Артём Голубчик. Житие. Эпизод II

Тут я как кур в ощИп попал:
     была ль беседа?
Кому Голубчик излагал,
     так скажем, кредо?
Кто подтвердит? Иных уж нет,
     а те - далече...
Тогда за давностию лет
     начнём от пЕечи.


Иль от печИ, хоть наш гопак
     своеобразен:
жил-был парнишка. Не дурак,
     не безобразен.
Хотя в науках не силён,
     но на собраньях
активен. Вдруг распределён
     в тьмутараканье


из вуза. Да решился как
     на смелый вектор?
Но нестандартный дерзкий шаг
     одобрил ректор:
«Ты там чуток поподнимай
     в глуши культуру,
и возвращайся к нам давай
     в аспирантуру.


Жильё, зарплата, телефон –
     решим проблемы.
Забудь семантики закон
     и семы-ремы –
без нас идёт наука ввысь,
     она не в коме...
А ты в парткоме потрудись
     и в студпрофкоме!


Работы просто завались,
     свинец поклажа.
Но, я боюсь, не обойтись
     в ней без партстажа.
Торчать в провинции, ей-бо,
     как быть в штрафроте,
зато билет получишь по
     рабочей квоте.


На кафедре ж – не высунь нос,
     кругом лимиты,
промают до седых волос
     иезуиты.
Здесь претендентам имя – рать,
     отдавят пятки,
век партбилета не видать
     по разнарядке.


Понятно: просто схлопотать
     головомойку,
в ряды коль станешь принимать
     одну прослойку.
Хотя какого в ней рожна –
     в той корке прочим?
Она крестьянину нужна?
     Нужна рабочим?


Им это всё до бороды,
     сплошные слёзы,
ведь, пополняя партряды,
     плати партвзносы.
На эти деньги, например,
     взять можно литру!
Но тем, кто выставил барьер,
     важна палитра:


будь хоть идейный импотент,
     лентяй и бездарь,
в ряды первейший претендент –
     шахтёр и слесарь.
А ты для них что есть, что нет –
     слой масла в кексе:
мятущийся апологет
     морфем и флексий.


Придумал кто-то нам назло
     сии каноны,
тебе и мне не повезло –
     не гегемоны.
Однако, подведу черту:
     я не пеняю,
твой выбор не под хвост коту,
     благословляю!»


В эмоциях – подобен пню,
     до слёз не падкий,
но не сдержусь и пророню
     их над тетрадкой.
Я по-другому не смогу,
     не праздный зритель...
Представь: завет ученику
     даёт Учитель.


Какая важная слышна
     в словах тональность:
напевность, мудрость, старина,
     патриархальность.
Учитель, ежели не сноб,
     он тем и славен.
Так поступил, спускаясь в гроб,
     старик Державин.


...Не точку ставлю, а тире –
     герой на месте.
В какой глуши? В какой дыре?
     В каком уезде?
Таких уездов миллион
     по всей России.
Прошу простить, я не силён
     в топонимии.


Да важно ль так, где наш орёл
     нашёл пенаты,
где приземлился, где обрёл
     координаты?
Диагноз мой, диагноз твой –
     урбофилия,
для нас всё, что за кольцевой –
     периферия.


А я про город, где кино
     да карусели –
вот весь досуг. Плюс баня, но   
     пять раз в неделю!
...Хоть наш Артём не из ловчил,
     но койко-место
без проволочек получил
     в общаге треста.


(В общагу ту берут не в лёт,
     замечу, кстати).
Встал, как и надо, на учёт
     в военкомате.
Убегался – аж свет не мил,
     кругом препоны!
У комендантши получил
     на соль талоны,


на сахар, на два сорта мыл,
     галантерею,
спиртное (дальше подзабыл,
     видать, старею).
Потом, вовсю вживаясь в роль,
     обмыл заботы,
но лишь чуть-чуть, ведь в семь ноль-ноль
     мчать на работу.


В день первый всех он удивит:
     как прост с начальством!
В работе – в меру деловит,
     но без зазнайства.
Быка хватает за рога!
     А из газеты
Артём отправится в ГК,
     по кабинетам.


Уже есть запись на приём.
     Расчёт был верным: 
контакт найти с Секретарём,
     и лучше – с Первым.
Поговорить о том, о сём,
     про огороды,
погоду, жатву... Наш Артём
     найдёт подходы!


Тот был невесел (из Москвы
     ждал замечаний),
и встречен наш герой, увы,
     без лобызаний.
Сидел партбонза, стиснув рот,
     мрачнее гроба.
Но пять минут прошло – и вот
     хохочут оба.


Да так, что челюсти свело
     от хохмоштучек.
Видать, Артёма понесло,
     даёт Голубчик!
Гогочут – прыгают мячом
     столы в парткелье.
Ты спросишь: а причина в чём
     того веселья?


Не может быть! Партийный босс,
     чай, не ребёнок…
Но проняло его всерьёз –
     до селезёнок.
Как эдак можно хохотать –
     до слёз, икоты?
Причину просто отгадать:
     всё анекдоты.


Голубчик был на них мастак,
     короче, дока,
мог их травить и сяк, и так –
     с любого бока.
Он с детства многогранен был,
     навроде Шивы.
...За шуткой секретарь забыл
     про директивы,


про каждодневный рой проблем,
     столицу злую,
партвзносы, силос, ГСМ
     и посевную.
Развеян секретарский сплин
     был очень скоро.
Какая сила всё же, блин,
     у нацфольклора!


Угоден нам набор умор –
     как богу свечка.
Приятно кстати в разговор
     ввернуть словечко
с намёком (только, может быть,
     не очень скользким),
чтоб где-то вовремя прослыть
     парнишкой свойским.


Возможно, с кем-то наш Артём
     порой несносен,
но в анекдотах уж, в чём-чём,
     он виртуозен.
(А ты, кто вслух его корит,
     талант покажь-ка!)
Недаром вслед ему летит:
     «Ах, обаяшка!»


Обоим вышло день вершить
     в восторге вящем,
Артёма просят заходить
     в горком почаще.
Какой почёт, какая честь,
     по шапке Сенька.
Себе шепнул Голубчик: «Есть
     одна СТУПЕНЬКА!»