Я здесь за эту улицу стою

Я ж здесь за эту улицу стою,
под улицею понимая реку,
и волнам гимны славные пою,
а набережную, фонарь, аптеку

и днем и ночью зорко стерегу
от неблагонадежных элементов,
враз сделаю из недругов рагу –
я бороды рубил без сантиментов!

Хоть город и не тот – он суетлив,
но бабья ширина его базаров
напомнит мне о том, какой разлив
бывал Невы в эпоху будуаров.

С тех самых пор насыщено вино
тревожно-сладковатым ароматом,
и пьёт его на “Патриках” давно
девица-вамп в костюмчике богатом,

иль Сонечка, что нищенствовала,
но променяв село на “Москва-Сити”,
в одной из башен моду завела
встречать гостей в наряде Нефертити!

Меж тем, меня не любят: это факт,
наличествует мнение: бездарен,
иные же бубнят про госконтракт –
я бредом сим с рожденья отоварен!

Слепцы – те гнут: уродую простор,
внушаю страх и псу, и человеку,
но я стою судьбе наперекор
за улицу в ночи, фонарь, аптеку.

Ведь рядом приоткрытое окно,
я чую сквозняки нутром и кожей –
процентщица-Европа ледяно
заглядывает внутрь с сытой рожей:

“Окно ты прорубил, теперь плати
за пользование, еще с процентом,
не стой у древней силы на пути!
Стоять присуще только монументам!”

Топор бы мне сейчас не помешал:
старуха наседает ощутимо,
однако под рукою лишь штурвал
и ничего надёжного помимо.

В другую руку классик мне суёт
орудие трудяги-дровосека:
“Старушечий сноси смелее гнёт!
Не гоже ей командовать от века!”

И я решаюсь вмиг – заколотить
окно, откуда нынче в уши гадят,
оттуда же пытаются страшить:
“Возьмешься за топор – тебя посадят!”

Отвечу всем, крепчая на ветру,
(уж загодя старуху лихорадит):
“Я – памятник Великому Петру,
а памятник то? Кто ж его посадит?”