Стансы Диафонола Влепомономавра

И милосердье торжествует над судом...


I

- Может ли Вседержитель создать камень,
который не сможет поднять? - спросил я,
и мир закатил глаза к небу, представляя себе глыбу,
что твёрже алмаза и огромнее солнца.
Глаза мира очертили полный круг и остановились на мне,
встретив с недоумением мою горькую улыбку.
- Этот камень, - продолжил я, - уже создан давно
и он не больше, чем рука, сжатая в кулак.
Этот камень - моё сердце.
Оглядитесь вокруг,
от сотворения мы стоим, безымянные,
в саду камней.


II

Как светило притягивает другие небесные тела,
отбирая у них тело и пространство,
так и хищник пожирает жертву.
И долгий изнурительный баланс небесных тел -
лишь их невидимое паденье.
Старый, изгнанный из прайда лев, упадёт на землю без сил,
и звёзды, исчерпавшие все свои надежды,
падут однажды на песчаный саван.
Упавшая звезда - больше не звезда,
а просто камень.


III

Каждое моё слово - судилище.
Каждый мой вздох - хрип ярости.
Каждая мысль - яд.
Как только я набираюсь сил, меня влечёт к разрушению.
Как только я теряю силы и болею,
плач о райском саде хлещет ливнем из моих глаз.
И лишь между тем и этим...
Между броском и поражением,
В короткий миг спокойствия, граничащего с равнодушием,
когда во мне уже спит палач,
а тварь дрожащая ещё не проснулась,
я понимаю, что никто не виновен,
что все заслуживают прощения, спасения, преображения.
Потому, что все мы умрём и никто из нас не изменится.
И закон духа неотделим от закона плоти.
И свобода воли и выбора - самая гнусная ложь.
И тогда я шепчу:
Отче, прости им, ибо не ведают, что творят.
И мутная луна смущённо прячет своё лицо
за вуалью ночных облаков.


IV

Меня не существует, ибо если бы я существовал,
то знал бы радость и равно знал бы горе.
Но я не знал ни того, ни другого до конца.
Мои руки - дырявое сито, в котором я не могу
пронести вино горькой памяти о тебе.
Я забываюсь во сне, я забываюсь наяву.
Моё тело - фантом, потому, что не сгорает дотла,
не проваливается в преисподнюю,
когда я вспоминаю о тебе.
Моё сердце - предатель, потому, что
не может скорбеть о тебе бесконечно,
предаёт тебя, предаёт забвению и слабеет со временем.
Моё несуществование нелепо и неуместно,
как смех на тризне,
как невозможность расплаты.
Меня не существует, ибо если бы я существовал,
то не смог бы жить с тех пор, как тебя не стало;
я проклял бы день своего появления на свет.
А я молчу...


V

Ничто не радует меня.
Пускаю птицу из руки, и вижу её мёртвой.
Приглашаю гостей и вижу их, смеющихся у моего гроба.
Доверяю верному слову друга и жду,
когда в нём откроется ложь.
Всё уже было, было давно.
Всё уже пройдено много раз.
Не могу пировать я во время чумы,
и, зная исход, не могу насладиться мгновением.
Пью - не пьянею.
Пятна на солнце всегда чернее обрамляющего их
обманчивого света.
Мой совет вам: если хотите жить,
стремитесь всем сердцем ко сну,
всеми мыслями пестуйте ложь.
Ибо только во лжи - спасение...


VI

Я чувствую тебя живым, мой друг,
только когда ты страдаешь.
Слепое сочувствие зорче других наших чувств.
Нет имени у тебя, нет родины,
опыт и память - мираж, что растает под утро.
Нет ничего твоего -
кроме страдания.
И нет ничего выше и значимее страдания.
Остальное - лишь тело.
Моё ненавистное тело.
Твоё сочное тело,
манящее в ловушку сладострастия.
Как мать-волчица, что приютила львёнка,
моя волчья душа согревает твоё страдание
теплом того огня, в котором погиб весь твой мир,
отголосками той стихии,
немилосердной, слепой,
что кожу сдирает с тебя и бросает во тьме одного.
А затем ловит нас
в капкан сострадания. 


VII

Мальчик, сто лет назад
заблудившийся в райском саду,
говорит безответным деревьям:
- Я устал.
Роз бутоны, стряхнув росу,
Ветру шепчут под вечер:
- Мы устали.
Камнем в тихой запруде
под всечасным гомоном птиц
я смотрю на далёкий плёс,
на движение вечное, непоборимое,
недосягаемое -
смотрю сотню и тысячу лет
и молчу:
- Я устал...



<2024>