27 Сказок ХафизЫ

Елена Хафизова
СКАЗКИ ХАФИЗЫ

Сказочные поэмы «Петер Мунк», «Принц Омар», «Флейта Саида»,  «Маленький Мук», «Халиф-Аист», «Карлик Нос» созданы по сюжетам Вильгельма Гауфа.
«Двенадцать братьев», «Король Лягушонок», «Беляночка и Розочка», «Гензель и Гретель», «Бабушка Вьюга», «Земляника», «Румпельштильцхен», «Йорингель» – версификация сказок братьев Гримм.
«Аладдин», «Ас-Синдбад» и «Синдбад-мореход» – поэмы по сказкам «Тысячи и одной ночи», «Кнут-Музыкант» и «Сампо-Лопаренок» – по сюжетам Сакариаса Топелиуса, «Огниво», «Оле-Лукойе», «Оловянный солдатик» – по сюжетам Г. Х. Андерсена,
«Щелкунчик» и «Мастер Дрозд» – по сказке Э. Т. А. Гофмана.
«Крабат» – версификация сказочной повести Отфрида Пройслера, «Мельница Балтарагиса» – повести Казиса Боруты.
Основой для стихов «Юратэ» послужила литовская легенда.
Все произведения озвучены автором в Клубе любителей аудиокниг https://akniga.org/hafizova-elena-skazki-hafizy-1

Вас в детстве радовал солдат,
Собакам давший послужить?
И принц Омар? И та игла,
Что без портных умела шить?

Юратэ стройной янтари?
Синдбад, отважный мореход?
Щелкунчик, добрая Мари
И скорый Рождества приход?

Халифа-птицы и Лузы
Принцессы чудная любовь?
Тогда в поэмах ХафизЫ
Про все услышите вы вновь!

Щелкунчик

Вот Рождества чудесный миг,
И крестный Дроссельмейер
Игрушки дарит нам свои,
Но трогать их не смеем.

И замок заводных людей,
Где дети, мама, папа,
Мы только можем разглядеть
На верхней полке шкапа.

Зато солдатиками Фриц
Играет как угодно
И кукол можно нарядить
И накормить свободно.

Вот их и ждем на Рождество
Сильнее всех подарков.
И целый год мы ждем его,
Украсим ёлку ярко.

Здесь куклы новые Мари,
Здесь новые гусары.
Свободно каждого бери,
И каждый лучше старых.

Одна игрушка в стороне
Стояла одиноко,
Но всех она милее мне
Под елкою высокой.

Пусть и большая голова
И тоненькие ножки,
Зато теряются слова
При взгляде на сапожки.

Так щегольски они блестят
И доломан лиловый,
И весь Щелкунчиков наряд
Красивый, яркий, новый.

Его Щелкунчиком зовут,
Он всем орехи колет,
Не почитая то за труд.
Ему совсем не больно.

«А вот такое по зубам
Маришину любимцу?
Ему орех побольше дам!»
Кто помешает Фрицу?

Щелкунчик уж в его руках,
Перечить не осмелясь.
Орех огромный в зубы – крах!
И поломалась челюсть.

Немедля бедного Мари
Прижала нежно к сердцу
И так качала до зари,
Закрывши в спальне дверцу.

На утро починил его
Наш крестный – он искусник.
Прошел Сочельник, Рождество.
Щелкунчик тих и грустен.

Здесь и советник не помог
Со всей своей наукой.
Мари не верит в то, что мог
Родиться мальчик куклой.

Наверно, путь ему другой
От Неба уготован
И просто ведьмою он злой
На время заколдован.

Пусть снова взор его горит
И щеки заалеют.
Чтобы спасти его, Мари
И сна не пожалеет.

Сияет циферблата круг,
И в ночь перед Крещеньем
Мари услышала, как вдруг
Свершилось превращенье.

Ей тихим голосом сказал
Щелкунчик: «Я не кукла»
И в дивный замок свой позвал,
Подав, как даме, руку.

«Король мышей и злая мать
Мышильда-королева
Смогли меня заколдовать,
Но расколдует дева!

Любовь пришла ко мне с тобой,
Святая вера в чудо.
Еще один последний бой –
И снова принцем буду!»

И затрубил Щелкунчик тут
Военную тревогу.
Гусары Фрица побегут
Охотно на подмогу.

А с ними добрый Панталон.
Щелкунчик – молодчина!
И семь корон снимает он
С семи голов мышиных.

К ногам Мари он их кладет
И, преклонив колено,
Ее женой потом ведет
В свой замок несравненный.

18 октября 2019 года

Халиф-Аист

Жил в Багдаде халиф,
Был он очень красив
И имел важный вид,
Его звали Хасид.

А визирь был Мансор
И разумен и скор
И служил властелину Багдада,
Получая за это награды.

Как-то раз у ворот
Драгоценных дворца
Он увидел народ
Вкруг большого ларца.

И, нахмурен и стар,
Продавал свой товар
Там купец, не знакомый им прежде.
И Мансор его кликнул в надежде
Позабавить халифа обновкой –
Редкой тканью, искусною ковкой.

И халиф пожелал
Выбрать лучший кинжал
Из внесенных торговцем товаров
И подобный разыскивал с жаром.

И, найдя что хотел,
Он в углу разглядел
Незаметную сразу коробку.
А торговец, лукаво и робко
Придвигая ее,
Говорил, отдает
Он шкатулку совсем безвозмездно,
Потому что ему неизвестно,
Для чего та безделица служит,
А ему лишний скарб и не нужен.

В ней лежал порошок
И записки клочок
На не ясном халифу наречье.
И спешил удалиться из комнат хитрец,
От зловещей шкатулки избавив ларец
И взвалив свою ношу на плечи.

Все наречья земли
Ведал мудрый Селим.
По приказу халифа его привели
И велели в кратчайшие сроки
Прочитать непонятные строки.

Над запиской склонилась его голова,
И прочел без труда он такие слова
На торжественной древней латыни:
«Ты свой облик изменишь отныне,

Если сей порошок,
Поклонясь на восток,
Ты вдохнешь
И при этом себе изберешь
Зверя некого, рыбу иль птицу,
В коих ты бы желал превратиться.

Будешь знать и язык
Ты всего, что привык
Видеть в небе, воде и на суше,
С каждым часом владея им лучше.

А волшебное слово скажи МУТАБОР,
Но избавь тебя Бог засмеяться с тех пор –
Ты забудешь волшебное слово,
Человеком не быть тебе снова.

Ты останешься птицей иль зверем,
И никто из людей не поверит
На земле до скончания века,
Что когда-то ты был человеком».

Засмеялся от радости юный халиф,
По природе своей был он очень смешлив
И любил он такие затеи –
И Мансор возразить не посмеет
Против мысли отчаянно смелой его
В тот же день на себе испытать волшебство.

«Для чего превращаться,–
Промолвил Хасид, –
В тех, кто движется мало,
Едва говорит
И лишь ищет, чего бы покушать?

Превратимся мы в тех,
Кто танцует, трещит,
Никогда не скучает,
Совсем не молчит, –
Превратимся мы в аистов лучше!»

И немедля Хасидом открыт порошок,
МУТАБОР повторен и поклон на восток –
И на месте Мансора с Хасидом
Птицы две благородного вида.

А в прохладном саду,
На тенистом пруду
Среди плеска, и брызг, и шумихи
Танцевали вдвоем,
Всполошив водоем,
В этот час две больших аистихи.

Был смешным их наряд
И потешным их гвалт,
И вельможных два аиста новых
В той сплошной трескотне
Понимали вполне
Без усилия каждое слово.

Видеть их, не смеясь,
Не способен был князь,
Отвести от них взор
Не способен Мансор.
И смеялись они, позабыв с этих пор
Роковое заклятье свое МУТАБОР.

Что ни делали после две птицы в саду,
Не могли уж поправить ту злую беду
И на крыльях отправились в Мекку,
Чтоб вернуть себе лик человека.

Долго крылья несли их,
И вечер застал,
Их совсем обессилив,
В руинах дворца.

Здесь услышали аисты горестный стон
И пошли в направленье, где слышался он,
И увидели птицу – большую сову,
Что красивой и в дружбу я не назову.

Здесь, вздыхая печально и тяжко,
Рассказала пришельцам бедняжка,
Как принцессой жила под защитой дворца
На державной груди дорогого отца,

Как в сову превратил ее злобный Кашнур,
И жесток и коварен, и дерзок и хмур,
Ибо сын его, мерзкий ей Мицра,
Возмечтал на принцессе жениться.

А принцесса отвергла прошенье и дар
И томится с тех пор под заклятием чар.
И не раньше от облика птицы
Суждено будет освободиться,
Чем захочет на ней,
Безобразной сове,
Кто-кто добрый нежданно жениться.

И сове отвечал благородный Мансор:
«И на нас чародей тот навлек наш позор.
Он под видом торговца проник во дворец
И в недобрый нам час отворил свой ларец.
И мы видели Мицру, покинув Багдад.
Он на троне Хасида был царствовать рад».

От печали халиф мог промолвить едва:
«Как же облик вернуть себе прежний?»
И ответила аисту нежно сова:
«Можем жить в небольшой мы надежде.

Каждый месяц в развалинах этих
Злые маги приходят отметить
Все проделки свои против добрых людей.
Может, их похвальба нам поможет в беде,
Если подлый Кашнур, о жестокости новой
Говоря, назовет позабытое слово».

Засияла луна.
Сорок два колдуна
Собрались в подземелье дворцовом,
Что во тьме разглядят только совы.

И поднялся Кашнур
Средь зловещих фигур
И, смеясь, рассказал,
Как престол он украл

Молодого халифа Хасида,
Как лишил его сана и вида,
И не быть до скончания века
Больше аисту уж человеком.
А занявший престол его Мицра
В халифате теперь веселится.

Тут один из сидевших вокруг колдунов
Вдруг узнать пожелал: «А какое из слов
Ты избрал, чтобы цели добиться?»
«МУТАБОР», – отвечал тот. И птицы

Полетели на крыльях своих на восток,
И упали в поклоне на желтый песок,
И на желтое солнце, что шло из-за гор,
Прошептали, от счастья горя, МУТАБОР!

И великий визирь,
И прекрасный халиф
Снова стали людьми,
Волшебство растворив.

И воскликнул халиф одинокой сове:
«Будь отныне ты верной женою моей!»
И заклятье распалось чудесно,
И сова стала дивной принцессой.

С ней вернулся халиф
В свой роскошный дворец,
А Кашнуру и Мицре
Позорный конец
Уготовали судьи Багдада:
Порошок им вдохнуть было надо,

А потом щекотали им пятки,
И бежали они без оглядки,
Хохоча и кривляясь вприпрыжку,
В бессловесном обличье мартышек.

25-30 октября 2019 года

Огниво

Шел по дороге раз солдат –
Раз-два, раз-два, раз-два!
А в ранце был один дукат
Едва-едва-едва.

Вдруг видит ведьму. Голося,
Его о помощи прося
И передергиваясь вся,
Стоит под старым дубом:
«Солдатик, дЕньги любы?»
«Кому ж монет не дорог звон?
Все двери открывает он!»

«Тогда иди поближе
И в этом дубе вековом,
Который пуст внутри, как дом,
Спустись в дупле пониже.

Там ты увидишь двери три,
Одну скорее отопри –
И в темноте проснутся
Два глаза, точно блюдца.

Собака там, что сторожит
Сундук, в котором медь лежит.
Ты на нее скорее кинь
Мой клетчатый передник
И сколько хочешь захвати,
Солдатик, медных денег.

Потом увидишь глаза два,
Как мельничные жернова,
И пес второй на серебре.
Бери скорей казну себе!

Пес третий – самый страшный,
Глаза – часы на башне.
И золото под крышкой –
Тебе достанет с лишком!»

«А что тебе в том за корысть?»
«Ну, уж не ради глаз твоих,
Не слишком и красивых!
Там есть внизу огниво.
Забыто бабкою моей,
Оно лежит там много дней.
Огниво мнЕ неси сюда,
А золото тебе отдам».

Солдат послушал ведьму. Вот
Он в подземелие идет.
И псу за первой дверью,
С глазами, точно блюдца,
Монет себе отмерив,
Решил он улыбнуться.

И пса с отменным серебром
Он приручил к себе добром,
И с золотом собака
С ним не полезла в драку.

Чуть не забыв огниво,
Солдат поднялся живо
И ведьме учинил допрос,
Зачем огниво ей он нес?
А раз не говорила,
Ей голову срубил он.

И вот он в городе большом
И в лучший там въезжает дом,
Ест-пьет и сердце веселит
И только деньгами сорит,
А взять уже их негде.
Не стало даже меди.

И все, кого он угощал,
Когда он был богатым,
Его забыли в тот же час,
И не на что солдату
Уж и свечу купить себе,
Чтоб поразмыслить о судьбе
В холодный зимний вечер.
Тут вспомнил он про свечку,
Что при огниве том была.
Огонь зажег – и вот дела!
Собака цвета меди
Из подземелья ведьмы!

«Чего изволите, солдат?»
«Хочу я снова быть богат!»
В минуту у солдатских ног
Огромный с деньгами мешок!

Опять звенит монет каскад,
И каждый вновь солдату рад.

И вот услышал он рассказ,
Что от принцессы их и глаз
Никто отвесть не может,
Но лицезреть не должен
Никто той дивной красоты,
Чтоб глупой не питать мечты:

Предсказано когда-то,
Что выйдет дочка короля,
Притом судьбу свою хваля,
За жалкого солдата.
«Того-то нам и надо!» –
Подумал в радости солдат
И бьет по кремню раз и два –
И перед ним собака.

«Чего желаешь, господин?»
«Я не желаю быть один!
Так жить не интересно.
Неси-ка мне невесту!»

И псина живо принесла
Тут спящую принцессу.
И впрямь была ее краса,
Как ясный день, чудесна.

Поцеловал принцессу он,
Глазам своим не веря,
А утром рассказала сон
Принцесса королеве.

«Тебе подходят лишь князья!» –
Король усилил стражу,
Чтоб было девушке нельзя
Из комнат выйти даже.

А старой фрейлине велят
Не спать всю ночь и видеть,
Куда принцессу нес солдат,
Чтоб сан ее обидеть.

Собака ночью тут как тут,
А фрейлина – за нею:
На доме, где принцессу ждут,
Поставить крестик мелом.

Собака видит все кругом
И, не замедлив, срочно
На каждый-каждый ставит дом
Такой же крестик точно.
Наутро не узнать никак,
Где первый был поставлен знак!

Но вот в мешке припасена,
Едва прошитом, гречка,
Чтоб ночью сыпалась она
И был весь путь помечен.

И тот мешок зашит тайком
В ночной наряд принцессы,
Чтоб наконец открылся дом,
Покуда неизвестный.
Так по крупинке путь ведет
К той двери, где солдат живет.

Вот завершилось баловство,
Бедняга утром схвачен,
И казни день уже его
Немедленно назначен.

И все же он остался смел,
Счастлив своей любовью.
Одна досада – не успел
Огниво взять с собою.

Но медь бросал солдат не зря,
И серебро, и злато.
Нашлись и верные друзья
У доброго солдата.

К нему мальчишка заглянул,
Что жил неподалеку.
И все, что следует, ему
Принес в мгновенье ока.

Собрался люд – что говорить
Солдат пред казнью будет?
Он напоследок закурить
Просил у злобных судей.

И тотчас – раз, и два, и три! –
Собаки все у плахи.
И разбежались тут враги
От них в великом страхе.

Принцесса, бросив королей,
Выходит за солдата,
Как при рожденье было ей
Предсказано когда-то.

1-2 ноября 2019 года

Сампо-Лопаренок

У реки Тено-йоки
Домик был невысокий,
В доме мама и папа
И сыночек их Сампо.

Ждали лета там долго –
Десять месяцев года.
По траве прогуляться
Было в редкость лапландцам.

Но зато были лыжи,
Олененок был рыжий,
И на небе сиянье,
И не зря – ожиданье.

Что зимою тоскует,
Что в снегах еле дышит,
То весною ликует –
Мир с ней шире и выше!

Только горный властитель
Ненавидит веселье,
Отвратительный Хийси
В благо солнца не верит.

Раз он выдумал скАзку,
Что не ждать больше солнца.
В темном крае лапландском
Свет уже не прольется.
Все поверили люди
И поверили звери –
Только Сампо не будет,
Он один не поверит!

На олене любимом
На восток он помчался,
И сверкала вершина
Там горы Растекайса.

Все медведи, все лисы
Собрались там, все звери,
Но никто слишком близко
Подойти не посмеет.
Восседает на круче
Хийси темный, как туча.

Как шары, его очи.
Рот, как трещина в льдине.
Дикий голос грохочет:
«Дня не будет отныне!»

Волки, словно собаки,
Завывают во страхе.
Жмутся в ужасе лисы.
Все поверили Хийси.

Но раздался, как песня,
И веселый и звонкий,
Озарив поднебесье,
Голос там Лопаренка:

«Ты солгал, грозный Хийси!
Солнце небо очистит.
Выпьет ясное солнце
Темноту всю до донца!
Солнце, вновь растекайся,
Ты вокруг Растекайса!»

И в лучах растворился
Устрашавший всех Хийси.

3-4 ноября 2019 года

Маленький Мук

В Никее жил когда-то одиноко
Один старик, потешно невысокий.
А голова была большая слишком,
И мы дразнили нагло коротышку,
Нахальные жестокие мальчишки.

Мы наступали на большие туфли,
В которые нелепо был обут он,
И дергали халат его предлинный,
И вслед ему пускали крик ослиный.

Так мучали мы Маленького Мука,
Но за него досталась мне наука,
Когда однажды мой отец увидел,
Как зло я беззащитного обидел.

Он рассказал мне, что с рожденья Мука
Ему его уродство было мукой,
И сам отец его суров был с Муком
И не желал учить сынишку буквам,

И признавал его едва за сына.
Но рано умер этот злой мужчина,
И Мук один остался лишь на свете,
Летами отрок – ростом мал, как дети.

Дом заняли отцовские родные,
Отдав ему халат лишь да штаны
И без куска его отправив хлеба
Искать судьбы и счастия под небом.

Два дня терпел и жажду он и голод,
На третий же вдали увидел город.
И, вдвое он шаги свои ускорив,
Вошел в ворота, где шумел, как море,

И волновался меж домов народ.
Здесь затерялся робкий пешеход.
Прилавки все ломились от товара,
Но ничего не предлагали даром.

И вдруг услышал он: «Сюда скорее,
Обедом вкусным я друзей согрею!»
И поспешил на этот добрый зов,
Увидев стаю целую котов

У дома, где жила одна старушка,
И каждой кошке вышита подушка
Старушкой этой доброю была,
И Мук подумал: «Если уж могла
Она обед такой сварить для кошек,
Тогда покормит и меня немножко».

Старушка правда пожалела братца
И разрешила у нее остаться,
Чтоб двух котов и кошек четырех
Он холил и лелеял и берег.

Был счастлив поначалу карлик-кроха,
И служба поначалу шла неплохо.
И госпожа Ахавзи, та старуха,
Не обижала Маленького Мука.

Но вскоре звери сделались шальными,
При ней и без нее совсем иными.
Всю дорогую перебив посуду,
Ковры и мебель разбросав повсюду,
Носились, словно бешеные, кошки!
А только лишь Ахавзи на порожке,

Рядком ложились сонно и умильно,
Как будто эту дикую картину
Никто иной, как бедный Мук устроил,
И гнев старухи тем он лишь утроил,
Что не хотел в своей вине признаться,
А продолжал упрямо отпираться.

Тогда житья уже не стало Муку,
И он давно покинул бы старуху,
Но ни монеты все не получал он
Из тех, что та за службу обещала.

Весь дом кошачья стая облетала,
Одну лишь дверь Ахавзи запирала.
Раз Мук ее увидел приоткрытой
И вздумал: «Может, золото лежит там?
Возьму, что причитается за службу, –
И больше дом Ахавзи мне не нужен».

Внутри и пол заставлен был, и стены
Ларцами и посудой драгоценной.
Один кувшин привлек вниманье слишком,
Мук взял его, но не заметил крышку.

Хрусталь прозрачный раскололся звонко,
До полусмерти испугав ребенка.
Прибьет старуха, только лишь вернется!
Теперь одним он бегством и спасется.

В углу невзрачные пылились туфли,
Мук их надел, ведь был совсем разутый.
И тросточку со львиной головою
Решил в побег он захватить с собою.

Мгновенно вылетает он из дома,
Несется вдоль дороги незнакомой
Из городских ворот и за вратами,
А туфли передышки все не знают.
Лишь «Тпру!» крича, добился остановки
Несчастный Мук от редкостной обновки.

Но, отдохнув, сообразил он: надо
Благодарить Аллаха за награду.
Отныне кончились его невзгоды,
Он перестал быть жалким пешеходом.
Он где угодно может оказаться,
Лишь хорошенько стоит разбежаться.

И, пожелав прибыть в соседний город,
Пошел он наниматься в скороходы.
Здесь Мука смехом встретили привычным –
Был рост для скорохода необычным.
Но карлик все просил об испытанье,
И привели его тогда к султану.

Расхохотавшись, тот велел со смехом
Готовить для придворных всех потеху.
Своих позвал он лучших скороходов,
Но странный карлик победил природу.
Ни одному из бегунов султана
(Один был настоящим великаном)
Опередить не удавалось Мука,
И не понятно было, в чем тут штука.

Стал Мук султанским личным скороходом,
Росли его награды и доходы,
Но вместе с ними злых врагов нажил он.
Придворных зависть Мука окружила.

Однажды ночью полнолунье было,
И Мук гулял. Вдруг тросточка забила
Сама собой, как козочка копытцем,
И той же ночью Муку голос снится:
«Вернись туда и захвати лопату.
Где била трость, найдешь огромный клад ты».

И правда: Мук нашел несметный клад,
И, свет не зная, был безмерно рад
И думал: щедро расточая злато,
Друзьями станет наконец богатым.
Но, чем охотней и щедрей дарил он,
Тем зависть их была непримиримей.

Султанский главный повар Ахули
Заглазно Мука бедного хулил,
Рабов начальник, грубиян Ахмед,
Кричал, что карлика хитрее нет.

И сам коварный казначей Архаз,
Что из казны черпал уже не раз,
В своих грехах несчастного винил.
И никому добряк там не был мил.

«Нашел как будто этот карлик клад!» –
Они решили и за Муком в сад
Отправились, когда взошла луна,
А у того закончилась казна
В тот самый день, и с заступом своим
Он повстречался на дороге им.

Не вырваться несчастному из рук!
Немедля у султАна бедный Мук,
И в башне он высокой заточен,
И туфель в раз и тросточки лишен.

А любопытный пожелал султан
Их силу испытать немедля сам.
Одно решил малыш не говорить:
Как в беге туфли те остановить.

Когда султан набегался довольно,
То туфлям Мук отдал команду «вольно»,
А вслед за тем из всех его владений
Султаном изгнан был без рассуждений.

Мук снова нищим карликом остался
И к ночи к лесу темному добрался,
Где и заснул вдали от злого мира,
А утром ягоды поел инжира.

Потом к пруду склонился, чтоб напиться.
О ужас! что плескались там за лица!
Огромный нос, чудовищные уши!
Но вот вгляделся бедный Мук получше
И понял: безобразное виденье –
Его – ничье иное – отраженье!

Он долго плакал, обхвативши уши:
«Неужто можно Мука сделать худшим?»
И никуда из той зловещей чащи
Не уходить решил бедняга дальше.
И с дерева, что тоже было рядом,
Под вечер съесть решил немного ягод.

Потом – к воде, стараясь не глядеться…
Но уши где? куда успели деться?
И вновь судьбу благодарил малютка,
Что обратила вспять дурную шутку.

Мук никогда не знал такого пира!
Затем нарвав чудесного инжира
От первого и от второго древа,
В карманы правый положил и левый.

Переодевшись, шел назад он скоро.
А были в редкость ягоды в ту пору.
И Мук, достигнув главного базара,
Среди торговцев тоже сел с товаром.

И, лишь султанский показался повар,
Как поднялся вокруг на рынке говор,
Что чужестранец тут с деликатесом,
И повар приценился с интересом.

Не стал и Мук, конечно, дорожиться,
Чтоб мог султан инжиром освежиться.
И в час обеда вся семья султана
Была страшней семьи орангутана.

Не мог помочь им ни один аптекарь.
Но ближе к ночи появился лекарь
Из дальних стран, с длиннейшей бородою.
Корзину ягод нес мудрец с собою.

В тот час султан в слезах забылся сном,
Но оставался на ногах весь дом.
И лекаря ввела его жена
В покои, где хранилась вся казна:
Пусть всей казны ценою возвратит
Он дочерям и ей прекрасный вид.

Не глядя на алмазы, серебро,
В мгновенье Мук нашел свое добро,
Архазом помещенное в углу,
Поставил он корзину на полу
И, туфли в миг волшебные надев,
Стал сразу смелым, как могучий лев,

Был в тот же час на родине своей
И с той поры не оставлял Никеи.
Вот сколько зол негаданных и бед
Знал от людей наш маленький сосед.

Я жизнь его друзьям пересказал,
И каждый Мука чтил и уважал.

5-8 ноября 2019 года

Король Лягушонок

Был у одной принцессы мяч
Красивый, золотой.
Однажды в воду он упал,
И за пропажей той
Принцесса ринулась в слезах,
Но на пути к игрушке… ах!
Лягушка над водой!

И Лягушонок говорит
(Он, видно, не простой):
«Принцесса, мой ничтожен вид,
Но не беги, постой!

Тебе желал бы я помочь,
Но только обещай –
Ведь королевская ты дочь –
Позвать меня на чай.

И дай из кубка твоего
Отведать мне питья
И на постели полежать
Узорного шитья».

Принцесса обещала все,
И Лягушонок вмиг
Игрушку возвратил ее,
Но цели не достиг.

«Постой! И я с тобой хочу!» –
Но убежала прочь,
Беспечно радуясь мячу,
Балованная дочь.

Вот королева и король
С принцессой за столом.
И слышат, будто у ворот
Стучится кто-то в дом.

«Кто это хочет к нам за стол?
Неужто на обед
Какой-то великан пришел?
Ты в страхе, дочка?» – «Нет!

Лягушка то, не великан.
За то, что спас мой мяч,
Мою тарелку и стакан
Он хочет, плачь не плачь!»

«Ты обещала это, дочь?» –
Король промолвил. – «Да».
«Теперь ничем нельзя помочь.
Держи обет всегда».

И королем открыта дверь,
И Лягушонок здесь.
К принцессе сел противный зверь,
Чтоб с нею пить и есть.

Потом он хочет почивать,
И со слезами та
Несет его с собой в кровать,
Где шелк и чистота.

Ложится, плача, рядом с ним
И гасит в спальне свет.
Еще условием одним
Исполнится обет.

Поцеловать Лягушку ей,
Несчастной, предстоит.
Принцесса, больше слез не лей!
Принц пред тобой стоит!

Был заколдован ведьмой злой
До той поры, когда
Принцессой будет молодой
Развеяна беда.

Она сдержала свой обет,
Позвав Лягушку на обед,
И, по скончании всех бед,
Ее счастливей в мире нет!

11-17 ноября 2019 года

Двенадцать братьев

Двенадцать было сыновей
И дочь у короля.
И тех счастливее детей
Не ведала земля.

Но, маму милую сменив,
К ним мачеха пришла
И вместо персиков и слив
Камней им подала.

Глаза отцу их отвела
И волею своей
Из дому вовсе прогнала
Беспомощных детей.

А чтобы братья не могли
Сестрице помогать,
Ее решила ведьма-мать
Немного задержать.

И вот, несчастное дитя,
Одна в глухом лесу.
Щебечут птицы, к ней летя,
И весть о том несут,

Что есть избушка лесника
Заброшенная там.
В ней будет жить она, пока
Ей Бог поможет Сам.

Двенадцать лилий там росли
В лесу, в тени дерев, –
Глаза любой бы привлекли,
Любой из юных дев.

Но не коснулась никогда
Их дочка короля,
Как будто место было там –
Священная земля.

Вдруг налетели на цветы
Олени как-то раз.
И крики птичьи с высоты
Раздались в тот же час:

«Прощай, любимая сестра!
Цветами были мы.
Теперь уносят нас ветра
По воле злобной тьмы».

Так пела стая лебедей,
Над хижиной кружа.
Сестра же, покорясь беде,
Уснула, вся дрожа.

И видит сон: родная мать
Ей нежно говорит:
«Дитя! Сумеешь воссоздать
Ты братьев юных вид,

Терпеньем за двенадцать лун
Без смеха и без слов
Развеять чары черных рун
И белый снять покров.

Прекрасны птицы, но мои
Прекрасней сыновья.
Сочти же испытанья дни.
С тобОю буду я!»

Проснулась девушка чуть свет
И слышит стук копыт.
Охота едет через лес,
Король в рожок трубит.

Находит хижину и в ней
Красавицу-дитя.
Берет женой ее себе
И мчится с ней, летя
В свой замок, свадьбу там сыграть,
Невесткой осчастливив мать.

Но только зависть, только зло
Встречают деву – не тепло.
Она печальна и молчит,
И, хоть ее прекрасен вид,
Но шепчет тайно весь дворец,
Что ведьма взята под венец.
Меж тем прошло двенадцать лун
С таинственного сна.
Слетает лебедь, бел и юн,
В покои, где она.

И следом крылья остальных
За окнами шумят.
Прекрасны братья и сильны,
Пред нею светлый ряд.

И все становятся людьми,
Ее коснувшись уст.
Так злую волю победил
Полет высоких чувств.

17-21 ноября 2019 года

Карлик Нос

1

В старинном городе немецком
Нарядном, как игрушка в детской,
Жила, торгуя без обмана
На рынке, зеленщица Анна.

Сынок ей помогал прилежно,
Его любила Анна нежно.
С ней и отцом всегда был ласков
Не по годам высокий Яков.
Ему двенадцать было лет,
Приветлив с ним любой сосед.

Из лучших зеленщиц базара,
УмЕла мать подать товары.
А если кто купил немало,
Помочь им сына посылала.

2

Приходит раз на рынок к ним
Противная старуха,
Все носом нюхает своим
И слышит все вполуха.

Внушает страх один лишь вид.
Плюется ведьма и бранит
Прекрасный Аннушкин товар,
Который хвалит весь базар.

С нее не сводит Яков глаз:
«Никто получше не припас!
Сам повар герцога готов
Все покупать у нас без слов.
Всегда отлично дело шло,
Сегодня ж нам не повезло:

Никто из видевших уже
Вас рядом с нашей лавкой,
Не пожелает овощей,
Такой помятых лапкой!»

Но Анна шикает: «Не смей
Так говорить с народом!
Самой, должно быть, горько ей
Таким ходить уродом».

«А для чего она бранит
Отличный вкус, отличный вид
Прекрасных наших овощей?
И головой трясет своей
На этой шее длинной?
Того гляди, в корзину
Слетит тяжелая башка!
Тогда уже наверняка
Пойдет торговля плохо…»

И вдруг старуха, ловко
На Якова оборотясь,
Ему сказала: «Ах, мой князь!..
Мой облик вам докучен?
Гляди, не стать бы лучше!..»

Старуха вовсе не глуха
И, хоть ей лавка и плоха,
Капусты целый короб
Берет себе на горб.

И охает притворно:
Пускай юнец проворный
В нужде ей не откажет
И донесет поклажу.

И, день тот вспоминая,
Не понимала Анна,
Как отпустила сына
Нести карге корзину.

Не меньше часа шли они
По дальним переулкам.
За помощь хочет угостить
Старуха супом с булкой.

Послушен Яков. Как во сне,
Идет за нею следом,
Угроз не помня, о вине
Своей забыл он, бедный.

Но сердце сжал его испуг,
Когда изба, сторожка
Старухи обратилась вдруг
Внутри дворцом роскошным.

А слуги у старухи той –
Морские свинки, белки.
Вот замелькали над плитой
Кастрюли и тарелки.

И ароматнейший бульон
На вкус отведал Яков.
Какой не скажешь точно он –
Солено-кисло-сладкий…

Он видит сон: кладут его
Под шубку рыжей белки.
Старухи это колдовство.
Проворный он и мелкий,

Как это странное зверье,
Что тут повсюду кружит.
Готовит ведьме он питье,
Семь лет усердно служит.

Искусный повар он теперь.
Коренья знает, травы.
Имеет нюх острей, чем зверь,
На разные приправы.

Раз за одной такой идет
В какой-то шкафчик дальний,
Вдохнул… Глаза открыв, встает
На ведьмином диване.

В роскошной кухне никого.
На улицу он вышел.
Бежит домой, а вкруг него
Все время хохот слышен.

Должно быть, карлик по пути
Какой-нибудь проходит.
Над безобразием шутить
Ведь принято в народе.

И Яков сам в другой бы раз
Остановился точно,
Но слишком он спешит сейчас,
На рынок нужно срочно.

В каком, должно быть, страхе мать!
Скорей ее согреть бы!
Как только мог полдня он спать
На кухне старой ведьмы!

На рынке как-то все не так,
И в черном платье Анна.
Кричит он: «Мама, вот он я!» –
Та отшатнулась странно,
С испугом смотрит на него,
А он понять не в силах,
Какое злое колдовство
Коснулось мамы милой.

«Как, ты не узнаешь меня?» –
В не меньшем он испуге.
Но вот вокруг уже стоят
Торговкины подруги.

«Что хочет карлик этот здесь?
Как смеет издеваться?
Да совесть-то у цверга есть,
Своим горбом соваться
В такую черную беду?
Сейчас управу я найду!..»

Бежит в испуге Яков
От палок их и лап их.
Бежит к сапожнику отцу –
И тот не рад его лицу
И встрече с ним нимало.

Расспросом Яков узнает,
Что скоро год восьмой пойдет,
Как сын торговки Анны
Пропал, как в воду канул.

А рядом брадобрея кров,
Там зеркало большое.
И Яков в нем под шум смешков
Всю истину откроет:

Семь лет он белкою скакал
Среди проворных белок
И горестным уродцем стал
У ведьмы напоследок.
Не удивительно, что мать
Так мог он страшно напугать.

Куда бы он ни заглянул,
Смеялись нагло хамы.
В смятенье ночью он уснул
На плитах возле храма.

И мысль благая, как прожить,
Явилась утром рано:
Он может поваром служить
У герцога-гурмана.

Среди насмешек всех сортов
Оставлен он на пробу.
Обед изысканный готов
И найден бесподобным.

К себе зовет гурман его
И главным назначает –
В стряпне пусть прежних поваров
Искусник поучает.

«А имя, кроха, Карлик Нос
Ты от меня получишь.
Клянусь, ведь никогда не рос
На лицах клювик лучше!

Всегда я прозвища даю,
Таков уж мой обычай.
Без лакомств никогда не пью,
И лакомств непривычных».

3

Добреют в горе, говорят,
Хоть нрав людей не одинаков.
Бранил нечасто поварят
Ему послушных бедный Яков.

Его любили. Он всегда
Понять готов был боль другого.
Душе на пользу шла беда.
Но испытанья ждали снова.

4

Теперь на рынке все его
И чтят и уважают,
Там самолично Карлик Нос
Продукты закупает.

С какой тоскою он глядит
Всегда на угол Анны!
Чего б ни дал, чтоб мерзкий вид
Сменить на ей желанный!

Однажды выбрал он в рядах
Хорошую гусыню,
Несет с собою, как всегда,
Под крышкою в корзине.

И слышит: «Не убей меня!
Ведь сам несчастлив будешь,
Не родилась гусыней я,
Ты девушку погубишь!»

Не сильно Яков изумлен,
И сам был прежде белкой.
Велит к себе поставить он
Для птицы этой клетку.

И объясняет, что едой
Кормить особой будет,
Чтобы хозяину потом
Подать ее на блюде.

Гусыня – юная Мими,
И дом ей – остров Готланд.
Отец ей знанья подарил
Растений и животных.

Волшебник это Веттербок.
И все ж дознаться он не смог,
Кто, дочь его похитив,
Придал ей облик птичий.

А та же это ведьма,
Что Якову в ответе
За красоту и годы,
Украденные подло.

Гусыню обнял Карлик Нос
И ей сказал, вздыхая:
«Мими! Ты счастье принесешь,
Я отчего-то знаю».

А скоро к герцогу гостить
Приехал друг вельможный.
Искусством князя поразить
Кухмейстер карлик должен.

В пирах с зари и до зари
Полмесяца проходит.
И герцог сладко говорит:
«Я слышал, друг мой, вроде
Судачит и простой народ,
Что Нос – король всех поваров?

«Об этом поваре, mein Herr,
Недаром шли легенды,
И все ж паштета «Сюзерен»
Я так и не отведал.
Одна такАя травка в нем,
Что здесь не сыщешь и с огнем».

«Мы будем есть паштет с травой!» –
Вскричал во гневе герцог.
«Заплатит карлик головой,
Его изжарю сердце,
Коль завтра в этот самый час
Не усладит паштетом нас!»

Заплакал Якоб и к Мими
Идет с известьем этим.
«Мой друг, печаль свою уйми!
Еще надежда светит.

Нам повезло, что этот день
Отмечен новолуньем.
Там, где каштанов старых тень,
Растет цветок петунья.
Ее в паштет ты положи
И тем прощенье заслужи».

Ворота заперты. За них
Ступить не может Яков.
Берет он на руки Мими
И с ней выходит в сад их.

Вот вся обшарена трава,
Но нет нигде искомой.
И вдруг почудился едва
Им аромат знакомый.

«Такой же я тогда вдохнул,
Пред тем, как стать уродом!
О, если б мне теперь вернул
Он счастье и свободу!..»

«Послушай, Яков, подожди,
Вернемся мы сначала», –
Ему промолвила Мими
И к дому побежала.

Они пришли, и Карлик Нос,
Вдохнув петуньи запах,
Вдруг на глазах Мими возрос
И стал, как прежний Яков!

С Мими в корзине из дворца
Он вышел преспокойно –
Никто его и не узнал
В красавце этом стройном.

А после он отнес Мими
На остров Готланд древний,
Где Веттербок ей возвратил
Обличье дивной девы.

23-30 ноября 2019 года

Петер Мунк

Кто только в Шварцвальде бывал,
Тот знает, что нигде
Таких Господь не создавал
Деревьев и людей.

Так рослы, так крепки они,
Так хороша их стать –
Хоть сосны с елями возьми,
Хоть человека взять.

Всю жизнь там угольщик прожил,
Он звался Петер Мунк.
Вначале очень был не мил
Ему отцовский труд.

«У ямы угольной весь век
Так ёлки жечь в огне
Живой не может человек.
Нет, это не по мне!

И впрямь ведь чёрен этот труд, –
С тоскою думал он», –
«ИнАче ведь совсем живут
Стекольщик, плотогон.

К примеру, Шлюркер или Вильм
Иль Иезекиил!..» –
Не раз завидовал он им
И посмотреть ходил,

В трактир, где ничего не ел,
На этих трех господ,
Кто тратил больше за день, чем
Заслужит Петер в год.

«Вот это значит от души
Повеселить себя!
А мы на жалкие гроши
Живем, весь век скорбя…»

Из детства Петер вспоминал:
О гноме слышал он,
Что тем как будто помогал,
Кто в день седьмой рожден.

А твердо знал он много лет,
Что воскресеньем был
Тот день, как он увидел свет,
Что иногда не мил.

«И заклинанье будто есть,
Что надобно сказать,
Чтоб, о себе подавши весть,
Помощника позвать:

«Живешь ты много сотен лет
И клад под старой елью
Даешь явившимся на свет…»
А дальше не сумею!..

А в чаще будто великан
Живет, еще не стар.
И он иным уж помогал,
Но только неспроста…»

Так много Петер размышлял
И наконец решил
Пойти сперва к тому, что мал,
И к лесу заспешил.

Под елью самою большой
Отвесил он поклон,
И прочитал как мог стишок,
И видит, удивлен:

Мелькает белка с озорством,
Где ветки высоки,
А на ногах ее чулки
И с пряжкой башмаки.

И шляпа на макушке вдруг,
И снова – зверь как зверь!
Нашел на Петера испуг,
Глазам своим не верь!

Не к дому Петер в страхе шел,
А в чащу напрямик.
И жил с семьей своей большой
Там дровосек-старик.

Парнишку встретили тепло
И уложили спать,
Чтоб на ночь глядя не пришлось
Домой ему бежать.

А ночью буря поднялась,
Лил с градом дождь с небес.
«Сегодня Михель-Великан
На плот свой рубит лес», –

Сказал старик, пуская дым
Из длинной трубки вверх,
И внукам объяснил своим:
«Он дух – не человек.

Тому назад уже лет сто
Лесоторговец жил.
К нему явился Михель тот
И у него служил.

Хозяин сразу же смекнул,
Что он не прогадал:
Бревно, что семеро берут,
Как щепку, Михель брал.

Но, порубив с полгода лес,
Поехал Михель в Кёльн.
С тех пор и тронулось все с мест,
Что было нам закон.

Всегда из Шварцвальда плоты
Не дальше Кёльна шли.
«Уж очень, братцы, вы просты!
Не всё, что мы везли,
Себе оставит старый Кёльн –
Втридорога продаст
Голландцам наши бревна он,
На выдумку горазд.

Давайте мелкое спустив,
Погоним в Роттердам
Товар приличный. Раза в три
Накрутим цену там».

Так было сделано. И вот,
С тех самых давних пор
На нашей родине живет
Обман, порок, позор.

Трактир голландский – будто рай
Для молодых парней.
А был когда-то Шварцвальд край
Других краев честней.

УмЕет Михель соблазнить.
Хитер, как рыжий зверь.
Не побоюсь я повторить,
Что жив он и теперь.

За сосны, что в такую ночь
Нарубит он в лесу,
Голландцы и родную дочь
В продажу отнесут.

А лучшей платою была б
За сосны те картечь –
Всегда дает такой корабль
Нежданно в море течь,

Как только новую сосну
Он вырвет из земли.
Вот потому идут ко дну
Так часто корабли».

Ни разу Петер не видал
Тревожных снов таких.
То следом гнался Великан,
То Человечек, тих
И почему-то очень строг,
Шептал свои слова.
А Мунк бежал не чуя ног,
Кружилась голова…

Его наутро разбудил
Веселый пляс парней,
Что за окном по лесу шли
Дорогою своей
И голосили как могли
И кто во что горазд.
И Петер рифму уловил
Последнюю как раз!

«Неделю» с «елью» срифмовать –
Вот он чего не мог!
Теперь смотри, с подарком, мать,
Домой придет сынок!

«Не меньше денег попрошу,
Чем у Езекиила,
И чтоб кого ни приглашу
На танец, всем был мил я,
Как Вильм Красивый мил сейчас.
Вот это будет пляс так пляс!..»

Сказав спасибо, со двора
Туда он зашагал,
Где Человечек так вчера
Беднягу напугал.

Но что такое? Рядом с ним
Громаднейшая тень.
Голландец голосом своим
В ночь превращает день

И сотни талеров сулит.
За что – и невдомек!
Но Петер прочь пока спешит,
Еще не пробил срок…

Приходит каждому черед,
Кто жаждет перемен,
Узнать, за что он отдает
Те талеры взамен.

«Живешь ты много сотен лет
И клад под старой елью
Даешь явившимся на свет
В последний день недели!» –

Читает Петер, чуть дыша,
И – Человечек здесь.
Из разноцветного стекла
Его костюмчик весь.

Как стеклодувы, он одет
И как часовщики.
Струится мягкий ясный свет
От глаз и от руки.

И правда Петер попросил
Чего давно хотел:
Чтоб деньги, как Езекиил,
Всегда с собой имел
И чтоб плясать, как Вильм, он мог
И не жалел своих сапог.

Вторым желанием его
Стекольный был завод,
Хотя забыл он мастерство
Приобрести вперед.

«Свою последнюю мечту
Оставь про черный день
И знай: к добру не приведут
Вино, и спесь, и лень», –

Сказал ему Стеклянный Гном
И меж ветвей исчез,
А Петер поспешил в свой дом
Через дремучий лес.

Сначала Петера влекло
Немало ремесло.
Так мягко плавилось стекло,
Искрилось и текло,
Переливалось на свету,
Как золото и медь,
Что Петер мог часами тут
Во все глаза глядеть.

Пытать секреты мастерства
Однако он не стал.
Теперь трактир едва-едва
Он на ночь покидал.

За пояс Вильма он заткнул,
Стуча ногой об пол.
Всего ж сильней его тянул
К себе игорный стол.

Так дело вовсе он забыл,
Сбегая от забот.
И приносил уже завод
Убыток – не доход.

«Но есть еще Езекиил –
Пока он при деньгах,
И я как будто накопил!
Не будет полным крах».

Игра в убыток? Не беда:
Чем больше не везло,
Тем больше гульденов всегда
Езекиилу шло.

И столько ж Петер находил
В кармане и своем.
Однажды Иезекиил
Остался с ним вдвоем.

Развеселившись не к добру,
Мунк думал: «Мне везет!» –
Еще не зная, что игру
Сам Михель поведет.

Все время в проигрыше был
Толстяк Езекиил.
Чтоб отыграться, он взаймы
Немедля попросил.

Но чтО бы Петер бедный дал,
Когда карман постылый
Лишь столько денег помещал,
Как у Езекиила?

Избит и назван колдуном,
Бредет к себе бедняга в дом
И слышит голос и шаги:
«Постой, безумный, не беги!
Зачем со скрягой вел дела?
Иди ко мне – не будет зла...»

Наутро Петеров завод
Описан за долги.
И вот он к Михелю идет
И просит: помоги.

«Охотно!» – отвечает тот
И в страшный дом к себе ведет,
Где белый, резкий, жесткий свет
И никогда не грет обед,
Хотя вся утварь на стенах,
Как в прочих шварцвальдских домах.

Большой кувшин вином налит.
Голландец дружески тогда
О дальних странах говорит,
О кораблях и городах.

«И ты ведь, Петер, побывать
Легко бы мог повсюду так,
Когда б оставил дом и мать,
Когда бы не один пустяк.

Ста тысяч гульденов должно
Тебе на год-другой хватить.
А после можно в оборот
Их очень выгодно пустить.

Доверься мне. Я научу
Дела как следует вести.
Взамен же то лишь получу,
Что всем мешает на пути».

В глазах у Петера туман:
«Но что же это? Говори.
ГрошА не знает мой карман…»
«А вот… Иди и посмотри».

И Михель дверь одну открыл,
Улыбкой ободрив.
И бедный угольщик застыл
В дверях, ни мертв ни жив.

Здесь полок много на стенах,
На каждой – банок ряд.
На банках этих имена,
Внутри – сердца стучат.

Читает Петер ярлыки:
Таможенник, судья…
Вот «Шлюркер», «Вильм», «Езекиил»…
«Но как же буду я?!

Что вместо сердца у людей,
Чье сердце бьется тут?»
«Не пропадут они нигде
И лучше всех живут.

А вместо сердца – погляди:
Отличный мрамор дам.
Немного, правда, холодит.
Но посуди ты сам,
Как это кстати в летний жар!
Зимою же вино
Тебя согреет – ты не стар –
Не хуже, чем оно.

Сто тысяч гульденов с меня!..» –
Напомнил Великан,
Мешком с монетами звеня.
«Да, Михель, по рукам!»

Два года ездил Петер Мунк
По миру, как во сне.
Ничто не нравилось ему,
Не рад он был весне.

Вернулся в Шварцвальд – та же вновь
Досада, скука, лень.
Сильней не застучала кровь
И в возвращенья день.

Теперь чуждается людей,
Не весел и не прост.
И, как последний иудей,
Дает он деньги в рост.

Как в плен, он взял себе жену
Лизбет, дочь бедняка.
Оставил мать свою одну,
Не дав ей медяка.

За горсть ничтожную монет,
Что нищим раздала,
Грозит расправой он Лизбет.
И вот беда пришла.

В отъезде Петер, а к Лизбет
Стеклянный Человек
Узнать явился, что ее
Добрее в мире нет.
Суровый позабыв запрет,
На помощь поспешит Лизбет.

Внезапно Петер воротясь –
Не шел в тот день гешефт –
И диким гневом распалясь,
Убил свою Лизбет.

Огромным человечек стал
И грозным, словно Бог:
«Довольно времени я дал.
Пришел последний вздох.

Здесь лучший Шварцвальда цветок
Дыхания лишен!
Три дня даю тебе я срок –
И жребий твой решен».

Очнулся Петер, а Лизбет
Нигде в помине нет.
И с каждым часом близок день,
Когда грядет ответ.

К Еловой он идет горе
И, низко поклонясь,
Зовет, чтоб вышел Человек,
Своих владений князь:

«Живешь ты много сотен лет
И клад под старой елью
Даешь явившимся на свет
В последний день недели!»

Он показался, в черном весь,
И ждет, что скажет Мунк.
Молчит тревожно старый лес,
Вздыхают ель и бук.

«Ещё желанье берегу,
Хоть горек мой конец:
Верните сердце, что врагу
Я отдал сам, глупец».

«Да разве сделку заключал
Со мнОю ты о нём?
Иди туда, где твой Ваал
Себе построил дом».

«Ах, ни за что на свете вновь
Мне сердца не вернуть!»
«Да, силой нет. И всё ж его
Не трудно обмануть…»

Тут указал Стеклянный Гном
Единственный тот путь,
Которым Петер мог над злом
Победою блеснуть.

«И помни: если будешь твёрд
И жарок пред бедой,
То даже Михель, как ни горд,
Не справится с тобой».

Встречает смехом Великан:
«Ну что, жену убил?
Да поделом! Её вина,
Ведь ты ей говорил!..

Хотя придется укатить,
Пожалуй, в Новый Свет.
Сто тысяч гульденов бери.
Семь бед – один ответ!»

«А знаешь, Михель, я считал,
Что ты и впрямь колдун.
Теперь я только отгадал,
Как ты меня надул».

«И что? Жена везде глядит
И совесть стала есть?
И жжет раскаянье в груди?»
«Да-да, немного есть.
Я понимаю эту суть:
Ты сердце охладил,
И заморозка по чуть-чуть
Тут стала отходить».

«Но ты ведь можешь поглядеть!»
«На что? На банок ряд?
Я видел восковых людЕй –
Те хОдят, говорят!»

«Ну и дурак ты, Петер Мунк!
Гляди скорее сам!
Набрался, тоже мне, наук!..
Его тебе я дам,

Чтоб понял ты, кто прав из нас
И вздора не молол!..»
И Великан срывает в раз
Тут с Петера камзол

И сердце-камень достает,
И сердце – ясный жар.
Места меняет он и ждет…
Но кончен тут кошмар.

Спокойно Петер говорит:
«Да, в этом ты горазд».
Еще спокойней повторит,
Что сердца не отдаст.

«Ну полно. Я его держал.
Наверное, дрожит…
Признаюсь, от тебя не ждал…
Оставь свой храбрый вид».

Шипит вода, огонь, змея:
 «Отдашь? Отдашь? Отдашь?..» –
Но, сердцем радостным бия,
Бесстрашен Петер наш.

Вот он у ели. Добрый гном
Ведет к нему Лизбет.
Вернется Петер в старый дом.
Его счастливей нет.

4-14 декабря 2019 года

Бабушка Вьюга

1

Жила-была одна вдова,
А у вдовы две дочки.
Лентяйка у нее права,
Прилежной – знать не хочет.

Лизбет ведет усердно дом
И ждет лишь нагоняя,
А Марта все лишь портит в нем.
Но худшая – родная.

Лизбет с утра в работе вновь,
Вверх-вниз веретено.
Уж исколола пальцы в кровь
Себе давным-давно.

В колодец опустила вот
Омыть веретено,
Не пачкать пряжу… O mein Gott!
Оно летит на дно!

А дома ну ее бранить
Немилосердно мать:
«Сумела если уронить,
Сумеешь и достать!»

Бежит к колодцу тут Лизбет
И прыгает в него.
Лужайка, небо, ясный свет.
И близко никого.

Но старой яблони вдруг ствол
Промолвил тихо ей,
Чтоб облегчила груз его,
Стряхнув плоды с ветвей.

А дальше – печь ей говорит:
«O M;dchen! Помоги!
Давно внутри уже горит –
Готовы пироги».

Высокий показался дом,
Широкое окно.
И Frau Holle видно в нем,
О ней молва давно:

Как дни со снегом настают,
Перину Вьюга бьет свою.

И Вьюга говорит в окне:
«Останься мне помочь.
Прилежна будешь – будешь мне
Ты как родная дочь».

Осталась девушка, трудясь
Усердно и с душой.
Как сказка, жизнь ее лилась,
Все было хорошо.

Но ей, не знает отчего,
Тоскливо иногда.
Наверно, сердца волшебство
Зовет нас всех туда,

Где мы родились и росли,
Где первые друзья.
Без корня старого земли
Быть деревцу нельзя.

2

И ласково ей Вьюга говорит:
«Я знаю, что душа твоя болит.
И тем, что ты тоскуешь по земле,
Ты мне ещё, Элизабет, милей.

Домой тебя с наградой отпущу
И все твои потери возмещу».

К высоким Лизхен привела вратам,
И золото дождем пролилось там.
В придачу отдала веретено,
Всё в золоте чистейшем и оно.

Вернулась Лизхен – мачеха с сестрой
Немедля просят: тайну нам открой.

Все рассказала дева, не таясь.
От зависти старуха распалясь,
Свою лентяйку гонит со двора
Озолотиться так же, как сестра.

3

Не стала Марта тратить сил
На яблоню и печь.
И Вьюгин дом ей был не мил.
Она старалась: лЕчь
На дню раз семь, чтоб отдохнуть,
И первой сесть за стОл.
Перину было лень встряхнуть,
И снег в те дни не шел.

Вот Frau Holle под конец
И надоело ждать:
«Паршивых не стригут овец.
Тебя одна лишь мать
В своем дому могла держать.
Сама взобью свою кровать!»

И полилась на Марту вниз
Безжалостно смола.
Ее отмыть за всю-то жизнь
Лентяйка не смогла.

16-20 декабря 2019 года
Принц Омар

В Александрии жил портной,
Что звался Лабакан.
То бодро правил он иглой,
То вдруг, как истукан,
Сидел с безумием в очах,
На вид почти что падишах.

Ценой лишений и труда
Купил наряд воскресный.
И в нем гулял туда-сюда,
Как гордый шейх известный.

А между тем, не мастер он,
А подмастерье был.
Вот как-то к мастеру его
Султанский брат Селим
Велел одежду отнести,
В Александрии быв в пути.

Наряд роскошный починить
Обязан Лабакан.
Искусно заструилась нить,
Но мысли бедняка
Совсем смешались, как в бреду,
И он решил: «Теперь уйду,
Переменив судьбу, как плащ,
И буду славных ждать удач!»

И Лабакан, покинув дом,
В наряде пышном шел пешком,
Хотя столь важный господин
Иметь был должен паланкин
Или хорошего коня.
И, бедность жалкую кляня,
Себе он лошадь приобрел.
Она была скорей осел.

И встретил юношу в пути.
Аллах дороги их скрестил.
Что за несходство глаз и лиц!
То был Омар, наследный принц.

Старик Саауд, вехабитов султан,
Тому двадцать лет Эльфи-бею отдал
Младенца, рождЕнного только женой.
Ведь было предсказано: кто-то иной
Захочет наследовать царственный трон.
И ради спасенья с ним сын разлучен.

С любовью каирский паша Эльфи-бей
Растил его в славной столице своей.
Теперь уже срок возвратиться настал,
И знаком султану послужит кинжал.

Как только все это узнал Лабакан,
Он спящего принца в пути обокрал.
Кинжал захватил и присвоил коня:
«Теперь они сделают принцем менЯ!»

Одно не учел завирайка-портной:
Что мАтери принца он сын не родной.
И сердце ее тот подвох различит,
И часто во снах посылался ей вид
Младенца растущего, юноши стать,
Черты его ясные. Дивен, как мать,
И взором похож на нее и лицом,
Не мог подменЕн быть Омар подлецом.

Доволен и счастлив султан Саауд.
В роскошных носилках портного несут.
Омар же несчастный в то время томится,
Портным оклеветан, в султанской темнице.

Успела султанша его увидать,
Немедля узнала несчастного мать
И вот что придумала: пусть Лабакан
И «тот самозванец» сготовят кафтан.

В восторге портной: вот пришел его час.
И в кройке с шитьем показал же он класс!
Немалый в искусстве том ведал он толк,
А рядом с Омаром – изрезанный шелк:

«Меня Эльфи-бей научил не тому –
Езде верховой и в правленье уму.
Иголка – оружье совсем не мое,
Но меч боевой я держу и копье!»

Теперь колебаться вдруг стал и султан:
Быть может, и впрямь только плут Лабакан?
И едет он к фее, которой согрет
Престол его дедов уже много лет.

Два дивных ларца Саауду вручив,
Она обещает: «Бог истины жив.
На крышках две надписи яркие есть:
БОГАТСТВО и СЧАСТЬЕ – и СЛАВА и ЧЕСТЬ.
Лишь то изберет для себя Аббасид,
Что сердцу державному ДА говорит.

Вот час испытанья. Берет Лабакан
БОГАТСТВО и СЧАСТЬЕ –
Для многих капкан.
Омар же бестрепетно – СЛАВУ и ЧЕСТЬ.
Открыты шкатулки – и что-то в них есть!

Корона и скипетр. – Нить и игла.
Сначала корона, как жемчуг, мала.
Но вот вырастает! Омару как раз!
Недаром же прадед Омара – Аббас.

Иссякнет БОГАТСТВО, а ЧЕСТЬ никогда,
И СЛАВЫ со СЧАСТЬЕМ не меркнет звезда!

Прощен Лабакан. Из шкатулки игла
Сама без портного пошить все могла,
А нитка волшебная все не кончалась –
И только копить ему деньги осталось.

И, слыша о громких победах Омара,
Он понял, что СЛАВА дается не даром,
И ИМЯ нельзя ни купить, ни продать,
Которое дали ОТЕЦ нам и МАТЬ.

1-6 января 2020 года

Кнут-Музыкант

Жил мальчик у моря,
По имени Кнут.
Обут был зимою,
А летом разут.

Не часто бывал он
Как следует сыт,
Но весел, удал
И загаром покрыт.

Однажды нашел он
Кусок тростника.
Вертел и разглядывал
Дудку пока,

На берег вбежала
Морская волна
И что-то искала.
И молвит она:

«Не видел ли дудку
На ближнем песке?
Богат не на шутку,
Кто держит в руке
Диковинку эту
Царевны морской.
Она отнимает
И дарит покой».

Но дудочку Кнут
Для себя приберег.
Он начал играть,
И к нему на песок

Лососей огромных
В объятиях сна
Должна была
Тихо доставить волна.

Домой за корзинкою
Кнут побежал,
Но рыбы уже ни одной
Не застал.

А вместо лососей
Там стаи гусей
И чаек слетелись
С округи со всей.

И лодка помещика их
Петермана
Спешит с егерями
К добыче нежданной.

Ни рыбки, ни птицы
Для мальчика нет,
Но есть приглашенье
Зайти на обед.

Узнав, что в улове том
Кнут виноват,
Помещик прозвал его
Кнут-Музыкант.

А бабушка внуку
В дорогу сказала:
«Ведь времени, Кнут,
До обеда не мало.

Иди осторожно
По берегу моря.
В лесу Киикальском
Отведаешь горя».

«Но, бабушка,
Морем идти далеко!
Что может случиться?
Сбегу я легко!»

В лесу на тропе
Перед Кнутом возник
Сердитый взлохмаченный
Кроха старик.

Тележку с железом
Он тащит вперед
И Кнута, за помощь,
Откушать зовет.

Не больше не меньше –
Король он в горах.
На троне сидит он
На тролльих пирах.

«Для дочкиной свадьбы
У нас завтра бал.
Обед же сегодня
Я сам доставал».

«Но это железо!
Совсем не обед!»
«А что я, по-твоему,
Ем триста лет?

Железа каленого
Нету вкусней!
Ты сам согласишься –
Отведай скорей!»

Во гневе и ярости
Горный король
И знать не желает,
Что мальчик не тролль.

В пещере огонь
Так и пляшет кругом!
Едва Кнут от тролля
И спасся бегом.

Вот все холоднее,
И летом – зима.
И снежная туча
Как будто сама

Спускается сверху,
Стоит на пути.
И нечего думать
От тучи уйти.

Недвижна корона –
Сверкающий лед.
Но дудочку вдруг
Музыкант достает.

И смех разбирает
Тогда короля.
Хохочет он так,
Что трясется земля.

Разбился на части,
Рассыпался в снег.
От нечисти спасся
Опять человек.

В лесу земляника
Горит, как рубин.
И Кнут на поляне
Совсем не один.

Под красными шапками
Справа и слева
Там эльфы-малютки
И их королева.

По счастию, Кнут босиком.
Будь обут он,
Весь эльфий народ
Потоптал бы в минуту.

Народец желал бы
Крылом комариным
Его угостить.
За отказ – паутиной
Густой приказали
Опутать невежу.
Осталось на хитрость
Немного надежды:

«Хоть я комаров
Поедать не привык,
Чтоб вас позабавить,
Я съем и тростник.

Кто смелый из вас?
Кто в нагрудном кармане
Кусок тростника
На прокорм мне достанет?»

И дудочка,
Только у губ оказалась,
Такую запела
Плаксивую жалость,

Что целый народец
Рыдал неумолчно,
Как будто бы день
Стал вдруг сумрачной ночью.

Малютки теперь
Запищали иначе:
«Избавь нас, избавь нас
От этого плача!»

И только когда
Все на место вернулось,
Мелодия дудочки
Им улыбнулась,

Потом засмеялась,
Потом заплясала,
И праздник у эльфов
Начался сначала.

Тогда они с Кнутом
Простились друзьями
И в танцы пустились
Обычные сами.

Вот ель и болото
Со спелой морошкой.
«Отведаю ягод,
Пожалуй, немножко.

Не пляшут, не скачут.
Простые, как будто…»
Но змей неудач
Все преследовал Кнута.

И елка, которую
Гнула усталость,
Лесной королевой
Опять оказалась!

Болото наполнилось
Яростным шумом:
«Морошку мою
Ты тревожить не думай!

Вдогонку пошлю тебе
Злого орла.
От клюва его не уйти
И крыла!»

Но дудочку Кнут
Достает не спеша,
И ель засыпает,
Ветвями шурша.

А вот и усадьба
Уже Петермана.
И запах жаркого,
Такой долгожданный.

«Да ты опоздал!
Мы уже всё поели!»
Сказал Музыкант
Им в ответ: «В самом деле?
Вот жалость и вправду.
Давайте поплачем!» –
И дудочку тихо
Достал свою мальчик.

И гости немедля
Залились слезами
И Кнуту уже
Услужать стали сами:

«Послушай, голубчик,
Ты, верно, голодный!..»
Тогда от заклятья
Лишь стали свободны.

С тех пор обходились
Друзья Петермана
Всегда с Музыкантом
Без лжи и обмана.

5-11 января 2020 года

Флейта Саида

Знатный муж Бенезар из Бальсоры
Был и добрым и мудрым, без спора.
Но не верил волшебным он сказкам, –
Как узнАем из сказки, напрАсно.

А жена Бенезара, Земира,
С детства с доброю феей дружила.
В час рождения сына Саида
Та ей звонкую флейту вручила

Со словами, чтоб выросший мальчик
В двадцать лет получил – не иначе –
Этот дар драгоценнейший в руки:
«Никогда не берет пусть от скуки
Он чудесную дудочку эту.
Не забудь и другого завета:
Прежде чем не исполнится двадцать,
В путь Саиду нельзя отправляться».

Все б исполнено в точности было,
Если б матери юной и милой
Не лишился Саид в малолетстве.
Бенезар не забыл о наследстве,

Но отцу показалось ненужным,
Чтоб, владея искусно оружьем,
Должен юноша был дожидаться
Дня и часа, когда будет двадцать.

И высок, и разумен, и крепок,
С караваном он двинулся в  Мекку.
И погиб бы со всем караваном
От руки кочевавших арабов,

Если б сына вождя, Альмансора,
Не убил при набеге он скоро.
Привезли его пленным к Селиму.
Час отмщенья прошествовал мимо.

И любовь – не одно снисхожденье –
К победившему сына в сраженье
Обратил тут Селим, к возмущенью
Злых арабов, готовых к измене.

Будто сын стал Саид для Селима,
Утешением старости длинной.
Он учил его знакам и знаньям,
Что в ходу у волков его стаи.

А они в этот час замышляли
То, о чем порешили вначале:
«Вождь-старик, видно, впал уже в детство.
Мы прикончим Саида на месте,
Где угасли глаза Альмансора,
И избавим себя от позора».

Может сильный и двух, и десяток
Одолеть, лишь бы не было пряток,
И аркана, что кинут на шею.
Тут и сильный спастись не сумеет.

Месть и зависть и злы, и заразны.
И врагов у Саида немало.
На песке раскаленном он связан
И оставлен в добычу шакалам.

Но, спасенный купцом Калум-Беком,
С караваном достиг он Багдада,
Где, подлейшим явясь человеком,
Тот сказал: расплатиться бы надо.

«Неужели ты мнишь, я поверил,
Что отец твой из знати Бальсоры?
Что Селим свою ярость умерил,
Неотмщенья покрывшись позором?

Ты одет, словно знатный разбойник,
Оказался слабее кого-то.
Без меня был бы точно покойник
И теперь у меня поработай.
Ты за помощь мне должен немало,
Будь слугой у меня зазывалой».

К Калум-Беку исполнен презренья,
Внял Аллаху Саид со смиреньем.
Не обрадовав подлого склокой,
Стал ему он слугою до срока.

Как-то даме седой незнакомой
Доносил он покупки до дому.
И, войдя, обратилась та феей,
Давним другом Земиры, Зулейной.

Рассказала Зулейна, что бедствий
Избежал бы Саид, но наследство,
Заповедная дудочка феи,
Все ж до срока помочь не сумеет.

Если б дома Саид не покинул
Прежде, чем день рождения минул,
Был бы он под защитой могучей,
А теперь не развеять те тучи,

Что над юношей честным сгустились.
«Так прошу я единую милость
Оказать мне: считал бы я счастьем
В состязаньях военных участье,

Что четырежды в месяц в Багдаде
Собирает правитель для знати.
Если б мог я неузнанным биться,
На коне и с оружьем явиться…»

«Это все я охотно исполню.
Будут ждать тебя люди и кони
В этом доме к исходу недели.
А затем, чтоб узнать не сумели,

Умывайся волшебной водою –
Все увидят тебя с бородою
И годами как будто постарше.
После боя все будет как раньше».

Много раз, к восхищенью Багдада,
Получая призы и награды,
Сын Земиры и сын Бенезара
Доказал, что прекрасен недаром.

Вот где вправду для рук его дело!
Мечет копья, как легкие стрелы.
Побежден им Али, брат халифа.
И воинствен Саид, и учтив он.

И язык ему тот пригодился,
Над которым Селим с ним трудился.

Как-то крались по улицам мимо
Кочевые арабы Селима,
Замышляя, что полночью лунной
Нападут на халифа Гаруна.

Ведь любому в Багдаде известно,
Что правитель отважный и честный,
Взяв с собой одного лишь визиря,
Узнает, кто неправ в его мире.

Он проходит ночами без стражи,
Не всегда во дворце знают даже,
И когда он вернется и где он.
Так весь город свой держит в узде он.

И Саид от смертельной засады
Ночью спас властелина Багдада.
А Гарун его обнял, как брата,
Во дворец пригласивши на завтра
И с руки подарив своей перстень,
Чтоб отважный стал миру известен.

А визирь наградил его златом,
Стал Саид по заслугам богатым.

Дома в час достигает он ранний.
Калум-Бек напускается с бранью,

И Саид, потерявший терпенье,
Говорит, что, не медля мгновенья,
Он к отцу уезжает в Бальсору.
Калум-Беку он кажется вором.

Всех берет во свидетели подлый
И Саида лишил бы свободы,
Если б дивная флейта Зулейны
Не спасла от постыдного плена.

Скрыт от глаз Калум-Бека туманом,
Перенесся он в город желанный.
Здесь утешил отца Бенезара
И к халифу потом не с базара,
А со свитой явился своею,
Что Зулейной подарена феей.

11-14 января 2020 года

Беляночка и Розочка

Жила-была мать,
Что растила двух дочек.
И каждая девочка
Будто цветочек

Росла-расцветала
У матери той –
Та с темной косою,
А та с золотой.

В лесу они жили,
Молились же часто.
И мИмо их дома
Шагали несчастья.

Однажды зимой
В непогоду и бурю
Медведь к ним ввалился
В заснеженной шкуре.

Веселым и добрым
Был этот Медведь
И лапы хотел лишь
У печки погреть.

Сначала робели
Немного сестрички,
Но вот запорхали
Над ним, как синички.

Медведь отдыхал,
Запыхавшись от бега.
Они ему чистили
Шубу от снега.

На будущий вечер
Он снова пришел
И мёду и ягод
Поставил на стол.

Приветливы с гостем
И дочки и мать,
У печки ложится
Медведь ночевать.

Таких вечеров
Пролетело немало,
Когда с ним Беляночка
Нежно играла

И Розочка пела
И резво шалила.
Порой и несладко
От них ему было.

Медведь их журил,
Точно добрый родитель:
«Меня вы замучать,
Наверно, хотите!»

Когда же трава
И ручьи показались,
Медведь им сказал:
«Я до снега прощаюсь».

И часто Беляночке
Снился он ночью,
И были печальными
Девичьи очи.

Однажды в лесу
Услыхали сестрички
Какой-то пронзительный писк,
Но не птичий.

Запутавшись в сучьях,
Визжал что есть мочи
Растрепанный карлик,
Рассерженный очень.

Он начал ругаться,
Увидев сестер,
Но девочки кротко
Вели разговор

И, чтобы избавить
Его от беды,
Отрезали кончик
Его бороды.

Ругая безбожно
Спасительниц милых,
С мешком за спиной
От сестер потрусил он.

Еще бороденка
Лишилась отрезка,
Когда она спуталась
С рыбною леской.

И рыба на дно
Утащила бы гнома,
Когда б не услышали
Голос знакомый

Беляночка с Розочкой,
Мимо идя.
И, снова проклятия
Злобно твердя,

Пополз безобразный
Своею дорогой.
А девочки пели
И славили Бога.

Зима приближалась.
Беляночки сердце
ЖдалО и вздыхало,
Не скрипнет ли дверца…

А в третий раз встретился
Карлик сестрицам,
Когда был в когтях
У огромной он птицы.

И, если б не Розочкин
Камешек меткий,
Орел бы его заклевал,
Как креветку.

В четвертый – последний –
Попался он раз,
Когда на плечах нес
Огромный алмаз.

На бедных сестер
Напустился он снова:
«Чего вы уставились,
Глупые совы!»

Но в этот раз брань
Не пришлось им терпеть.
С бессовестным карликом
Друг их Медведь

Покончил одним лишь
Могучим ударом.
А шкура его
Запылала пожаром,

Из коего вышел
Прекраснейший принц.
Он бережно обнял
Обеих сестриц

И им рассказал,
Как зловредный тот гном
Чащобой одел
Его царство и дом,

А подданных всех
И его самого
Скитаться заставил,
Как злое зверье.

Сокровища царства
Под землю носил
И триста бы лет
На земле еще жил,

Когда б не застигла
Беда его здесь.
Таилась же сила
В его бородЕ.

«Всей силы почти что
Его вы лишили!
Иначе б так быстро
Мы не победили».

И добрый Медведь
Взял Беляночку в жены,
А Розе стал мужем
Его приближенный.

18-22 января 2020 года

Гензель и Гретель

Жил бедный в лесу
Дровосек и жена.
И дети его.
Их не любит она

И в лес посылает
В голодные дни,
Чтоб там заблудились,
Пропали они.

Но Гензель находит
Дорогу домой
По камешкам белым,
Что носит с собой.

Дозналась тут мачеха,
В чем было дело,
И в лес увела их
Без камешков белых.

Лишь хлебные крошки
Украдкой бросали,
Которые птицы
Немедля склевали.

На сердце у Гензеля
Стало печально,
Как лес увидал
И глухой он и дальний.

«Сидите и ждите,
Пока мы придем.
Отец будет близко
Рубить топором».

В нужде и тревоге
Тосклива игра.
Вот дети выходят
На стук топора.

Стучит по сухому
Стволу деревяшка…
А думали, батюшка
Рядом, бедняжки.

Найти и не пробуют
Больше дороги –
Идут себе просто,
Как выведут ноги.

Вот лес перед ними
Темнее и глуше,
И Гензель и Гретель
Там видят избушку.

Подходят поближе:
Красивая крыша
Из пряников сделана,
Стены – из пышек,

Из кренделей – окна,
Труба – из эклера,
И все это сладко
И вкусно без меры.

Тут принялись
Гензель и Гретель за окна.
Приманкой для каждого
Стало б ребенка

Обилие коржиков, слоек,
Конфеток.
И хитрая ведьма
Устроила это.

Неслышно тут вышла
Она из избушки
И доброй на час
Притворилась старушкой.

Сироткам прекрасный
Сготовила ужин,
Постлала постели
Из шелка и кружев.

Заснули они,
Словно в сказке волшебной,
Ведь дома видали
Лишь корочку хлеба.

А утром уж печку
Топила старуха.
«Поем человечков», –
Дошло тут до слуха

Проснувшейся Гретель!
И слышится вдруг
В конфетные двери
Спасительный стук –

Отец их ломает.
ПришЕл он за ними!
И ведьмы, и мачехи
Нету отныне!

22-24 января 2020 года

Оле-Лукойе

1

Один, два, три,
Четыре, пять и шесть –
На свете друг
У всех детишек есть.

Семь, восемь, девять! –
А зовется он
Оле-Лукойе,
Наводящий сон.

Вот девять цифр
И буквы 33.
Он на парад
Построит их – смотри!

А, Бэ, Ве, Гэ,
Дэ, Е, Ё, Жэ, Зэ, И –
Они друзья
Вернейшие твои!

Ка, Эль, Эм, Эн,
О, Пэ, Эр, Эс, Тэ, У.
Вот супермен,
Достойный мистер У.

Он может всё,
Но меньше может он,
Чем Алфавит,
Всемирный чемпион!

Эф, Ха, Цэ, Че –
Он может плыть, летать.
И Ша и Ща –
И звезды нам достать!

И твёрдый знак,
И  Ы, и мягкий знак –
На всех путях
Тебе помогут так.

«Смотри, Яльмар,
Мы все и  Э, Ю, Я –
Твои всегда
Вернейшие друзья!»

Кафтан у Оле –
Перелив цветов.
Такой же зонтик
Он раскрыть готов.

Пунцовый, рыжий,
Желто-золотой,
Зеленый яркий,
Как трава весной.

Здесь бирюза, сапфир
И аметист.
Его кафтан
И мягок и лучист.

Раскроет зонтик он –
И мчатся сны.
Прикрой глаза –
Они уже видны!

2

«Каждой ноте свой цвет
Соответствует.
Хорошо, когда знаешь
Их с детства ты.

Всю неделю
С Яльмаром вдвоем
К добрым нотам
Являемся в дом.

Тетя Донна с дочкой До
Любят: красный помидор,
Шапки красные у гномов,
Крышу красную у дома,
На поляне землянику,
И малину, и клубнику,
«Красный шар» и красный мак,
Красный папочкин пиджак.
Крылья у коровки Божьей,
Зонтик красный у прохожих,
И гранаты, и рубины,
И абстрактные картины.

Ре и матушка Регина
Очень любят: апельсины,
Абрикосы, курагу
И лисицу на лугу!
Ананасы и морковь –
Это тоже их любовь.
В джунглях нравятся им тигры,
В соснах – белок рыжих игры.
А в квартире есть у Ре
Дорогой верблюд Альфред!

Тетя Минна с дочкой Ми
Любят: желтый витамин,
Сыр, янтарь, луну и солнце.
Лимонад допьют до донца.
Одуванчики, мимозы
И окраску желтой розы,
Канареек и бананы,
И жираф им гость желанный.
И цыпляток, и утят
Покормить они хотят.
Желтый дорог им песок,
Ананасов желтый сок.

Дочка Фа и тетя Фанни
Каждый овощ любят ранний –
Сельдерей, горох, капусту.
И укроп накрошат густо.
Виноград, оливки любят.
Ни травинки не погубят.
Малахит и изумруд
Радость им всегда несут.

Соль и матушка Соланж
Любят легкий карандаш
Цвета неба голубого,
Краску облака любого,
Бирюзу и незабудки
И дельфинов добрых шутки.
Звон гитары голубой,
Мотыльков небесный рой.

Тетя Ляо с дочкой Ля,
Любят ночью тополя
В синей облачной дали,
В синем море корабли.
Любят сказку про солдата,
Что нежданно стал богатым.
Любят жарить баклажаны.
Синий кит – им гость желанный.
Гжельский нужен им фарфор,
Синий дорог им узор.
И за синие сапфиры
Отдадут они полмира!

Тете Синди с дочкой Си
Ты сирени приноси!
Аметисты их красивы,
Хризантемы, астры, сливы.
И Щелкунчик на парад
Заказал у них наряд.

Вам еще и не такое
Объяснит Оле-Лукойе!
Только крепко спите, дети, –
Расскажу про все на свете!»

3

Мы в далекой Ахайе.
Пусть же каждый узнает:
Нашей азбуки предки –
Финикийские метки.

Альфа сходна с рогами быка.
Бета – дом, бастион на века.
Гамма – это горбатый верблюд.
Дельта – дверь, и ее стерегут.

Выдох – Эпсилон, как и мольба.
Каппа – пальцы и Ро – голова.
Тета – солнце и Тау – луна.
Звезды – Кси, Мю – морская волна.

В Дзета слышен оружия звон.
Символ твердости – знак Ипсилон.

Эта – лестница: звуки, цвета.
Семь ступеней ее высота.
Пси – как древо, и псюхэ – душа.
Ламбда – ветви растут не спеша.

В круг Омега включен Омикрон.
Фи – для зверя не писан закон.
Йота – меч, попаляющий грех.
Хи – как дар, оделяющий всех.

Пи – палящего солнца лучи,
Согревающи и горячи.
Сигма – зубы. Змеиное Ню
Полыхает, подобно огню.

24-28 января 2020 года

Аладдин

Жил с матерью бедный
Юнец Аладдин –
Настолько наивен
Был в мире один.

Однажды он дом свой
Открыл подлецу,
Поверив тому,
Будто брат он отцу.

И смело отправился
В дальний с ним путь,
Чтоб только
На некое чудо взглянуть.

Тем чудом и впрямь
Был таинственный клад,
Положенный много
Столетий назад.

Пять полных имен:
Аладдин и Хасан…
Пред матери именем
Имя отца

И дедов своих,
Породивших обоих,
Был должен сказать он,
И клад тем откроет.

Алмазы, сапфиры,
Чисты и лучисты,
Рубины предстали ему,
Аметисты.

Всего же ценней
В подземелье была
Потертая лампа,
Стара и мала.

«Отдай мне скорей
Эту лампу, племянник!
Ведь дядюшка добрый
Тебя не обманет».

Но юноша понял,
В глаза эти глядя:
Ему магрибинец
Был вовсе не дядя.

И понял еще
Он печальную правду:
Что был лишь ключом
К недоступному кладу.

И он магрибинцу
Ответил отказом,
А тот разозлился,
Утративши разум,

И с грохотом дверь
В подземелье закрыл,
Где клад вожделенный
По-прежнему был.

Тогда Аладдин
Оглядел тот светильник
И вскорости понял,
Что стал он всесильным.

Могучий скрывался
Там запертый джинн.
Спасен из ловушки
Теперь Аладдин!

В Багдад он вернулся
И просит руки
Султановой дочки.
Дороги легки –

Тяжелое золото
Их облегчает.
Построил дворец он,
Но разом нищает,

Когда магрибинец,
В любови обитель
Прокравшись коварно,
Светильник похитил.

На новую лампу
Служанка сменила
Создавшую счастие все
Аладдина.

Что делать ему?
Он вернулся к началу.
Но верность Будур
Сохранить обещала.

И эта любовь
Вместе с разумом ясным
Соделала вновь
Аладдина всевластным.

7-11 февраля 2020 года
Ас-Синдбад

Сокол был у царя Ас-Синдбада,
Днем и ночью с властителем рядом.
И для сокола чашу, чтоб пил,
Царь из чистого злата отлил.

Вот однажды на царской охоте
Бог газель Ас-Синдбаду приводит.
Царь клянется, что кара постигнет
Зверолова, над кем она прыгнет.

Вдруг газель, будто руки сложив,
К Ас-Синдбаду с поклоном спешит.
Царь главу наклоняет в ответ,
А газели простыл уже след.

Непременно газель эту надо,
Раз поклялся, поймать Ас-Синдбаду.
Долго мчатся под солнцем палящим
И в густую врываются чащу.

Царский конь от погони весь взмок,
И для жертвы тяжел каждый вздох.
Сокол крыльями яростно бьет
И глаза ослепляет ее.

Вот убита газель, но пути
В чаще леса царю не найти.
Ни один не течет ручеек,
Царь от жажды совсем изнемог.
По коре же большого ствола
Льется жидкость, чиста и светла.

Чашу царь золотую берет,
Что для сокола взята, но тот
Взмахом крыльев роняет ее,
Выливая на землю питье.

Во второй раз наполнен сосуд,
Руки соколу чашу несут.
Но она опрокинута вновь.
Закипает тут царская кровь.

В третий раз уж вода пред конЕм –
Сокол вылил крылом и ее.
«Будешь в смерти моей виноват!» –
Закричал ему царь Ас-Синдбад
И во гневе рассудок забыл,
Крылья птице мечом отрубил.

Сокол раненый начал тогда
Шею вверх ко стволу воздымать.
И увидел теперь  Ас-Синдбад:
Не вода, а смертельный то яд.
На вершине большого ствола
Спит ехидна, страшна и мала.

Трижды спас верный сокол царя.
Покалечен жестоко и зря,
На руках его дух испустил.
Белый свет Ас-Синдбаду не мил.
Спешной клятвой и гневом слепым
Он навек свой покой сокрушил.

15-18 февраля 2020 года

Синдбад-мореход

«Впервые я обитель мира
Юнцом неопытным покинул.

Злом рыба-остров в море стала,
Спасеньем – кони Аль-Мирджана.

Мне память от вторОго раза –
Долина, полная алмазов.

И Рухх несет аль-каркаданна –
Птенцам той птицы корм желанный.

А в третий раз едва я спасся
От людоедской мерзкой пасти.
Он исполинским был и черным.

И я избег зубов дракОна,
В древесной поместившись раме.
И ночью тот ходил кругами

И был достичь меня не в силах,
И в озлоблении покинул.

В четвертый раз меня от смерти
Лишь голод спас. В жестокосердье
Островитяне – злые маги –
Кормили к ним попавших пищей,
Которой, если кто вкушает,
Потом другой уже не ищет.

Я отказался. А собратья,
И речь и разум все утратив,
Забыв и родину и имя,
Всё ели корм тот, точно свиньи.

Едва ли нужно досказать мне,
Как жизнь окончили собратья.

А в пятый раз всего страшнЕе:
Мне мерзкий старец сел на шею
И, как бичом, меня бил пяткой.
Лишь чудом он ослабил хватку.

В шестой же раз был амбры остров.
Его покинуть так непросто.
Воды нет пресной – лишь богатства.
Один я из собратьев спасся.

В седьмом пути меня спасала
Ладья из дерева сандала.
И я летал на крыльях птицей,
Но счастлив был к земле спуститься.

В стране крылатых я невесту
Нашел под стать себе, по сердцу.
И с ней живу теперь в Багдаде,
На море больше и не глядя».

20-27 февраля 2020 года

Юратэ

Что такое янтарь наш?
Это слезы Юратэ.
Дни и ночи бедняжка
Плачет, не виновата,

Что наказан Каститис
За любовь к той, что выше.
Под водой ее плача
Злой Перкунас не слышит.

Рыбака уничтожить
Он послал свои стрелы.
Только ярость не может
Сделать черное белым,

И останется зависть
Только завистью бледной,
Смельчаков и красавиц
Песня – песнью победной!

Все запреты бессильны,
И закон, и порядок
Перед взором умильным,
Перед мигом, что сладок.

26 февраля 2020 года

Земляника

Крестьянин жил. Его жена,
Оставив дочку, опочила.
А рядом – с дочкою вдовА
Жила. И был крестьянин мил ей.

Она зовет дитя к себе
И говорит: «Скажи папаше,
Поможем горькой мы судьбе,
Объединив семейства наши.

Тебе без матери расти
Несладко. Целый день с посудой!
Держать хочу тебя в чести,
Лелеять, холить, нежить буду».

«Ну что ж, – крестьянин отвечал. –
На чердаке сапог есть старый.
Налей воды в него, дитя,
Подвесь – и поглядим, что станет.

Когда удЕржит воду он,
Я, так и быть, возьму соседку.
А нет – ей передай поклон
И отнеси одну наседку».

Совсем дырявый был сапог,
Но стелька от воды разбухла –
И вот, вдовец не одинок:
Соседка в доме, с дочкой пухлой.

Весь день ленивица лежит,
А дочь крестьянина в заботах –
То в огород, то в лес бежит…
Отец же не прожил и года.

Тут злая мачеха ее
Совсем решила сжить со свету.
Надела крошке на белье
Зимой накидку из газеты

И посылает в темный лес
Нарвать ей земляники спелой.
И та идет, не ждя чудес,
Последнее исполнить дело.

В лесу три гнома на пути
Зовут к себе и согревают:
«Как ты решилась так идти?»
«Куда деваться мне, не знаю.

Всего охотней я уйду
Туда, где все мои, – на небо».
Но гномы дали ей тулуп,
Жаркого, молока и хлеба.

А злая мачеха ее
Уже не ждет домой с корзинкой.
Но вот красавица идет
С душистой спелой земляникой.

И стоит слово молвить ей,
Уста ее роняют талер.
И злобной мачехе своей
Все рассказать ничуть не жаль ей.

Та снаряжает в тот же час
Свою ленивицу в дорогу,
Как будто и на этот раз
Сокровищ тоже будет много.

Но вместо талеров теперь
Лишь жабы сыплются и змеи.
И к дочке подойти своей
И мать сама уже не смеет.

28-29 февраля 2020 года

Румпельштильцхен 

У мельника дочка
Была златовласка.
Не сыщется слов,
Как добра и прекрасна.

Но плохо, что мельник
Большой был хвастун.
Однажды соседу
Он глупость сболтнул,

Что дочка такая
Искусница дома,
Что золото может
Напрясть из соломы.

Дошло хвастовство
Простака до дворца –
Немедленно отнята
Дочь у отца.

Бедняжку приводят
В покой незнакомый
И золотом требуют
Сделать солому.

Вот ночь наступила,
И к плачущей Лизе
Пришел человечек,
Проворен и низок.

За помощь свою
Он потребовал ленту,
Раз бОльших сокровищ
У девушки нету.

Забегал, запрыгал
И вмиг перепрял
Солому колючую
В желтый металл.

Король потрясен!
Хочет золота снова!
И больше соломы
Для пряхи готово.

Второй раз колЕчко
Дает она гному,
И вмиг перепрядена
Куча соломы.

На третью же ночь
Он потребовал больше –
Отдать ему первенца.
Хочешь-не хочешь,

Приходится Лизе
И тут согласиться.
Иначе не выйдет
Она из темницы.

А жадный король
Принимает решенье,
Что Лиза – короне
Его украшЕнье.

И в жены немедля
Он пряху берет,
И мальчик родится
У них через год.

Тут снова является
Гном за младенцем –
Разбить юной матери
Бедное сердце.

В ответ на мольбы
Он дает ей три дня:
«Оставлю мальчишку,
Когда ты меня

Сумеешь по имени
Верно назвать.
Иначе прощайся
Ты с первенцем, мать».

Проходят два дня –
Имена все не те.

На третий же вечер
Гонец прилетел

И матери бедной
Шепнул только слово, –
И та уже верить
Спасенью готова!

В лесу на горе
Танцевал человечек,
Хвалясь, что неузнанным
Будет он вечно.

«А имя мое, – он сказал, –
Румпельштильцхен».
Вот полночь настала,
И в замке все тихо.

Является карлик,
Подходит к кроватке.
Но названо имя,
И кончены прятки!

С досады взорвался тут
Карлик жестокий.
Спасен и свободен
Малыш ясноокий.

29 февраля 2020 года

Йорингель

«Невесту мою
Называли Йориндой.
Красивее девушки
Край наш не видел.

Сыграли бы свадьбу
С Йориндой мы вскоре,
Но прежде должны
Одолеть были горе.

Шептались соседи
У нас с давних пор,
Что замок есть ведьмин
В расщелинах гор.

И много беспомощных
Юных девиц там
В обличии птичьем
Жестоко томится.

Как будто бы клеткой
Невидимой местность
Накрыла старуха.
Гуляя с невестой,

Границу незримую
Мы перешли –
И сдвинуться уж
Не могли от земли.

Тут ведьма примчалась
Совой красноглазой,
Йоринду соловушкой
Сделала разом,

А мне повелела:
«Ты можешь идти!»
Бродил я в округе,
Не зная пути.

И сон мне приснился:
На сотню шагов
Могу подойти,
Не боясь я оков.

В руке я сжимаю
Жемчужный цветок,
И пурпуром каждый
Горит лепесток.

 Касаюсь ворот им –
И зАмок открыт.
В нем клетка с Йориндой
У ведьмы стоит.

Распахнута дверца –
И дева со мной.
Становится верной
Навеки женой.

Проснулся в лесу я
И долгий там срок
Повсюду искал
Свой жемчужный цветок.

Нашел я его –
Это капля росы
Дрожала, как в чаше там.
Словно часы,

Забилось тут сердце.
Сорвал я цветок,
И пурпуром каждый
Горел лепесток.

С ним к замку иду я,
Касаюсь ворот.
Они предо мной
Отворились, и вот

Вступаю в покои,
Где тысячи птиц
Чудесно щебечут.
Так много девиц

Старуха держала
Десятки там лет.
Но как я узнаю
Души моей свет?

Вдруг вижу:
Снимает та клетку одну
И с нею крадется…
Цветок мой блеснул!

Коснулся им клетки я –
Это она!
Йоринда со мною,
Она спасена!

И тысяче душ
Возвратил я покой.
Покинули девушки
Замок рекой.

Старуху же злую
Цветок мой спалил.
И замок сгорел,
Будто вовсе не был».

4-5 марта 2020 года

Мастер Дрозд

Мастер Дрозд
Совсем не прост.
У него прекрасный рост.
У него и верный глаз,
И порадует он нас.
Он подарки нам принес,
Развеселый Мастер Дрозд.

Он дворец построил нам,
Полный рыцарей и дам,
Полный окон и дверей.
Заведем его скорей!
Заведем его ключом –
Вот король взмахнул мечом.

Вот трубит его герольд,
Выезжает принц Аскольд.
Следом рыцари верхом,
Дамы машут им платком.
А на башенках знамена
Реют пламенем зеленым.

Вдруг пришла идея Фрицу
Подсобить немного принцу.
Хвать его за воротник –
Все застыло в тот же миг.

Трогать кукол – против правил!
Но наш Мастер всё исправил.
Вновь на башенках знамена
Реют пламенем зеленым!

10 декабря 2020 года

Оловянный солдатик

Двадцать пять солдатиков в коробке –
Каждый радостный, никто не робкий.
Двадцать пятый грустный лишь немножко
И стоит он на одной лишь ножке.

Не хватило олова когда-то,
Чтоб вторую выплавить солдату.
Но и так он стоек и спокоен,
Как и должен настоящий воин.

Рядом средь игрушек – танцовщица,
Из таких, что странно не влюбиться.
А еще – кобольд, в нее влюбленный,
На солдата страшно обозленный.
Он устроил так, чтобы в окошко
Укатила вдруг солдата кошка.

Если б крикнул караул солдатик
И позвал себе на помощь братьев,
Приключенье б кончилось отлично,
Но кричать считал он неприличным.

Понесла его вода в канаву,
Для воды он сделался забавой.
И в канал глубокий переплыл он,
Где большою был проглочен рыбой.
Но нигде солдатик не боялся,
Верен чести и любви остался.

Рыба поймана, солдатик найден.
Взгляд танцовщицы ему отраден.
А кобольда выбросили дети,–
Чтоб царили дОбрые на свете!

30 декабря 2020 года

Крабат

1

По Хойерсверде от села к селу
Три короля рождественских идут.
Всех младше – Лобош – это Бальтазар,
Измазан сажей черной по глаза.

На шапках три соломенных венца.
Сегодня пели песни без конца:
«Осанна, Сын Давидов!» – и везде
С собой звезду носили на шесте.

А им за песни из дворов несут
Печеньев, яблок, хлебцы, колбасу.
А ночью для волхвов приютом стал
Под Петерсхайном в кузне сеновал.

И удивленно видит сон Крабат:
Как будто ворон он, подобным брат.
И хриплый голос, каркая, зовет
Его «Крабат!..» – и он летит вперед.

«В ШварцкОльм иди. Там мельницу найдешь.
Не хуже ты, чем прежде, заживешь».
Сон повторился вновь, и третий раз.
Крабат решает выполнить приказ.

«В конце концов, всегда смогу уйти», –
Он размышляет бодро на пути.
Дорогу он расспросом узнает
И в снег метельный по лесу идет.

Старик в Шварцкольме, затаивши дух,
Ему промолвил слово Козельбрух.
«Останься, парень, лучше не ходи…
Не знаешь ты, что встретишь впереди.

Есть мельница у Черной там Воды,
Но ждать оттуда можно лишь беды».
«Я не ребенок», – думает Крабат. –
«Вот глупо будет повернуть назад».

Вот наконец и мельница стоит.
Тревожный, мрачный и зловещий вид.
Стук без ответа. Дверь не заперта.
За дверью тишина и темнота.

Лишь в глубине какой-то слабый свет.
«Еще могу и повернуть я». – Нет,
Уже не в силах повернуть назад,
Идет вперед навстречу сну Крабат.

«Где свет, там люди…» Шаг еще вперед.
К двери закрытой коридор ведет.
За щелью стол, и книга на столе.
Лицо над книгой, извести белей.

И пластырь левый закрывает глаз.
А взгляд – как будто брОсится сейчас.
Насторожился, словно в чаще зверь.
И будто видит сквозь глухую дверь.

«Еще могу и убежать пока…»
Вдруг на плече холодная рука.
Как одноглазый оказался тут?
«Итак, ты здесь, двенадцатый… Na gut!

Мне подмастерье надобен один.
Ты хочешь ведь?» – «Хочу я, господин…»
Кто произносит это? – не Крабат! –
Не отрывая от повязки взгляд.

«Учиться хочешь только молотьбе?
Могу и больше объяснить тебе…»
«Хочу и больше…» – «Значит, по рукам!»
Вдруг адский грохот, тряска, шум и гам.

«Не бойся! Это мельница начнет
Сегодня ночью свой обычный ход».

2

Они идут по лестнице наверх.
Чердак. Здесь спят двенадцать человек.
Сейчас постели смяты и пусты.
«На этих нарах помещайся тЫ».

Ушел, свечу с собою унося.
Усталость мигом навалилась вся,
И, не успел одежду снять Крабат,
Как сном глубоким был уже объят.

Проснулся – видит сквозь дрожанье век
Десяток лиц, десяток человек.
Одиннадцать. Засыпаны мукой.
«Не бойся – скоро будешь сам такой.

Я старший, Тонда. Михал, Мертен тут…»
И называет, как их всех зовут.
«Спи дальше, мальчик. Силы здесь нужнЫ…»
И все храпят уже и видят сны.

На завтрак в мисках сытная еда.
Крабат доволен, что попал сюда.
Но состраданье будто – почему? –
В ребячьих взглядах чудится ему.

Тут о вещах своих Крабат спросил:
Кто, интересно, прЕжде их носил?
Они как будто сшиты на него! –
Не отвечают парни ничего.

«Кто до тебя двенАдцатым был здесь…»
«Вы будете болтать тут или есть?» –
Во гневе мастер дверь их распахнул
И злобным глазом на ребят сверкнул.

Все опустили головы к еде,
Но сыт Крабат внезапно, и нигде
Ответный взгляд не встретился ему.
Нет: Тонда чуть заметно вдруг кивнул!

«Какое счастье, друга здесь иметь!
Он мне поможет, чувствую, и впредь».

Был случай первый в тот же дЕнь к тому.
Как пыль в закрытом вымести дому,
Когда в каморке заперт без окон?
Еще бы час – и задохнулся он!..

Два слова Тонды и движенье рук –
И будто вЕтром пыль сметает вдруг.
«Как только, Тонда, это можешь ты?»
«Пойдем, Крабат, чтобы обед не стыл».

3

И началась работа – сущий ад.
И ввверх и вниз таскал мешки Крабат.
Болят ключицы, шея и спина.
Тут сила не мальчишечья нужна.

Но не было просвета, лишь пока
Вновь не явилась легкая рука.
Одно касанье Тонды – и Крабат
Приливу сил невероятно рад.

Усердье бы двойное приложил,
Когда бы Тонда не предупредил:
«Не должен мастер видеть ничего.
И Лишко тоже – он шпион его».

Теперь и сам Крабат уже не прочь
На кухне Юро-дурачку помочь.
Все, кроме Тонды, дразнят простака:
Где отруби не знает, где мука.

Но может Юро делать сотни дел,
Каких никтО бы делать не хотел:
Стирать, готовить, кур кормить, свиней,
Заботиться о хлебе и огне.

Ни слова благодарности в ответ
За то, что Юро кормит много лет.
Все лишь смеются, ну а мастер – тот
Им помыкает, будто Юро скот.

«Как только терпишь ты? – сказал Крабат. –
На месте бы твоем сбежал я, брат…»
«Сбежать? О чем ты?..» – Юро вдруг на миг
Совсем не глупо головой поник.

Из глаз усталость, будто из окон:
«Сбежать отсюда будет нелегко…»

«Да почему?.. Конечно, не сейчас,
А летом – летом убегу я враз!
Пусть только мастер рявкнет посильней –
Бежать ничто не помешает мне!»

4

И ночью сон: июнь стоит, жара.
Ярится мастер, словно пес, с утра.
Крабат решает вечером бежать,
Ничто его не в силах удержать.

Бежит он трижды: в вечер, утром, в ночь.
Бежит, как ветер, вдаль по звездам, прочь.
Но каждый раз пред ним в конце пути
Все та же крыша. Бегством не уйти.

И одноглазый ворон, лис и кот,
И карп, и уж – его в дороге ждет.
И бегство это было только сон –
Всех раньше спать сегодня рухнул он.

5

Шесть жерновов на мельнице идет,
Седьмой же мертвым мастер их зовет.
Однажды утром, подметая там,
Крабат не верит вдруг своим глазам:

Под мертвый жернов ссыпалась мука
И из ларя не выбита пока.
Должно быть, нОчью жернов этот шел.
Вот почему сегодня все за стол
Такими недоспавшими пришли.
Всю ночь работать здесь они могли.
В ларе под мертвым жерновом мука
И наверху зерно наверняка.

Крабат поднялся. Точно – так и есть!
Нет, не зерно!..– зубов вокруг не счесть!..
Костей осколки, зубы – не зерно!..
Вдруг Тонда вырастает за спиной.

«Крабат! Зачем с утра сюда залез?..
Забудь про все, что ты увидел здесь».
Одно движенье легкое руки –
И больше нету страха и тоски.

И памяти о том, что увидал.
Еще Крабат к тому, по счастью, мал.

На мельнице как будто бы пожар.
Давно все парни повскакали с нар,
Сбежали вниз – и лишь Крабат лежит.
В окне, алея, зарево дрожит.

Преодолев оцепененье чар,
Глядит в окно он – это не пожар.
Стоит повозка посреди двора.
Возница в черном. От его пера
На черной шляпе плещется огонь.
Коней шестерка. Черен каждый конь.

Туда-сюда со страшной быстротой
Несутся парни от повозки той,
Сгружают привезенные мешки.
И мастер помогает в две руки.

Как много их! Еще несут, еще!..
А черный щелкает своим бичом
Над головами самыми парней,
Чтоб беготня была еще сильней.

И мертвый жернов вдруг заскрежетал –
Как он шумит, Крабат еще не знал.
Ужасный вой… Вот смолоты мешки.
Теперь к повозке – полные муки.

Крик петуха. Повозка едет в лес.
И ни следа в траве. Какой же бес
Их в новолунье это навещал?
Пока ответа Тонда не сказал…

«Не торопись, Крабат, не долго ждать –
И будешь все о мельнице ты знать.
Узнал так каждый, не прошел и год…
Предписанное время настает».

6

Вот пятницы Страстной встает луна.
Крабат уже почти во власти сна.
Вдруг слышит имя – снова, как тогда…
«Из Петерсхайна я пришел сюда
На этот зов. И вот теперь опять!
Что хочет мастер? Надо вниз бежать…»

И он бежит. Внизу и шум и свет.
Все здесь. Их мастер, в черное одет,
Над той же книгой, за своим столом.

«Три новолунья мельница – твой дом.
Теперь пора открыть тебе секрет:
Я колдовству учу здесь много лет».

И подмастерьев обратил он в птиц –
Двенадцать клювов вместо прежних лиц.

«Вот с этой книгой аду я служу,
И духи знАют, что я прикажу».
Раскрыт корактор. Белы письмена,
Но каждая страница там черна.

И мастер в нем читает нараспев,
А птицы все, на шест в углу присев,
Все повторяют, трижды услыхав.
Легко в ответе слышен каждый нрав.

Спокоен Тонда, Андруш как юла,
А Юро снова память подвела.
Крабат же сам, пока на них глядел,
Запомнить заклинанья не успел.

Не много слОв, а страх его не мал.
Но мастер, к удивленью, не ругал:
«Что хочешь, парень, – знанья иль мечты!
Запомнишь больше – в выигрыше тЫ».

И с этим мастер завершил урок,
И каждый внОвь собою стать тут мог.

7

Суббота перед Пасхой. Отдыхать!..
Но Тонда впрок советует поспать.
Что значит «впрок», пока ответа нет,
И вместе подан завтрак и обед.

И мастер начинает странный счет,
По двое покидают хоровод.
С каким-то «знАком» он их ждет назад.
В кругу остались Тонда и Крабат.

«Ты все увидишь скоро, не спеши».
Они идут. Темнеет. Ни души.

Дорога полем и сквозь лес лежит.
«В такую ночь никто у нас не спит.
Идем туда, где кем-нибудь убит
Несчастный путник и в земле зарыт.

Всю ночь сидим и греемся костром
Под этим позаброшенным крестом».

Смолкает Тонда, неподвижен весь.
Быть может, что душа его – не здесь?
Крабат слыхал о странниках таких,
Что покидают духом тело их,

Что оставляют тело, словно дом,
И тайным следуют своим путем,
И не ответят, если их зовут.
Все чувства их, все мысли их – не тут.

Так эта ночь в безмолвии текла,
Но пробудились вдруг колокола,
Молчавшие до этого три дня,
И голос девичий летел, звеня.

Пасхальное приветствие он нес
По облакам и по соцветьям звезд.
Знакома песня, но ее сейчас
Крабат услышал словно в первый раз.

Теперь другие подпевать начнут.
Но первую!.. ту канторкой зовут.
Всех чище голос, ярче и светлей.
Никто из хора не сравнится с ней.

«Крабат, я очень девушку любил…
Она лежит теперь среди могил.
Воршулой звали девушку мою.
Я никого уже не полюблю.

Для всех парней на мельнице всегда
Любовь лишь то же значит, что беда.
Не знаю я, кто в этом виноват,
И не хочу пугать тебя, Крабат,

Но слушайся совета моего:
Сейчас запомни, что важней всего
В глубокой тайне ИМЯ сохранить
Той, с кем тебя любови свяжет нить.

О, если б кто-то прежде мне сказал
То, что сейчас ты от меня узнал,
Тогда она была б еще жива
И не росла б поверх ее трава…»

И Тонда, щепки отколов с креста,
Обуглил их в пылании костра
И показал Крабату тайный знак:
«Таким углем наносим мы вот так

Звезду на лоб друг другу – «ведьмин след».
Теперь домой. Работа и обед».
«Работа, в Пасху?» – «В воскресенье – тож!..
Наш обиход на общий не похож».

Уходят парни. Длинной чередой
Идут навстречу девушки с водой.
Они безмолвны, ведь поверье есть:
Воды пасхальной надобно принесть,
Не оглянувшись, молча, из ручья –
Счастливой станешь и узнаешь, чья
Невеста будешь, встретишь жениха.
Наверно, эта сказка не плоха:

Чтоб девушек собой не испугать,
В тумане утра скрывшись за кустом,
Стоят Крабат и Тонда. И, как знать,
Какие встречи сбудутся потом.

8

Чтоб без поклона кто войти не мог,
Над дверью в мельницу висит ярмо.
Пощечиной встречает мастер их
И каждому шипит: «Ты ученик!»

Три раза поклонившись перед ним,
Собою быть перестаешь самим.

И тут же гонит к молотьбе он их:
«Живей, живей! Работать за троих!
Бегом! Бегом!» – И пот течет рекой,
И знаки их смывает, как рукой.

Вдруг – что такое? – вдруг совсем легко!
Крабат мешок подбросил высоко,
Который только что едва тащил.
Откуда разом взялось столько сил?

Смеются все, и праздник настает,
Веселых песен и вина черед.
Заводит песню Андруш, не таясь,
Подхватывают братья, веселясь:

«Сидел угрюмый мельник у ворот,
К нему веселый ученик идет,
Что победит его под Новый год
И шею гордую ему свернет!»

Крабат немало песенкой смущен:
«А не услышит, не накажет он?!»
«Пасхальный день – единственный в году,
Когда мы можем высмеять беду!»

«Откуда эта легкость?!» – «Черный знак,
Впитавшись кожей, укрепляет так
В работе от рассвета дотемна».
«А ночью?» – «Ночью сила нам нужнА…»

Вот, в новолунье, приезжает тот,
Кого боится мастер и зовет.
Вновь дюжина горбатится ребят –
Ее собой попОлнил ведь Крабат.

А мастеру работа нипочем –
Он только щелкает своим бичом.

Идет в молчанье полном черный труд.
Там жернова – убитых кости трут.

Крик петуха – повозки мигом нет,
В траве она не оставляет след.
Едва лишь мастер с козел слезть успел
И от прыжка такого уцелел.

9-10

На мельнице своим всё чередом.
Теперь она Крабату вправду дом.
Учеба же нисколько не трудна,
И много выгод принесет она.

Как поменять погоду, вызвать град,
Как то, что продал, получить назад,–
Он повторяет за работой днем
И вечерами перед крепким сном.

Однажды Андруш продан был как бык,
А после птицей обернулся вмиг
И человеком снова, жив и здрав,
За жадность тем торговца наказав.

В другой же раз отряд вербовщиков,
Себе истребовав и стол и кров,
И отрубей откушал и овес,
И еле ноги с мельницы унес.

Кто на такие фокусы горазд,
Себя в обиду никому не даст.

11

Но отчего же Тонда всякий раз,
Когда Крабат готов пуститься в пляс,
С улыбкой горькой смотрит на него,
Как будто не забава – колдовство?..

Однажды перед осенью глухой
Он с Тондой шел с торфяника домой
И получил складной в подарок нож,
Который если ты его возьмешь,

Когда тебя опасность где-то ждет,
Меняет цвет на черный. – «Видишь? Вот…»
И Тонда, объясняя, нож открыл.
В его руках совсем он черным был.

«Возьми на память». – «Ты уйдешь от нас?!»
«Не знаю, брат. Быть может, не сейчас…»

«Но Тонда! Я прошу, не уходи!»
«Не знаем мы, что будет впереди,
Когда привычная порвется нить…
Но ко всему готовым надо быть».

12

Чем больше близится к исходу год,
Тем всё странней на мельнице идет.
Все ссорятся и злятся… Тонда – нет!
И Юро варит, как всегда, обед.
 
«Ну, что с парнями стало?» – «Это страх», –
Ответил Тонда с болью на устах.
«Страх перед чем?» – «Узнаешь скоро, брат…»
«Наверно, в этом мастер виноват?»
 
«Крабат, всему на свете час и срок.
И я тебе сказал бы, если б мог…»

Вот наступает ночь под новый год.
Никто не спит. Весь дом чего-то ждет.

Крабат заснул. И в полночь пробужден.
Короткий крик за дверью слышит он.
И облегченья общий слышит стон,
Как будто некий выполнен закон…
 
«Ложись, Крабат. Не делай ничего».
«Но этот крик?!» – «Мы слЫшали его».
 
Наутро Тонда найден на полу
Лежащим без дыхания в углу,
У лестницы, ведущей на чердак.
Крабат в отчаянье: «Как случилось так?!.»
 
«Во тьме, наверно, шею он сломал», –
В глаза не глядя, Михал отвечал.
 
Без пастора, без пенья и креста
Похоронили парни Тонду там,
Где пустоши заснеженный квадрат
Когда-то видел на пути Крабат.

13-14

В день трех волхвов явился новичок –
Совсем ребенок по лицу еще.

Одежда Тонды рослого легла
На плечи полудетские его,
Как будто сшита на него была, –
Не диво в Козельбрухе колдовство.

И Михал начал Витко помогать,
Как делал Тонда точно, год назад,
Как помогли бы брат, отец и мать.
И так спасен заморыш был и рад.

Но сделал Лишко мастеру донос –
И, черной злобой Михала обдав,
Парням урок мучитель преподнес
По поводу их жалких птичьих прав.

За это каждый Лишко бы избил,
Но Михал словом их остановил:
«Что Лишко гад, известно нам давно.
Не будем мы похожи на него».

14

Чудесный сон. В нем разом день и ночь,
Луна и солнце. И уходит прочь
Какая-то фигура по холмам.
Крабат уверен: это Тонда там!

И он кричит тому, кто впереди:
«Не уходи, мой брат, не уходи!»
И отвечает Тонда: «Не бегу.
А просто на другом я берегу».

И вправду: между ними ров, овраг.
И нет моста. Не перейти никак.
«Тогда хотя бы, Тонда, обернись!»
«Нельзя. Я рад бы. Ты к своим вернись».

«Но кто мне свой? Меня никто не ждет!»
«Свой будет тот, кто первым позовет,
Когда проснешься». – «Тонда! Подожди!..»
Но Тонда вновь намного впереди.

Крабат кричит… Два голоса над ним:
«Проснись! Всё сон!» – «… Довериться двоим?
Кто – Михал, Юро? – первым разбудил?
Конечно, Михал… Юро, хоть и мил,
Но все-таки не больше, чем простак»,–
Крабат решил загадку эту так.

15

Но мастер не один лишь сеет страх
В ему подвластных душах и сердцах.
С Крабатом ездил как-то он вдвоем
К саксонскому курфюрсту на прием,
Внушая мысль монарху лишь одну:
Вести и впредь со Швецией войну.

Был как советник принят мастер там,
Знакомый для придворных всех и дам.
Крабат представлен юнкером его –
Такое подкупает колдовство…

А кони ночью, под луной, во мгле
По небу их несли – не по земле.

16

На Пасху ночь. Сегодня Юро – тот,
Кто у костра с Крабатом утра ждет.
И голос чистый – разве чище есть? –
Издалека несет благую весть.

Тот самый, что при Тонде, год назад…
«Какими могут быть ее глаза?..
Ведь я слетать бы мог, на миг всего…
Уже я знАю это колдовство».

Из тела выйти мОг уже Крабат,
Лишь до рассвета бы успеть назад.
А то души порвется с телом нить,
И станет вечно дух один бродить.

И он летит. Вот Шварцкольм. Вот она!
Как высока, красива и стройна.

Крабат стал светом от ее свечи.
Как мало времени в такой ночи!..
С минуты на минуту здесь рассвет,
Тогда назад уже дороги нет.

Вдруг боль в руке, внезапна и остра!
И вновь Крабат, где Юро, у костра.
«Крабат, прости, пожалуйста, меня!
Не удержал на щепке я огня!»

«… Как хорошо, что Юро дурачок!
Пришла бы смерть, промедли я еще».

17

И снова дверь, и вновь над ней ярмо.
Клеймо на лбу смывается само,
И мастер мрачный отступает в тень…
А после – Пасха! Ликованья день.

Вино, веселье, пляски и еда.
«Вот к нам Пумхут бы заглянул сюда!» –
Рассказывает Андруш новичкам. –
Его б и мастер испугался сам».

«А кто тобой помянутый Пумхут?»
«Так нашего защитника зовут.
Он всех сильней в Лужицах в колдовстве,
Но – подмастерье. Любит спать в траве.
И мастером он стать не пожелал,
И никогда никем не помыкал.

А если кто-то в гильдии у нас
Для подмастерьев хлеб жалел и квас,
Наказывал он мельника того
Так, чтоб вовек не забывал его.

Кочует – нынче здесь, а завтра там.
Быть может, завернет еще и к нам!
У нас, хотя и сытная еда,
Но со свободой – знаете – беда…»

18

Крабату мастер множество похвал
Весной и летом щедро расточал
И раз заданье дал в начале дня –
Продать на рынке Юро как коня.

Тут Юро начал горько причитать,
Что человеком вновь ему не стать.
Крабат помочь ему решил и стал
Конем отличным, гладким, как металл.

Какую рынок не сулил бы мзду,
Не должен Юро выпустить узду.
Иначе же Крабату быть под ней
Конем несчастным до скончанья дней.

Вот начат торг, и некий господин
Сто талеров заплатит как один.
Уздечка мигом у него в руке!
Уходит Юро с рынка налегке…

А всадник тот, с повязкой на глазу,
Начнет на час жестокую езду.
Галопом, рысью, шпоры вбив в бока
И не давая сбросить седока.

«Крабат! Надеюсь, в следующий раз
Ты поточнее выполнишь приказ!
А Юро, провинившегося в том,
Моим ты можешь выпороть кнутом».

Но Юро для Крабата все же друг,
И на него он не подымет рук.
Себя глупцом ругает Юро сам,
Но некий чудный достает бальзам –

Его покойной бабушки рецепт –
И боли в ранах у Крабата нет!

«Но ты хромай, как будто нету сил.
Я тоже – я ведь трепку получил!..»

19

В июне рано настает рассвет.
Крабат, держа лиловый горицвет,
Идет к могиле Тонды по росе.
Холмы там одинаковые все.

Он по цветку кладет на каждый холм,
В руке – последний. «Для того, по ком
Придется плакать в следующий раз,
Как я по другу лучшему сейчас».

И, уронив лиловый там цветок,
На мельницу идет он, одинок.
Вернулся рано. Будто бы никем
Сегодня не замечен он совсем.

Но Михал видел тайный этот путь
И говорит Крабату: «Позабудь
Того, чей жизни оборвалась нить.
Лишь так ты сможешь в Козельбрухе жить».

И обещанье в этом дал Крабат,
Но твердо знал, что он придЕт назад.

20

Хоть в Козельбрухе никого не ждут,
В июле был на мельнице Пумхут.
Случилось то, чего никто не ждал:
Их мастеру урОк он преподал.

В отместку мастер много дней подряд
Гонял работать по ночам ребят.
Когда однажды сбился Витко с ног,
Мальчонке Михал, как всегда, помог.
А мельник Михала хватил бичом,
И шрам краснел на шее горячо.

21

В ту осень раз Крабату удалось
В деревне Канторку увидеть вскользь.

Снег выпал лишь в Андреевскую ночь.
Как прошлый год на мельнице, точь-в-точь,
Страх гонит прочь покой, и мир, и сон.
И в этот раз Крабату ясен он.

Крабат во сне на Пустоши опять.
Кто это может там, в снегу, копать?
Ни крикнуть вслед ему, ни подойти –
Примерзли будто ноги на пути.
И медленное снега торжество
Вот-вот укроет с головой его.

А утром Михал по снегу идет
От Пустоши, с лопатой… Кончен год.
В ночь слышен крик. С пробитой головой
Лежит под балкой Михал неживой.

22-24

И с этих пор ни слова одного
Не произносит Мертен, брат его.
Не отвечает, если позовут,
Хоть выполняет свой обычный труд.

Уста как будто запер на замок.
Не отвечает мастеру урок.
Тот ухмыльнулся только: «Наплевать,
Что будет каждый из урока знать!»

Крабат пытался как-нибудь помочь,
Но в сердце Мертена разверзста ночь.
Веревки ищет твердая рука.
Теперь он убежит наверняка…

Не тут-то было. – «Только мне решать,
Кому отсюда можно убежать!»

22-26

На третий год Крабат, как Тонда, стал
Защитою тому, кто слаб и мал.
А подопечным стал никто иной,
Как крошка Лобош. Давнею зимой
С Крабатом вместе он колядовал.
Теперь же к мастеру в силки попал.
Чтобы когда-то вырваться из них,
Крабат теперь учился за троих.

В канун Пасхальный мастер дал урок,
Который очень стать полезным мог. –
На расстоянье с кем-то говорить,
Как будто свить невидимую нить
Меж слышащим и шепчущим ему,
Где все открыто сердцу и уму.

Ночь Пасхи. Снова круг и снова счет.
Крабат сегодня с Лобошем идет.
И мальчику расскажет у костра
О тех, по ком доныне боль остра.
А Канторка поет в полночный час
О том, что свет надежды не угас.

И говорит Крабат ей у креста:
«Иди одна, от девушек отстань,
Когда назад пойдете вы с водой.
Есть тот, кто утром встретится с тобой».

И вправду – вот, она одна идет.
Он снился ей не раз за этот год.
Недаром с прошлой Пасхи и весны
Летели ночью к ней Крабата сны.

Платок в кувшин с водою обмакнет
И мерзкий знак со лба его сотрет.
А на пути обратном – ливень вдруг
Смывает знаки всем, как Божий Дух.
Обычным углем мастер их нанес,
Рыча при этом, как голодный пес.

А нежный голос в памяти поет
О том, что свет надежды не умрет.

27

Крабат живет за солнцем и луной –
Живет лишь только Канторкой одной,
Не замечая хоровода дней.
Все мысли, все мечтанья лишь о ней.
И Лишко вИдит всё со стороны…
А мастер может проникать и в сны.

«Когда во сне мы с Канторкой вдвоем,
Не должен видеть он лицо ее!..»
А нож – подарок Тонды – черен так,
Как будто следом мчится черный враг.

28-29, 31

И вот ловушку мельник создает:
Пускай Крабат в окрЕстности идет.
А там, глядишь, покажется и та,
К кому ведет теперь его мечта.

Но осторожен и хитер Крабат,
Скрывая то, чем он теперь богат.
Не выдает во сне и наяву,
Как девушку любимую зовут.
Танцует и с другими он, и с ней.
А мастер рядом вьется, точно змей.

Теперь от Юро (Юро не дурак!)
Узнал Крабат, чем сокрушится маг.

«Когда смогла б невеста увести
Любимого из двух и десяти,
Узнать в преображении его,
Тогда бы сокрушилось колдовство.

И мастера б забрал навеки тот,
Кто каждый год здесь лучшего берет».

29

Как мастеру суметь противостать?
Как сохранить и честь свою, и стать? –
Лишь вОли напрягая тетиву,
ЛюбОвь узнав впервые наяву.

Крабату Юро дать готов урОк,
Чтоб ночь Сильвестра пережить он мог:
Приказ услышав, сделать все не так,
Как ждет от жертвы, надмеваясь, враг.

Покончить с игом подлым навсегда,
Чтобы победой сделалась беда.
Но сколь же трудно быть собой самим,
Когда чужой ты вОлею томим!

32

И предложенье делает злодей:
«Вослед меня ты мельницей владей.
А я решаю прекратить игру –
Иду потом к саксонскому двору.

И ты двенадцать погоди годков –
И тот же путь перед тобой готов.
В почете, славе! Денег будет воз!
Обдумай на досуге мой вопрос.

Сейчас сдадим с тобой, кого не жаль.
Смерть Лишко – вряд ли принесет печаль?»

«Его терпеть я никогда не мог,
Но он – товарищ мой. А ты не Бог,
Чтобы решать, кто жив и кто умрет!
Нет, для меня слова твои не мед.
Кто хОчет, следом пусть идет – не я.
Мы все двенадцать здесь – одна семья».

«Тогда готовься вместо Лишко сам».
«Тебе без боя жизни не отдам».
«Неделя – срок. Рассудит время нас.
О колдовстве – забудь уже сейчас».

33

И началась работа – сущий ад.
Опять, как вол, таскал мешки Крабат.
Болят ключицы, шея и спина.
Тут сила не обычная нужна.

А ночью всю неделю – лишь кошмар:
Крабат изранен, узник, болен, стар
И обречен тяжелому труду
За черствый хлеб, за нищенскую мзду.

И каждый бесконечный этот сон
Одним вопросом хриплым завершен:
«Ну что, бесстрашный, каково тебе?
Не помышляешь больше о борьбе?»

Последний день уводит старый год,
И в Козельбрух к ним Канторка идет.
Уже известно от Крабата ей,
Что за условье ставит чародей.

«Отдай сегодня мне, кого люблю!»
«Тебе узнать его сейчас велю!»
Глаза платком завязаны, но вот
Легко она Крабата узнает.

Злой в полночь вместе с мельницей сгорит,
И Мертен вновь теперь заговорит.

Крабат не верит: «Как же ты смогла?!»
«Меня любовь твоя к тебе вела».

10 марта 2020 - 25 июля 2022 года

Мельница Балтарагиса

Над водою Удруве
Молчаливо, угрюмо
Балтрас жил Балтарагис,
Нелюдимый красавец.

Грохот мельницы слушал,
Тем и грел свою душу.
И вода своим гулом
Заглушала Уршулу –

Злую старую деву,
Что жила там, надеясь
Окрутить хоть когда-то
Балтра, дальнего брата.

А ему стала целью
Яудегите Марцеля,
Весела, и задорна,
И тоске непокорна.

Пару раз прибегала
Та Марцеля девчонкой.
Подросла и смеялась
Так же бойко и звонко.

И уже многих сватов
Отсылала обратно.
Был ей по сердцу мельник
Не шутя, в самом деле.

Страсть его уязвила,
Как стрелою небесной.
Только б сделалась милой
Та Марцеля невестой.

Но не слишком ли смелой
Он надеждою дышит?..
Позабыл свое дело,
Жерновов и не слышно.

Точат мельника думы…
Заскучал тут без шума
Под водою удрувской
Дух нечистый Пинчукас.

Притворился он другом
В деле хлопотном этом,
Попросил за услугу
То, чего еще нету.

Не хитер старый мастер,
Хоть и прожил немало.
Рвется сердце на части,
Жжет сомнения жало.

В сердце юной Марцели
Он, чудак, не поверил,
Договор с Пинчукасом
Заключил он напрасно.

Сколько лет пролетело
Над его головою,
Безразлично для девы,
Вознесенной любовью.

Есть черты, что не меркнут
Через зимы и лета.
Был таким Балтарагис,
Нелюдимый красавец.

«Балтрас, ясный мой Месяц!» –
Говорила невеста,
По вискам его гладя, –
«Серебро – эти пряди,
А глаза твои – звезды…»
«Как мы встретились поздно!..»
«Лук изогнутый – губы,
Так мне сладки и любы…»

Белой яблони цветом
Расцветали обеты.
И плескались закаты,
Новым счастьем объяты.

Лето шло безмятежно,
Ненасытно и нежно.
И у мельницы крылья,
Как орлиные, были.

А в то время Уршула
Балтараса ревнует,
Смотрит с завистью волком –
Даром, что богомолка.

Донимают Уршулу
Злые страсти Саула,
Смех и звонкие трели
Молодайки Марцели.

Позабывши про Бога,
Сыплет соль у порога,
И золу, и песок им,
Чтоб их счастье засохло.

И, судьбе непокорна,
Шепчет заговор черный,
Смерть поставила чтобы
Колыбель рядом с грОбом.

И добилась на деле
Угасанья Марцели.
Мужу дочку оставив,
Та ушла вслед за Навью.

А Уршула немедля
Прокралась к колыбели –
Уловить хоть когда-то
Балтра, дальнего брата.

Белый Рог Балтарагис
Горевал о подруге,
Плакал Месяц, качаясь
Над водою Удруве.

Месяц в озере плавал,
Словно белая зыбка.
И отца согревала
Малой Юрги улыбка.

Десять лет истекают.
Пинчукас намекает,
Что, как минет двенадцать,
С тем придется расстаться,
Что обрел Балтарагис,
На Марцелю позарясь.

Балтарагис пытался
Обмануть Пинчукаса –
Вместо Юрги Уршулу
Он злодею подсунул.

Но и тот подавился
Этой редькою горькой
И едва откупился,
Чтоб не брать богомолку.

Бегал он по болоту,
Баб боясь, как пожара,
И семь лет проработал
Балтарагису даром.

А дознавшись подлога,
Подсчитал свой убыток.
Обещал, что дорога
Будет к Юрге закрыта.

Всех запутывал сватов,
Их кружа, словно вьюга.
Все соседи женаты,
И одна – только Юрга.

Но и ей отыскался
Подходящий красавец –
На конях на гривастых
Бесшабашный Гирдвайнис.

Мчались ночью те кони
Серой в яблоках масти,
Наподобие молний,
За несчастьем и счастьем.

Их в простую телегу
Запрягал он, как нищий.
Мчались рысью и бегом –
Сила удали ищет.

Сватом Висгирду взял он.
Видел-слышал тот мало,
Но язык он звериный
Понимал, как родимый.
И знамением крестным
Осенял гибло место.

Семь мостов пролетели
Кони, будто на крыльях.
На закате горели,
Под луною остыли.

Балтарагис со сватом
Только дело решили,
А Гирдвайнис обратно
С Юргой в облаке пыли.

До костела домчались
На рассвете на раннем.
Кони ждали-заждались –
Ксендз до свету не встанет.

А Пинчук конокраду
Нашептал беззаконье –
Увести ему надо
Серых в яблоках коней.

Он давно их наметил
Глазом жадным и грешным.
К жениху и невесте
Ксендз выходит неспешно.

Может, и повенчались,
И супругами б стали,
Но услышал Гирдвайнис –
Кони рядом заржали.

Бросил Юргу он в церкви
И несется, как ветер…
День в очах его меркнет,
Но коней он не встретит.

Год проходит в скитаньях,
Год, как с Юргой расстались,
Но коней своих ржанье
Всюду слышит Гирдвайнис.

Плач не слышит он Юрги
Об исчезнувшем друге,
И явиться к ней тоже
Гордецу невозможно.

Да и Юрга не станет
Беспокоить собою.
Так и сети расставил
Дух нечистый обоим.

Все обеты забыты,
Все дороги закрыты.
Все мечтанья отринет
Двух влюбленных гордыня.

Рысаки околели
В беспросветной неволе.
Тихо мельница мелет,
Тихо стонет недоля.

Вдруг очнулся Гирдвайнис,
И бежит к нему Юрга.
Чувств уже не чураясь,
Мчат навстречу друг другу.

Будто смыты печали
Светозарною бурей,
Будто кони заржали
Над водою Удруве.

Но ударами молний
Валит древние сосны…
Но холодные волны
Все решают вопросы…

Кони мчатся, взвиваясь, –
Не дано умирать им.
Живы с Юргой Гирдвайнис
В бесконечном объятье.

17-22 ноября 2022 года