Пуркуа бы и не па, как пел Боярский

Факир был пьян, а литератор слаб.
И мимо зрелища бежал народ весёлый.
Хотя глоталось много ядовитых жаб,
И гнулись силачом крепчайшие подковы!

Факир не выжил, с вывихом силач.
Но скорая приехала под вечер.
Старушке сделал клизму пьяный врач,
Закусывая прошлогодним лечо.

Вуалью путалось старушкино лицо,
Она была, почти-что, задохнувшись.
Глаза мерцали у покойных мертвецов,
В пучине волн качавшихся в Бермудах.

Был катаклизму прорицатель рад,
Его пророчество(Ха-ха!), таки, свершилось!
Но тщательно готовился парад,
И царь сменил свой лютый гнев на милость!

Зелёно-жёлтый, ядовитый газ.
Закупорила рвота носоглотку.
Погиб и девственник и сука-педераст,
А генерал закусывал селёдкой.

Но выжил охренительный поэт,
И нацарапал на граните твёрдом
Свой, нечитаемый потомками, куплет,
В тарелку с закусью, уткнувшись пьяной мордой!

Я знаки препинания, легко,
Расставил здесь, в отместку грамотеям,
Которые такие, как Кличко
По языку, но не мордобитиям!

Я в цирке был боксёр и гиревик,
Я из-под купола срывался не однажды!
И в 45 своих уже седой старик,
Но жизнь занятная меня всё будоражит!

"Ап! И тигры у ног моих сели!"
Это Боярский, тоже, прикольно так, пел!
Только мы, бравые, всё-таки, с ним постарели,
И оказались, как водится, все, не у дел!