Герой нашего времени. Детали и разъяснения

Открыл на днях "Героя нашего времени". Вот удивился бы Печорин, если б узнал, что литературные критики запишут его в "лишние люди"! Определение предполагает некий экзистенциальный конфликт между неординарной личностью и обществом, отторжение героя социумом, в данном случае - светом. Ничего подобного нет в помине. Печорин то выступает в качестве офицера, странствующего по казённой надобности с подорожной, то он возвращается в Петербург, то проживает в Пятигорске, где от скуки заводит интрижку с княжной, то как частное лицо с неизвестной целью посещает Персию (нет ли здесь параллели с дипломатической миссией Грибоедова? Печорин и умирает в Персии, так же как Александр Сергеевич).

Локальный конфликт с обществом возникает лишь в том случае, если сам герой желает развлечься или покуражиться. "Люблю врагов, но не по-христиански!" Но и в этом случае герой совсем не "лишний", напротив, он - центральная фигура, главное действующее лицо и пружина интриги. Трагедия личности совсем в другом: это червь, грызущий её изнутри. Сама фигура Печорина иллюстрирует тезис, что слишком много счастья - это не к добру. Григорий Александрович обладает феерическим набором благ, которых только может желать человек: он молод (ему 25), здоров и красив; он богат и принадлежит к привелегированному классу; он волен распоряжаться собой и своим временем. Он обладает острым умом и дьявольским шармом; его без ума любят женщины. Любая из этих составляющих сама по себе - уже невероятная жизненная удача! При этом всём он мается скукой. "У меня есть ещё убеждение - именно то, что  я в один прегадкий вечер имел несчастье родиться". Ни цели в жизни, ни смысла существования, ни каких бы то ни было созидательных усилий. Спасибо ещё, что дорожные записки вёл для развлечения. "...во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне всё мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня".

Ну да речь не об этом. Что касается внешних характеристик, обращает на себя внимание одна нарочитая деталь: породистая, благородная внешность девушки или мужчины сравнивается с красотой породистых лошадей. Часть первая, "Бэла": "Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги - струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы" (в этом случае первична всё-таки лошадь, а девушка нужна для сравнения).

Часть вторая, "Максим Максимыч": "Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были чёрные - признак породы в человеке, так, как чёрная грива и чёрный хвост у белой лошади". Здесь Печорина изображает повествователь, условный Лермонтов. Наверняка отождествить их личности в художественном произведении невозможно, поскольку беллетристика как жанр под "я" рассказчика может предполагать кого угодно - от автора как такового до совершенно далёкого от него человека.

"Тамань", журнал Печорина: "В ней было много породы... порода в женщинах, как в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос очень много значит".

"Княжна Мэри": "...Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят... Впрочем, кажется, в её лице только и есть хорошего... А что, у неё зубы белы? Это очень важно! жаль, что она не улыбнулась на твою пышную фразу. - Ты говоришь об хорошенькой женщине, как об английской лошади, - сказал Грушницкий с негодованием".

Итак: сравнение, которое может показаться весьма циничным, возникает сначала в прямой речи Максим Максимыча; потом у повествователя, как бы Лермонтова; потом в записках Печорина; наконец, в возмущённом суждении Грушницкого. Что здесь? - наделил ли автор всех персонажей собственным языком и образом мыслей? если да, сделал он это сознательно или непроизвольно? Это может стать темой отдельного исследования.


***

Снова Тамань - "самый скверный городишко из всех приморских городов России". Оставляю это определение на совести Григория Александровича. По-моему, здесь обычная человеческая ошибка: собственное восприятие чего бы то ни было выдавать за объективную данность. "Идите за мной!" - сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться. Не понимаю, как я не сломал себе шеи; внизу мы повернули направо и пошли по той же дороге, где накануне я следовал зам слепым. Месяц ещё не вставал, и только две звёздочки, как два спасительные маяка, сверкали на тёмно-синем своде".

Позволю себе развеять романтический флёр этой волнующей сцены одним астрономическим разъяснением. Дело происходит летом. Две звёздочки на тёмно-синем вечернем небе - это Вега с Арктуром. Вега в зените, почти над головой; она - эталон звезды первой величины. Красный гигант Арктур ниже, на юго-западе. Светимостью он даже превосходит Вегу. Летом эти две звезды загораются первыми. Если бы Печорин и дальше смотрел на небо, а не на полуобнажённую ундину с высокой грудью, в мокрой рубашке, - он различил бы так называемый летний треугольник, образованный Вегой, альфой Лиры, Денебом, альфой Лебедя и Альтаиром, альфой Орла.

11. 04. 2024