Сорок дней

Меня похоронили на закате,
И вот уже настало
Сорок дней.
А море волны, как и прежде,
Катит
И на песок швыряет
Окуней.
И в горные лавины
Превратятся
Бунтующие
Воды
Всех широт.
Вот так и души наши
Возвратятся,
Вселенский совершив
Круговорот.
Когда над миром
Ночь разверзнет очи,
Посмотрит в душу Космос-Господин,
Пройду я по Алтаю,
Буду в Сочи –
Под кедром и под пальмой –
В миг один.
И крыльями мой разум
Встрепенётся,
И полетит быстрее птичьих
Стай
Туда, где море смерчами
Взметнётся,
И камнепады выплюнет Алтай.
И Адлер, и Рубцовск – одновременно,
Магнолии и вербы Иртыша,
Все оттого, что в них попеременно
Впивалась моя грустная
Душа.
Я задыхался в тихом кабинете,
Мне скоростная нравилась
Езда.
Как угорелый мчался по планете –
Гостиницы, концерты, поезда.
То зал стеклобетонный,
То – отара, –
И юрта – хлебосольна и добра.
Звенела семиструнная гитара,
Звучала несравненная домбра.
И было широко моё подворье,
И разномастной жизнь моя
Была –
То шашлыки с певицами
На взморье,
То глухомань таёжного села.
То вдруг загул с цыганами и с водкой,
То тишина святая до зари.
Лишь только б ива свесилась над лодкой,
И токовали в поле глухари.
Светил костёр, дыша покоем Рая,
А в небе – сажа в блёстках золотых,
И бездна эта – родина вторая,
Пристанище для грешных и святых.
И оттого, что был я непокорным,
Судьба здесь побелила мне виски.
Я испытал под этим небом чёрным
Благополучье райское тоски.
Теперь я вдалеке от потрясений,
Гляжу на звёзды, вечностью лечусь,
На тройке снежных барсов в день весенний,
Я по Алтаю рудному промчусь.
Лежу под землёй.
А душа – улетела,
Теперь не тряхну как на днях головой,
И это аморфное мерзкое тело
Уже и не тело, а труп неживой.
Ему незнакомо понятие долга,
Порыв вдохновенья ему не знаком,
Но печень моя будет жить ещё долго,
Она пропиталась насквозь коньяком.
Она словно Ленин в своём мавзолее
Здесь вечный покой и нетленный застой,
А там, над землёй, тополиного клея
Разбросили ветки пахучий застой.
И кто-то в тоске от потери купонов,
Талонов на водку.
А здесь – тишина.
Процесс растворенья идёт без препонов,
Спасибо за это, родная страна.
Процесс растворенья лишён крючкотворства,
Спасибо, отчизна, за милость твою.
Высоцкий.
Тальков.
Ах, какое проворство.
И Галич истлел в заграничном краю.
И я возлегаю вдали от рассветов,
В кромешной такой и пустой темноте.
Плывут облака, словно души поэтов,
Стекают дожди по гранитной плите.
И кто-то опять молодым и здоровым
Идёт, и грозит кулаком «Поглядим!»,
Вот также и я по дорожкам ковровым
Был за нос чиновничьей сворой водим.
Жилплощадь мою тусанули другому,
Жена полюбила летать по стране,
Я годы вручил коньяку дорогому,
А душу святую отдал Сатане.
И вот – я лежу.
И забыт, и заброшен.
Поднять не могу ни ступню, ни кулак.
И многие тысячи звёздных горошин
Просеял под небо небесный дуршлаг.
И кто-то по травке пройдёт сапогами,
Поставит гранёный стакан на гранит,
И в тополь корявый упрётся ногами,
И голос гитары родной зазвенит.
Так спой мне, гитара,
Про белые кости,
Они пропитались навеки свинцом,
Про то. Как рентгеновский свет на погосте
Пылает ночами, как перед концом
Подлунного мира, великого света.
Мы все радиацией просквожены,
Трава от кислотных дождей вдоль кювета
Желтеет по трассам великой страны.
Отравы в земле превеликая плотность.
Хоть ставь погребальную
В церкви
Свечу.
И только лишь трупу
Плевать на кислотность –
Зарплаты не надо и есть – не хочу!
Давно уже жалобы все
Рассмотрели,
И нет ЛТП, и не тянет к вину.
Жилплощадь получена
В этом апреле –
Два метра в длину
И один – со
В ширину.