Апельсиновое счастье

Если хочешь ты лимону,
      можешь кушать апельсин.
Если любишь Антигону,
      то довольствуйся, мой сын,
этой Фёклой престарелой,
      что в стряпне понаторела.

(Александр Блок. 11 апреля 1898)



Тают звёздочки-снежинки на обшла́ге рукава,
я влачусь  из магазина  —  кру́гом  едет голова,
а предпраздничные списки всех закупок для «стола»
виснут скрытым файлом в мыслях. Суечусь я, как юла!
Скоро время отмечать чудный праздник Новый год, –
малышне чтоб не скучать, мельтешит честной народ:
ёлки, лампочки, игрушки, конфетти и мишура,
разноцветные хлопушки — будет рада детвора!

У парадного сосед  из горла́ «шампусик» пьёт, –
шалопай  недели две  провожает старый  год,
и теперь косится сну́ло жуткий жох качать права,
тенью я в проём метнулась, дабы хам не приставал.
Открываю дверь ключом, — только что-то тут не так...
Сражена параличом — в кухне тусклый полумрак,
лунным светом волшебство отражается от стен, –
с предстоящим торжеством веет ветер перемен…

Прохожу тихонько в зал, не сдержать невольный «ах»!
Там — оранжевый фрактал, словно рыжий взрыв в глазах!
Апельсины — на окне, на полу, в хрустальной миске….
В чайной вазочке, на дне, самолётиком — записка:
«За проделку не словлю?  Будем пить горячий грог...
Чебурашка, I love you!» – только Он так сделать мог!
Знойных фруктов аромат поглотил следы напастей, –
это милый мне прислал апельсинов сладких счастье….





Post scriptum:

Отверзи слух, чудовище! Дойди мой крик до чрева.
Сквозь стен, сквозь гор препятствие проникнет голос гнева.
Как гибельная молния испепеляет сушу,
так пусть мои вещания тебе вонзятся в душу.
Как на буксире лодочка за кораблём уходит,
так пусть тебя проклятие повсюду за́ нос водит.
Да сгинешь ты от грозного проклятия Морганы,
как в море травоядное, как рыба средь поляны.
Плутон — властитель Тартара, и Пиндар, вверх парящий,
к трём Апельсинам стра́стию тебя сожгут палящей.
Мольбой, угрозой, жалобой не тронется судьбина:
спеши на страшный промысел — искать три Апельсина!

(проклятье разъярённой феи Морганы принцу Тарталье в конце первого действия
пьесы Карло Гоцци «Любовь к трём апельсинам» в переводе Якова Блоха)