Эрих Кестнер. Сержант Ваурих

Сержант Ваурих**

Двенадцать зим назад меня,
смеясь и харкая в песок,
гонял*** он плацем что коня,
хоть не в седле, а всё казня
не битый проклятый часок.

Орал он нам "присяд! подъём!"
бывало, двести раз подряд–
и мы, железные живьём,
на самолюбии приём
ковали сглатывая* яд.

Он, злобой адовой горя,
рвал пластунам воротники
и посылал по матерям,
а мы, расходный матерьял,
ползли хрипя, ещё сынки****.

Палач, отродье палачей,
меня пытал он иногда
следя как дьявол на плече:
"Меня б ты кокнул, было б чем?"–
и я в глаза ему ну да.

Его до смерти не забыть
всем тем, кого он муштровал:
то вскроет памяти гробы,
то в сне подымет на дыбы–
и свалит в прошлого провал.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
* контаминация и парафраз выражений "оттачивать приём" и "проглотить обиду";
**  В 1917 году он (автор, прим.перев.) был призван на военную службу, и «заканчивать обучение» ему пришлось в роте тяжёлой артиллерии, где он прослужил один год. Тяжести этого «обучения» — военная жизнь, суровые испытания и жестокость, с которой он столкнулся в то время, — сыграли большую роль в формировании антимилитаристских взглядов молодого Кестнера. Своего обидчика, муштровавшего его сержанта Вауриха, виновного в ставшем позже хроническим заболевании сердца Кестнера (последнюю строфу исходника, как пустую и сентиментальную, я не перевёл, прим) поэт вывел в одноимённом сатирическом стихотворении «Sergeant Waurich»., из Википедии;
*** ср.нем. zuchten, до революции в интеллигентском просторечии цукать, слово из тюремного жвргона, нп. гонять балду= мастурбировать;
**** военнослужащие в первые полгода муштры, прим.перев.



Sergeant Waurich

Das ist nun ein Dutzend Jahre her,
da war er unser Sergeant.
Wir lernten bei ihm: „Praesentiert das Gewehr!“
Wenn einer umfiel, lachte er
und spuckte vor ihm in den Sand.

„Die Knie beugt!“ war sein liebster Satz.
Den schrie er gleich zweihundertmal.
Da standen wir dann auf dem oeden Platz
und beugten die Knie wie die Goliaths
und lernten den Hass pauschal.

Und wer schon auf allen vieren kroch,
dem riss er die Jacke auf
und bruellte: „Du Luder frierst ja noch!“
Und weiter ging’s. Man machte doch
in Jugend Ausverkauf…

Er hat mich zum Spass durch den Sand gehetzt
und hinterher lauernd gefragt:
„Wenn du nun einen Revolver haettst –
braechtst du mich um, gleich hier und gleich jetzt?“
Da hab’ ich „Ja!“ gesagt.

Wer ihn gekannt hat, vergisst ihn nie.
Den legt man sich auf Eis!
Er war ein Tier. Und er spie und schrie.
Und Sergeant Waurich hiess das Vieh,
damit es jeder weiss.

Der Mann hat mir das Herz versaut.
Das wird ihm nie verziehn.
Es sticht und schmerzt und haemmert laut.
Und wenn mir nachts vorm Schlafen graut,
dann denke ich an ihn.

Erich Kaestner