Двери туда-сюда ходят...

Едешь вот так в электричке
часиков этак в двенадцать
двери туда-сюда ходят,
но до конца не сомкнутся.

Слышно как между вагонов
лязгает трап перехода,
трётся стальною пластиной,
и барабанят колёса.

Влево и вправо качаясь
корпус не мерно трясётся,
дёргая изредка резче,
и затихая на время.

Щель что в дверях то поуже,
то размыкается шире,
и постоянно смещаясь,
всё же просвет сохраняет.

А за окном всё мелькает,
так что смотреть бесполезно,
только вниманье застынет
нет ничего из объектов.

Только вдали лес массивом
кажется что неподвижен,
но тем не менее поезд
движется дальше и дальше.

В сумерки день засыпает.
Сумрак густеет как каша.
В полдень вы ели сметану,
жуйте теперь черносливы.

В полночь и часиков на пять,
жизнь превращается в думы...
Звуки такие как прежде,
воздух гуляет прохладней.

Свет с потолка светит тускло.
Кто-то заснул на сиденье.
Если б не этот заснувший
было б совсем одиноко.

Он ни родной, ни знакомый,
и одевается странно...
Щель будто нежности шепчет,
и доверительно смотрит.

С теми кто спит рядом с нами,
ближе мы чем с говорящим.
Странная это способность
так становиться своими.

Сколько не думай а звуки
по-колыбельному певчи.
Тут ещё храп раздаётся...
Можно ли быть безучасным?!

Еду куда я? Неважно!
В жизни то сложно ответить.
Будет когда остановка
адрес наверно увижу...

Только вот что он ответит?
Адрес. Ну адрес. И только.
Храп это дело другое.
Пусть хоть поёт с той же глотки.

Мне вообще временами,
кажется: я что тут ехал?
В смысле в вагоне и с щелью,
что говорила все сутки.

Может конечно не в этом,
может вагон был соседний
только вот лязг перехода
трогает старым мотивом.

Поле тогда белоснежным
было и очень бескрайним:
лес что в черте горизонта
точка меж полем и небом.

Ну а теперь ливень хлещет,
будто в болоте мы едем,
окна все в мутных потоках,
но все в зелёных оттенках.

В доме откуда я родом,
часто сидел у камина:
пламя оранжево-красным,
будто собака, лизалось.

Было достаточно места
только оно было гуще:
будто в обьятиях тёплых
спать можно было хоть вечность.

Здесь всё совсем по-другому,
дует как в свежести зоне,
бодрые овощи рядом,
только холодные жутко.

Здесь не хватает камина,
букв на песчаной бумаге...
И чтоб кукушка из дверок
счастье тревожило ваше.

Мысль эта будто заноза,
в коже под ногтем засела:
надо работать с сознаньем,
вытащить чтоб не колола.

В обществе рядом сидящих,
модно теперь быть счастливым,
но не по-детски, как пламя,
а подконтрольно, под таймер.

Кнопочки, пульты, панели
так много техники всюду,
радость однако ни сколько
всё это не добавляет!

Все пьют из трубочек фреши
или из ложечек смузи...
Чем кусковой суп им хуже,
чем их пюре космонавтов?

Ладно посплю я пожалуй,
всё я опять перепутал:
внутренний ритм заходит,
Солнышком в водное лоно.

Может нас это приблизит,
может быть кто-нибудь скажет:
как он сопит по-родному,
и улыбается мило.

Едешь вот так в электричке
часиков этак в двенадцать
двери туда-сюда ходят,
но до конца не сомкнутся...
.
.
.