Наивные. Глава 11 - Тайный плод

ТАЙНЫЙ ПЛОД (глава 11)

Всех нас, кого сводила книга,
Не разлучить вовек.
Как жаль, что век наш короток
И смертен человек.

В.Ф. Николайчук

Поэтесса мила; книга ее написана, скорее всего, интересным, живым языком. По утверждению Чока, новая нация могла заразится бациллой алчности только от жителей Англии. Операция «Повторная спекуляция» и её риски. Перрончик с выходом в чистилище. Белая черёмуха и девушка-заря, – это серьёзнее, чем вы думаете.



– Но, однако, очень долго
По болтливости моей
Отсидела поэтесса
В «одиночке» без затей:

Так моя-то амазонка
Учудила что потом?
Прямо белочкой прогресса
Закрутилась колесом!

За новатора культуры
Я считал уже кокетку:
Кто с вопросом «в чём культура?», –
Отвечаю, – в сметке, детка.

Мог бы в «мыслях» я сказать,
Но в пространной речи
Пошлость всё же допускать
Лучше в междометьях: 

За прочитанный мне стих, –   
Наливала на двоих,
За прочитанный второй –
Наливала по второй,

Оживлялась, розовела,
Говорила, что вспотела,

Кофту быстро расстегнет
И достанет тайный плод,
А второй пока что прячет:
Интригует, не иначе!

Тут же просит почитать –
Из её второго тома –
Строчек двадцать-двадцать пять
До женитьбы Пакерсона,

Лишь дойду – она вставала,
Устремлено, гневно, смело
И по полной наливала 
За отверженное тело!

Этот самый Пакерсон, –
Негодяй, подлец в натуре,
Был у нас как камертон
Для смычка с клавиатурой.

Ведь настройка инструмента
К подходящему моменту
Значит больше иногда,
Чем mersi сама игра.

И представьте, что случилось –
Я привык к тем вечерам,
И к её тугому телу,
И к причудам, и к стихам,

И к тому, что каждый раз
Офицера – конника
Оставлял ей весь запас,
Оставлял спокойненько!

Всё же в той «дыре» она
Мне была одна верна:
Правду люди говорят,
Что поэт не худший брат.

Руку вам на отсеченье –
Нет прекрасней развлечений
Тех, что с ней я испытал,
Но про них не рассказал:

Мне цензура погрозила,
Угадав мои мотивы…

Жил тогда одним я днём,
Бытом не балованный, –
По квартирам, бивуакам…,
И нередко голоден:

Что до молодости той, –
Сытой и спокойной,
Я не жил ей никогда,
Чем вполне довольный. –

Марк смотрел на Сэма Чока
Безотрывно, как на бога:
Где ещё найдёшь такого
Симпатичного бульдога?

– Есть письмо, мой генерал, –
Мартин вдруг конверт достал, –
Адресованное вам,
Честь по чести – адрес, штамп;

От Бивена с Орегоны;
Он вас просит для меня
Начертить, как на бумаге,
Контур завтрашнего дня;

Об участке, и о том,
Сколько стоит крепкий дом. –
Чок послание прочёл,
На двоих глаза повёл:

– Вы хотите жить в Эдеме? –
Он с достоинством спросил.
– Ваше мнение нам важно, –
Тепли твёрдо заявил, –

Да и встретиться с агентом,
Не мешает нам сейчас;
По всему - с интеллигентом,   
Что полезно всякий раз.

– Эта личность мне знакома, –
Оживился генерал, –
Мой с компанией «Эдемской»
«Трудовик» он подписал

Дней как шесть тому назад,
Был, не скрою, даже рад. –

Мартин взмок в одно мгновенье,
Как никто другой он знал
Непредвзятости какую
Бивен важность придавал:

– Мы имеем miser денег,
Это всё, что у нас есть.
Риск – не то. Нужны гаранты.
На весах, сэр, ваша честь.

Обещает эта сделка
Нам заведомый успех? –

Генерал на что воскликнул:
– Эк хватил! Волнуют всех,
Результаты спекуляций,
Но о той, что говорим,

Мы спокойно без оваций
Всё на пальцах объясним:

Предположим, с этим делом
Вы попали в оборот,
Так, во что вложил я деньги?
Сам собой вопрос встаёт.

– Продавцы – святое дело, –
Всем известен ваш талант, –
Речь о том, что на подносе:
Кварц обычный иль брильянт, –

Не игравший в биллиард,
Марк загнал, казалось, шар,
Только тот юлой крутился,
А вот в лунку не свалился,

Оказался за бортом –
Генерал поддел киём
И потом, негромко, плавно
Словно тихая река:

– Кто же алчности бациллу
К нам принёс через века?

Мы? Страна мы молодая.
Оправдаться, между тем,
Вам труднее всё же будет,
Как свалились насовсем,

В развращённость вы такую,
Прямо скажем, затяжную,

Где за каждым поколеньем
Остаётся только тленье,
Слова доброго ничуть,
С чувством радости там грусть.

И чем больше это чувство,
Тем покойник был искусней
В извлечении доходов
Уменьшением расходов:

Вот такой расклад у вас, –
«Девять в бубнах», – высший класс!

Мы ж к природе много ближе,
И кумиры нам чужды
Никогда не будет ниже,
Тот, кто жаждет высоты.

Мы сражались все за это,
За достоинство, за честь,
И поверьте мне на слове,
Это часть того, что есть, –

Он прижал к груди ладони
Как священник на амвоне, –

Вот я, сэр, уже немолод,
Неужели это ж мне
Дух стяжательства так дорог,
Как торгашеской семье

С кучей купленных ботинок
И потерей половинок?

Не дождётся от меня
Грешный мир такого,
Чтобы я, как жлоб, забыл
Выгоду другого! –

Чок обдумал, что сказал
И… шнурки перевязал.
Марк, отчасти, с толку сбитый
Любовался на гречиху,

Что за окнами, качаясь
На стеблях в своих букетах,
Постепенно отставала
Позади прощальным цветом:

«Стоит взять билет обратный
Как мужчина, как герой
Я погибну безвозвратно…
Лучше смерть, чем бег домой!»

Что же Мартин, что же Тепли
Промолчите до Сиэтла?
Вы обуты, вы одеты,
Только Чок сидит раздетый?..

Кто уснул среди акул,
Тот ни разу не тонул
Ни от страха, ни от боли,
Ни большой потери крови,

И умрёт – на удивленье –
Не проснувшись никогда;
Лёгкой смертью – в сновиденье –
Стукнет заступ и айда!

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

А народ, запутавшись в мыслях и в словах,
Ехал замороченный дальше на парах.

Подзатих вагончик, нечего сказать:
Что-то сердце гложет. Что? – не передать:

«Многих ждёт перрончик с выходом не в сад, –
Догадался Сэмка, – вышло невпопад;

Впереди состава мчится Сатана,
Не начнёшь сначала, жизнь всегда одна».

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

В жизни много места всякой мишуре,
Но цветёт черёмуха только по весне.

Как цвела черёмуха больше не цвести, –
Второй раз счастливую в храм не отвести.

Без чужого прикупа пролетит вся жизнь,
Отцветёт черёмухой, а теперь держись:

Может быть над соснами, образ твой храня,
Выйдет зарумяненной девушкой заря;

Пораскинет рученьки, показать наряд:
«До чего пригожая! – люди подтвердят, –

До чего красивая, глаз не отвести,
На неё похожи две дочери мои…»

Отцветёт черёмуха, опадут цветы,
Не грусти, хорошая, повторишься ты.