!
Евреи сказали:
— Беда.
Рэб Абрум сказал:
— До-жи-ли!
Евреи сказали:
— Да.
А раввин сидел и охал,
Тихо, скромно,
А потом сказал:
— ПЛО-ХА!

С началом Отечественной войны Уткин ушёл на фронт, воевал под Брянском. В сентябре 1941 года, в бою под Ельней, был ранен осколком мины, лечился в Ташкенте, где, несмотря на ранение, не прекращал литературной работы. Менее чем за полугодовое пребывание Уткина в Ташкенте им были созданы две книжки фронтовой лирики — «Фронтовые стихи» и «Стихи о героях», а также альбом оборонных песен, написанных совместно с московскими композиторами. Всё это время Уткин рвался «на линию огня», беспокоя высшие военные органы настойчивыми просьбами послать его на фронт. Летом 1942 года Уткин вновь оказался на Брянском фронте — в качестве спецкора Совинформбюро, от газет «Правда» и «Известия».
Возвращаясь из партизанского края (по воспоминаниям В. В. Мацкевича — из Бухареста), 13 ноября 1944 года И. П. Уткин погиб в авиационной катастрофе. Самолёт упал недалеко от Москвы, в руках поэта в момент гибели был томик стихов М. Ю. Лермонтова.

Не-ет, он шагал недаром
В ногу с тревожным веком.
И пусть он — не комиссаром,
Достаточно —
Че-ло-ве-ком!