Месть от кутюр

29

«Фараоны!» – проверещал попугай. Дробные шаги застучали по веранде Тилли. Задняя дверь распахнулась, и перед Тилли возникла огромная, размером со стог сена, шуршащая охапка ярких разноцветных платьев, боа из перьев, шляп, шалей, шарфов, хлопка, шифона, шелка, бело-синего гинема, зеленой с золотом парчи – все содержимое тайного гардероба сержанта Фаррата. Из-под этой груды одежды и тканей торчали его темно-синие брюки и начищенные ботинки.

– Приезжает окружной инспектор, будет жить у меня, – выдохнул сержант и побежал в комнату.

Свалив кучу на диван, он вновь вылетел во двор и принес из машины свои фотоальбомы, картины, проигрыватель и коллекцию пластинок. Все это он сложил на столе.

– А то еще подумает, что я извращенец, – пояснил сержант и задержался у стола, заметив материю, которой прежде не видел. – Шелк или подесуа? – поинтересовался он, щупая ткань.

– Зачем приезжает инспектор? – спросила Тилли.

– Сперва погиб Тедди, потом Молли, потом произошли несчастные случаи с Бьюлой и мистером Олменаком… Но в основном его заинтересовал мой отчет по инциденту в семье Петтимен. Поступок Мэриголд ужасен, однако Эван… Боже, чего мы только не нашли в его доме! Наркотики, непристойные картинки, даже порнографические фильмы. Ко всему прочему, он оказался растратчиком.

Сержант снова убежал к машине.

– Я бы хотела встретиться с инспектором, – сказала Тилли.

– Зачем? – удивился сержант.

– Просто посмотреть… хорошо ли он одевается, – пожала плечами она.

– Смеешься? Он носит коричневые костюмы, прости господи, из обивочной шерсти.

Она заснула в полуразломанном кресле. Тилли снился ее пухлый розовощекий малыш, который сосал грудь, и Молли, еще молодая, веселая, с волосами цвета пшеницы, – Молли спускалась по холму, встречая дочь после школы. Тилли опять сидела вместе с Тедди на крыше элеватора – на крыше мира. В лунном свете она видела его лицо, озорную мальчишескую улыбку. Он протянул к ней руки и промолвил: «Тогда она берет добычу страстно, Но жадности не может утолить…» [39]

А потом вдруг ее румяный мальчик посинел, затих и оказался завернут во фланелевую пеленку. Мертвая Молли, окоченелая, с перекошенным от боли лицом, посмотрела на нее из намокшего гроба, а Тедди, тоже мертвец, задыхаясь и цепляясь за воздух скрюченными руками, начал вылезать из-под горы сорго. Эван Петтимен и Персиваль Олменак грозили Тилли пальцами, а за их спинами толпились жители Дангатара, которые пробрались на холм под покровом темноты, вооружившись факелами и дрекольем. Однако стоило Тилли выйти на веранду и просто улыбнуться, как все они развернулись и побежали прочь.

По участку прокатился звук выпускаемых из кишечника газов, затем громкий зевок. Окружной инспектор еще лежал на нарах – ему постелили в камере. Это был мужчина средних лет, неряшливый и крайне невоспитанный. В обеденный перерыв сержант Фаррат садился поближе к радиоприемнику и увеличивал громкость, чтобы во время еды его не стошнило, потому что окружной инспектор гонял во рту вставную челюсть при помощи языка, выдувая остатки пищи. Вместо салфетки он утирался рукавом и не вытаскивал из раковины заглушку после бритья, мочился мимо унитаза, постоянно забывал закрывать краны и выключать свет. Когда сержант Фаррат спросил, не нужно ли инспектору постирать что-нибудь из одежды («Я как раз затеял стирку»), тот понюхал свою подмышку и сказал: нет.

Окружной инспектор – «Зовите меня Фрэнком» – оказался чрезвычайно разговорчив.

– Да уж, мне довелось побывать под пулями. В меня трижды стреляли. Пришлось уйти от жены. Конечно, я разбил ей сердце, но так было надо: постоянные скандалы ни к чему. Это позволило мне раскрыть целую уйму запутанных преступлений – заметь, в одиночку! В свое время я поймал банду беглых преступников, они получили сполна. Такая опасная у меня работа, что даже на женщин времени не остается. Несправедливо, правда? Понимаешь меня, Горацио?

– Да-да, – отозвался сержант. – Теперь понятно, почему вас перевели в нашу глушь. – Сержант Фаррат мечтал о своих прежних вечерах с радиосериалами, книгами, пластинками, шитьем и скучал даже по девятичасовому объезду территории в тишине и покое.

– Что у нас сегодня на ужин, Гори?

– Мы едем в гости. Будем есть рубец, – сказал сержант и отложил карандаш.

– Обожаю рубец в соусе из петрушки! – Инспектор пошел в ванную комнату. – Мне тут нравится! – крикнул он и принялся насвистывать.

Гости приехали рано. Увидев Тилли, ожидавшую их на пороге в изящной позе, инспектор снял шляпу и отвесил поклон. В этот вечер она надела облегающее платье фасона «рыбий хвост» из шерстяной фланели с вырезом чуть не до талии. Сержант разлил по бокалам шампанское, Тилли завела беседу.

– Мы слышали, инспектор, вы – известный борец с преступностью?

Окружной инспектор покраснел от удовольствия.

– Что есть, то есть.

– Вы ведь еще и хороший детектив?

– Потому-то меня сюда и прислали.

– Расследовать дело Петтименов?

Инспектор не мог отвести взгляд от дерзкого декольте Тилли. Указательным пальцем она приподняла его подбородок, заставила посмотреть в глаза.

– Вы изучали криминалистику?

– Нет, то есть пока нет.

– Инспектор больше занят сбором фактов и составлением отчетов, верно? – Сержант Фаррат передал коллеге бокал с шампанским.

– Угу, – ответил инспектор и одним глотком осушил искрящийся напиток. – На ужин у нас рубец?

– Ножки индейки, фаршированные любистоком, виноградными листьями и артишоками под соусом равигот! – объявила Тилли и поставила на стол блюдо с птицей.

Физиономия инспектора разочарованно вытянулась. Он бросил вопросительный взгляд на сержанта Фаррата, уселся во главе стола, придвинул стул и закатал рукава.

илли положила ему на тарелку мясо, нарезанное сержантом, и инспектор приступил к трапезе. Сержант Фаррат налил вино, втянул ноздрями аромат. Они с Тилли сдвинули бокалы.

– Вы очень шумно едите, инспектор, – сделала замечание Тилли.

– Очень уж она вкусная, эта ваша фаршированная… – Его взгляд упал на розового какаду, который чистил перышки на карнизе для штор.

– Индейка, – подсказал сержант.

– Вы мешаете нам есть. Будьте добры, не чавкайте, – строго произнесла Тилли.

– Да, мэм.

Они прикончили все спиртное (инспектор принес с собой пиво), после чего Тилли предложила мужчинам сигареты. Сержант прикурил и глубоко затянулся.

– Хм, необычный запах, – сказал инспектор, понюхав сигарету. – Перуанские?

– Почти угадали. Британский Гондурас.

– А-а, – одобрительно протянул инспектор.

Тилли поднесла ему горящую спичку, включила громкую музыку, и начались танцы. Все трое кружились и скакали вокруг кухонного стола под убыстряющуюся мелодию «Свадебной самбы» в исполнении Микки Каца. Потом они залезли на стол и протанцевали под все остальные композиции с пластинки «Музыка для свадеб и бар-мицвы». Спрыгнув со стола, троица начала исполнять на цементном полу перед камином фламенко, барабанить деревянными ложками по блюдцам, выделывать па румбы, самбы и удалой шотландской пляски хайленд-флинг. В конце концов они с хохотом повалились на стулья, отдуваясь и держась за бока.

– Мне пора, – внезапно сказал инспектор и направился к двери. На его лысой голове красовалась лохматая насадка на швабру. Сержант Фаррат, пожав плечами, двинулся следом. Из-под эполет его короткой красной куртки торчали салфетки.

Тилли тоже поднялась, поставила руки на бедра и недоуменно выгнула бровь.

– Куда это вы?

– Двадцать один ноль-ноль. Я должен произвести объезд территории, – вздохнул сержант Фаррат и, закатив глаза, кивнул в сторону инспектора.

Фрэнк стоял посреди сада, покачиваясь на нетвердых ногах. Он по колено залез в заросли болиголова. Белые цветки роняли на его штаны капельки дурно пахнущей жидкости.

– Хотите с нами? – пригласил инспектор.

– Вас не должны видеть со мной, – сказала Тилли. – Я – городская убийца.

Инспектор засмеялся, помахал рукой и рухнул в полицейскую машину. Сержант Фаррат посигналил на прощание, автомобиль пополз вниз по склону. Тилли медленно побрела в дом. Посмотрела на попугая и сказала сама себе: «Я могу начать хоть сегодня, тут нечего бояться». Окинула взглядом свои запасы, смутно белевшие в полумраке: ситец, сукно-«бокс», атлас, шелк, шерсть викуньи, полубархат, корсажная лента, кружевная тесьма, бумажные цветы, пластмассовый жемчуг, золоченый картон, – все, что нужно для костюмов эпохи барокко.

Она пошла в спальню Молли, где хранилась пикейная ткань в сине-белую полоску, матово-бежевая некрашеная шерсть, поплин, легкий нинон, фильдеперс, швейцарская кисея, шелк, кружево, атлас-дюшес для балов, свадеб и крестин, потом вернулась в гостиную. Застыла в задумчивости, глядя на портновские ленты, булавки, пуговицы, манекены по углам. Тайный гардероб сержанта Фаррата был заперт в шкаф справа от входной двери. Тилли наступила на ножницы – они валялись на полу, где она раскраивала ткань. Выкройки барочных платьев были приколоты к занавескам, под ногами лежала разложенная папка-гармошка с обмерами актрис, занятых в пьесе.

Тилли сменила вечернее платье на рабочий комбинезон, вооружилась молотком и коротким ломиком. Сорвала с окон занавески, накрыла ими ткани и швейную машинку, затем встала перед стеной, разделявшей кухню и гостиную, поплевала на ладони, размахнулась молотком и ударила. Тилли била до тех пор, покуда в стене не образовалась большая дыра, после чего взяла ломик и отодрала часть досок. Она продолжала это занятие некоторое время, и в конце концов между кухней и гостиной остались лишь старые сосновые балки, покрытые мелкой темной пылью. Таким же образом она сломала двери и стены, отделявшие от гостиной обе спальни, выкрутила шурупы на дверных ручках и сняла их. Переложила обломки досок, утыканные ржавыми гвоздями, в кресло-каталку Молли и отвезла на свалку. Туда же отправилась ее старая кровать. Вернувшись в переделанный дом, Тилли соединила две двери при помощи гвоздей и прибила их к кухонному столу. На рассвете она подошла к своему новому раскройному столу, стоявшему посреди огромной студии, и улыбнулась.

Чтобы избавиться от грязи и налипшей паутины, Тилли решила принять ванну. Отмокая в горячей воде, она напевала себе под нос и зажимала большим пальцем ноги отверстие в кране, пока вода не вырвалась из-под пальца и не ударила ей в лицо острой тонкой струей.

30

Дангатарцы собрались в зале Городского совета на прослушивание и отбор актеров к пьесе «Макбет» в постановке Общественного клуба. Ирма Олменак приехала на коляске и остановилась в дальнем конце прохода рядом с Тилли. Нэнси толкнула в бок Рут и хмыкнула, участники прослушивания тоже стали оглядываться. Наряд Ирмы – ярко-красное платье и белые туфли на высоком каблуке, плохо умещавшиеся на подножке кресла, – никак нельзя было считать траурным.

Большинство конкурсантов читали стихи или исполняли песни, окружной инспектор вполне сносно изобразил шаффл. Главный режиссер и продюсер удалились за кулисы, чтобы обсудить актерский состав и принять решение, после чего объявили о своем выборе.

Первой слово взяла Труди.

– Я – главный режиссер, поэтому все должны меня слушаться.

– А я – продюсер, – вмешалась Элсбет, – поэтому отвечаю за постановку в целом, в том числе и за режиссуру.

Труди резко повернулась к свекрови:

– Строго говоря, Элсбет…

– Труди, будь добра, зачитай состав исполнителей.

– Итак, как уже было сказано, я – главный режиссер и одновременно леди Макбет. Роль Макбета, генерала и будущего короля, исполнит…

Уильям напрягся.

– …Лесли Манкан.

Зал одобрительно загудел, раздались жидкие аплодисменты. Лесли мечтал играть в пьесе и на прослушивании выложился по полной. Мона чмокнула его в щеку, он смущенно захлопал ресницами и порозовел. Уильям буравил глазами пол.

Труди откашлялась и продолжила:

– Уильям может сыграть Дункана.

Сержант Фаррат, Фред Бандл, Большой Бобби, окружной инспектор, Скотти и Редж, качая головами, принялись ехидно подталкивать друг друга, а когда Труди объявила, что роли Малькольма и Дональбэйна будут исполнять Бобби Пикетт и Скотти Пуллит, они закатили глаза и скрестили на груди руки.

– …Септимус Кресант будет играть Сиварда, а сержант Фаррат исполнит роль Банко. Правда, Банко по сюжету вроде как случайно убивают. В остальное время вы все – лорды, дворяне, офицеры, солдаты, убийцы, слуги и гонцы. Перл, ты – леди Макдуф. Ведьмами будут Фейт, Нэнси и окружной инспектор.
бранные актеры зашаркали ногами и начали перешептываться.

– Я тоже хотела играть Ведьму, – послышался слабый голосок.

– Мона, повторяю, ты – призрак и служанка.

– Но у меня нет ни одной реплики…

– Мона, в пьесе всего три Ведьмы.

Нэнси шагнула вперед.

– Я сыграю леди Макдуф лучше Перл.

– Я – мужчина, почему мне досталась роль Ведьмы? – захныкал инспектор.

Элсбет вскочила с места:

– Прекратите перебранку, если не хотите, чтобы вас выгнали!

Она гневно посмотрела на труппу. Инспектор щелкнул каблуками и коротко, по-военному кивнул. Элсбет метнула гневный взгляд на Труди.

– Уйми свою труппу!

Труди втянула щеки и сказала:

– Миссис Олменак, вы назначаетесь костюмершей.

Ирма посмотрела на свои распухшие суставы, негнущиеся пальцы.

– Завтра приготовлю отвар, – шепнула ей Тилли. – Двойной крепости.

После первых репетиций дело продвигалось туго.

– Так, – вздохнула режиссер. – Входят Банко и Макбет.

– «Как странен день…»

– «До Фореса далеко ли?..» [40]

– Стоп, стоп! Сержант, все это, конечно, очень хорошо…

– Я – Банко.

– Да, Банко. Килт замечательный, но шотландский акцент тут не нужен и волынки тоже.

Хэмиш отвечал за реквизит и декорации.

– Мистер О’Брайен, зачем вы мастерите балкон? – осведомилась у него Труди.

– Для любовной сцены.

– Сцена под балконом – из «Ромео и Джульетты»!

– Ну да, верно.

– А мы ставим «Макбета».

Хэмиш растерянно заморгал.

– Эта пьеса про честолюбивую жену генерала, которая подговаривает своего слабохарактерного мужа убить короля. Действие происходит в Шотландии.

Привычный румянец схлынул со щек Хэмиша.

– Шотландская пьеса? – прошипел он.

– Вы должны изготовить ходячий лес и призрака, – объяснила Труди.

– Меня обманули! Септимус, чтоб его! – взревел Хэмиш.

Бросив инструменты на пол, он выбежал из зала.

Для Тилли февраль миновал быстро. Каждый день она вставала на заре и все утро шила костюмы, устраивала примерки, а потом вносила необходимые изменения. Работая, она напевала себе под нос. По вечерам иногда спускалась в город – посмотреть, как проходят репетиции.

Дангатарцы, занятые в пьесе, выглядели усталыми и замученными. Драматическое искусство явно не доставляло им удовольствия. Труди сидела в первом ряду.

– Сцена третья, еще раз, – проскрипела она. У нее сел голос.

Септимус, Большой Бобби, сержант Фаррат, Реджинальд, Перл и Фред, нервно оглядываясь, заняли свои места на сцене.

– Входит первая ведьма. Не слышу ведьму! – шепотом крикнула режиссерша.

– Я ничего не говорила.

– Почему?

– Потому что забыла следующую реплику! – Фейт залилась слезами. Остальные актеры подбежали к ней и принялись утешать.

Режиссер отшвырнула сценарий.

– Замечательно! Перерыв пять минут, черт возьми! Надо же дать всем выплакаться. Есть еще желающие пореветь?

– Нет…

– Ты зачем опять поднял руку? – хрипло спросила она Бобби Пикетта, стоявшего на сцене.

– Можно задать вопрос?

– Нет, нельзя!

– Почему это нельзя? – Элсбет поднялась на сцену и встала рядом с Бобби.

– Потому что я так сказала!

– Ты не слишком сознательный режиссер, Гертруда, – ледяным тоном проговорила Элсбет.

Уильям поплелся на задний ряд, сел с Моной и уронил голову в руки.

– Справитесь лучше? – огрызнулась Труди.

– Конечно. Любой справится лучше тебя.

Элсбет и Труди пронзили друг друга уничтожающими взглядами.

– Вы уволены! – прошипела Труди.

– Нельзя уволить продюсера, дура!

Труди вплотную подошла к Элсбет, склонилась над ее ухом и громко зашептала:

– Вы постоянно указываете, чего мне нельзя! А я могу делать все, что захочу. Убирайтесь отсюда!

– И не подумаю.

– Вон! – Труди указала на дверь.

– Уйду я, уйдут и деньги на пьесу.

Уильям с надеждой поднял голову.

– Кто заплатит за аренду зала? – продолжала Элсбет. – За транспорт, не говоря уже о декорациях? Кроме того, нам не отдадут костюмы солдат, пока мы не рассчитаемся с долгом.

– В… вздор, – выдохнула Труди, сжав виски.

Фейт опять заревела. Одна половина актеров воздела к небу руки, другая – сердито побросала сценарии. Уильям поднялся на сцену.

– Мама, ты все портишь!

– Я? – выпучила глаза Элсбет. – Нет уж, не я!

Тилли, наблюдавшая за происходящим из темного угла, улыбнулась.

Перл шагнула вперед.

– Да, да, вы. Постоянно влезаете в постановку.

– Да как ты смеешь! Ты всего лишь…

– Она знает, кем вы ее считаете! – рявкнул Фред и встал за спиной Перл.

– Да, – подтвердила Перл, нацелив на Элсбет указательный палец с красным ногтем, – и знаю, кем считал вас ваш муж.

– И между прочим, Элсбет, я прекрасно могу расплатиться за костюмы солдат. В сейфе на почте до сих пор лежат деньги за страховку жилья! – торжествующе заявила Рут.

Все изумленно вытаращились на нее.

– Ты разве не отправила их в страховую компанию? – спросила Нэнси.

Рут помотала головой.

– Видите? – крикнула Труди. – Мы прекрасно обойдемся без вас. Можете идти и покупать Уильяму его дурацкий трактор!

– Выходит, наши дома не застрахованы? – возмутился Фред.

Рут испуганно отошла в глубь сцены, а Нэнси, уперев руки в бока, метнула гневный взгляд на актеров.

– А что, у нас недавно было землетрясение? Или, может, пожары и наводнения не случаются только потому, что мы платим страховые взносы? Надеюсь, вы так не думаете?

– И то верно, – согласилась Труди.

Актеры смущенно потупились.

– Без костюмов нам не выиграть первый приз, – робко сказала Фейт.

– Как и без декораций. – Труди тоже уперла кулаки в бедра.

Члены труппы переглянулись, затем медленно собрались вокруг главного режиссера.

Элсбет топнула ногой и завизжала:

– Кучка идиотов! Тупицы, бездарности, недоумки и лавочники! Грубые, неотесанные пеньки! – Стуча каблуками, она направилась к выходу, но у двери обернулась и напоследок выплюнула: – Меня от вас тошнит! Видеть никого больше не желаю!

Элсбет так сильно хлопнула дверью, что в окнах задребезжали стекла, а с абажуров посыпалась пыль.

– Ладно, – сказала Труди, – начнем сначала.

– Я так и не задал свой вопрос, – заметил Бобби.

Труди скрипнула зубами.

– Задавай.

– Когда ты произносишь «Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю я! [41]», где этот человек?

– Какой?

– Ну, этот, по прозвищу Пятно.

Наступил март. Стало жарко, горячие северные ветра швырялись пылью в развешанное на веревках белье и оставляли на карнизах тонкий слой коричневого песка. Уильяму Бомонту – Дункану, королю Шотландии – первая примерка была назначена на 11.30. Он поднялся на веранду Тилли в 11.23. Она проводила его в дом.

– Раздевайся.

– Хорошо.
Уильям долго возился с пуговицами. Тилли подала ему сорочку из ситца.

– Это и есть моя рубашка? – разочарованно спросил он.

– Это макет. Всегда так делают: добиваются идеальной посадки на макете, чтобы избавить заказчика от лишних примерок.

– Значит, она будет желтая, с кружевами, как мы договаривались?

– Да, да, все, как ты хотел.

Пройму пришлось поднять (руки оказались тонковаты), однако с линией воротника Тилли не ошиблась. Она заново сколола булавками плечевые швы, подогнала полноту рукавов, потом сняла рубашку-макет с Уильяма и вернулась к своему большому раскройному столу.

Уильям остался стоять на кухне в одной майке с разведенными в стороны руками. Тилли, зажав во рту булавки, склонилась над желтой материей и принялась колдовать при помощи мелка и иголки с ниткой. Когда она подняла глаза, Уильям сделал вид, что смотрит на светильник, и покачался взад-вперед, но потом вновь перевел взгляд на портниху и ее длинные, тонкие пальцы, которыми она пришивала кружево к воротнику. Закончив, Тилли помогла Уильяму надеть рубашку, походила вокруг него, нанося метки мелком. Ее прикосновения приятно щекотали ребра и позвоночник, отчего у Уильяма по коже побежали легкие мурашки.

– Уже выучил текст? – вежливо поинтересовалась Тилли.

– О да. Мне помогает Труди.

– Она относится к постановке очень серьезно.

– Очень, – кивнул Уильям и сдул челку со лба. – Пьеса невероятно сложная.

– Как считаете, у вас есть шанс на победу в конкурсе?

– Конечно, – уверенно произнес Уильям. – У нас все получится. – Он посмотрел на меховую оторочку кафтана, которым занялась Тилли. – Костюмы просто отличные.

– Не спорю, – улыбнулась Тилли.

Она кое-что переделала, и Уильям примерил кафтан. С довольным видом разглядывая свое отражение в зеркале, он спросил:

– Мы успеваем с костюмами?

– Все идет по плану, – ответила Тилли.

Уильям восхищенно огладил плотный узорчатый атлас, провел рукой по меху.

– Можешь снимать, – сказала Тилли.

Он покраснел.

Ночью Уильяму не спалось, поэтому он вышел на веранду, зажег трубку и устремил взор на залитую лунным светом крокетную лужайку, четкие белые линии теннисного корта, заново отстроенные конюшни и старый разломанный трактор – несколько крупных железяк под эвкалиптом.

За три недели до премьеры, после прогона первого и второго актов, Труди спросила:

– Мисс Димм, сколько у нас сегодня ушло времени?

– Четыре часа и двенадцать минут.

– Боже.

Режиссер закрыла глаза и с силой дернула себя за волосы. Труппа потихоньку начала расходиться – кто в кулисы, кто в гримерную, с нетерпением глядя на дверь.

– Так, актеры, вернитесь на сцену. Повторим все еще раз.

Потеть пришлось и в субботу, и в воскресенье, и всю следующую неделю. Наконец назначили просмотр костюмов. Тилли заметила, что Труди изрядно похудела, сгрызла все ногти, а из-за того, что она постоянно дергала себя за волосы, на голове появились проплешины. Труди постоянно бормотала текст пьесы, а по ночам во сне выкрикивала непристойные ругательства.

Сейчас она стояла перед труппой в замусоленном платье и непарных туфлях. Тилли сидела чуть позади с портновским сантиметром на шее и безмятежным выражением лица.

– Поехали, – скомандовала Труди. – Леди Макдуф!

Перл выплыла на сцену в пышном платье из атласа с огромным турнюром. Она напудрила и нарумянила лицо, на голове высился фонтанж с каскадом из кудрей, украшенных лентами. Красивое лицо обрамлял широченный стоячий воротник на проволоке, верхний конец которого упирался в фонтанж. На конце каждой складки гофрированного воротника блестела бусинка. Рукава в форме тыквы тоже были чрезвычайно пышными. Глубокое квадратное декольте спускалось до середины бюста, так что аппетитные груди соблазнительно выпирали из туго затянутого корсета. Мужчины с вожделением воззрились на Перл, ведьмы искривили губы в ухмылке.

– Костюм слишком тяжелый, – простонала Перл.

– Я так и задумывала, это мода семнадцатого века. Правда же, костюмер? – Труди обратилась за поддержкой к Тилли.

– Правда. Точно такие наряды в конце семнадцатого века надевали придворные аристократы, – подтвердила она.

– Мне трудно дышать, – пожаловалась Перл.

– Сидит великолепно, – прокомментировала Труди.

Мужчины закивали.

– Следующий – Дункан!

Уильям вышел из-за кулис. Густо напудренное, нарумяненное лицо с карминно-красными губами обрамляли огненно-рыжие кудри, на обеих щеках чернело по мушке. Голову венчала массивная золотая корона, инкрустированная изумрудами, напоминая Тадж-Махал. Вокруг шеи был повязан огромный кружевной бант, закрывавший грудь до пояса. Поверх кружевной рубашки на Уильяме был желтый атласный кафтан длиной до колена, отороченный мехом. Манжеты рукавов с глубокими заложенными складками свисали вровень с подолом кафтана. На ногах, обтянутых белыми шелковыми чулками, красовались ботфорты, широкие голенища которых были завернуты до икр. Уильям встал в элегантную позу и широко улыбнулся жене, однако она лишь спросила:

– А корона не свалится?

– Прикреплена к парику, – ответила Тилли.

– Теперь давай посмотрим, что удалось сделать с Макбетом.

Лесли выбежал на сцену в высокой конусообразной шляпе с закругленным кончиком, украшенной целым ворохом перьев. Шея и мочки ушей утопали в кружевном гофрированном воротнике. Полы широкой белой шелковой блузы спускались до колен и терлись об искусственные цветы, которыми были отделаны круглые штаны-ренгравы с многочисленными кружевными оборочками. На Лесли был бархатный алый жилет, алые чулки в тон и туфли на высоком каблуке с такими огромными бантами, что цвет туфель не поддавался определению.

– Идеально, – оценила Труди.

Труди обошла свою труппу, разглядывая актеров в костюмах эпохи барокко, собравшихся играть в шекспировской пьесе о честолюбии и убийстве, действие которой происходит в жестоком шестнадцатом веке. Они толпились на маленькой сцене, словно статисты из голливудского фильма, выстроившиеся в очередь в студийную закусочную, – вереница цветистых кафтанов с разрезами и пышных платьев, юбок с фижмами, огромных бантов, ремней через плечо и круглых шлемов с приклепанными полями, шляп с перьями и прическами, едва не задевавшими стропила. Белые, точно перепачканные мукой лица, на которых выделялись ярко-красные рты, казались портретами в обрамлении белоснежных круглых или высоких остроконечных воротников.

– Идеально, – повторила Труди.

Тилли с улыбкой кивнула.

Розали Хэм