Глава 17
РЕВАНШ
Долг платежом красен.
Пословица.
(Тетрадь Драмы)
- Здравствуйте! – сказал я, ожидая ответного приветствия, но полковник словно лягушку проглотил. К вам покойники на прием не приходили? А задушенные младенцы, мужики с топорами да вилами? Вам его не понять. Наконец, столбняк прошел, сыворотка не понадобилась. Слегка прихрамывая, полковник приблизился к массивному столу, похожему на бульдозер.
- Здравствуйте, – нехорошим голосом сказал он и сел за свой «бульдозер» с таким видом, словно собирался меня переехать, глаза пялились куда-то выше головы, как будто не узнавая. – Вы по какому вопросу?
И он еще спрашивает!?
- Как прошла премьера, что газеты пишут, – поинтересовался я. – Вы меня не узнаете?
Он с отвращением опустил взгляд на мою распахнутую грудь и сморщился, как Змей Горыныч при виде Павки Корчагина.
- Почему я, собственно, должен вас узнавать, – он выплюнул струю дыма в мой адрес. – Вы сюда шутить пришли, гражданин?
Я спешно снял шапку, и начал в руках ее ломать. Могу и вприсядку пойти! Лишь бы извинился, да деньги вернул, дело принципа, нам еще жить в этом городе. Точнее, как-то уживаться.
- Как здоровье супруги, Николай Николаевич?
- Меня зовут Федор Ильич. И не забывайте, где находитесь, – полковник сделал серьезную паузу. – Кстати, вы не представились.
- Константинов. Валерий Петрович, кандидат наук, – отрапортовал я. – В ресторане, помните? Коньяк вместе кушали. Присесть позволите?
- Молодой человек. А вы часом не пьяны?
Не без этого, мысленно согласился я, но зачем же хамить. Сделав вид, что обиделся, я повернулся к выходу.
- Знаете, товарищ артист! Я, пожалуй, пойду. Засиделся тут у вас, а мне еще в КГБ надо, – я надел шапку и сделал ему ручкой. – Привет Нижнему Тагилу. Пока, начальник!
Кажется, я нечаянно попал в больное место, полковник даже привстал.
- Валерий Петрович. Зачем же сразу КГБ. Может и я смогу быть полезен?
- Еще как сможете.
- Прошу вас, раздевайтесь! Вешалка в углу, – его облик переменился. Из бюрократа, который только что глазами стены буравил, полковник превратился в Снегурочку, раскосые веки рассыпались морщинками, а каменный доселе лик словно сливочным маслом намазали, аж засветился весь. Так и быть, на первый раз прощаю! Повесив дубленку на крюк и накрыв ее енотом, я деловито потер руки, слегка волнуясь, как хирург перед ответственной операцией.
- Проходите, Валерий Петрович! Располагайтесь, где удобней, – полковник напоминал радушную хозяйку, не знающую как рассадить дорогих гостей. – Что там у вас стряслось, рассказывайте.
Я сел в кресло для посетителей с краю стола.
- У меня ничего не стряслось, – весело сказал я.
- То есть, – он опять нахмурился.
- Так, небольшие неприятности, а вот у вас действительно стряслось.
- Это в каком смысле?
- В прямом. Я остался жив! Хотя ваши люди вели себя не очень корректно, я зла на них не держу, и готов простить, но с одним условием.
- Вас кто-то обидел?
- Если считаете, что, ограбив или убив, меня можно обидеть, то заблуждаетесь. Ограбили – да! Обидели – вовсе нет. Наоборот, я получил громадное удовольствие! Приятно сознавать, что наш советский театр перешагнул рамки казенного искусства, и двинулся в массы, в народ. По домам, квартирам, по спальням. Чудесно провести вечер с Дездемоной! Испугаться настоящего Отелло, наблюдать, как он душит супругу на вашей собственной кровати, взрыв эмоций, эффект достоверности! Ощутить себя отравленным, потом задушенным и ограбленным, а потом круглым идиотом. Какие могут быть обиды? Что вы. Кажется, вы контрамарку обещали? А лучше постоянный абонемент! Приобрету.
- Значит, вас ограбили, – полковник был само терпение.
- Пустяки, – я беззаботно махнул рукой. – Ограбили, хотели отравить, не тут-то было.
- Валерий Петрович, давайте по порядку, – он изобразил на лице рвение докопаться до истины. – Вы меня совсем запутали. Кто, когда, где?
- Ваши люди, у меня дома, вчера. Но вы забыли главное, сколько. По самым скромным подсчетам, а мог и прибавить, но я честный человек. 100 тысяч долларов.
- Вы шутите?
- Это для вас шутки, а для меня большие деньги!
- Я не про деньги, Валерий Петрович. Вы сказали: мои люди, – полковник сдвинул брови и покачал головой. – Должен разочаровать. Не все, кто носит форму и служит в милиции, мои люди. Есть пока и недостойные в наших рядах. Вы кого имеете в виду?
- Я имею в виду негра и вашу мнимую жену.
- Негра. Мнимую жену, – полковник смотрел с сожалением.
- Конечно, мнимую. Полковник не будет рисковать женой настоящей, толкать на ограбление банков и мирных граждан! Не в Америке живем, слава богу. Или у вас другое мнение?
- Другое. Вы алкоголик, Валерий Петрович?
- С чего взяли, вы не нарколог, – грубо ответил я.
- Несете какую-то ахинею. Вам необходимо лечиться, и чем раньше – тем лучше. Белая горячка до добра не доводит. Вначале галлюцинации, потом голоса услышите, лаять начнете, на людей кидаться. Со здоровьем шутить опасно.
- Значит, горячка?
- Белочка, – утешающим тоном сказал полковник.
- Но я негра своими глазами видел! В своей кровати.
- А вы себя слышите? Негр в вашей кровати. Представить страшно.
- Он задушил Дездемону, потом меня, потом сейф открыл.
- Померещилось.
- Но денег-то нет!? – воскликнул я. – Сейф пустой.
- И трупов нет, ни вашего, ни Дездемоны. Значит, и денег не было.
- Были.
- Не было, Валерий Петрович. Пить меньше надо, – полковник залихватски щелкнул себя пальцем по горлу, наркологи, они такие, с подходцем. – Слушать страшно, что говорите. Полковники по ресторанам гуляют, за артистов себя выдают, жены их с неграми сейфы громят, людей на кроватях душат, – это же бред сивой кобылы!
- Никакой надежды?
- Никакой.
- Значит, сумасшедший?
- Именно. Вы сами это сказали, значит, не все потеряно, – полковник смотрел изучающе. – Помните, Валерий Петрович, однажды вас по голове молотком ударили?
- Это были… вы?! – закричал я в ужасе. Он даже опешил.
- Вы и в самом деле. Сумасшедший.
Меня затрясло, глаза сошлись на переносице, из груди вырвался странный смех, меня скрючило, как Квазимодо при виде Эсмеральды. Полковник испугался и даже схватился за телефон, собираясь вызвать психиатричку. Но не успел. Я выложил на стол снимки, веером. И посмотрел на него этаким чертом.
- Что это? – он близоруко сощурился.
- Это бред сивой кобылы. Белая горячка! Как раз, что померещилось. Негры, сейфы, полковничьи жены, пушки заряжены, сцены удушения.
Половник надел очки и стал внимательно рассматривать снимки. Минут пять любовался, если не больше, я уже скучать начал без нападок на свою репутацию.
- У вас нет «Мурзилки»?
- Чего? – он поднял задумчивые глаза.
- Журнал какой-нибудь, – робко попросил я, – с картинками. Люблю, знаете…
Он понимающе кивнул, открыл папку на углу стола, вынул пару фотографий, молча подал. Кажется, сегодня День фотографа? Черт. Настал мой черед. Мурашки забегали по спине, пятки вдруг зачесались, намекая, что пора драпать, а нос вспотел, как лысина Мефистофеля. Вспоротое брюхо с разошедшимися краями и красным маревом внутри, белки глаз размером с футбольные мячики, вот и все, что осталось от ночного обидчика. Убили негра. Кровавые каракули на обоях.
- Драма, – сказал полковник.
- Что? – я вздрогнул, чувство юмора стало изменять.
- Он написал на стене перед смертью: Драма. Надо полагать, кличка убийцы. Кстати, где и как вы провели минувшую ночь? Ограбление, как я понял, произошло вечером. Алиби у вас есть?
- Ночью я был без сознания.
- Всю ночь напролет? Звучит неубедительно, алиби у вас нет. Еще. Помощь следствию зачтется. Вы не знаете, кто такой Драма?
Я жевал глазами фотографию.
- Сдается, что надпись сделал убийца! Человек с такой раной не способен оклеветать ближнего.
- Оклеветать не способен. А вот правду написать, чтобы отомстить, вполне.
- Но это не есть правда, – вяло заспорил я.
- Почему так решили. Вы явно что-то скрываете, Валерий Петрович.
- Вы прекрасно знаете, что Драма это я. Но Драма не убивал, его самого чуть не убили.
- Шутите, – полковник издевался. – Вы – Драма?!
- Да, а что дурного.
- Подарок судьбы! – полковник ухмыльнулся, достал из той же папки листок бумаги. – Сейчас зачитаю. Начальнику милиции. От гражданки Граниной И.А. заявление. Прошу оградить меня от угроз сутенера по кличке Драма. Он втягивает меня в авантюры, заставляет заниматься проституцией. На попытки обратиться в милицию угрожает расправой. Если со мной что-нибудь случится, знайте, это дело рук Драмы. Дата, подпись. Написано не очень грамотно, но суть понятна, – полковник поднял глаза. – Вы не желаете ознакомиться? Прошу! Это копия.
- Это фальшивка. С гражданкой Граниной мы не виделись больше года.
- А вы уверены, что ваша бывшая знакомая жива и здорова? А, Валерий Петрович? Этот бедняга, которому вы живот разрезали, был ее женихом. Он отнял у вас Пуму, лучшую вашу добытчицу, и вы отомстили жестоко. Да вы страшный человек, Валерий Петрович! Руки ваши по локоть в крови.
Тут зазвонил один из телефонов на столе. Полковник взял трубку, что-то выслушал, удивленно вскинул брови и уставился на меня. Закончив разговор, он сообщил:
- Валерий Петрович, только что доложили. У вас на квартире произошло двойное убийство.
Я похолодел. Лидия Аристарховна была права, когда советовала убираться куда подальше.
- Надеюсь, Федор Ильич, вы подтвердите мое алиби? – заискивающе спросил я. – Вы позволите закурить, что-то нервничаю.
Полковник понимающе кивнул, молча пододвинул пепельницу и пачку сигарет с зажигалкой. Пока я закуривал, он что-то соображал, тут запищал селектор, он придавил клавишу, послышался голос секретарши:
- Федор Ильич. Я подготовила документы. Вам занести?
- Я занят! – отрубил полковник, на мгновение задумался. – Вы свободны, понадобитесь после обеда, – и он отключился, бросив на меня тревожный взгляд.
- Нет уж, позвольте! – запротестовал я.
Прежде, чем он успел меня остановить, я вскочил и выбежал из кабинета. В приемной, за большой пишущей машинкой сидела она, Марина! Ай да сюрприз. Мое внезапное появление ее шокировало. В милицейской форме она показалась мне краше всех женщин на земле.
- Здравствуй, моя ненаглядная. Головушка не болит?
- Здравствуйте, гражданин, – сухо отвечала она, зеленые глаза ядовито блеснули.
- Ядра чистый изумруд. Помнишь? Мое предложение в Загс. Бросай мужа и выходи за меня, я слов на ветер не бросаю. Мерси, что не угробила.
Поскольку она сидела каменным изваянием, я наклонился, поцеловал ее задорный носик, и ринулся обратно в кабинет, где предстоял очередной бой без правил. Трупы брызгами летели в разные стороны, битва чемпионов, куда деваться.
- Срочно, Иван. Немедленно, – полковник закончил разговор, положил трубку и уставился в мою сторону рассеянным взором.
- Неосторожно, Федор Ильич! Ваша карта бита, – сообщил я, усаживаясь на место, взял из пепельницы брошенную впопыхах сигарету. – Угораздило секретаршу впутать! Доверенное лицо? Это я так интересуюсь, вдруг не договоримся.
- Щенок, – процедил он, нажал клавишу. – Конвой в кабинет!
И воззрился на меня с нескрываемым любопытством.
- Федор Ильич, не делайте глупостей. Если я через час отсюда не выйду, то Сергей Петрович, мой брат, перейдет к активным действиям. И мэр будет недоволен.
Болевые точки я нащупал, и теперь аккуратно надавил. Полковник словно мышь зубами схватил, так его скривило. Улыбка на лице превратилась в сморщенный блин. Я выпустил струйку дыма, и колечки нимбами поплыли над его грешной головой. Полковник не сдавался.
- Что ты хочешь?
- Вот. Что мы в самом деле. Конвоем друг друга пугаем! Попросите Марину, пусть кофейку приготовит.
- А чай не устроит?
- Устроит, если с лимоном.
- Так и быть, уважу напоследок, – он опять ткнул пальцем в измученный селектор. – Марина, вы еще не ушли? Будьте любезны, чаю нам сделайте.
- Про лимон не забудьте!
Полковник огрел меня тяжелым взглядом, и как раз, коротко стукнув, в дверях возник верзила-сержант, доложиться не успел.
- Отставить конвой! – полковник взмахнул рукой. – Свободен.
Сержант тупо медлил. Это в кабинете, чуть зевнул, и жизнь насмарку. А у сержанта? По расписанию. Точнее, по приказу. Полковник закрякал, как лебедь-шипун, и замахал руками, еще чуть-чуть и взлетит. Сержанта смыло поднятым ветром. Марина внесла поднос, нагруженный чайным сервизом, расставила чашки и блюдечки, взглянула на полковника, ожидая распоряжений.
- Спасибо, родная! – обнаглев, я хлопнул ее по милицейскому заду. Она подпрыгнула и выбежала из кабинета. Своим отчаянным блефом я показывал, что на руках у меня сильная карта, и плевать я хотел на все казенные порядки.
- Давай к делу, – полковник звякнул ложечкой. – Зачем пожаловал?
Чайная церемония окончена. Какой чай? Стакан водки было бы в самый раз.
- За своими деньгами.
- И все?
- Пока все.
- Почему ты решил искать их здесь? Глупо.
- Федор Ильич, не будем кружить. Если я пришел, значит, все просчитал. Зачем тратить время. Мы не в суде, разговор тет-а-тет. Мои деньги у вас. Возвращаете целиком и полностью. Если нет, ситуация может из-под контроля, за брата не отвечаю. Несчастные мои доллары. Вы миллионами ворочаете, а тут дело принципа.
- И причем тут твой брат?
- Вопрос не ко мне. Угнали «Волгу», разве я это сделал? Наехали на мэра, ему угрожают расправой, город шумит, тревога на границе. Некий Фауст, он до всех доберется. Хозяин на измене.
- Хорошо, получишь свои деньги. Вечером.
- Почему же вечером? – я уже капризничал.
- Я отдам собственные деньги, 100 тысяч, они дома.
- Мне ваши деньги ни к чему, я не вымогатель. Устроите засаду? Отдайте сейчас.
- Деньги проходят по делу, вещественная улика. Таксист, который милицию вызвал, сдал дипломат. Есть протокол изъятия. Какая тебе разница?
- Объяснять долго! Отдайте деньги, и дело в шляпе.
Полковник повернулся, открыл свой сейф, вытащил дипломат. Поставил на стол.
- Это дипломат негра, которого ты зарезал. В нем твои деньги.
Он озвучивает совершенно ненужные детали, значит, записывает разговор на магнитофон. Ну и что? Это его слова, не мои. Отступать нельзя, пойдем до конца.
- Пересчитывать не надо? – я поднялся с дружелюбной улыбкой.
Как только возьму дипломат и выйду из кабинета, меня арестуют за покушение на полковника МВД. Это терроризм, греметь костями до Магадана, и это еще мечты, убьют в камере, тут вариантов нет.
- Не надо, – злорадно сказал полковник. – Можешь проваливать, и побыстрей.
Этого следовало ожидать, только это еще не финал.
- Руки на стол! – тихо сказал я и прицелился ему в лоб. Мой стартовый пистолет 45 калибра вступил, наконец-то, в игру. Полковник округлил глаза, положил руки на стол и как-то обмяк. Еще бы, он понял, что я придурок и готов на подвиг, лишь бы освободить мир от такого чудовища. Я зашел ему за спину и сунул ствол в полковничье ухо, он конвульсивно дернулся.
- Совсем рехнулся…
- Ты подписал мне смертный приговор, терять нечего.
- Пошел к черту, – глухо зарычал он по своей милицейской привычке, а я начал нажимать на спуск. Это движение, когда ствол упирает в перепонку, нельзя не почувствовать, он замер. Тут одно неверное движение, и мозги вылетят из черепной коробки, и залетят в открытый сейф.
- Вот теперь, Барин, начнется разговор, по существу.
Глава 18
ЛИЗА
И ты, Брут?
«Юлий Цезарь». Шекспир.
Лиза с отрешенным видом сидела на диване, курила сигарету за сигаретой, и слушала пьяные излияния Графа. Он пил всю ночь напролет, расспрашивал про мать, но Лиза, пережившая душевное потрясение, вызванная попыткой суицида, упорно молчала. Несколько рюмок водки, выпитых по настоянию Графа, сняли нервное напряжение, и она с вежливым любопытством внимала его несвязной болтовне. Шериф, тибетский дог пятнистой масти, лежал у тлеющего камина, положив лобастую голову на передние лапы, и переводил умный взгляд с Лизы на Графа, словно удивляясь, чего это хозяин так взволнован и почему уделят какой-то девчонке столько внимания.
- Ты моя дочь! И такая дуреха, – Граф сокрушенно качал лысиной. – Разве я враг? Отец не может быть врагом. Пусть я непутевый отец, всю жизнь со шлюхами прожил, но я не враг. Ты моя дочь, этим все сказано. Молчишь. Не бойся, дуреха, я на тебя не в обиде. Спид – ерунда, вылечим. В Америке лечат, значит, поедем в Америку. Ты за маму на меня не сердись, я же не знал, что у меня такая дочь. Лиза, голубушка, да ты просто красавица! Честное слово, я тебе очень рад. Очень! Ты веришь папе? Молчишь. Правильно, я тоже никому не верю. Все сволочи! Все люди скоты.
Граф ударил кулаком по низкому широкому столу, уставленному пустыми бутылками и грязными блюдцами. По каким-то причинам он отпустил весь персонал, и они в доме находились вдвоем. Шериф встревоженно поднял голову и негромко визгнул.
- Меня, Графа! Посмели обворовать. Крысы! Да я их передавлю, как тараканов. Ты веришь? – Лиза кивнула. Граф сразу успокоился. – Правильно, мне можно верить, я папа. Дуреха, что выдумала, в петлю полезла. Ты у меня принцессой жить будешь! Жениха тебе найду, не дерьмо какое-нибудь. Прости папу, Лиза, доченька моя. Осел старый, дожил до старости, лысый уже, – Граф хлопнул себя ладонью по лбу. – А не знал, что у меня такая дочь, да еще красавица, – он пьяно улыбнулся. – Но теперь все будет замечательно, исправлюсь. Не веришь? Зря, доченька, зря. Твой папа не из последних людей, он – сила! Хочешь, дочь, на коленях ползать буду, прощения просить? Перед тобой. Сейчас еще рюмку выпью и буду просить.
Граф наполнил рюмку вровень с краями, осторожно поднял.
- За твое здоровье, доченька, – выпил, закусывать не стал, осоловевшим взглядом посмотрел на Шерифа. – У, песья морда. Иди ко мне! – он хлопнул ладонью по бедру. Пес с шумом поднялся и подошел, оказавшись едва ли не выше сидящего хозяина. В припадке нежности Граф облобызал холодный нос Шерифа, обнял его за шею. – Сидеть, зверюга! Ты почему такой большой вырос? Не отворачивайся, собака такая.
Шериф сонно посмотрел на Лизу и широко зевнул, показав пасть невероятных размеров, на выгнутом языке, похожем на детскую горку во дворах, тоже были черные пятна. Граф умилился.
- Нет, ты не пес. Ты лев! Скотина безрогая…
Пес снисходительно принимал ласки мертвецки пьяного хозяина, трепавшего ему загривок, и вдруг глухо заворчал, повернувшись к окну. Во дворе остановилась машина, хлопнули дверки. В открытую форточку донеслись скрипучие шаги. Граф икнул.
- Ребята Драму привезли, – удовлетворенно сказал он. – Сейчас посмотришь, доченька, что мы с ним сделаем. Ты должна учиться. Пока я жив, а как же. Ты моя дочь, царица! А, Шериф? Покажем Драме кузькину мать? – ласково спросил Граф. – На дыбу повесим, обязательно, а как же! В казематы его…
Короткая шерсть на загривке поднялась дыбом, пес вскочил, повернулся к двери, сморщил нос и вдруг оглушительно гавкнул. Звук был таким громким, что Лиза от испуга закрыла уши.
- Сидеть! – сердито приказал Граф. – Девочку напугал. Не стыдно?
Шериф сел, спрятал зубы, виновато глянул на хозяина и снова уставился на дверь. Граф трепал его могучую шею, пес делал вид, что успокоился, однако шерсть на загривке стояла торчком, напоминая испачканную щетку для обуви.
Дверь, украшенная фамильным гербом, распахнулась. В дверном проеме стоял незнакомый Графу мужчина в клетчатом пальто, с пистолетом в руке, агрессивный облик которого не предвещал ничего хорошего. Шериф вскочил и глухо зарычал в ожидании команды, глаза налились кровью. Как бы ни был пьян Граф, он всегда соображал быстро.
- Фас!
Одним прыжком Шериф преодолел комнату. Ежов увидел пятнистую массу мышц, отпрянул назад. Пес вытянулся во втором прыжке, и в следующий миг его шея была стиснута между дверью и косяком. Яростное рычание превратилось в жалобный вой. Ежов тянул дверь на себя, упершись ногой в косяк. Оскаленная пасть с острыми клыками придавала сил. Слюна ручьем полилась на пол, выпуклые глаза, похожие на маслины, подернулись стеклянной поволокой, хриплое дыхание замерло. Граф и Лиза видели, как задние лапы пса беспомощно елозили по паркету, как хвост, поначалу выгнутый саблей, вдруг обвис, зад завалил набок. Тело Шерифа задергалось в предсмертных судорогах.
- Не сметь!! – заорал Граф.
Не поднимаясь с софы, он выхватил из-под стола небольшой пистолет, лежавший в тайнике на такой вот крайний случай, бог знает, сколько времени, и открыл огонь по двери. Перепуганная Лиза забилась в угол и обхватила голову руками. После шестого выстрела механизм защелкал вхолостую, в запале Граф не оставил ни одного патрона. После шума наступила какая-то звенящая тишина, наполненная запахом пороха. Дверь отворилась, бездыханное тело пса шмякнулось тяжелой головой об пол, лапы все еще вздрагивали. Незнакомец показался из-за косяка живой и невредимый, только на клетчатом пальто повисли несколько мелких стружек, выбитых пулями из двери. Граф перевел взгляд на Шерифа, не желая поверить, что пес мертв.
- За что, – просипел он.
- Легко посылать друзей на смерть, тяжело их потом оплакивать, – переступив тело мертвого пса, Ежов вошел в комнату, окинул обстановку взглядом, уставился на Лизу.
- Твоя пассия? Пусть выйдет, есть разговор.
В руке Ежова был пистолет, который пока не выстрелил ни разу, но спорить трудно. Граф положил свой ствол, запахнул белый махровый халат, перепачканный следами женской помады.
- Она останется здесь.
- Несовершеннолетних растлеваешь?
- Это моя дочь.
- Ей лучше уйти!
- Она останется здесь, – уперся Граф, вперив в Ежова бусинки черных глаз, блестящих от выпитого алкоголя. – В своем доме я распоряжаюсь сам. Ты знаешь, кто я такой?
- Знаю, Граф.
- Тогда брысь отсюда.
- Надо поговорить.
- Ты принес горе в мой дом, – Граф посмотрел на пса. – Ответишь потом. А сейчас уходи.
- Нет, Граф. Вначале поговорим. Это в твоих интересах.
- Ты, глупый человек, убил Шерифа, и сейчас споришь. Не заставляй повторять. Мне нет никакого дела до чьих-либо интересов. Пошел вон!
- Будь справедлив, – Ежов покосился на Лизу. Неким странным образом двое мужчин соревновались перед юной девушкой не столько в красноречии, сколько в установках на жизнь, им обоим было важно этот спор не проиграть, Лиза оказалась третейским судьей, хотя никто ее мнением не интересовался. – Граф, ты скомандовал «фас», я защищался.
- Ты зашел без спроса. Пес защищал дом, это его долг.
- Представь, у меня тоже есть долг.
- Ты кто?
- Сергей Петрович Ежов. Майор безопасности.
Граф даже бровью не повел.
- Что тебе надо? Майор, сын мэра, – он усмехнулся, посмотрел на Лизу. – Удостоверение не спрашиваю. Наслышан. Это майор в отставке, Лиза, видишь, как все не просто в этом мире. Все хорошо, не бойся. Мы немного побеседуем. Если хочешь, можешь идти к себе, ты устала?
Лиза посмотрела на пятнистую груду Шерифа, отрицательно помотала головой.
- Видишь, майор. Вся в меня! Не вовремя ты пришел. Что у тебя, выкладывай.
Ежов под взглядом Графа, продолжающего сверлить его буравчиками глаз, отошел в угол комнаты и сел в кресло, пистолет держал в руке, положив на колени. Лиза, ее отец, и вход с телом Шерифа, теперь находились в общем секторе обзора.
- Хочешь знать, кто у тебя героин увел?
Лиза бросила взгляд на отца, насупилась. Граф отмахнулся:
- Я и так знаю! Драма. Это все?
- Нет, не Драма. Барин.
- Не может быть, – Граф презрительно рассмеялся. – Во-первых, мы с ним друзья, а во-вторых, кто такой Барин? Вообще не знаю. Был дружок в детстве, про него речь?
- Друзья предают, и не так уж редко. Барин тот самый, из детства.
Граф озадачился. Информация была личной, конфиденциальной, и, если этот человек в курсе, значит, его речи имеют значение. В любом случае, Графу надо было выиграть время, он не мог понять, почему Рахит медлит? Как этот Ежов сюда проник, почему ведет себя столь наглым образом? Но все эти мысли он хорошо прятал, оставляя на момент, когда жизнь повернет в нормальное русло.
- Чем докажешь?
- Чемодан с героином у меня. А взял я его у Барина.
- Насмешил! – Граф деланно рассмеялся. – Если Барин увел чемодан, то тебе бы он никак не отдал. Героин вообще не моя тема, засунь свой чемодан, сам знаешь, куда.
Ежов приподнял пистолет, покачал им в воздухе.
- Это «Макаров»: между прочим, табельное оружие. У него есть номер. Позвони Барину и продиктуй, он обрадуется. Предупреди, что из него человека убили. На квартире у Драмы. Твой китаец убил, Рахит, которого ты, как Шерифа, послал, сам не ведая куда.
Граф запутался, пьяные мозги не справлялись.
- Выпить хочешь?
- Спасибо, нет. При исполнении.
- Майор вернулся в строй. И зачем прибыл?
- Арестовать тебя, если, конечно, не договоримся.
- Так я и думал, – Граф посмотрел на Лизу и развел руками. – Не я плохой, доченька, жизнь такая. Хорошо! Свои люди в конторе не помешают. Лиза, закрой уши, – строго сказал он и тут же хмыкнул. – Шучу я, шучу. Говори, майор. Сколько? Можешь не стесняться, моя дочь умница.
- Ты не понял. Я предлагаю натуральный обмен. Захотел говорить при дочери, твоя проблема. Ты даешь мне один адрес, я оставляю тебе свободу. Сделка разовая, и ни к чему более не обязывает.
- Я и так свободен, сделка не равноценная.
- Ты свободен, пока не принял решение. Попадешь за решетку, маленьким сроком не отделаешься.
- Сынок. Тебе стукач нужен? Не там ищешь. Даже если арестуешь, дольше трех суток не удержишь. Против меня ничего нет.
- Наркотики статья серьезная.
- Кому как. Даже если случится невероятное, небо на землю упадет, и ты меня упрячешь, лучше на зоне быть человеком, чем на свободе стукачом. Это невозможно. Я на тюрьме буду жить лучше, чем ты на воле, тем более, что жить ты вообще не будешь. Посему не ты, а я тебе предлагаю сделку. Стоит ли умирать ради карьеры и служебного рвения? Сдается, ты парень с головой, и мог бы найти ей лучшее применение, чем совать в петлю, – тут Граф осекся, посмотрел на Лизу. – Извини, доченька. Разговор взрослый, это образное выражение. Я покупаю дяденьку, а он не понимает своего счастья.
- Все можно купить, но не все продается. – Ежов посмотрел на часы. – Нельзя купить дружбу и любовь, а если продаются, то суррогаты. И верность нельзя купить. Шериф служил не за деньги? Но ты, и тебе подобные люди, пользуетесь суррогатами, думая, что так и должно быть. Разврат принимаете за любовь. Лесть за верность. Выгоду за дружбу. Деньги заслонили мир, и весь мир для вас деньги, вы сами суррогат. Вы ради денег преступаете не только закон, но честь и совесть, любовь и уважение близких. Твоя дочь не понимает, но чувствует, что прав я, а не ты, великий Граф, и ты сделаешь все, чтобы ее испортить, сделать подобной себе, и это хуже всего.
Граф бросил взгляд на Лизу, которая слушала, раскрыв свои синие блюдца.
- Ты не прав, парень, – сердито сказал он. – Деньги дают власть, дают свободу жить, как ты хочешь. Я могу позволить себе то, что другому не знать никогда. Это счастье – обладать всем, что пожелаешь. Не прогибаться под мир, а его гнуть под себя. Это право сильных людей, подобных мне, это мы правим миром, и мы выше закона. Ваши законы ложь, они существуют для устрашения баранов, для их обмана. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь! А у нас, кого вы называете преступниками, свой закон – волчий. Мы покупаем ваших пастухов, и они послушны нам, а не вашему овечьему царству. Наш закон – сила. Нарушителю – смерть, и позор. А ты что предлагаешь? Сучий обмен – свободу за адресок. Нет, майор. Да я быстрее могилу вырою и сам в нее лягу, чем соглашусь.
- Мафия всемогуща, мафия бессмертна, а на самом деле – пустота, обман, пустышка.
- Пустота?? – Граф рассмеялся. – А хочешь, майор, я подарю тебе миллион! Миллион долларов, вот прямо сейчас. С одним условием. Ты будешь работать на меня год. И делать ничего не надо, я сам все делаю, но – ты будешь знать, что сидишь в моем кармане. А там посмотрим. Если понравится, будем работать конкретно. Что тебе дает КПСС? Лапшу на уши, язву желудка и пенсию отставника? А я вот, предлагаю реальную вещь. Не шучу. Миллион наличными. А вот адрес не дам.
- Миллион не нужен, – с достоинством сказал Ежов. – Адрес!
- Два миллиона, – не растерялся Граф и посмотрел на Лизу. Он словно бы играл в карты, взвинчивал ставки, шел ва-банк, блефовал. Такая была натура, а деньги приложатся. Ему надо было сейчас победить упрямого майора, который свалился ему на голову, и даже убил Шерифа, но такая игра ему нравилась. Это настоящая игра, как русская рулетка. Азарт всему голова? Нет. Как раз голову Граф не терял никогда, он только играл в азарт, мошенничал, рассчитывая, что противник потеряет ее первым. Из ситуации надо выбраться, все остальное решаемо.
- Нет, – Ежов поправил повязку на руке, поморщился. Не просить же у Графа, вместо миллиона или двух, обычный бинт. – Мне деньги не нужны.
- Умрешь по-царски! Позвать девочек? – Граф искал его слабое место. – Миллион в кармане, водка в стакане, смерть на дыбе! Или на плахе, тоже не плохо.
- Плаха, дыба? В Средневековье тебе родиться, был бы человеком.
Граф плеснул водки в стакан.
- Погуляем на твоих поминках! Хорошая мысль? Люблю местами переставлять. Вначале поминки, водка и девки, а потом казнь, можно сразу казнить, – он выпил, крякнул. – Лучше работать на мафию, чем на червей. Соглашайся, майор!
- Не люблю мафию. – Ежов как будто заскучал.
- Понимаю! Тебя в детстве хулиганы напугали. Вот и пошел служить, карьеру делать. Мафию любить не надо, она не женщина, а вот считаться и уважать, будьте любезны. Доченька, я золотом тебя осыплю. И грехи свои отмолю. Слышишь?
- Тебе их вовек не отмолить, – сказал Ежов.
- Кто кается, тому прощено будет. И доченька меня простит. Да, Лиза?
- Если каешься, переведи миллионы на счет детского дома, где она воспитывалась.
Это был удар. Граф прикрыл глаза ладонью, чтобы скрыть замешательства. Откуда майор может знать? Про Барина, про дочь из детдома. Он сам про нее не знал.
- Детям помочь святое дело, – пробормотал он. – Миллионы до детишек не дойдут, вы их по дачам обкомовским растащите. А переведу! Лиза, честное слово. Кстати, майор. Чей адресок спрашиваешь? Вдруг интересы сходятся.
- Хозяина.
Граф удивился.
- Что в мире творится, майор! Контора не знает Хозяина? Бред…
Наконец-то! В коридоре хлопнула далекая дверь, послышались шаги. Присутствующие повернули головы, ожидая появления одного и того же человека. На пороге возник Рахит с дорожной сумкой на колесиках. Он оставил ее в коридоре, сам равнодушно переступил Шерифа. На плече висел «УЗИ», короткоствольный автомат израильского производства.
- А вот и Рахит! – воскликнул Граф. – Драму привезли?
- Нет, – односложно ответил слуга, не считая нужным вдаваться в подробности.
- А где ребята, что за сумку ты приволок?
- Кончились ребята.
- Как это. Малой и Бандера?
- В морге, оба.
- Говори внятно. – Граф хмурил лоб. – Что произошло?
- Порядок, шеф. – Рахит обращался к Ежову. – Какие будут указания?
- Этот парень, – ухмыльнулся Граф. – Представляешь! Хочет меня арестовать.
- На его месте я бы тебя замочил.
- Что ты сказал?
- Я работаю на него.
- Ты с ума сошел, – Граф вдруг понял, что это правда. Вот откуда гость знает про Лизу, что она из детдома, и здесь появился не случайно, и ребята в морге с его помощью оказались. И все же не мог поверить. – Это комитетчик! Рахит. Ты что творишь?
- Я знаю, что делаю. Твое время вышло, – Рахит направил автомат на Графа. – Может, порешим его?
Лиза закрыла лицо ладонями, ожидая очередной стрельбы. Она была в ужасе и не понимала, что тут сейчас происходит.
- Рахит, я предательство никому не прощаю. – Граф терял жизненные опоры. – Опомнись.
- Ты говорил, подвал у него надежный, – Ежов смотрел на Лизу, задумчиво потирая пальцем шрам на подбородке. – Запри его там, и свяжи покрепче.
- Понял. Вставай, Граф!
- Забыл, откуда я тебя вытащил? Урод.
Удар ногой в лицо опрокинул Графа на софу. Лиза взвизгнула.
- Заткни пасть, ублюдок. Это ты меня уродом сделал. Вставай!
Граф сел, рукавом промокнул кровь, сочившуюся из разбитой губы.
- Что же ты делаешь! При родной дочери. Ты труп, Рахит, – Граф вытянул руки, как бы предлагая надеть наручники, подмигнул дочери. – Мечи карты, майор! Вызывай, докладывай, кто там главный. Ничего, Лиза! Папа твой повоюет. Майор, девочку не обижай. Дайте одеться, мусора! Голым повезете?
- Вставай, – Рахит ткнул его стволом в плечо. – В подвале не замерзнешь, настоящая душегубка.
- Какой подвал, парни! Нет уж, везите в Управление.
- В подвал, – сказал Ежов. – Свяжи как следует.
- Что-то нехорошо. – Граф смотрел на Ежова. – Майор! 5 миллионов. Отпусти! Помру я в подвале, чую сердцем.
- Еще бы, – Рахит ждал решения командира. – На дыбе помрешь.
- Адрес Хозяина? – Ежов встал с кресла. – Последний раз спрашиваю.
- 8 миллионов! Долларов. Прямо сейчас! Отпусти.
- Опоздал с миллионами, – Рахит кивнул Ежову. – Они в этой сумке.
- Крыса! – Граф не терял надежду. – Тем более, майор! Ты обещал.
- Адрес?
- Комсомольская 5.
- Что это?
- База Хозяина. Комсомольская улица, дом 5. На окраине города.
- Веди его в подвал.
- Ты обещал свободу, – Граф поднялся. Он готов был кинуться в драку, и будь что будет, но близкое присутствие Рахита отнимало все шансы. – Дочь не трогайте! Христом богом прошу.
- Граф, ты совсем ума лишился. Никто ей ничего не сделает. Проверим адрес, потом отпустим. Через час, максимум. Уводи его! Сумку оставь, жду тебя в машине.
- Пошел, – Рахит подтолкнул Графа к выходу.
Переступив лапы мертвого Шерифа, Граф наклонился и похлопал пса на прощание по мертвой шее, которую столько раз обнимал при жизни, и даже не знал, что так вот все закончится. Как только они удалились, Ежов выволок тело Шерифа в коридор, прикрыл дверь, вернулся к Лизе. В простенькой блузке, линялых джинсах, девушка казалось совершенно чуждой тому миру, где находилась волею судьбы. Как говорится, родителей не выбирают. Он сел рядом.
- Лиза, так получилось. Я просил, чтобы ты ушла. Он, правда, твой отец?
- Мама так сказала, перед смертью. Наверно он. Фотография у нее была, старая. Там они совсем еще молодые. Она у меня в сумочке, могу принести.
- Не надо, пусть так. Не бойся, я сейчас уйду. Будет просьба. Ты понимаешь, что твой отец опасный преступник? Сама все слышала.
- Да, понимаю, – голос у нее был едва слышный.
- Ты молодая, все у тебя впереди. А сейчас надо помочь, ничего сложного. Слышишь? Мы уедем на час, может быть, вернемся, может быть нет. Дом закроем на защелку. Ты его выпустишь через час, не раньше. А потом все, ты свободна. Сделаешь, не побоишься?
- Сделаю. А почему не арестуете?
- Прямых улик нет, у нас тоже проблемы. Мы разберемся, но важно выиграть время. Один час, всего лишь час. Знаешь, где подвал?
- По коридору, и вниз. Там лестница.
- Значит, договорились, – Ежов встал в сомнении. – Может, Рахита оставить?
- Нет-нет! – она испугалась. – Я справлюсь. Не надо.
- В общем, увидимся. Если какая помощь нужна, поможем. До свидания, Лиза! Нос не вешай.
- До свидания, – откликнулась она.
Ежов махнул рукой на прощание, прихватил сумку на колесиках, и удалился. Лиза подошла к окну, увидела клетчатое пальто с сумкой, к нему присоединился Рахит, что-то обсуждая, они сели в черную «Волгу» и уехали через открытые ворота. Никого в доме не осталось, кроме нее и Графа, запертого в подвале. Лиза посмотрела на каминные часы, выпила водки, закурила, собираясь коротать время, и вдруг ей послышался слабый крик в глубине дома. Она замерла, прислушиваясь. Крик не повторился, и ничего похожего, может, ей просто почудилось. С момента ухода Ежова минуло минут пятнадцать. Еще три раза по столько, и она может освободить Графа. Или сейчас выпустить? Нет, она чувствовала, что этот Ежов прав. А вот Рахит? Предатель. Водка успокоила нервы, Лиза легла и задремала, а проснулась ровно через час, словно будильник сработал.
Она спускалась по лестнице в подвал, где ни разу не бывала. Свет падал на лестницу через окно под самым потолком, она предпочла включить свет. Пугаясь собственной тени и шороха шагов, она на цыпочках спустилась вниз. Граф по каким-то причинам дал отпуск персоналу. Лестница имела два пролета, и вот она кончилась. Металлическая дверь, как вход в банковское хранилище, была заперта на поворотный механизм. Прислушалась, изнутри не доносилось ни звука. Колесо по центру двери, как на подводной лодке, она видела по телевизору, четыре засова в разные стороны. На центральном засове имелись скобы для навесного замка. Она взялась обеими руками за массивное колесо. Сумеет ли повернуть? Оказалось, без проблем, при этом раздался легкий скрип. Не этот ли звук она слышала, когда осталась одна? Лиза потянула дверь на себя, она поддалась. Внутри горел яркий свет, волна горячего воздуха коснулась лица. Она зашла, глаза расширились.
Граф висел на дыбе в испачканном помадой халате, с вывернутыми руками. Босые ноги оторваны от пола, тапочки валялись рядом с опрокинутой табуреткой. Он был задушен проводом от паяльника, а на выпуклом лбу было выжжено клеймо в виде латинской буквы F.
Глава 19
АЛЬБИНОС
Нас уверяют медики, есть люди,
В убийстве находящие приятность.
«Скупой рыцарь». Пушкин.
Обычно говорят, что первый – самый трудный, у Ивана было не так. Первого он вспоминает с удовольствием, а дальше уже серятина, никаких особых ощущений. Возможно, это объясняется тем, что Мишку Боксяра он резал за удовольствие, а не за деньги. Боксяр был грозой медицинского общежития: подвыпив, начинал глумиться над первокурсниками, ну и вообще – кто под руку попадет. А в тот раз попался Альбинос, так звали Ивана за белокурые волосы. А Иван в то время хиловат был против Боксяра, сейчас-то он и без пера бы его уделал. А тогда просто послал подальше. Кругом телки институтские, ребята, стол накрыт, праздник в разгаре. Ну, ясно. Боксяр: давай, выйдем! А выходить Альбиносу резона нет. Толпа смотрит, всем интересно, как Альбинос выкручиваться будет, а он и говорит: здоровых, Миша, не бьют, а убивают. И спокойно так закусывает. Телки заржали, заводят Боксяра, им что? Им скучно, развлечение. Ах, вы поганки, думал Альбинос, намазывая ножом икру кабачковую. Боксяр решил, что он струсил, и поставил ему фофан на голову, щелобан, который ставят презираемым личностям. Телки прыснули. Альбинос, не поворачивая головы и не вставая со стула, взял и пырнул стоящего рядом Мишку под ложечку, вытащил окровавленный нож, вытер о свой бутерброд с икрой и засунул в разинутую Мишкину пасть. Тот рухнул под стол, а Иван продолжил трапезу. Что тут началось!
Альбинос, вспоминая прошлое, невольно улыбался. Все было как в кино, и даже лучше. Переживать он, конечно, переживал, но не за убитого наповал Мишку, а за то, сколько дадут. И тут Альбиносу крупно повезло: судебно-психиатрическая экспертиза обнаружила у него какую-то редкую болезнь, в него прямо клещами вцепился сам шарахнутый профессор, и дал такое заключение, что на суде все за головы схватились. Короче, вместо пятнашки в колонии, прожил полтора года в клинике у профессора, как у Христа за пазухой. Отдельная палата, прогулки каждый день, жратва как на курорте, и даже иностранцам, борющимся за права человека, его показывали. Сытый и довольный, Альбинос смотрел на них, как на мух, мешающих полноценному отдыху. Смущенные, они ретировались. Он выпросил у профессора штангу, гантели, и все свободное от процедур время, а его было навалом, занимался качкой. Так накачался, любо-дорого взглянуть. Вышел на волю, знакомые аж не узнавали! Об институте речи быть не могло, устроился санитаром в морг. Многие почему-то отказывались, а вот Альбиносу там понравилось. Ну и взгляд у него стал через полгода! Прохожие шарахаются, собаки взвизгивают, ментов столбняк прошибает. Тут-то и подвернулась первая настоящая халтура.
- Вот он! – Хряк тронул Альбиноса локтем, кивнув на Драму, вышедшего из здания МВД на противоположной стороне улицы. Сжимая в руке дипломат, Драма завертел головой по сторонам, перебежал проезжую часть перед большим потоком транспорта и, смешавшись с толпой пешеходов, устремился в направлении ЦУМа.
- Двигай за ним, – приказал Альбинос, стараясь не упустить из виду мохнатую шапку клиента. Хряк включил передачу, машина тронулась, они медленно подъехали к перекрестку и остановились, горел красный свет.
- Уйдет, – сказал Альбинос. – Поворачивай за ним.
- Не могу, менты сзади, – ответил Хряк, глянув в зеркало заднего вида.
- Припаркуешься на стоянке за ЦУМом, – Альбинос выскочил из машины…
Он убивал легко, без малейших угрызений совести, и при этом получал удовольствие от самого процесса, начиная со слежки, открытой погони и заканчивая агонией, когда жертва трепещет на ноже. Подобный азарт испытывает охотник, выслеживая зверя, или рыбак, когда удилище выгибается под тяжестью большой рыбины, леса натянута как нервы, а нервы – как струна. Адреналин, в общем, это как наркотик. Негр, которого Альбинос замочил прошлой ночью, на его личном счету был девятым. Драма, значит, будет десятым. Тоже, своего рода, юбилей.
Драма, видимо, чувствуя за спиной неумолимую смерть и поддавшись панике, расталкивал кейсом плотную толпу. ЦУМ гудел как потревоженный улей. Альбинос с ходу врезался в людскую массу и, распихивая руками возмущенных покупателей, помчался за клиентом, как щука за карасем. С высоты своего роста он увидел, как енотовая шапка метнулась к боковому выходу. Какая-то девка запуталась в ногах, выронила сумочку, покатились дамские побрякушки. Альбинос ее оттолкнул и двинулся было дальше, тут очкарик занюханный, видать, пассажир этой девки, схватил за рукав. Хрясть! Приняв горизонтальное положение, очкарик отправился в полет. Альбинос поспешил к выходу.
Драма уже договорился с какой-то старухой, усаживался в такси. Машина тронулась. Выскочивший на стоянку Альбинос махнул рукой. Тут же подлетело такси, стоявшее до этого в стороне, он запрыгнул в машину.
- Вперед, Хрюша! За ними.
В это время дверка распахнулась.
- А ну вылезай, гнида! – заорала красная харя, дыхнув перегаром. – Здесь очередь!
Альбинос, видя, что переднее такси уже сворачивает за угол, схватил харю за воротник и вытащил финку. Харя заверещала бабьим голосом и вырвалась.
- Вперед, Хрюша! – снова скомандовал Альбинос, убирая финку в ножны. Хряк газанул, и машина, затрещав клапанами, устремилась в погоню. Выехали на проспект. Скоро такси шли друг за другом практически вплотную.
- Закурить можно? – сиплым голосом спросил Хряк. Он знал, что у подельника на табак вроде как аллергия. Альбинос поморщился.
- Ты же знаешь, я дыма не переношу. Спортом надо заниматься, здоровье беречь, пузо до колен. Не мог на стоянке покурить?
- Я курил, – виновато сказал Хряк. – Снова хочется.
- Кури, – смилостивился Альбинос. – Только окно шире открой. В следующий раз попрошу другого напарника. Квелый ты какой-то, не энергичный. Щеки наел, из-за спины видно, а толку никакого, одни понты, что толстый. Зарядку надо по утрам делать.
- Старый я, – Хряк закурил, виновато взмахнул ладонью, выгоняя дым в окно. – За вами, молодыми да прыткими, все равно не угонишься, только грыжу заработаешь.
- Поспевать надо. Барин ленивых не любит.
Хряк помолчал, отдавая дань умному совету.
- Слышь, Иван. Попроси Барина, пусть снимет меня с мокрухи. В натуре, не гожусь я для таких дел. А, Иван.
- А капусту тоннами кушать ты годишься.
- Так куда деваться, не отказываться же, если дело сделано. Жене, стерве, все мало! Не понимает, дура, всех денег не заработаешь, а срок схлопотать в два счета. Она дома останется, а мне на старости лет парашу нюхать, там и сдохну. Поговори с Барином?
- Сам его проси, не институтка из благородных девиц.
- Он тебя послушает, ты парень крутой, он тебя уважает, – заискивающе хрипел Хряк. – Водителем я завсегда пожалуйста! Подстраховать, на подхвате.
- Вот дает! – восхитился Альбинос. – Наглая твоя рожа. Ты и так из-за руля не вылезаешь, а капусту, считай, чуть не поровну делим. Барин так распорядился, ты еще не доволен.
- А если заметут? Под вышку загреметь можно. Тебе-то все ни почем, в психушку – и все дела, с твоей справкой, сам бог велел, по мокрому работать, отмазка, а мне нельзя, у меня инфаркт был.
- Тебе сколько лет?
- Пятьдесят пять, – с готовностью ответил Хряк. – Мне на пенсию скоро. В натуре, Иван. Поговори с Барином. Так и скажи, жалуется дед, сердце подвести может. Поговоришь, я тебя отблагодарю.
- Сколько?
- Как скажешь.
- Червонец.
- Десять тысяч?!
- Как хочешь, – Альбинос зевнул. – Я не навязываюсь, сам канючишь.
- Ладно, Иван, – уныло сказал Хряк. – Согласен я. Значит, можно на тебя рассчитывать?
- Заметано, – Альбинос хлопнул напарника по плечу. – Можешь свечку в церкви поставить, и гроб заказать.
- Кому?
- Себе, не мне же, – Альбинос наклонился, наблюдая за перестроением машин. – На вокзал они едут. Решил на поезде от меня слинять, стремный чувак. Жми за ними!
Переднее такси повернуло налево, проскочив на замигавшую стрелку светофора. Хряк вырулил на перекресток уже на красный свет. На привокзальную площадь заехали почти одновременно. Драма выскочил из такси почему-то без шапки и, зажав дипломат под мышкой, помчался к центральному подъезду вокзала.
- Думает, замаскировался, – засмеялся Альбинос.
- Денег нет или забыл, часто оставляют, – Хряк остановился. – Здесь пойдет?
- Жди меня, и я вернусь, Хрюша! Только очень жди.
Альбинос выскочил из машины и, нимало не смущаясь, побежал следом за Драмой. Ворвавшись с разбегу в фойе вокзала, он остановился, вытянувшись, прострелил поверху глазами тоннель, ведущий к поездам. Среди спешащих на посадку пассажиров Драму было не видать. И тут, повернувшись, он заметил коричневую дубленку клиента, скакавшего по лестнице на второй этаж. Молодца! Альбинос перепрыгнул через кучу рюкзаков и, провожаемый взглядами туристов, поспешил следом за Драмой.
Громадный зал ожидания представлял собой безрадостную картину. На длинных лавках, стоящих рядами, словно воробьи на жердочках, сидели нахохлившиеся пассажиры, сонными глазами наблюдая за своими чемоданами. Драма, стуча деревянными подошвами, вихрем мчался по сквозному проходу между лавками. Пассажиры, привыкшие за время ожидания к неспешным перемещениям, волной футбольных фанатов вскидывали головы, и оборачивались ему вслед. Альбинос бежал легко и упруго, по-спортивному, непринужденно улыбаясь. Разглядев его добрую физиономию, пышущую здоровьем, граждане тут же успокаивались и клонили головы, как подсолнухи на закате. Надоело сидеть, вот и бегают парни, как кони ретивые, разминаются. Драма, перед тем как свернуть за угол помещения, обернулся. Альбинос взмахнул ладонью, дескать, подожди! Все равно не уйдешь.
Драма выбежал на перрон, Альбинос следом, расстояние неумолимо сокращалось. Первый путь был свободен, по второму медленно двигался товарняк. Драма закинул дипломат на площадку проходящего вагона, уцепился за поручни, вскочил на ступеньку, снова оглянулся. Альбинос без малейшего усилия догонял вагон. Еще немного, и песенка юбилейного клиента будет спета. Драма не стал дожидаться, пока его схватят за пятки, и вскарабкался на площадку. Альбинос ухватился за лесенку, вскочил на первую ступеньку и получил оглушительный удар. Небо перевернулось. Драма пнул ему стальным ботинком в лоб, для того и предназначенным, чтобы ломать мебель. Белые кроссовки Альбиноса сорвались со ступеньки и заскакали по шпалам, он едва не упал под прибывающую на первый путь электричку. К счастью для Альбиноса, его тренированные пальцы не разжались и через мгновение, оттолкнувшись от земли, он одним рывком вскочил на площадку. В груди кипела ярость. Драмы там уже не было, а товарняк набирал скорость. Альбинос не стал медлить и, спустившись по лесенке с другой стороны, спрыгнул по ходу поезда и покатился кубарем по платформе. Далее уже начинались стрелки, пересечения путей, и выполнить такой маневр без риска кончить жизнь самоубийством, было затруднительно. Он убийца, а не каскадер. Что выдумал, а?
Альбинос, оглушенный ударом в лоб, еще и акробатикой, вскочил на ноги совсем не тем человеком, каким отправлялся на веселую охоту с вертолета по сайгакам. И где же клиент? Драма был высоко и далеко, как мечта юной девушки. Он бежал по воздушному мосту-переходу назад, обратно к вокзалу. Выругавшись, Альбинос побежал по платформе, надеясь, что товарняк вот-вот пройдет, и он опередит беглеца, встретив его внизу. Товарняк действительно миновал, но оставалась электричка, начиналась посадка, двери с этой стороны, конечно, были закрыты. Не долго размышляя, Альбинос нырнул между вагонами, прополз под сцепкой и выскочил на перрон, напугав мирных пассажиров. Драма спустился с моста, но до него было рукой подать.
Альбинос потер огнем горевший лоб, и ринулся вдогонку. Клиент явно выдохся, вокзальный кросс по пересеченной местности его вымотал. Из последних сил он затрусил в подземный переход, как заяц, прыгая между тележек усталых грузчиков, снова выбежал на привокзальную площадь, смерть шла по пятам уверенно. Драма растолкал очередь за пирожками из десятка голодных пассажиров, чем надеялся привлечь внимание. Внимание-то он к себе привлек, очередь заворчала на него самого. Альбинос уже подходил. Драма встал спиной к газетному киоску, прижимая к груди дипломат.
- Не подходи! – выкрикнул он, доставая пистолет. Троллейбусы кинулись во дворы, путаясь в оборванных проводах. Так показалось Драме. Альбинос приближался спокойно, ничем не вызывая страшных подозрений, с финкой, спрятанной в рукаве, и улыбался, правда, взгляд имел страшный.
- Отдай, – негромко сказал Альбинос и, протянув руку, взялся за кейс.
Драма не хотел отдавать! Зачем бегал, людей беспокоил? Чтобы вернуть деньги, всю жизнь их копил, а тут подходит сопляк выше на голову и просит отдать. На то и расчет, что клиент отвлекся. Альбинос легким и незаметным со стороны движением всадил заточенную финку ему в живот пониже печени, повернул, там и оставил, чтобы кровью не запачкаться, и обеими руками взялся за чемоданчик. Кругом были люди, но кто им сказал, что убийство? Они только видели, как один мужчина неохотно отдал свой дипломат другому. Финку под полами распахнутой дубленки никто даже не заметил. Драма отпустил дипломат и пополз спиной по киоску, сжимая в руке пистолет, их продают на каждом углу. На вокзале полно киосков, балуют детей игрушками. Альбинос, никем не задержанный, под возгласы сердобольных женщин, выбежал на проезжую часть, сел в подъехавшее такси.
Машина помчалась с вокзала прочь.
- Меня узнают, видел кто-нибудь, – долдонил Хряк, толстые губы вздрагивали. – Не мог где-нибудь в туалете зарезать? Обязательно не площади надо!
- Он не дурак со мной по толчкам обжиматься. Номера грязные, чего ты боишься, – весело заметил Альбинос, пытаясь открыть дипломат, замки не поддавались. – Знать бы что там! Барин рисковать зря не будет, прямо к Управлению вызвал.
- Номера грязные, и что, зато рожа чистая! Узнать меня могли, все друг друга секут. Это же вокзал, место хлебное.
- Не гундось! Очки надо одевать, усы приклеивать, не на прогулки ездишь! Барин прикроет, не ссы в трусы, – Альбинос оглянулся, наблюдая, нет ли за ними погони. – Ну-ка! Сверни во дворы, вон ту тачку проверим.
Хряк послушно повернул. Машина, о которой шла речь, повторила маневр. Альбинос зло выругался и бросил кейс на заднее сиденье.
- За нами хвост, сворачивай в проулок, может, отвяжется… Знакомый «Форд». Да это же Макс? Его тачка. Жми, Хрюша! Их там полное корыто.
- Я так и знал, я так и знал, – в панике засипел Хряк, выполняя отчаянные пируэты под самым носом встречных грузовиков. Все было тщетно, «Форд» шел как приклеенный.
- Ныряй в частный сектор, по закоулкам, там потеряемся. И не стони, надоел уже. Сколько просил у Барина пару лимонок на такой вот случай. Жмется гад.
Они свернули в тесный проулок, чуть не зацепив бабу с коромыслом, пустые ведра закачались, баба ахнула вслед, но они проехали, а вот широкий и приземистый «Форд», уткнувшись в бабу, значительно отстал, появился шанс оторваться от погони.
- Плохая примета, – Хряк совершил очередной поворот. – Баба с пустыми ведрами.
- Не каркай, Хрюша! Язык отрежу, – Альбинос, обернувшись, смотрел назад.
- Как бы самому чего не отрезали, – огрызнулся Хряк.
Они петляли по проулкам, «Форд» отстал почти на целый квартал, на плохо расчищенных улицах иноземец чувствовал себя не в своей тарелке из-за низкой посадки. И вот, забуксовал! Преследователи высыпали из машины, чтобы вытолкать ее общими усилиями.
- Давай на кольцевую! – воскликнул Альбинос.
- Смеешься. На трассе в пять секунд достанут.
- Не вечно тут болтаться. В город нельзя, на светофорах встанем, а на кольцевой дороге развязок много, авось, потеряемся! Рви копыта.
Хряк глянул в зеркало, «Форда» не было видно.
- Помоги нам, Господи, – почти не сбавляя скорости, он заложил вираж и, подпрыгнув на обочине, такси вылетело на автостраду.
- Полный газ! – скомандовал Альбинос.
- Без сопливых как-нибудь.
«Волга», вырвавшись на просторы загородной трассы, уверенно набирала обороты. Когда стрелка на спидометре достигла 150, Хряк вздохнул с облегчением, преследователей не наблюдалось. Он рукавом вытер пот и закурил, не спрашивая разрешения. Альбинос возражать не стал, да и что говорить, в такой обстановке не до здоровья, нервы водителя важнее.
- Нам до развязки добраться. Там заметем следы, – Хряк не отрывал взгляда от зеркала заднего вида. Асфальт за городом был сухой и чистый, шоссе стрелой стелилось под колеса, стоял самолетный гул, солнце весело заскакало по верхушкам сосен.
- «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая!» – незатейливый мотивчик вдруг вырвался из осипшей глотки Хряка, Альбинос ему вторил. Но радовались они рано. Хряк глянул в зеркало, и бессильно выругался. Сзади, на самом горизонте шоссе, показалась точка, которая неумолимо стала расти. Они сами шли на пределе, а так нагонять могла только иномарка и, скорее всего, именно «Форд». Альбинос завертелся.
- Жми, Хрюша!
- Пропадите вы пропадом со своим Барином, и вашими деньгами, – Хряк обошел попутный КамАЗ, и продолжал держаться левой стороны. «Форд» приближался. – У тебя под сиденьем обрез, готовься!
- Что ж ты молчал, Хрюша? – Альбинос вытащил промасленный сверток.
- Дробовик, толку мало. Два заряда. Я буду идти по левой стороне, начнут обходить справа. – Хряк словно взял команду на себя. – Стреляй первый раз в стекло водителя. Второй раз по колесу. Водителя сменят, а колесо менять долго, уйдем! Открывай окно, они на обгон собираются.
Хряк продолжал вести машину по левой стороне, «Форд» шел вплотную, чуть справа… Альбинос открутил окно, холодный ветер ворвался в салон. Жмуря заслезившиеся глаза, Альбинос выставил в окно обрез, стараясь прицелиться. Хряк закричал:
- Куда?! Рано еще. Впустую уйдет! Будут обходить – тогда в упор.
«Форд» начал сигналить и мигать фарами, призывая остановиться. Альбинос вдруг положил обрез на колени, посмотрел на Хряка.
- Может, остановимся? Силы не равны.
- Нет, – категорично сказал Хряк, на лице которого проявилось упрямство. – Нас убьют.
- Что мы с одним обрезом. У них автоматы, в окно машут! Их четверо, Хрюша. Тормози. Все беру на себя, договоримся.
- Нет. – Хряк взял левее, давая место для обгона.
- Кому говорят! Я главный!
- Не нравится – выходи.
«Форд» начал обходить справа. Хряк понял, что на Альбиноса рассчитывать не приходится, включил правый поворот и вильнул вправо, перекрывая обгон. «Форд» поспешно притормозил и сразу отстал.
- Ага! – Хряк утопил педаль акселератора и увеличил разрыв. Но ненадолго. «Форда» подтянулся, начали стрелять, видимо, по колесам. Ни одна пуля не попала в цель, стекла оставались целыми. Две машины летели по шоссе, словно играли в догонялки.
Альбиноса как подменили. Лицо побелело, зрачки сузились, он стал походить на маляра, опрокинувшего на себя ведро с белилами. Рот открывался и закрывался, он кричал:
- Хряк! Умоляю, Хряк! Остановись!
Но Хряк его не слышал и не слушал, все внимание сосредоточив на зеркалах заднего вида. «Форд» предпринял новую попытку обойти беглецов, и Хряк снова упредил их маневр.
- Хряк!
- Заткнись! Мы им живыми нужны, иначе бы уже скосили. Сиди спокойно! Нам до Северного шоссе дотянуть, немного осталось, а там движение, посты ГАИ. Прорвемся, Ваня!
И тут, совершенно обезумев, Альбинос начал хвататься за руль, требуя немедленной остановки. На такой скорости это было непростительно. «Волгу» резко развернуло, ткнуло носом в утрамбованный сугроб, и машина закувыркалась по шоссе, подскакивая как бешеная табуретка, во все стороны посыпалось битое стекло и детали кузова. «Форд» по левой стороне проскочил мимо, притормозил, начал пятиться.
Покореженное такси стояло на колесах, вполоборота к обочине, вид был жалок. Всего несколько мгновений превратили «Волгу» в металлолом. Смятая крыша, скрюченные стойки, полу-оторванные дверки… Альбинос валялся на обочине, его выбросило при аварии. Хряк сидел за рулем, лицо было в крови. Он находился в шоке и бессмысленным взором смотрел на людей, вышедших из «Форда». Один приблизился, шепеляво спросил:
- Живой?
Хряк молчал, ему было не до разговоров.
- Хасан! Волоки его в багажник, – скомандовал массивный мужчина в темных очках, в котором Хряк узнал Макса. – Поторапливайся!
Макс и еще двое направились к лежащему Альбиносу. Хасан схватил Хряка за шиворот:
- Вылезай. Приехали.
- Не тронь, – с трудом ворочая языком, сказал Хряк. – Больно.
Хасан схватил его за плечи двумя руками, пытаясь вытащить из машины, но тщетно. Хряк был тяжел и слишком грузен. Хасан ударил его по голове кулаком.
- Вылезай! Козел.
И тут дуплет из обреза разорвал Хасану грудь, отшвырнув бандита на дорогу. Хряк уронил голову на баранку, потерял сознание. Макс подошел к Хасану, лежащему посреди шоссе, грудь превратилась в кровавые лохмотья, он был мертв. Макс повернулся к подручным:
- Хасана в такси, этого кончайте, – он кивнул на Хряка. – Джексон.
Заработал Калашников, со звоном вышибая мозги Хряка на капот.
- Джексон! Хорош. Отойди.
Бандит отодвинулся в сторону. Макс осмотрел покореженный салон, достал злополучный дипломат, стряхнул с него белое стекло. Хасана засунули на заднее сиденье. Мимо, отчаянно сигналя, промчался давешний КамАЗ. Бандиты вовремя отвернулись, чтобы не показывать лица. Альбинос, очухавшись, сидел на обочине, держась руками за голову. Макс подошел, вынул пистолет, приставил ствол прямо к его глазу.
- Где мой сын? Если не знаешь, выстрелю. Ну?
- Макс! Прости. Про сына ничего не знаю, – заверил Альбинос, смотря мимо ствола в темные очки. – Век воли не видать, клянусь, Макс. Мамой клянусь!
- Она у тебя была? Вставай.
- Не убивай, Макс. Это Барин приказал Драму замочить. – Альбинос поднялся, не выпрямляясь до конца, все заглядывал в очки. – Макс, клянусь! – атлетическая фигура Альбиноса имела жалкий вид, колени дрожали.
- Садись в машину, – Макс указал стволом на такси.
- Не убивай, Макс. Псом твоим буду! – бормотал Альбинос. – Не убивай, Макс.
- Джексон! Неси канистру.
Через минуту Альбинос сидел рядом с мертвым Хряком, прижимая к груди канистру с бензином, по щекам его катились слезы. Он и не знал, что умирать так страшно.
- Последний раз спрашиваю, где мой сын? – ласково спросил Макс. – Я жду, дорогуша.
Губы Альбиноса беззвучно шевелились, возможно, он впервые в жизни читал молитву, впрочем, он их никогда не знал. На горизонте показался автобус. Макс махнул рукой и направился к «Форду», где его дожидались подручные.
- Джексон, зажги его.
Джексон, плотоядно улыбаясь, мгновенно заменил магазин в автомате. Прицельная трассирующая очередь прошила такси, словно макет на стрельбище, внутри находился живой человек. Был живой. В руках Альбиноса что-то хрюкнуло, и взорвалось. Крыша такси повисла в воздухе.
«Форд» поспешно покинул место происшествия.
Глава 20
БАРИН
Берегитесь лжепророков, которые
приходят к вам в овечьей одежде,
а внутри суть волки хищные.
Евангелие. Матфей 7, 15.
Детство Федора Краснова выпало на послевоенные годы. И хотя отец его был директором военного завода по строительству, сладким это детство никак не назовешь. Отец был жестким, старой партийной закалки человеком, воспитывал ремнем, а то и нагайкой. Кроме Федора, в семье было двое младших детей, за которых ему часто и весьма основательно перепадало. Голодать тоже приходилось если не долго, то довольно часто, хлеб был радостью. В то время Федор и познакомился с Костей, щуплым пареньком по прозвищу Граф. Отец Кости был окончательно спившимся алкоголиком. На поселке говорили, что он бывший граф и картежный шулер. Жили их семьи в одном доме, так что понемногу восьмилетние пареньки сдружились, особенно после одного случая. Они возвращались из очередного набега на каменоломни, как их окружила толпа «химиков», детей ссыльных заключенных, работавших на строительстве завода. Ожидалась неминуема расправа. Федор поднял с земли увесистую палку, собираясь оказать посильное сопротивление. Шпана не торопилась, их было человек шесть-семь, и каждый на два-три года старше, до города не близко, спешить некуда. И тут Костя удивил.
- Здорово, пацаны! – развязным голосом обратился он к «химикам». Те опешили от такой наглости, а Костя, воспользовавшись замешательством, вытащил из кармана колоду карт. – Покалечить вы нас успеете, на это ума не надо. Может, скатаем партийку, а потом уже бить будете. А, пацаны! В двадцать одно умеете?
Еще бы они не умели. Среди них были и мастера, поэтому идея понравилась: проучить наглецов в карты, а потом проучить по морде. Трое сразу вызвались. Однако Костя выиграл.
- А в буру? – коротко предложил он.
Сыграли и в буру. Костя снова выиграл, «химики» бить не торопились. Получилось бы, что мстят за поражение. Наконец, выиграли, хотелось закрепить успех, и тут же два раза проиграли.
- Чего без толку зря карты мозолить, деньги есть у кого-нибудь? – небрежно спросил Костя, достал складной ножичек. – Ставлю на кон.
Нашлись и деньги. Короче, резались до темной ночи, зато домой вернулись целыми и невредимыми. Косте-то ничего, а вот Федору от отца досталось похуже, чем могло достаться от «химиков».
С той поры пошла у них развеселая жизнь. Шпана приняла Графа и Барина в свою компанию. Костю прозвали Графом по наследству, а Федора – Барином, тоже понятно, сын начальника. Карточная мания захватила всю округу. Никто из уважающих себя пацанов уже не играл в футбол или другие дебильные игры. С утра до вечера, а то и до ночи сидели по кустам, подвалам и чердакам, резались в карты, самые опытные осваивали "пульку". В школе Графа и Барина теперь боялись не только ровесники, но ученики старших классов. Даже учителя предпочитали их с утра выгнать с уроков, иначе весь класс отбивался от рук. Родителей в школу не вызывали, еще бы! После того, как однажды сходивший в школу отец Федора отстегал его нагайкой, и сказал, чтобы вызовов не было, их и не было. На следующий день, правда, шпана выхлестала все окна в школе. Намек был понят. Больше директора по строительству не беспокоили, и он был уверен, что козья нога пошла на пользу.
После школы Граф пошел в армию, а Федор сумел поступить в Юридический институт, без приятеля взялся за ум, и был на третьем курсе, как вернулся сильно повзрослевший и возмужавший Константин. Федор уговорил его поступить в этот же институт. Тот подал документы вначале на рабфак, через год стал студентом, и снова потянулись у друзей веселые деньки. Правда, у Федора денег было не густо, отец помогал только подросшим любимчикам, а вот у Кости деньги водились, и немалые. Несмотря на то, что старый и спившийся граф давно умер, он сумел-таки оставить сыну недурное наследство. Как-то во время очередной студенческой попойки Костя открыл другу секрет своей удачи в карточной игре, какой-то сногсшибательный шулерский прием. Федор был пьян и ничего не понял.
А Граф больше ошибок не повторял, никогда и никому ничего не рассказывал. Он постоянно совершенствовался в мастерстве, покупал секреты у попавших в нужду картежников, денег на это не жалел, и постепенно поднялся на недосягаемый для большинства уровень. А вот учился он плохо, был в вечном конфликте с преподавателями и решил бросить институт. А тут еще произошла одна очень неприятная история. На какой-то вечеринке, как туда Костя попал, неизвестно, только он на глазах отцов города и их холеных дам заставил декана своего факультета лезть под стол и кукарекать. Бедняга не рассчитал финансов и не мог расплатиться немедленно. Раз так, лезь под стол и делай арпеджио. Костя уехал.
Федор с красным дипломом закончил институт, получил распределение в крупный индустриальный город, обзавелся семьей и начал восхождение по лестнице карьеры. Служил он честно и добросовестно, характеристики имел безупречные, умел работать и с начальством ладить, только вот денег не хватало, но это уж как у всех. И вот, получив звание майора, он с друзьями и коллегами отмечал это событие в ресторане. В самый разгар веселья двери банкетного зала распахнулись и оттуда вышел… Костя. В белой рубашке, бледный, гордый и прямой, он шел через весь зал, не глядя на расцвеченную пьяную публику. Его сопровождали два подозрительных типа, один нес Костин пиджак, другой прокладывал дорогу.
- Граф!! Родной!! – заорал подвыпивший Федор и с раскрытыми настежь руками бросился навстречу другу. Майор, черт побери, имеет право обниматься со старыми друзьями! Одна из темных личностей сунула руку в карман и встала на дороге непонятого майора в штатском, и тут же отлетела в сторону.
- Федор! – просиял Костя… Друзья встретились после долгой разлуки.
До этой встречи Краснов вел хоть и не очень праведную жизнь, но все же семья и служба обязывали. Изредка пил, тайком погуливал, но при этом сохранял репутацию семьянина и безупречного офицера. Репутация эта стоила немалых усилий, однако была залогом успешной карьеры и он, конечно же, ею дорожил. После этой встречи все пошло наперекосяк. Его старый друг не придерживался никаких правил, кроме своих собственных, не соблюдал никаких приличий, жил широко и весело, окружая себя массой молоденьких шлях, и только забавлялся, когда видел кислую физиономию приятеля. Краснов не мог не позавидовать его независимости, свободе в исполнении желаний, а главное – шальным деньгам, которые давались Графу без малейших усилий, стоит щелкнуть пальцами, и они сыпались на него, как из рога изобилия, словно манна небесная. Если раньше Краснов не сомневался в своих принципах, которые казались незыблемыми, то тут невольно задумался, а стоит ли блюсти невинность, если она лишает радостей жизни? Наблюдая за его хмурой рассеянностью на гусарских попойках, Граф только посмеивался и подставлял ему одну девочку краше другой. И вот однажды произошел скандал.
Его устроила Краснову жена. Причина была банальной, он подарил ей триппер. Не стесняясь дочери, благоверная обругала его последними словами, пообещала пожаловаться начальству и выгнала из дома, вплоть до развода. Расстроенный Краснов явился к другу и вылил на него свою обиду, зачем подсунул порченую телку? Жена не простит. Граф рассмеялся:
- Ты уж извини! В следующий раз сам трахать буду, неделю выдерживать, потом тебе предлагать. Не желаете ли, любезный Барин, девочку проверенную? Не сомневайтесь, я ее попробовал спереди и сзади, показания прекрасные. Только учти, никто не гарантирует результата, она за неделю может роту солдат коленками пересчитать, прикажешь со всех анализы брать? Ты вот что, брат, не маленький. Пользуйся презервативами или заведи любовницу, какие проблемы? Гусарская болезнь, бывает. Да плевое дело! Вылечил и забыл.
Краснов понимал беспочвенность своих претензий, но не мог совладать с досадой.
- Тебе шуточки, – сказал он. – Начальство прознает, неприятностей не оберешься.
- Глупое у тебя начальство, если такие пустяки во внимание берет. Подумаешь, налево сходил.
- Ты не понимаешь. Доброжелателей много, завистников, дойдет до продвижения, характеристика понадобится, в один момент таким вот пустячком моральный облик испортят, не отмоешься. Даже не представляю, как с женой мириться. К начальству грозилась.
Граф с улыбкой смотрел на озабоченного приятеля.
- Вряд ли. Зачем мужу карьеру портить?
- Разводиться решила.
- Да ну? Не может быть. – Граф посерьезнел. – Это плохо, но выход есть. Подарил заразу, теперь подари что-нибудь приятное. Шубу, например.
- Шубу?
- Норковую. Можно песцовую. Под цвет глаз, не устоит.
- Смеешься? – заподозрил Краснов.
- Ничуть.
- Дорогая девица выйдет! К чертям такие удовольствия.
- Не удовольствие дорого, а возможность его иметь. Свобода стоит не только шубы, но всех жен на свете. За свободу надо платить, и платить не торгуясь. Впрочем, можешь развестись, – Граф пожал плечами.
- А где деньги взять, – Краснов обдумывал предложение. – Из семейного бюджета никак, это общие деньги. А сколько шуба стоит? Минимум три заплаты, если не больше, а жить на какие шишы? Разве в кредит шубу взять.
Оба играли в одну игру. Краснов не мог просить, и не требовалось. Граф пожал плечами, достал из кожаной сумки две пачки в банковской упаковке, небрежно бросил на стол.
- 20 тысяч. Держи! Это с запасом. Как-никак, я виноват.
- Возьму в долг, – Краснов в мнимом смущении уставился на деньги.
- Пустяки, – отмахнулся Граф. – Отдавать не надо. Для того и друзья!
Денег хватило не только на шубу, но и на машину, жена была счастлива. Шулер есть шулер. Даже если он верный друг. Не догадался Краснов, что злополучную девицу Граф не случайно подставил и деньги на шубу заранее приготовил. Процесс начался.
Очень скоро обратился Граф с просьбой, и Краснов не смог отказать. Требовалось отстранить от ведения дела одного следователя и назначить другого. Такое действие не было в компетенции майора, он был начальником оперативного отдела, но мог влиять на ход следствия. В розыске находился некий Якудза, который подозревался в убийстве. Он убил спонсора, точнее, организатора боев без правил, свернул ему шею. Следователь честно вел дело и хотел разобраться, интересы в данном случае мафии и правосудия совпадали, только мотивы были неясны. Краснов ознакомился с делом, и нашел другой выход, но прежде решил поговорить с Графом начистоту.
- Послушай. Я не хочу быть должным, но вслепую действовать не могу.
- Федя, ты чего, – приятель даже обиделся. – Какие долги? Не можешь, и не надо.
- Граф, ты не понял. Я сейчас говорю, как Барин, а не твой приятель, которому можно лапшу на уши вешать. Я тебя уважаю, но и ты постарайся. Мне подачки не нужны, а дело есть дело. Дружба дружбой, а денежки врозь. – Краснов говорил весомо, Граф удивился.
- Не ожидал, – он тоже сменил тон. – Тебе нужна доля?
- Об этом рано говорить. Но я должен знать, в чем участвую. Вслепую играть не хочу и не буду. Это мое условие, а с деньгами определимся, когда выясним цену вопроса. Так пойдет?
Граф кивнул и рассказал. Коротко, история такая. Якудза, еще молодой парень, был фанатиком боевых единоборств, и выработал смешанный стиль, что позволяло одерживать верх над признанными бойцами. Проблема заключалась в том, что в легальных соревнованиях он не мог участвовать, а в подпольных поединках все решают деньги. Якудза не хотел с этим согласиться. Графу такие парни по душе, вот почему в эту историю вписался. На парня поставили большие деньги, он должен был лечь в полуфинале, а сам уложил соперника на второй минуте.
- У него своя философия, – пояснил Граф. – Он вообще не за деньги дерется. Иначе бы не мог побеждать, в общем, организатор попал на деньги, парня покалечили.
- Каким образом?
- Письку отрезали. – Граф покачал головой. – И тут у них тоже расчет. Если кастрировать, то бойца не будет, а так пипка есть, и ладно, тренируйся, злее будешь.
- Ни хера себе, – Краснов был потрясен. Граф зевнул.
- Счет выставили, отрабатывать надо. Для вида он принял их условия, подлечился, иначе бы его сразу замочили, а потом башку свернул организатору. Короче, я спрятал его. С кодлой этой я сам разберусь, против меня не попрут, а вот от следствия его прикрыть надо.
- Свидетелей возьмешь на себя?
- Там не было свидетелей.
- В деле нет его фотографии, только описание. Откуда родом, он японец, что ли?
- Отец был китайцем. Мать работала на КГБ, под иностранцев ложилась, тут любовь приключилась, родила. Дружба народов кончилась, китайца того выгнали, мать спилась. А парень выжил, и побеждать научился. Так что, поможешь?
- Подставим другого китайца – с его документами. Если свидетели на него покажут, следователя менять не надо, даже лучше, он честный. Если с мафией разберешься, дело в шляпе.
Граф озадачился.
- С мафией решу, а где ты другого китайца возьмешь?
- А их полно, Костя. Не обязательно китаец, можно корейца, калмыка, любого азиата, чтобы кличка соответствовала. Сфотографируй своего Якудзу, а рожу я найду. В любой диаспоре криминала хватает, многие в розыске, тоже без фотографий. Какая разница, за наркоту сидеть или за грабеж с убийством. Короче, подставной согласится. Денег добавишь?
Граф улыбнулся.
- Как сказал один китаец, все русские на одно лицо! Хороший вариант. А фото зачем? Сразу притащу пару китайцев, хоть десять. И ты тоже, кого вы там ищете, сообщай. Мы тебе карьеру сделаем. Теперь о деньгах. Сколько?
- За китайца мы в расчете. Тут услуга за услугу. А так – пополам.
- Чего? – Граф обалдел от такой наглости.
- В шулерские твои дела не лезу, – Краснов развел руками. – А где наркотики или другой криминал, там извини. Пополам. И никак иначе. Или посажу.
Граф не поверил своим ушам.
- Ну ты волк. Меня? Посадишь?
- Легко, Костя. – Краснов улыбнулся, смягчая пилюлю. – Разумеется, пополам за вычетом твоих и моих расходов. Материал на тебя есть, поэтому не сомневайся. Я свои деньги отработаю.
- Это я уже понял. – Граф протянул руку, и Краснов ответил на равных.
Так Граф обрел Рахита, своего слугу и помощника, выправил ему чистые документы, а в тюрьму сел другой человек, взял на себя убийство. Правда, шулер и тут оставался шулером. На самом деле, именно Граф был владельцем тотализатора. Якудза свернул башку организатору, проблем не возникло и не могло возникнуть, все завершилось к взаимному удовольствию сторон. Круг замкнулся. Друзья детства связали свои судьбы воедино. И чем дальше, тем круче шли дела, тем жестче становились их отношения, тем меньше дружеских симпатий они испытывали не только друг к другу, но и ко всему миру. Друзья-хищники матерели. И вот пришло время, когда один предал другого.
Узнав о смерти Графа, Краснов был расстроен, не более. Угрызений совести он также не испытывал, жизнь есть жизнь, выживает не сильнейший, а более приспособленный. Ситуация не стоит на месте, она развивается, эволюцию не остановить, это есть естественный отбор. Дарвин! Теория подлецов. Граф умер, Барин жив. Только и всего. Рано или поздно в жизни каждого человека, кем бы он ни был, наступает момент, когда надо примерить костюмчик Дарвина, обезьянью шкуру. Влезешь – будешь жить, не влезешь – похоронный марш. Краснов сделал свой выбор. Граф сам не раз повторял, что нет такого друга, который не может предать. И оказался прав.
Краснов находился на своей холостяцкой квартире. С женой у него давным-давно установились деловые отношения, и это устраивало обоих. В полосатой пижаме он сидел на кухне и пил виски, поминая погибшего друга. Он не хотел его смерти, никак не хотел, но вынужден был признать, что это лучший выход из положения. Он метил на генеральскую должность, хвост из прошлого надо сбрасывать вовремя, иначе КГБ за горло возьмет. Бутылку он выпил без закуски, так горько было на душе, словно воду пил шоколадную. Или фальшивку подсунули? Во всяком случае, он казался себе трезвым, сидел за столом на кухне и, подперев ладонью голову, невидящим взглядом смотрел перед собой. По какой-то своей причине мигнул свет. Все-таки он пьян. Желтый абажур люстры пульсировал, множился, расплывался в глазах лучами. В глазах полковника Краснова стояли слезы? Значит, он еще способен чувствовать.
В комнате коротко звякнул телефон. Так бывает, когда подключают параллельный аппарат или телефон берут на прослушивание. Странно. Краснов поднялся, и нетвердым шагом направился в комнату. Снял трубку, поднес к уху и услышал… Нет, ничего не услышал. Ни гудка, ни щелчка, ни шипения. Он похлопал по рычагам, тщетно. Телефон был мертв. Как его друг. Краснов вдруг увидел голое тело на столе для вскрытия. Граф молчал так же многозначительно, как этот телефон. Краснов понял, что стоит с закрытыми глазами. Он стоит в комнате и спит. Он открыл глаза и… ничего не увидел. Как так? А, все понятно. Отключили свет. Краснов положил трубку, нащупал выключатель торшера, пощелкал. Понятно, свет отключили. Он ощупью дошел до окна, отдернул глухую штору. Улица была залита светом. Не сделав выводов, тем не менее, он испугался. Это был инстинкт. Умом понимал, что свет могут отключить выборочно, в том или ином квартале, подъезде, отдельном доме. Или в квартире? Выбило пробки. Замыкание. Почему же так страшно? Потому что Графа убили. Зверски убили. Поставили на табуретку, он видел однажды, как люди Графа это проделали. Руки захлестывают петлей сзади, поднимают лебедкой, и выбивают опору. Суставы с хрустом вылетают. Паяльником клеймо выжгли, и не просто задушили, вначале руки вывернули. Как он ловко с картами управлялся, лучше всякого фокусника. Краснову было жаль Графа, а руки особенно. Сегодня надо выжить, пережить горечь. Вместе с Графом умерло детство, и все воспоминания. Или нет? Воспоминания останутся. Говорят, пожилые люди живут прошлым, все старое и дела, давно минувшие, помнят лучше, чем вчерашний день. Да ведь он не старый? 48 лет – не возраст, все еще впереди.
Он отправился на кухню, отыскал подсвечник с оплавленной свечой, зажигать не стал. Вспомнил, что электрический щиток находится на лестничной клетке. Квартира досталась даром, ремонт сделали, для интимных встреч достаточно, роскоши не надо. Чего шиковать? Донесут. А конспиративная хата не укор, это плюс. Оставив подсвечник на кухне, он на цыпочках прошел в прихожую, придерживаясь за стены, выглянул в дверной глазок. На площадке тоже темно, однако у соседей слышалась музыка, на перилах играли отблески с верхних этажей. Получалось, света нет только в его квартире. Промаявшись возле глазка в ожидании минут пять, он решился. Вынул из кобуры пистолет, поставил на боевой взвод, стало веселее. И чего он трусит? Как барышня. Будь Граф жив, он бы высмеял, пошутил. Нет больше друга, некому шутить. Краснов открыл замок, отворил дверь, и замер наизготовку. Музыка у соседей, голоса. Детский смех. Вот именно, дети уже смеются. Он сделал шаг, вышел за порог. Точный удар в сонную артерию опрокинул Краснова в темноту. Во мрак.
Очнулся Краснов, сидя на стуле, со связанными за спиной руками. Подняв голову с груди, мутным взором уставился на свечу, зыбким пламенем горевшую на подсвечнике. Сознание возвращалось с запозданием. Вначале он вспомнил, где находится, что умер Граф, и он поминал друга на кухне, потом звякнул телефон и отключили свет. Так вот почему он связан, его выманили из квартиры. Отключили с лестницы свет и телефон, он попался. И пистолет сейчас у них? Пистолет личный, не табельный. Эти люди убили Графа, теперь пришли за ним. Он сидел на стуле связанный, лицом к окну, шторы опять задернуты. Почему они молчат? И где они? Надо сохранять спокойствие. Он сдвинул глаза с пламени свечи, увидел отблески. Это люстра. Дурацкая хрустальная люстра, она досталась от старухи. Да, это квартира черных риелторов. С люстрой секретарша Марина полдня возилась, от копоти отмывала. А с ней что будет? Его убьют, это он сознавал. Сейчас осознал, а раньше никогда не думал, что такое вот может случиться. Все было под контролем, и вдруг стало зыбким, как эта свеча. И даже в смерть ему не верилось. Как это так, чтобы его на свете не было? Человек спит, но он живет, ощущает себя так или иначе, а если потом не помнит, то и ничего страшного, все равно знаешь, когда засыпаешь, или, когда просыпаешься, поэтому не страшно. Кошмары бывают. Смерть похожа на кошмар? Этого не знает никто. Оттуда не возвращаются. Почему люстра на полу? Он поднял голову и ужаснулся. С крючка вместо люстры свисала веревочная петля. От нее через потолок шла черная тень, узкая как змея. Как кобра. Голова выгнулась капюшоном, смотрит сверху и ждет, когда его повесят. Как Графа.
- Добрый вечер, – послышался голос. – Как самочувствие?
Человек сидел в низком кресле. В тени. Он разглядел фигуру в темном костюме, монолитную, и голова была черной, как шар от боулинга. Нет, чугунный шар, только глаза блестели. Пожалуй, шанс. Если прячет лицо, значит, не хочет быть узнанным, а зачем стесняться? Мертвецов никто не стесняется. Значит, не убьют. И тоже не факт! Зависит, как он себя поведет, что скажет или не скажет, но шанс есть. Краснов взбодрился. Если бы хотели убить, убили бы, а петля – для острастки, воздействия на психику. Лучше притвориться напуганным. Эти игры знакомы, сотни раз проходил, только обычно пугал сам, и хорошо изучил приемы, как защищаются подозреваемые. Основных способа два: либо блефовать, либо давить на жалость, вызывать сочувствие.
- Кто ты? – спросил Краснов. Странный у него голос, хриплый. Захотелось откашляться, кашлянул, стало больно. Его по горлу ударили, кадык зацепили. Глупо попался.
- Совесть твоя.
Э, братцы! Детский сад. Если так допрашивать, никогда ничего не добьешься. Обращения к совести не действуют. Какая совесть? Ее нет, ни у кого. Разговоры есть, это сколько угодно, взывания, а самой совести не встречал ни разу. А может, он спит? В реальной жизни так не разговаривают. Совесть твоя? Надо же, напугал. Краснов напрягся, попытался пошевелить пальцами рук и ног. Нет, не чувствовал, затекли. В пижаме сидит. И что? Человек во сне одет и обут, как в жизни, а тело не чувствует. Часто бежит, а убежать не может, тело вроде как есть, а его и нет, одно воображение.
- Что вам надо?
- Много ты зла натворил, полковник, пора ответ держать, – сказал незнакомец. А голос-то как раз и знакомый? Шутит он. Краснов усмехнулся.
- Перед кем?
- Перед Господом.
Плохо у них с фантазией, опыта нет. Перед Богом? Это не действует. Ответственность перед законом пугает. А перед Богом? Это когда еще будет, может, его нет. Дилетанты, поддержать надо бы разговор. Душевные темы располагают.
- Служба такая, – он говорил искренне. – Кого-то обидеть мог, не со зла. Компенсирую, только намекните. Сколько?
Деньги, это хорошо. Он и сам, бывало, пугает и пугает: смысл в том и состоит, чтобы тот, кого пугают, созрел и осознал, прочувствовал вину, а виновен ты или нет, никого не волнует! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, басни для того и сочиняются. Незнакомец поднялся, подошел ближе. Громадная тень метнулась от колыхнувшейся свечи, заслонила всю комнату. Черный человек, это как у Есенина. Смерть? А вдруг он не спит. Вдруг умер? Смерть похожа на кошмар, да. Вероятно, вполне, очень даже. В это он мог поверить. Даже перчатки черные.
- Приготовься, Барин. Сейчас состоится казнь.
А вдруг это не сон? Краснова бросило в жар. Во сне не бывает, это телесное ощущение. Пот. Почувствовал, как под мышками стало горячо. Он потерял самообладание.
- Кто ты? Чего тебе надо? – громко спросил он, пытаясь отогнать наваждение, проснуться.
- Фауст, – незнакомец поддернул рукав и повернул запястье к свету. – Вот знак.
Татуировка. Буква F? Как у Графа на лбу.
- Фауст, – Краснов обрадовался, рассмеялся. – Что же ты сразу не сказал? Свет выключил, телефон обрезал. Я не пацан, зачем эффекты. В общем, я согласен!
- Согласен?
- Вступить в общество, я все выполнил. Волгу угнал, партию героина увел, все по-честному. И миллион отдал.
- Миллион?
- Первый взнос. Развязывай, руки затекли.
- Кому ты отдал миллион?
- Драме, кому еще. Тоже шутник! Пистолет в ухо сунул, чуть перепонку не порвал. Откуда мне знать? Он забрал дипломат. Развязывай!
- И где Драма?
- В больнице отдыхает. Ты бы сразу сказал, а я думаю! Голос знакомый. Он заявился ко мне прямо в Управление.
- А деньги где?
- Альбинос его на площади подрезал, я же не знал. Завтра отыщу, и порядок. Графа жалко. Могли не убивать. Я условия выполнил, друга кинул. На Хозяина замахнулся. Это не шутки. Развязывай! Договор дороже денег.
- Фауст в переговоры с мафией не вступает.
- Я не мафия, я полковник милиции. Получу генерала. Начальником управления стану, я уже на его месте. Вам нужен такой человек?
- Ты хуже мафии, ты предатель. Мы вас уничтожаем. Деньги на вашей стороне, власть, даже закон. Вы само зло. А на нашей стороне совесть и вера. Фауст – трибунал совести. В открытом бою вас нельзя уничтожить, действуем тайно. Но справедливо. Идет война между добром и злом.
Фразы из фантастического романа. Интересно будет рассказывать. Кому? Маринка любит истории про схватки добра и зла, про торжество справедливости, а этот?
- Очевидно, вы на стороне добра, – ухмыльнулся Краснов.
- Мы действуем по совести. Приступим.
Бред, бред, фантастика. Кошмарный сон. Или не сон? Уснуть и видеть сны.
- Может, договоримся, – хихикнул Краснов.
- Смертная казнь через повешение. Приговор обжалованию не подлежит.
- Э, так не пойдет! А где прокурор, обвинение, где защита, прения сторон?
- Мы сами выносим приговор, исполняем на месте. Заказные убийства, коррупция. Героин.
- Это еще доказать надо, вы что. Нарушение процессуальных норм. А права человека?
Черный незнакомец вынул из кармана… губную помаду. Снял колпачок, выкрутил тубу. Краснов запаниковал. Детали убеждают сильнее слов. Фауст свободной рукой взял пленника за шею, чтобы не дергался, и мазнул три раза. Лоб запылал. Словно паяльник приложили. Краснов забился в истерике, отклонился и упал вместе со стулом. И все равно не проснулся.
- Полковник Краснов! Ты отнял не одну жизнь и не одну свободу. Значит, заслужил не одну смерть. Друг, которого ты предал, вел себя достойно. Лежи смирно.
Незнакомец достал нож, склонился. Веревочные путы, стягивающие ноги, по очереди ослабли, вот и руки свободны. Можно жить. Краснов медленно поднялся, и метнулся к выходу. И получил встречный удар в солнечное сплетение. В прихожей был еще один. Краснов согнулся, разинутым ртом хватаясь за жизнь. Боль была слишком сильной, спазм не давал дышать.
- Барин! – позвал из комнаты знакомый голос. – Полезай на стул.
Краснов обреченно повернулся, поплелся обратно, держась руками за живот. Болит желудок, точно, как при отравлении. Пока сон не кончится, он не проснется. Надо досмотреть до конца, так бывает. Кто же этот человек?.. Он знает, только вспомнить не может. Виски выпил много, вкус шоколадный, пьется легко, все равно дерьмо, отравился. Такие кошмары мучают, не приведи Господи. Краснов, взявшись за спинку, взгромоздился на стул. Ноги не отошли, держали плохо, он пошатнулся, ухватился за веревку, поймал равновесие. Интересно, есть ли жизнь на том свете? Или поповские выдумки. Он механически просунул голову в петлю, проверяя, пролезет голова или нет. Хотел только проверить, и тут вспомнил! Он повернулся, отыскивая обладателя знакомого голоса. Да это же…
Стул вылетел из-под ног.
Продолжение следует.
Свадьба вампира 5
© Copyright: Евгений Бугров 62, 2024
Свидетельство о публикации №124051203450
Свидетельство о публикации №124051203450
Рецензии