Месть от кутюр

13,14, 15

Элсбет сказалась больной и не желала даже пальцем пошевелить ради предстоящей свадьбы. Уильям приуныл, но ненадолго – все как-то потихоньку пошло само собой. Мистер Пратт вновь открыл ему кредит, так что можно было серьезно подумать о восстановлении усадьбы: для начала починить ограждения, купить новый трактор, семена. В семье пойдут дети, их надо кормить; Гертруда со временем привыкнет, научится вести хозяйство…

Он прочел ей сто тридцатый сонет Шекспира.

– Как тебе, дорогая?

– Что?

– Это Шекспир, Уильям Шекспир.

– Мило.

– Да, конечно, но что тебе понравилось больше всего?

– Почти все другие стихи слишком длинные, а этот – короткий.

Над их головами кружились мотыльки, привлеченные светом фонаря над задней дверью Праттов. Уильям, без конца мусоля поля шляпы, промолвил:

– Мона сказала, приглашения уже готовы…

Мона Бомонт даже мечтать не смела, что когда-нибудь станет подружкой невесты. Поскольку Элсбет отказалась составлять список гостей, Мона сделала это сама – просто записала туда всех родственников и бывших школьных приятелей Уильяма, каких знала.

– …и я бы предпочел свадьбу поскромнее. Знаешь, я как-то не рассчитывал…

Гертруда надула губы.

– Поцелуй меня, Уильям. Ты не целовал меня уже сто лет.

Он чмокнул ее в щеку, но она обвила его шею руками.

– Гертруда, послушай… Я знаю, у тебя уже есть наряд и…

– Платье, Уильям, свадебное платье.

– …и приготовления идут очень… быстро… Ты прекрасно справляешься, только… Я тут подумал, у нас все так поспешно и… Брак – это ведь на всю жизнь… Я хотел сказать, если ты сомневаешься, что будешь счастлива в моем доме, с мамой и Моной, мы можем не торопиться, ничего страшного. Подождем, пока не будем уверены в своих чувствах, чтобы не наспех, может быть, осенью. Я пойму, если…

Подбородок Гертруды задрожал, в глазах полыхнуло, как будто лопнули два абрикоса.

– Но ты же… Мы… Я думала, ты меня любишь! Что обо мне станут говорить?..

В окне со стороны фасада загорелся свет. Гертруда тяжело опустилась на деревянные доски среди старых башмаков и садового инструмента и закрыла лицо руками. Уильям горестно вздохнул и наклонился к ней, чтобы погладить по плечу.
Он сосредоточенно разглядывал шнурки, когда со стороны входа послышались шорох и возня. Гости, собравшиеся в церкви, обернулись. Толпу облетел восхищенный вздох. Уильям зажмурился. Фейт заиграла «Вот идет невеста». Жених набрал в грудь побольше воздуха, открыл глаза и посмотрел в проход между рядами. Глубокие морщины, прорезавшие его лоб, разгладились, щеки порозовели, напряженные плечи расслабились. Он привстал на носочки. Нервы, это все нервы.

Невеста выглядела чудесно. Темно-каштановые волосы уложены элегантной волной и закреплены венком роскошных алых роз, в карих глазах – приглушенный бархатный блеск. Стройная шея, нежная кожа. Изящное платье из шелковой тафты персикового цвета с круглым декольте – но не слишком глубоким – и рукавами длиной в три четверти из тончайшего тюля цвета шампанского. Облегающий лиф подчеркивал талию, смягчая линию бедер, и заканчивался сзади широким бантом, концы которого элегантно спускались поверх юбки, расходясь книзу. Они образовывали шлейф, который тянулся на добрых три метра, когда она медленно двигалась навстречу Уильяму. Шелковая тафта легко струилась вокруг ее ног, словно золотистый поток. Гертруда Пратт выглядела соблазнительно и знала это. Сзади робко шла Мона, дрожа и втянув голову в плечи. Ее волосы были рассыпаны по плечам крупными локонами и украшены свежими цветами в тон декольтированному платью из шелковой тафты теплого рыжеватого оттенка. Покрой платья удачно подчеркивал скромные формы Моны. Присборенная на талии юбка длиной до колена слегка расходилась книзу. Сутулые плечи прикрывал капюшон из кремового тюля, перекрещенный смелой петлей и спускавшийся до самой поясницы. И невеста, и подружка сжимали в руках пышные короткие букеты из роз всевозможных цветов. Все женщины в церкви не могли не отметить, что портниха попала в точку с выбором ткани и фасона. Увидев довольную улыбку Уильяма, Гертруда окончательно успокоилась.

Элсбет с каменным лицом сидела в первом ряду. С постели она встала только после того, как в усадьбу «На семи ветрах» с шумными поздравлениями прибыли университетские друзья Уильяма и вся родня Бомонтов. Двоюродная сестра Элсбет Уна, модная дама из Мельбурна, наклонилась к ней и с одобрительной улыбкой произнесла:

– Весьма изысканно.

Элсбет недоверчиво посмотрела назад, а потом надулась от важности. Она вздернула подбородок, лицо приняло обычное брезгливое выражение «я-чувствую-что-кто-то-наступил-в-собачье-дерьмо».

– Да, – кивнула она кузине. – У родителей моей снохи свой бизнес. Они вращаются в коммерческих кругах.

Гертруда, сияющая и уверенная в себе, приблизилась к алтарю под руку с гордым отцом. Мюриэль залилась слезами и побагровела; от волнения и нехватки воздуха ей стало дурно. Женщинам пришлось вывести ее на воздух и ослабить корсет. Церемонию бракосочетания она пропустила.

Свадебные гости в ярких костюмах позировали под палящим солнцем, щелкали любительские фотокамеры. Маленькие девочки в нарядных платьицах повесили на руку невесте отделанные кружевом подковы. Сержант Фаррат долго и энергично тряс руку Уильяма, рассматривая платье Гертруды и подмечая детали фасона. Перед тем как сесть в «триумф-глорию», молодожены помахали зевакам: Перл с Фредом, Лоис, Нэнси, сестры Димм, Бьюла Харриден стояли вдоль ограды в халатах и тапочках. Мюриэль очень хотелось включить в список гостей всех своих старинных подруг и постоянных покупателей – как-никак свадьба единственной дочери, – но Гертруда на это просто сказала: «Мы пригласили советника Петтимена с женой и сержанта Фаррата, а остальных беспокоить не нужно».

Столы в зале были накрыты белеными камчатными скатертями. Зал украшали бумажные пионы и шелковые ленты. Представительницы «АСЖ» [16]разлили шампанское для тоста за новобрачных, далее мужчинам подали пиво, а дамам – вино. За куриным салатом последовал торт со взбитыми сливками и фруктами.

Тилли Даннедж прибыла как раз вовремя, чтобы послушать поздравительные речи. Стоя в темноте за задней дверью, она смотрела поверх голов сидящих. Уильям поднялся со своего места и постучал ребром вилки о бокал. Раскрасневшийся и радостный, он начал:

«В жизни каждого мужчины наступает момент…».

Он выразил благодарность матери, покойному отцу, сестре, мистеру и миссис Пратт, своей прекрасной невесте, всем друзьям и целой армии помощников, без которых это замечательное событие не состоялось бы; священнику – за доброе напутствие, сержанту Фаррату и мисс Бьюле Харриден – за великолепные цветы. Уильям закончил словами:

«…и всех остальных, поэтому без лишних разговоров предлагаю поднять бокалы за…». Раздался скрежет пятидесяти одновременно отодвигаемых стульев: гости встали, дабы присоединиться к положенному тосту за короля и корону, премьер-министра, за счастливый повод и за будущее. Тост получил горячую поддержку присутствующих.

Дамы, находившиеся в тот день за столом в зале Воинского мемориала, затаив дыхание, ожидали, когда прозвучит имя портнихи. Ее так и не упомянули.

Дома Тилли уселась перед очагом с бокалом пива и сигаретой, вспоминая школьные дни и коротконогую толстушку Гертруду, которой приходилось накручивать на косы по две резинки, такими густыми были ее волосы.

Во время большой перемены Миртл обычно сидела на деревянной скамейке у края площадки и смотрела, как мальчишки играют в крикет. В дальнем углу Гертруда, Нэнси, Мона и другие девочки играли в классики.

Резиновый крикетный мячик ударился о землю и прокатился мимо Миртл. «Взять его, дурочка Даннедж! Взять мячик!» – скомандовал Стюарт Петтимен. Другой мальчик крикнул: «Нет, не надо! Она опять загонит его в девчачий туалет!» – «И тогда мы опять ей врежем!» Мальчишки хором закричали: «Хватай мячик, дура Даннедж, и получишь трепку! Хватай мячик, и мы набьем твой рот какашками!» Девочки подхватили злую дразнилку. Миртл забежала в класс.

После уроков она сразу помчалась домой, но Стюарт поджидал ее, преградив путь на углу библиотеки. Он схватил Миртл за шею, швырнул к стене; все так же держа за глотку, залез пальцами ей в трусики и стал там больно тереть. Миртл не могла дышать, к горлу подступила тошнота. Еще чуть-чуть, и ее вырвет. Закончив свое грязное дело, он посмотрел в глаза Миртл, точно злобный бес. Он вспотел, и от него остро пахло чем-то теплым, похожим на мочу. Он сказал: «Стой и не шевелись, дура Даннедж, а не то ночью я приду к тебе домой и зарежу твою шлюху-мать, а после нее – и тебя».

Миртл стояла, прижавшись к стене. Он отошел назад, буравя ее своими дьявольскими глазами. Она знала, что сейчас будет: Стюарт Петтимен исполнит свой любимый трюк. Он нагнул голову и с разбега бросился на нее, целясь головой ей в солнечное сплетение – точь-в-точь как нападающий бык. Миртл втянула живот и закрыла глаза. Сейчас он ее убьет… Она решила умереть. Потом передумала. И отошла в сторону.

На полной скорости он влепился головой в красную кирпичную стену библиотеки. Съежился, обмяк и рухнул в горячую сухую траву.

Молли въехала на кухню. Она полюбила свое кресло-каталку и теперь украшала его как могла. Сидя у огня или нежась в лучах солнышка на веранде, она обматывала ручки кресла обрывками шерстяных нитей и лентами, заплетенными в косички, втыкала между спицами цветы вьющейся герани и обложила сиденье вязаными квадратными ковриками. Когда на нее находила блажь, Молли меняла свое пестро украшенное кресло на клюку и бродила по дому, лупя ею по полкам с посудой, сдвигая с места карнизы и сбрасывая все подряд на пол. Она подъехала к дочери, которая недвижно смотрела на огонь.

– Как прошел бал, Золушка? – поинтересовалась старуха.

– Платья были великолепны, – ответила Тилли. Она ведь говорила себе, что от этого города не стоит чего-то ожидать. – Это была свадьба.

– Тьфу, гадость какая.

Гертруда через ноги сняла свадебное платье и повесила его на плечики. Поймала свое отражение в зеркале ванной комнаты: невзрачная брюнетка с толстыми бедрами и некрасивой грудью. Она спустила шелковую комбинацию чайного цвета с плеч. Тонкая ткань скользнула по затвердевшим от холода соскам. Гертруда снова оглядела себя в зеркале.

– Я – миссис Уильям Бомонт из усадьбы «На семи ветрах», – произнесла она.

Уильям спокойно читал в постели. Его полосатая пижамная куртка была расстегнута. Гертруда шмыгнула в постель к мужу.

– Э-э… – протянул он и, перегнувшись через нее, выключил лампу.

Гертруда достала из сумочки для туалетных принадлежностей полотенце и подложила под ягодицы.

Уильям обнял ее в темноте, они стали целоваться. Его тело было одновременно твердым и мягким, точно фланель. Себе Гертруда казалась рыхлой и влажной, как губка. Он лег на нее, она раздвинула ноги. Что-то горячее и жесткое высунулось из его штанов и ткнулось во внутреннюю поверхность ее бедра. Уильям начал сопеть и пыхтеть ей в ухо, Гертруда завозилась под ним. Наконец его пенис нашел в гуще волос влажное отверстие и толкнулся вперед.

Они лежали бок о бок.

– Дорогая, тебе было больно?

– Немножко.

Все оказалось совершенно не так, как описывалось в «Супружеской жизни». Дискомфорт длился лишь несколько секунд – так, кольнуло в одном месте, – но в целом ощущение было неприятное. Однажды в детстве Гертруда на спор засунула руку в пустое дупло и вымазала пальцы в чем-то теплом, мокром и липком, как сопли, только с острыми краями – разбитые птичьи яйца. В дупле было гнездо. Тогда она почему-то тоже смутилась, испытала странный стыд.

– Ну, ладно, – промолвил Уильям и поцеловал ее в щеку.

Удовлетворившись, он счел, что все прошло довольно гладко. К молодой жене он отнесся так же, как к шоколадному яйцу, которое получал раз в год на Пасху, после церковной службы. Маленький Уильям аккуратно отколупывал блестящую фольгу, обнажая кусочек шоколадной поверхности, затем отламывал кусочек и рассасывал во рту, смакуя. Но потом его неизменно охватывало нетерпение, он запихивал в рот все яйцо целиком и жадно пожирал его, так и не поняв, получил удовольствие или нет.

– Ты счастлива? – спросил Уильям.

– Да, счастлива, – отозвалась Гертруда.

Он нащупал руку жены и, не выпуская, заснул.

Гертруда оставила полотенце под ягодицами на всю ночь. Утром она внимательно изучила алые, неровной формы пятна, понюхала, завернула полотенце в оберточную бумагу и отложила в сторону, чтобы при удобном случае выбросить в мусорное ведро. Встала под душ, негромко напевая. Свежеиспеченная миссис Бомонт отказалась от предложения позавтракать в постели и спустилась к столу, безупречно одетая, причесанная волосок к волоску, с приветливой улыбкой на губах.

Элсбет и Мона тут же обнаружили что-то чрезвычайно интересное в своих тарелках, Уильям быстро спрятался за развернутой газетой, однако Гертруда ничуть не смутилась.

– Доброе утро всем, – сказала она.

– Доброе утро, – хором ответила новая родня.

Последовало неловкое молчание.

– Надо же, теперь по одному человеку с каждой стороны стола, – заметила Мона.

– Когда закончится сбор урожая? – осведомилась Гертруда.

– Я же говорил, дорогая, все будет зависеть от погоды. – Уильям посмотрел на мать, ища поддержки.

Элсбет устремила взгляд в окно.

– Разве нельзя нанять работника, который присматривал бы за этим делом?

– Видишь ли, дорогая, есть, конечно, Эдвард Максуини, но я…

– Уильям, опять этот отвратительный голодранец! – Элсбет стукнула чашкой о блюдце и скрестила руки на груди.

Гертруда мило улыбнулась.

– Мне не так уж важен наш медовый месяц, правда, Уильям, просто… без срочной поездки в Мельбурн никак не обойтись. Нужно купить материал на новые шторы в нашу спальню…

– Меня и старые вполне устраивали, – перебила Элсбет.

– Кому-нибудь налить еще чаю? – спросила Мона, покрутив чайник.

– Перестань, не то на столе останутся круги! – одернула ее мать.

– Кроме того, необходимо обновить постельное белье и кое-что к моему приданому. Я хочу вступить в семейную жизнь как полагается.

Гертруда откусила тост и насыпала немного соли на краешек своей тарелки, на которой лежало яйцо.

Элсбет злобно покосилась на сына, и он вновь укрылся за газетой.

Миссис Уильям Бомонт продолжала:

– У папы есть счет в «Майерсе», и он выдал мне пустой чек…

Уильям покраснел как рак. Кровь отхлынула от лица Элсбет, а Мона взвизгнула:

– Ой, давайте поедем! Мы сто лет не ездили за покупками!

Гертруда нахмурилась, глядя на потускневшую от налета ложку, потом стукнула ею по скорлупе яйца, сваренного всмятку.
14

Тилли сидела в тени разросшейся глицинии и наблюдала, как длинный товарный поезд медленно отъезжает от элеватора и ползет на юг, постепенно исчезая за холмом. Стуча колесами, он повернул к западу и растаял за бледным горизонтом. Опять пришло знойное лето – Рождество уже прошло, сезон стрижки овец закончился, а колосья под лучами солнца налились спелостью.

Когда огромные локомотивы прибывают на станцию, чтобы сцепить вагоны с зерном у квадратного, обшитого железом элеватора, громыхание и лязг металла разносятся по всему Дангатару. На зрелище сбегается поглазеть детвора. Пустые составы подкатывают к элеватору на погрузку зерна, а со стороны Уинерпа в это же время приходят другие вагоны, уже заполненные сорго. Уинерп удобно расположился к северу от Дангатара на огромном одеяле из пушистых коричневых метелок сорго. Фермы же вокруг Дангатара – это бескрайнее золотое море пшеницы. Комбайны убирают урожай, зерно оказывается в полуприцепах, которые доставляют его на элеватор. После того как пшеница просохнет, в нее погружается огромный шнековый транспортер. Он поднимает зерно наверх и ссыпает на конвейерную ленту, откуда оно попадает на погрузочную платформу, а затем золотой поток льется в товарные вагоны, наполняя их доверху. В жаркий день удушающая зерновая пыль тучей висит над элеватором. Вагоны с пшеницей стоят на рельсах, ожидая, пока придет локомотив, их сцепят вместе и присоединят к веренице вагонов с сорго. В конце концов локомотивы увозят матово-золотые и коричневые горы зерна прочь от обширных полей, над которыми солнце светит большую часть года, а дожди редки и скудны. Локомотивы вновь и вновь останавливаются у элеватора и на соседних ветках, чтобы заправиться топливом, а потом доставить вагоны в какой-нибудь дальний порт. Пассажиры в автомобилях на переезде перед шлагбаумом насчитывают в проезжающем составе до пятидесяти вагонов.
Зерно перемелют в муку или отправят за границу. Знаменитое уинерпское сорго пойдет на корм скоту. В городе опять воцарится тишина, дети вернутся играть на берег реки, взрослые станут дожидаться футбольного сезона. Тилли знала этот ежегодный цикл, точно хорошо изученную карту.

Молли на полколеса выехала из кухни и ткнула в Тилли клюкой.

– На что уставилась?

– На жизнь, – ответила Тилли. Она взяла плетеную корзину и пошла вниз по склону, бросив: – Скоро вернусь.

– Не утруждай себя! – крикнула в спину дочери Молли. – Лучше бы вернулся мой опоссум.

Завидев Тилли, Мэриголд Петтимен и Бьюла Харриден прервали разговор.

– Решила, что умеешь держать в руках иголку? – недобро ухмыльнулась Бьюла.

– Говорят, ты скопировала оба платья из «Женского еженедельника», – произнесла Мэриголд с таким видом, будто изрекла нечто очень умное. – Значит, ты и чинить одежду умеешь?

Тилли бросила на бессовестных сплетниц короткий взгляд.

– Умею, – равнодушно сказала она и, стиснув зубы, направилась вверх по холму с корзиной продуктов и крепко сжатыми кулаками.

Подойдя к дому, она увидела Лоис Пикетт, которая сидела на ступеньке и прижимала к груди пухлый и мятый бумажный пакет.

– С этого места открывается красивый вид, – заметила она, – и огородик ты уже неплохой вырастила.

Тилли прошла мимо нее на веранду. Лоис поднялась.

– Я слышала, ты хорошо шьешь. Сама сшила то платье, в котором была на скачках. А еще Мюриэль сказала, что для свадебного платья Герти ты даже не делала выкройки, обошлась манекеном.

– Входите, – любезно промолвила Тилли.

Лоис вытряхнула из бумажного пакета на кухонный стол старое замызганное платье и указала на протертые до дыр подмышки.

– Видишь, что стало…

Тилли поморщилась, покачала головой и хотела что-то сказать, но в этот момент с веранды послышалось громкое «Э-эй, есть кто дома?», и, стуча каблуками, в дом вошла Перл Бандл, яркая блондинка в красных бриджах и туфлях без задника на высоченной шпильке, классическая барменша. Небрежно швырнув Тилли несколько метров шелковой материи и кружев, она заявила:

– Мне нужен комплект из вечернего платья и нижнего белья. Хочу вдохнуть немного жизни в моего мужа, старого тюфяка. Премного благодарна.

– Хорошо, – кивнула Тилли.

– Можно просто отрезать верх и сделать из этого юбку? – нерешительно спросила Лоис.

Молли расчесывала кожу на бедрах под толстым пледом, а Барни развалясь сидел на ступеньке у ее ног. Его пухлая нижняя губа отвисла, изо рта капала слюна, на лице застыло восхищенное изумление. На участке между свалкой и вагончиками Максуини Тилли играла в гольф клюшкой номер три. Один из мячей просвистел мимо мисс Димм, которая почему-то оказалась на вершине холма. Учительница посмотрела в небо и попыталась нащупать рукой невидимое препятствие. Под мышкой она держала свернутый в рулон отрез хлопка в сине-белую клетку и бумажный пакет, набитый пуговицами, молниями и выкройками школьной формы от 6-го до 20-го размера [17].

Мисс Димм была крайне близорука и столь же спесива, поэтому очки надевала только на уроках. Она всегда стриглась «под пажа» и неизменно носила белую блузку, которую плотно заправляла в просторную присборенную юбку. Обладательница чрезвычайно толстого зада, мисс Димм гордилась своими маленькими ступнями, поэтому всегда семенила в изящных мягких туфлях на плоской подошве с завязками из лент, а когда садилась, выставляла напоказ скрещенные щиколотки.

Споткнувшись о сумку с принадлежностями для игры в гольф, мисс Димм нащупала что-то длинное и выступающее.

– Клюшки для гольфа, – подсказала Тилли, демонстрируя одну из них.

– А, надо же, как вам повезло! У вас их много, – светски произнесла мисс Димм. – Я ищу юную Миртл Даннедж.

Она зашагала к дому. На веранде мисс Димм устремила взор на розово-голубой чехол для чайника, которым Молли украсила собственную голову, и заявила:

– Я пришла от имени школьного комитета родителей и учителей и хотела бы видеть юную Миртл Даннедж.

– Хочешь – увидишь, – отреагировала Молли. – Да, тебе и в самом деле надо бы получше видеть, чтобы ты знала, что нам приходится терпеть всякий раз, глядя на тебя.

– Входите, мисс Димм, – пригласила Тилли.

– А, вот ты где. – Мисс Димм повернулась лицом к глицинии, отбрасывающей ажурную тень за спиной Молли, и протянула руку в приветственном жесте.

Они договорились о сходной цене, фасоне и отделке школьной формы для девяти учеников. Уходя, мисс Димм еще раз поблагодарила стеганый чехол на голове Молли, упала со ступеньки, встала и убралась восвояси. Барни, собравший мячи для гольфа в плетеную корзину, толкал их вверх по склону первым айроном [18]Тилли, когда полуслепая учительница прошла мимо него, споткнулась, едва не кубарем покатилась вниз – только замелькали кружева нижней юбки да развязавшиеся ленты – и исчезла из виду. Во время своего скоростного спуска мисс Димм сшибла с ног Тедди, который поднимался наверх.

– О господи, – вздохнул он и пополз к учительнице, беспомощно лежавшей на спине.

Ее юбка задралась, обнажив дряблые бедра – все вместе это напоминало два больших белых куска сала на лиловой парчовой скатерти. С гребня холма свесился Барни.

– Ты что же творишь, олух? – Тедди встал на ноги и отряхнул траву с новеньких клетчатых брюк.

– Играю в гольф. – Барни поднял вверх айрон номер один.

– Угу, а мячи сыплются на мою крышу.

– Хороший удар. Ты заслужил чашку чаю. – Тилли пожала Барни руку и увела наверх.

Тедди поморгал вслед брату – тощему, прыщавому калеке, ковылявшему под руку с самой красивой женщиной на свете. Вздохнув, он помог мисс Димм подняться.

– Идемте, я выведу вас на тропинку.

– О, благодарю. А… вы кто?

На следующее утро Фейт стояла на кухне Тилли, держа в руках «Женский иллюстрированный журнал», а сама Тилли, опустившись на колени, с помощью булавок определяла длину будущего платья. Заголовок на обложке журнала гласил: «Вычурность Диора отбрасывает женщин на десять лет назад – Баленсиага против! Стр. 10».

– Ба-лен-си-а-га, – по слогам прочла Фейт и принялась изучать статьи о моде.

Тексты изобиловали непонятными терминами и труднопроизносимыми именами: туника, искусственная шерсть, воротник «хомутиком», шемизетка, сирсакер, деним, Америка, Анна Кляйн, Джеймс Галанос, Шанель, Скиапарелли, Молинье… Фейт сверху вниз посмотрела на Тилли:

– Рут говорит, ты получаешь много посылок из города, а еще открытки на французском из Парижа от какой-то Мадлен, да?

Тилли поднялась и поправила лиф так, что он сел чуть выше, уменьшив глубину декольте. Фейт одернула его обратно.

Молли откашлялась и, копируя интонации Элсбет Бомонт, произнесла:

– Эта лгунья утверждает, что работала на мадам Вионне – саму Мадлен Вионне [19], знаменитого парижского модельера! – Она осуждающе посмотрела на Тилли. – Старушка, наверное, уж давно умерла.

– Да, она немолода, – промолвила Тилли, зажав зубами булавки.

– Это она научила тебя шить? – полюбопытствовала Фейт.

Молли продолжила тем же противным тоном:

– Мадам Вионне якобы рекомендовала нашу гениальную портниху Баленсиаге из-за ее удивительного таланта кроить по косой. – Молли издала непристойный звук, имитирующий выпускание газов из кишечника. – Лично я об этих персонах не слышала.

– Уна, кузина Элсбет, сказала, что свадебное платье Гертруды сшито по последней парижской моде, – проговорила Фейт и мечтательно закатила глаза. – Я тоже когда-нибудь поеду в Париж.

– С кем? – язвительно поинтересовалась Молли.

– Если хочешь, подожди немного, пока я подрублю подол, – предложила Тилли.

Фейт опасливо покосилась на Молли.

– Молли может посидеть на веранде, – настаивала Тилли. – Чашечку чаю?

Фейт кивнула. Сидя в одной комбинации и чулках, она листала каталоги Тилли, сосредоточенно изучая картинки. Когда Тилли вручила ей платье с идеально подшитым подолом, Фейт отложила журналы в сторону.

– Не стоило мне возиться с этим старьем, – равнодушно бросила она, – надо было просто выкинуть на свалку. В конце концов я увижу его на одной из девиц Максуини.

Следующей явилась Мюриэль.

– Сшей мне что-нибудь по фигуре, чтобы хорошо сидело. На каждый день, но красивое – как то платье, в котором я была на свадьбе Герти.

– С удовольствием, – сказала Тилли.

На следующее утро, когда Рут вернулась на почту со станции, они с Нэнси вывалили содержимое почтовых сумок на пол и нашли толстый коричневый конверт, адресованный мисс Пикетт. Нэнси немедленно вскрыла его и стала листать свежий номер журнала, пока не отыскала нужное: цветные фотографии с нью-йоркского показа мод, где продемонстрировали новые идеи итальянцы Эмилио Пуччи и Роберто Капуччи. Нэнси и Рут, охая и ахая, разглядывали модные наряды и худощавых скуластых манекенщиц с густо подведенными глазами.

– Вот это да! – сказала Нэнси и отправилась в дом на холме.

Стук в заднюю дверь разбудил Тилли. Полусонная, с всклокоченными волосами и полным мочевым пузырем, она завернулась в шелковый саронг и открыла. Голые плечи Тилли смутили Нэнси, поэтому она просто протянула январский номер «Вог» и ткнула пальцем в фотографию модели в элегантном брючном костюме яркой, вихрящейся расцветки.

– Видишь? Сделай мне такой же.

Тилли озадаченно посмотрела на нее. Нэнси продолжила:

– Материю можешь заказать у знакомых в Мельбурне. Только никому не показывай фасон, не хочу, чтобы за мной повторяли.

– О, брючный костюм…

– Тебе посылка и открытка из Флоренции.

Вручив Тилли то и другое, Нэнси ушла.

Вечером Тедди сидел на веранде, курил, потягивал пиво и наблюдал, как Барни полет грядки Тилли и бросает сорняки в садовую тачку. Когда тачка наполнилась, Тедди выгрузил траву на свою телегу. Грэхем обернулся посмотреть, что происходит сзади. Тедди с тачкой ушел. Конь вздохнул, переступил копытами и опять опустил голову. Молли осторожно выехала на веранду, украдкой вытащила из-под коврика на коленях пустой стакан. Тедди вылил в него остатки пива и шагнул к двери-ширме. Тилли стояла у окна, вручную выполняя какую-то тонкую швейную работу.

– Я тут решил прогуляться к реке, забросить удочку… Вечером на берегу очень хорошо, мы могли бы… – начал Тедди.

– Я занята, – ответила Тилли и улыбнулась ему такой широкой и искренней улыбкой, что у нее засветились глаза.

– Славно, – сказал Тедди.

15

Нэнси прикрепляла к помелу новую метлу, Мюриэль вытирала витрину универсама мятой газетой, смоченной в скипидаре. Бьюла Харриден вынырнула из-за угла и встала между двумя женщинами.

– Новые наряды? – осведомилась она.

Нэнси и Мюриэль с довольным видом кивнули.

– Тебе тоже нужно что-нибудь заказать у Тилли, она настоящая волшебница, – сказала Мюриэль.

– Видно, так и есть, – заметила Бьюла, – если она сумела убедить вас, что ее тряпки вам к лицу.

Как раз в этот момент в город въехал «триумф-глория» Уильяма Бомонта. Женщины вытянули шеи. Пассажирское сиденье спереди занимал какой-то незнакомец, а Гертруда, Элсбет и Мона теснились сзади, все трое – в новых шляпках. К бамперу автомобиля ремнями были пристегнуты три свежекупленных чемодана внушительных размеров, а в прицепе – тоже новом – тряслись несколько больших деревянных ящиков. Старое авто повернуло на главную улицу. Эван Петтимен отставил в сторону свой утренний кофе и подошел поближе к окну – проследить за победным возвращением семейства Бомонт. В школе мисс Димм даже надела очки, чтобы разглядеть, что за огромная штука проплывает по дороге. Перл Бандл, которая вытряхивала на балконе бара циновки, так и застыла на месте.

В воздухе повеяло ожиданием. Элегантные платья на свадьбе Гертруды, чемоданы, набитые покупками с Коллинз-стрит [20], – все это скоро привело к тому, что дангатарские дамы пожелали обзавестись сногсшибательными нарядами. Даже длину юбки теперь следовало сверять с последней европейской модой!

В субботу утром Элсбет Бомонт и ее сноха прибыли в универсальный магазин Праттов в новеньких, с иголочки, платьях, шляпках и перчатках в тон. Ровно в девять ноль-ноль они стояли между убогими полками. Подолы пышных диоровских юбок из многометровой шелковой тафты терлись о жестяные коробочки с ваксой и обувным кремом, заставляли звякать развешанные на гвоздях подковы.

– Ну и ну! – всплеснула руками Мюриэль.

– Здравствуй, Мюриэль, – процедила Элсбет.

– Здравствуй, мама, – сказала Гертруда и перегнулась через прилавок, подставляя матери щеку для поцелуя.

– Хорошо съездили? – бесстрастно спросила Мюриэль.

– О, просто ве-ли-ко-леп-но! – отчеканила Гертруда.

– Чудее-есно, – кивнула Элсбет.

Мюриэль вышла из-за прилавка. Ее туфли были не чищены, волосы не причесаны как следует, однако и она надела обновку: длинную серовато-синюю тунику из тонкого льна с необычной вставкой у выреза и прямую юбку длиной до икры. Сзади юбка и туника соединялись ремешком на кольцах. Хорошо пошитый ансамбль выглядел роскошным, практичным и шел Мюриэль. Гертруду и Элсбет это одновременно удивило и покоробило.

– Где отец? – спросила Гертруда.

– «Отец» все там же, Герти, на заднем дворе. И по-прежнему отзывается на «Эй, пап!» – фыркнула Мюриэль.

– Не могла бы ты передать ему, что я вернулась и нам надо поговорить?

Мюриэль скрестила на груди руки и посмотрела в лицо дочери.

– Редж, – негромко позвала она. Реджинальд захлопнул рот. – Редж, будь добр, сходи за Элвином.Мясник поставил поднос с требухой на мраморный прилавок и вышел.

Новая Гертруда продолжила:

– У нас с Элсбет большие планы на следующий год. Предстоит сделать много увлекательного. В Дангатаре у всех дух захватит. Будет интересно, правда, Элсбет?

Элсбет Бомонт зажмурилась и подняла плечи, изображая восторг.

– Чрезвычайно интересно, – подтвердила она.

– Прошу прощения, мадамы, – сказал возвратившийся Реджинальд, – ваш «отец» спешит к вам и вот-вот прибудет. – Он слегка шаркнул ногой.

– Большое спасибо, – снисходительно поблагодарила Элсбет.

Редж вновь занялся требухой и тушами.

– Ну, здравствуйте-здравствуйте-здравствуйте, – загудел Элвин самым дружелюбным тоном бакалейщика.

Он приблизился к дочери (которую так удачно сбагрил) с широко распростертыми объятиями, схватил ее за талию и закружил, так что нижние юбки от Диора взметнулись в воздух, подняв с пола облако пыли. Мистер Пратт неуклюже поставил Гертруду на доски, обнял и закашлялся. Дочка оказалась заметно тяжелее, чем он ожидал.

– Девочка моя, – просиял он и взял ее пухлые щеки в свои ладони, перепачканные мукой.

Гертруда поморщилась и обменялась недовольным взглядом с Элсбет, потом поправила шляпку.

– Да-да, я заметил, – сказал Элвин. – Новая шляпка! – Он понимающе кивнул Мюриэль, которая закатила глаза.

– Папа, мы с Элсбет хотим, чтобы ты выставил этот проспект в витрину, на видное место, и развесил еще несколько экземпляров по магазину. Мы заказали несколько копий на мимеографе, и будут еще напоминания в местной газете…

– Мы организовали общественный клуб, – объявила Элсбет. – Я исполняю функции секретаря, Труди – президент клуба, Мона будет нашей машинисткой. Мы подумали, что Мюриэль могла бы стать нашим казначеем и…

– Труди?

– Да, мама, отныне меня зовут Труди. Первое заседание клуба назначено на понедельник. Оно состоится у нас дома, в усадьбе «На семи ветрах». Все мероприятия уже расписаны по датам, и мы намерены собрать горожан, чтобы распределить обязанности – назначить ответственных за сбор средств, чаепитие, крокет, танцы…

– Не танцы, а бал, – поправила Элсбет. – Речь о благотворительном бале.

– Да, это будет бал, самый грандиозный из всех, что проводились в городе.

– Кроме того, мы устроим айстедвод [21]с обязательной секцией ораторского искусства, – с нажимом произнесла Элсбет.

– Итак, – торжественно произнесла Гертруда и кивнула свекрови. Элсбет вручила размноженные копии Элвину – аккуратную пачку объявлений, на которых жирным шрифтом было напечатано: «ТРУДИ И ЭЛСБЕТ БОМОНТ приглашают ПРОГРЕССИВНО НАСТРОЕННЫХ ДАМ ДАНГАТАРЫ НА ВСТРЕЧУ». Далее следовал еще целый абзац текста, напечатанный красивым курсивом.

Элвин засунул большие пальцы рук под завязки фартука. Повисла пауза.

– Дангатары? – недоверчиво переспросил он.

– А где Мона? – осведомилась Мюриэль.

– Осваивает выездку, – ответила Гертруда. – В усадьбу наняли нового работника.

– Мона же до смерти боится лошадей! – воскликнула Мюриэль.

– Именно. В этом все и дело. – Зацокав языком, Труди покачала головой.

– У вас новый работник? – удивился Элвин.

– Его зовут Лесли Манкан. Настоящий джентльмен, – сообщила Элсбет и надменно засопела, глядя на Элвина.

Улыбка на лице мистера Пратта казалась приклеенной.

– Вон оно как…

Он оглядел женщин с головы до ног, начиная от колыхающихся перьев на чудных головных уборах и заканчивая стильными узконосыми туфлями.

– Славно провели время в Мельбурне, да?

Гертруда заговорщицки улыбнулась Элсбет, та в поддержку пожала локоть снохи.

– Полагаю, после сбора урожая Уильям зайдет ко мне с чеком, – любезно проговорил Элвин, – поскольку, как вы понимаете, дамы, задолженность Бомонтов не погашена. Надеюсь, вы принесли с собой все квитанции, выписанные в поездке? Идемте в мой кабинет, вместе просмотрим бумаги, прежде чем я подошью их в общую книгу расходов.

Лица обеих миссис Бомонт вытянулись.

– Папочка, я думала… – начала Гертруда.

– Я лишь сказал, что ты сама можешь купить себе скромное приданое, – уточнил Элвин, потом перевел взгляд на Элсбет и втянул ноздрями воздух.

Элсбет сунула проспекты Мюриэль и злобно посмотрела на молодую сноху.

Септимус Кресант и Хэмиш О’Брайен разговаривали за столиком в углу бара. Перл за стойкой красила ногти, а Фред, Бобби Пикетт и Скотти Пуллит сидели за карточным столом, дымя сигаретами, потягивая пиво и нетерпеливо ерзая. В конце концов Фред посмотрел на пустой стул Тедди и заявил:

– Ладно, пора начинать.

Реджинальд сдал карты, каждый играющий выложил на стол по монете в два шиллинга.

Зазвонил телефон. Перл подошла к дальней стене и осторожно, чтобы не повредить лак на ногтях, сняла трубку. Бобби помахал Перл веером из карт и одними губами произнес:

– Скажи ей, я только что ушел.

– Добрый день.

Игроки в покер уставились на Перл.

– Дорогая, спасибо за приглашение, но в воскресенье я целый день занята. Всего хорошего. – Перл повесила трубку. – Бедняжка Мона Одноклеточная звонила по поручению Дангатарского общественного клуба, приглашала к себе в «Пердячие ветра» обсудить благотворительный вечер с игрой в крокет, чаепитием и «ознакомительно-информационными мероприятиями».

– Намечается что-то интересное, – высказался Фред.

Перл закатила глаза и медленно покачала головой.

– Жду не дождусь, – саркастично произнесла она.

Мужчины вернулись к игре в покер, Хэмиш и Септимус возобновили беседу.

– Конечно, все пошло вкривь и вкось после того, как человек начал выращивать злаки: появилась нужда защищать посевы, собираться вместе и строить стены, чтобы обороняться от голодных дикарей неолита.

– Не-ет, – возразил Септимус. – Колесо – вот что сгубило род людской.

– Эй, как же без него? Колесо – это транспорт.

– А потом грянула промышленная революция, механизация – и все, крышка.

– Не считая паровых машин. Паровая тяга – безвредное изобретение. Паровоз, который летит на полной скорости, – это, я тебе скажу, впечатляет.

– Дизель безопаснее. – Септимус глотнул пива.

Раздающий прекратил тасовать карты, игроки, как один, обратили взоры на спорщиков-завсегдатаев бара.

Хэмиш исподлобья посмотрел на оппонента.

– А Земля круглая!

Он неторопливо вылил оставшиеся полкружки «Гиннесса» в каску Септимуса, стоявшую на полу. Септимус в ответ облил голову противника содержимым своей кружки. Пиво потекло по длинным, свисающим, как у моржа, усам Хэмиша. Он вскочил, сжав кулаки, принял классическую стойку «Несравненного» Джека Демпси [22]и заплясал, выбрасывая руки, точно паровозные поршни. Перл затрясла кистями, стараясь побыстрее просушить лак на ногтях. Фред вздохнул.

– Выходи, выходи на улицу, Септимус, покажи, чего ты стоишь… – подначивал Хэмиш, нанося удары в воздух.

Септимус наклонился за каской, а когда разогнулся и поднес ее к голове, послышался негромкий, но отчетливый шлепок, как будто на стол плюхнулось сырое яйцо. Третий удар Хэмиша достиг цели: Септимус схватился за разбитый нос.

– Хэмиш, – проговорил Фред, – тебе пора убираться отсюда.

Хэмиш напялил форменную фуражку с кокардой начальника станции. Бодро помахав с порога, попрощался:

– До завтра!

Перл протянула пострадавшему носовой платок. Септимус шагнул к двери.

– Ну и городишко, – пробурчал он. – Кому-то можно ухлестывать за чужой женой, и ничего, а стоит сказать правду, и тут же схлопочешь по физиономии.

– Ты прав, – сказал Фред, – поэтому на твоем месте я бы заткнулся, иначе в следующий раз ты уйдешь с переломанным носом.

Септимус покинул бар.

Перл поинтересовалась, намерен ли Редж и в этом году бесплатно снабжать футбольный клуб мясом.

– Угу, – ответил за него Скотти. – Заодно будет следить за хронометражем.

Организаторы Дангатарского общественного клуба также обратились с приглашениями к Рут, мисс Димм, Нэнси и Лоис Пикетт, Бьюле Харриден, Ирме Олменак и Мэриголд Петтимен. Фейт не оказалось дома – она репетировала с Реджинальдом. Мона пригласила упомянутых дам в усадьбу «На семи ветрах» на собрание в честь открытия клуба и любезно попросила принести с собой угощение. Только что завербованные члены Дангатарского общественного клуба немедленно принялись звонить на телефонную станцию и просить Рут соединить их с Тилли Даннедж.

– Сейчас с ней разговаривает Элсбет, – ответила Рут, – потом звоню я, а уж после меня на очереди все вы.

Поднявшись на холм, Рут забарабанила в заднюю дверь.

– Есть кто дома? – крикнула она.

– Сама знаешь, мы редко ходим по гостям, – ехидно отозвалась Молли.

Вслед за Рут явились остальные, и всем пришлось ожидать на кухне вместе с Чокнутой Молли, которая сидела, скрючившись в своем пестро украшенном кресле-каталке, и тыкала клюкой в горящее полено в камине. Молли сморкалась в руку и стряхивала зеленые сопли в камин, глядя, как они с шипением пузырятся и исчезают среди горящих углей.

Тилли с профессиональной любезностью беседовала с каждой клиенткой в столовой, где внимательно выслушивала, чего именно та желает и каким видит свой будущий наряд. Она обратила внимание, что все члены недавно образованного общественного клуба буквально за одну ночь приобрели новый акцент и теперь щеголяют произношением, принятым при дворе английской королевы, только в дангатарском варианте. Пожелания были одинаково простыми: «Хочу выглядеть лучше всех, особенно лучше Элсбет».

Лесли Манкан скромно сидел на кухне усадьбы «На семи ветрах», скрестив ноги, и разглядывал спину Моны, которая мыла в раковине посуду.

Лесли работал в прачечной в том самом отеле, где Бомонты остановились во время медового месяца.

Как-то днем он встретил в фойе Уильяма, читавшего газету.

– Девчонки отправились по магазинам тратить ваши денежки? – пошутил он.

– Да, – ответил удивленный Уильям.

– Вам здесь нравится?

– Да. А вам?

Лесли поправил манжеты на рукавах.

– Милый отель, – сказал он. – Вы из сельской местности, верно?

– Да, – улыбнулся Уильям.

Лесли окинул фойе цепким взглядом, потом уселся на кушетку рядом с Уильямом.

– Я много занимался верховой ездой и сейчас как раз подыскиваю работу. Вы случайно не знаете кого-нибудь, кому требуется хороший инструктор?

– Э-э-э… – замялся Уильям.

Лесли покосился на стойку регистрации.

– Конюх? Или, может, помощник конюха? Я могу начать хоть сегодня.

Как раз в эту минуту Элсбет, Труди и Мона, весело болтая, вошли в дверь, принеся с собой ароматы парфюмерного отдела универмага «Майерс». Лесли услужливо подскочил к ним, чтобы поднести покупки.

– Этот молодой человек тоже проживает в нашем отеле, – представил его Уильям. – Мистер?..

– Манкан, Лесли Манкан. Счастлив познакомиться.

– Мистер Манкан занимается лошадями, – продолжил Уильям.

– Вот как? – встрепенулась Гертруда.

– Мона, – Лесли указательным пальцем стряхнул пепел с сигареты, – если я могу поставить ногу в стремя, то и вы сможете. Это, так сказать, азы, моя дорогая.

Мона боялась лошадей, но хотела понравиться Лесли.

– Я попробую, – сказала она, без конца вытирая полотенцем чистую сухую тарелку. Моне срочно требовался компаньон и товарищ. Ее мать и Труди с недавних пор стали лучшими подругами, и теперь она нередко оказывалась в большом доме одна. Тогда она садилась у эркерного окна и смотрела на конюшни, где работал Лесли. Он обосновался на чердаке, но в последние дни стал захаживать на кухню, если видел Мону у окна.

– Отлично, – обрадовался Лесли, – именно этого и желает ваша матушка. Мы же не будем подводить начальство, верно?

Элсбет и Труди в компании Уильяма отдыхали в библиотеке, которая до того считалась гостевой комнатой. Это было помещение без окон, расположенное в центре плохо спроектированного дома, и прежде там хранили всякую рухлядь.

Уильям начал курить трубку. Он нашел, что вытаскивать трубку изо рта и размахивать ею во время разговора – очень полезный жест, который придает изреченной мысли значимость. Большинство его идей принадлежали Труди, однако она не возражала против их присвоения Уильямом, ведь при этом она всегда могла сказать: «Дорогой, ты же сам утверждал, что кожаный пиджак практичнее».

В новеньком проигрывателе негромко играла приятная мелодия: крутилась пластинка с мюзиклом «Юг Тихого океана». Внезапно Труди вскочила, зажала рот рукой и вылетела из комнаты. Уильям и Элсбет удивленно переглянулись.

Мона выбежала в коридор с криком:

– Мама, Уильям, скорее сюда!

– Ее стошнило прямо на тарелки! – простонал Лесли. Он закатил глаза и картинно закинул на лоб руку.

Уильям приблизился к жене.

– Что с тобой, Труди?

Элсбет тихо ахнула и прислонилась к холодильнику, чтобы не потерять равновесие.

– Я поставлю чайник, – сказала Мона.

– Милочка, давно ли ты плохо себя чувствуешь? – неожиданно серьезно спросила Элсбет.

– Нет, просто в последнее время устаю сильнее обычного, – отозвалась Гертруда.

Элсбет многозначительно посмотрела на Уильяма, и они оба устремили на Труди взор, полный любви и умиления. Мать и сын обняли ее, а Лесли, глядя в потолок, пробормотал:

– Боже, да она беременна!

Мона прижала чайник к груди.

– Теперь вы отберете мою комнату под детскую, – обиженно проговорила она.

Элсбет шагнула к дочери и влепила ей пощечину.

– Эгоистичная дрянь! – злобно прошипела она.

Розали Хэм