Надсон. Стихи

Я рос тебе чужим, отверженный народ,
И не тебе я пел в минуты вдохновенья.
Твоих преданий мир, твоей печали гнёт
Мне чужд, как и твои ученья.

И если б ты, как встарь, был счастлив и силён,
И если б не был ты унижен целым светом –
Иным стремлением согрет и увлечён,
Я б не пришёл к тебе с приветом.

Но в наши дни, когда под бременем скорбей
Ты гнёшь чело своё и тщетно ждёшь спасенья,
В те дни, когда одно название «еврей»
В устах толпы звучит как символ отверженья,

Когда твои враги, как стая жадных псов,
На части рвут тебя, ругаясь над тобою, –
Дай скромно встать и мне в ряды твоих бойцов,
Народ, обиженный судьбою.

Одним из самых рьяных представителей «стаи жадных псов» оказался сотрудник газеты «Новое время», поэт-сатирик, публицист и критик Виктор Буренин, начавший травлю тяжелобольного поэта. Хотя Буренин был вовсе не одинок. Так, к примеру, малоизвестный киевский поэт Бердяев, печатавшийся под псевдонимом Аспид, написал антисемитский пародийный эпос «Надсониада», в котором высмеивал Надсона и редакцию «Зари», где он печатался:

Раз в неделю киевлянам
Преподносит он статейки,
Где в «идеи» раздувает
С помпой чахлые «идейки»…
Оживить редактор хочет
Иудейский орган этим;
Но, увы! Мы кроме скуки,
Ничего в нем не заметим.

А после выраженного редакцией «Зари» возмущения поэма и вовсе была растиражирована отдельной брошюрой, на первой странице которой было написано: «…появилась на столбцах “Зари” площадная брань по поводу “Надсониады”: радуемся, что сумели задеть за живое беззастенчивых наемников киевского жидовского кагала…»

Но все же первым выстрелом словесной дуэли принято считать публикации Буренина – в одной из первых статей, посвященных Надсону, он обозвал его «мнимо недугующим паразитом, представляющимся больным, умирающим, чтобы жить на счет частной благотворительности». Буренин намекал на то, что Надсон занял в Литфонде 500 рублей, чтобы оплатить расходы на поездку в Европу в 1884 и 1885 годах. Но, во-первых, Надсон не симулировал болезнь, а во-вторых, полностью вернул долг из своих гонораров, полученных от продажи многочисленных изданий единственного сборника стихотворений. Надсон даже завещал Литфонду авторские права на этот сборник, что позже станет крупнейшим источником доходов этой организации. Затем Буренин на примере Надсона охарактеризовал «стихотворцев-евреев» как «поставщиков рифмованной риторики», которые «смело воображают, что они крупные поэты, и считают своим долгом представиться перед взором читателей со всякими пустяками, которые выходят из-под их плодовитых перьев». В следующей статье, продолжая свою теорию о еврейских поэтах опять же на примере Надсона, он объявил Семена «наиболее выразительным представителем» «куриного пессимизма»: «Маленький поэтик, сидящий на насесте в маленьком курятнике, вдруг проникается фантазией, что этот курятник представляет “весь мир”». В последней из статей против Надсона бесстыдство Буренина и вовсе не знало границ. Объектом нападок стала бескорыстно ухаживавшая за Семеном в послеоперационный период Мария Валентиновна Ватсон, редактор почти всех его работ. Заботу «миссис Ватсон» Буренин назвал «лживым прикрытием истерической похоти». В этой его сатире Надсон был выведен под видом «еврейского рифмоплета Чижика, чью животную страсть удовлетворяет грубая перезрелая матрона».

Друзья советовали Надсону перестать читать все эти фельетоны, после каждого из которых ему становилось только хуже. Писать в ответ он был уже не в состоянии: руку охватил паралич. Но вдруг, находясь в Ялте, засобирался в Петербург. Он жаждал встретиться с клеветником и сразиться с ним на дуэли. Его еле отговорили.

Врач Надсона уже после смерти поэта написал открытое письмо, в котором утверждал, что смертельный удар по нервной системе Надсона был нанесен статьей Буренина от 12 декабря 1886 года, после которой «…он впал в необычайное раздражение, страшно волновался, говорил: “это уж слишком гнусно, этого оставить так нельзя”, и хотел тотчас же ехать в Петербург… Я уверен, что умерший безвременно Надсон, несмотря на безнадежность болезни, мог бы прожить, по меньшей мере, до весны или даже осени, если бы вышеупомянутый фельетон г. Буренина не был напечатан».

По словам врача, «Надсон испытал «туберкулезное воспаление мозга»: «Самая тяжелая, самая мучительная форма смерти. И несчастному поэту пришлось испить чашу страданий до дна. В бессознательном состоянии, в беспокойном бреду умиравший делал рукой угрожающие движения, и с уст его иногда срывалась фамилия обидчика». Семен Яковлевич Надсон умер в муках 19 января 1887 года. После его смерти споры о связи гибели Пушкина на дуэли и смерти Надсона от злых языков не утихали еще десятилетия. Да, одного убила пуля, второй скончался от болезни, но в смерти обоих клевета и оскорбления играли важную роль. Известнейшие русские писатели говорили о метафорической дуэли Надсона со своими обидчиками. Буренин же то старался реабилитироваться, то насмехался над обвинениями общественности, что это он «добил» поэта.
Алексей Викторов


***


               ЖИЗНЬ

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь - поцелуй любви, а там - удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.
Где солнце - там и тень! Где слезы и молитвы -
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра - расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты - бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее - мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе - куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.
То вся она - печаль, то вся она - приманка,
То всё в ней - блеск и свет, то всё - позор и тьма;
Жизнь - это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь - это океан и тесная тюрьма!



                ***

О, проклятье сну, убившему в нас силы!
Воздуха, простора, пламенных речей,-
Чтобы жить для жизни, а не для могилы,
Всем биеньем нервов, всем огнем страстей!
О, проклятье стонам рабского бессилья!
Мертвых дней унынья после не вернуть!
Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,
Закипи порывом, трепетная грудь!
Дружно за работу, на борьбу с пороком,
Сердце с братским сердцем и с рукой рука,-
Пусть никто не может вымолвить с упреком;
"Для чего я не жил в прошлые века!.."




                ***
      
Как каторжник влачит оковы за собой,
Так всюду я влачу среди моих скитаний
Весь ад моей души, весь мрак пережитой,
И страх грядущего, и боль воспоминаний...
Бывают дни, когда я жалок сам себе:
Так я беспомощен, так робок я, страдая,
Так мало сил во мне в лицо моей судьбе
Взглянуть без ужаса, очей не опуская...
Не за себя скорблю под жизненной грозой:
Не я один погиб, не находя исхода;
Скорблю, что я не мог всей страстью, всей душой
Служить тебе, печаль родимого народа!
Скорблю, что слабых сил беречь я не умел,
Что, полон святостью заветного стремленья,
Я не раздумывал, я не жил,- а горел,
Богатствами души соря без сожаленья;
И в дни, когда моя родная сторона
Полна уныния, смятенья и испуга,-
Чтоб в песне вылиться, душа моя должна
Красть редкие часы у жадного недуга.
И больно мне, что жизнь бесцельно догорит,
Что посреди бойцов - я не боец суровый,
А только стонущий, усталый инвалид,
Смотрящий с завистью на их венец терновый...


                ***

Завеса сброшена: ни новых увлечений,
Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;
Покой оправданных и сбывшихся сомнений,
Мгла безнадежности в измученной груди...
Как мало прожито - как много пережито!
Надежды светлые, и юность, и любовь...
И все оплакано... осмеяно... забыто,
Погребено - и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в черный день невзгоды
Не мог я отличить собратьев от врагов;
Я жаждал для людей познанья и свободы,-
А мир - всё тот же мир бессмысленных рабов;
На грозный бой со злом мечтал я встать сурово
Огнем и правдою карающих речей,-
И в храме истины - в священном храме слова,
Я слышу оргию крикливых торгашей!..

Любовь на миг... любовь - забава от безделья,
Любовь - не жар души, а только жар в крови,
Любовь - больной кошмар, тяжелый чад похмелья -
Нет, мне не жаль ее, промчавшейся любви!..
Я не о ней мечтал бессонными ночами,
И не она тогда явилась предо мной,
Вся - мысль, вся - красота, увитая цветами,
С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,
В лохмотья яркие пестро наряжена -
Жизнь только издали нарядна и красива,
И только издали влечет к себе она.
Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою
Она лицом к лицу - и ты поймешь обман
Ее величия, под ветхой мишурою,
И красоты ее - под маскою румян.


С. Надсон.