О революционной ситуации Из несказанного

Революционная ситуация не складывается потому, что низы хотят, но не могут, а верхи могут, но не хотят ... "
Из несказанного Николаем Платошкиным

Несказаницы. Что это?
http://www.stihi.ru/2017/04/20/9716


***
Ленинский тезис: «низы не хотят, верхи не могут».

Rеволюционная ситуация — понятие, впервые сформулированное В. И. Лениным в работе «Маёвка революционного пролетариата» (1913 года): «Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде». Позднее эта же формулировка практически дословно встречается в работе «Крах II Интернационала» (1915 года): «Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы „низы не хотели“, а требуется ещё, чтобы „верхи не могли“ жить по-старому» и в работе «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» (1920 года): «Лишь тогда, когда „низы“ не хотят старого и когда „верхи“ не могут по-старому, лишь тогда революция может победить». В последних двух работах В. И. Ленин чётко формулирует третий обязательный признак революционной ситуации: в «Крах II Интернационала» — «… не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь … когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия…»; и в «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» — «для революции надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих … вполне поняло необходимость переворота и готово было идти на смерть ради него; во-вторых, чтобы правящие классы переживали правительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отсталые массы».   Таким образом, В. И. Ленин сформулировал и выделил три главных объективных и субъективных признака, описывающих кризисную ситуацию, складывающуюся в обществе накануне революции: Верхи не могут управлять по-новому — невозможность господствующего класса сохранять в неизменном виде своё господство.Низы не хотят жить по-старому — резкое обострение выше обычной нужды и бедствий угнетённых классов и их желание изменений своей жизни в лучшую сторону. Значительное повышение активности масс, привлекаемых как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами» к самостоятельному историческому выступлению. Субъективным условием, превращающим революционную ситуацию в революцию, является способность революционных классов к массовым действиям, достаточно сильным, чтобы сломить старое правительство. Согласно В. И. Ленину, наличие рабочей партии, вооружённой революционной теорией, которая возглавила бы массы и довела бы революцию до победного конца, является субъективной предпосылкой.

***
Роман Шамолин о вечной дилемме — кто важнее для истории, «верхи» или «низы», и кто такие «уязвленные люди».

Диктатура воли и принуждение к свободе
«Верхи», «низы», «уязвленные люди» — кто из них важнее
для исторической эволюции

Есть расхожее мнение, что исторические перемены начинаются
там, где большая часть общества («низы») оказывается в
социально-экономической деструкции, а те, кто управляет
обществом («верхи»), — не могут или не желают эту деструкцию
объективно устранить. Тогда и срабатывает знаменитый
ленинский тезис: «низы не хотят, верхи не могут». Согласно
данному тезису, активную энергию для перемен выдают «низы»
— вернее, их недовольство и нежелание оставаться в рамках
известного сценария. Кажется, все логично. На подобной логике
и сейчас выстраиваются многие прогнозы будущего и ожидания
от настоящего. Например, воспринимается как нечто естественное, что при
столкновении с очевидной тиранией власти угнетенные
народные массы должны браться за освободительное движение.
А если движения не происходит, это вызывает недоумение,
разочарование. Тогда говорят: «Что же это за народ?» — а потом
добавляют: «Видимо, еще не время…» Но остаются в прежней
логике и продолжают находиться в ожидающем внимании.
Однако даже при поверхностном взгляде на историческую
реальность возникает весьма немало поводов усомниться в
приведенной логике.
Во-первых, между недовольством «низов» и их готовностью к
историческим переменам — целая пропасть. Недовольство
само по себе еще не порождает протестную волю. Чаще всего
оно переходит в некий фоновый режим, размывается и
делается привычным депрессивным настроением народных
масс — высказываясь, например, в безысходных и протяжных
русских народных песнях.
К тому же от управляющих «верхов» постоянно транслируются
того или иного рода «конспирологические концепции»,
призванные объяснить и легитимировать плачевное
положение «низов». Это может быть «метафизическая
конспирология», когда страдание напрямую связывается с тем,
как устроили этот мир «высшие силы»: плата за «первородный
грех» или за какое-то еще несовершенство человеческой
грех» или за какое-то еще несовершенство человеческой
природы. Это может быть и «политическая конспирология»,
когда источником «народных бедствий» указываются
инородцы, иноверцы или же какая-то внутренняя
предательская «пятая колонна».
Очевидно, что вера в «конспирологический» вариант не требует
от человека из «народных масс» никаких усилий. Поэтому она
практически всеобща. Единственно, чего она требует —
отбрасывать и подавлять случайно возникающие сомнения. Но
с учетом не прерывающегося и гипнотически эффектного
воздействия от «верхов» — сомнения возникают крайне редко.
История знает множество народов, где,
несмотря на явно депрессивный образ жизни
большинства, воля к переменам не возникала
долгими столетиями.
И во-вторых. Если даже «конспирологическая машина»
«верхов» дает сбой и «низовое» недовольство доходит до
самой последней черты отчаяния, исторические перемены не
произойдут, если «народные массы» не увидят перед собой
новые, альтернативные «верхи», которые будут готовы
возглавить страдающее большинство и дать ему новую
картину мироустройства. «верхам» всегда следует помнить: ничто так не отвлекает
«низы» от их униженного положения и недовольства, как
обещание небывалого прежде величия. А если у «низов»
возникнет и укрепится мысль, что такое обещание уже
исполняется, а внушение о том, что они «встали с колен»,
действительно завладеет их душами, — в этом случае все
исторические перемены окажутся в распоряжении того, кто
является самым успешным мастером обещаний и внушений.
Но вот вопрос: будут ли такие перемены действительно
историческими, открывающими нечто, ранее закрытое? Или
же поменяются лишь некоторые риторические приемы
легальных спикеров и униформа государевых слуг, а в целом
весь общественный организм продолжит свое движение по
известному кругу?
Как говорил Астольф де Кюстин, французский писатель и
путешественник, посетивший Российскую империю в 1839 году:
«…Коленопреклоненный раб грезит о мировом господстве,
надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой
общественной и личной вольности».
* * *
Если мы хотим говорить о настоящих исторических перемен
«…Коленопреклоненный раб грезит о мировом господстве,
надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой
общественной и личной вольности».
* * *
Если мы хотим говорить о настоящих исторических переменах,
а не только об исторических играх с переодеванием, — то,
возможно, не стоит слишком сосредотачиваться на таких
извечных дихотомиях, как «низы» и «верхи». Или таких, как
«народ» и «власть». Подобные дихотомии столь многократно
зарекомендовали себя в качестве взаимно компенсирующих и
находятся в столь плотном диалектическом слиянии, что уже
давно сделались неким единым «существом». А главная цель
такого «существа», невзирая на всю декларативную
многополярность, — воспроизводить самого себя в узнаваемом
виде. Синергия «народных масс» и их властей, поставленная на
исторический конвейер.
Но есть вещи куда более интересные. Вещи, которые не
попадают на конвейер и, оставаясь свободными, пытаются
размыкать круги социально-культурной энтропии. Эти вещи, а
вернее, определенные свойства души и ума, — и лежат в основе
того, что мы хотим понимать под «настоящими п
под «настоящими переменами».
* * *
Наверное, первый российский человек, который панорамно
увидел внутреннее устройство отечественного бытия и испытал
от увиденного сильнейшее этическое потрясение, — это
Александр Радищев.
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями
человечества уязвлена стала».
«Уязвленность», о которой он говорит, — нечто сродни
болезненной и сильной эмпатии, ощущению глубокой
неправды «народной жизни». Униженный, не привычный к
размышлению и безгласно страдающий человек находится в
эпицентре такого ощущения. «Уязвленность» является не
только от взгляда на поголовное социально-политическое и
экономическое бесправие. Скорее от того, как развращается
внутренняя природа людей, к бесправию приобщившихся.

«Сродно рабам желать всех зрети в оковах. Одинаковая
участь облегчает их жребий, а превосходство чье-либо
тягчит их разум и дух. Сродно хилым, робким и подлым
душам содрогаться от угрозы власти и радоваться ее
приветствию».
(Радищев А.Н. «Путешествие из Петербурга в Москву»)

Такого рода «уязвленность» рождает этический протест,
обращенный не только к властвующим «верхам», но и к
покорным «низам». Причем согласие с «рабством», внутренняя
покорность ему есть, возможно, проблема куда более тяжелая и
темная, чем само «рабство».
». Потому российская интеллигенция, которая, по сути, и
началась с Александра Радищева, — никогда не
ставила себе целью обретение власти над
«народом», но всегда — исправление «народа»
как отучение его от избытка покорности
властям.
Впрочем, довольно скоро интеллигенция столкнулась с тем
парадоксом, что эффективное отучение людей от покорности
возможно лишь через прямую и авторитетную над ними
власть. Революция «сверху», а не «снизу». Кажется, это
интуитивно поняли еще декабристы, а воплотили в жизнь
император Александр II и генеральный секретарь Мих
и генеральный секретарь Михаил Горбачев.
«Уязвленность» — это не про сочувствие «низам» в их
несчастьях, но про сочувствие самой «идее человека», которая
деградирует и стирается как в «низах», так и в «верхах». А «идея
человека», как она явилась в российском мире, — это,
несомненно, христианство. Могла бы явиться и иначе — через
платонизм или стоицизм, но — это если при иной исторической
судьбе.
Так понимаемая «уязвленность» и по сей день самая живая
внутренняя сила для российской исторической эволюции.
Возможно, единственная живая сила. Не дающая примириться с
тем, что «идею человека» почти не встретить среди «н

«Уязвленность» — это не про сочувствие «низам» в их
несчастьях, но про сочувствие самой «идее человека», которая
деградирует и стирается как в «низах», так и в «верхах». А «идея
человека», как она явилась в российском мире, — это,
несомненно, христианство. Могла бы явиться и иначе — через
платонизм или стоицизм, но — это если при иной исторической
судьбе.
Так понимаемая «уязвленность» и по сей день самая живая
внутренняя сила для российской исторической эволюции.
Возможно, единственная живая сила. Не дающая примириться с
тем, что «идею человека» почти не встретить среди «народных
масс».
Те, кто с этой силой сейчас живет, «уязвленные люди», — их все
же весьма немало. Они сейчас плохо ладят и с «низами», и с
«верхами». Им запрещено собираться вместе в большом
количестве. Но они еще могут собираться на кладбищах и возле
камней-монументов.  Там они узнают друг друга и понимают,
что российское кладбище — это не конец ожиданий.