Размерами подлинника, 9

9

в подвальном кабачке прокуренная муха,
в которой нет давно ни голоса, ни слуха,
летая по столам, зудит уныло –
она бы улетела, но куда?
и сев на барной стойке, ближе к краю,
она, зевая, безучастно наблюдает
всех тех, кого зовут завсегдатаем,
кто каждый день здесь с самого утра.

вот морячок с ручищами папая,
мусолящий текущую папайю -
он если и из йорка, то из "нью".

актриса, укрывающая ню
увядщее потасканным халатом,
давно ей, это видно, маловатом,
без коего, конечно, же комфортней,
при смехе с "пьяно" переходит к "форте"
и снова к "пьяно" - так она пьяна.

сидящий у разбитого окна
седой благообразный господин,
кто здесь предпочитает пить один –
не то он шпик, отчисленный за пьянство,
не то советник бывший иностранца,
отбывшего давно в свою страну.

скрипач, унылым ногтем шиплющий струну -
он будет нам играть, конечно же, "разлуку"! -
и разговор, шуршащей шелухою лука
под потолком гоняет сизый дым.

– дин-дэн, дан-дон, дун-дын! –
звенят часы в углу,
и лужу пива засыпает на полу
опилками
безликий половой.
наверное, давно пора домой,
но держит что-то нелогичное еще –
конечно же, не страх увидеть счет,
хотя он здесь умеет быть пугающ.
особенно для этих, забредающих
сюда
пижонов праздных и их баб.

в помятом фраке, боком, словно краб,
поэт на сцене, треснувшим пенсне
поблескивая, томно завывает.
о том, чего он знать не знает –
о мае,
рае,
деве,
о любви
и о весне,
о сладкой горечи любовных мук.
и тянет рифмы бесконечно, как паук
из брюшка тянет бесконечно паутину.

картину
дополняет старый негр,
похожий на смышленного грифона;
изящным радикалом саксофона
он спотыкающихся нотных строчек бег
проверит на наличие гармоний.
и - да! - конечно их найдЕт, без церемоний.
а если нет – обрежет, как прокруст.

кувшин уже наполовину пуст,
что совершенно, в общем-то, не странно,
как странно то, что нет еще тоски;
и мысли ни о чем стучатся о виски,
как талый лед о край стакана.
они играют (мысли) в домино,
и голова становится похожей
на кубок с подкисающим вином,
накрытый платом из волос и кожи.

лицом изображая безразличье,
ты будешь вечно здесь сидеть,
что в плотском сем, что в бронзовом обличье,
которое иным дарует Смерть;
свободным рифмам предаваясь без конца,
лишь взором мысленным следя за облаками,
как сонмы душ ушедших перед нами,
бредущими смиренно к праотцам.