Метод тыка

МЕТОД ТЫКА

    Если бы пару месяцев назад Ефиму Васильичу, кузнецу нашему, сказали, что очень скоро он станет живописцем, Васильич просто посмеялся бы над "пророком"", вместе посмеялись бы. А нынче... Нет, своей профессии он не изменил, так же и кузнечит, однако...
    Его на пенсию гонят, а он -- ни в какую! Вычитал у кого-то, что, дескать, труд избавляет не только от нужды, но и от других неприятностей: агрессии, скуки и чего-то там ещё зловредного. Теперь старика из кузницы и бульдозером не вытолкать; хорошо ему там: ни серчать, ни скучать некогда -- работа,работа, работа... Да и живёт он неподалёку; в овражек только спуститься да на горочку взойти и вот она -- мрачная, под серым шифером халупа. Сколько в ней лемехов отклёпано, сколько зубьев к боронам оттянуто, сколько тяпок бабёнкам сделано!.. Да-да, и выпито немало -- как к кузнецу без бутылки! На холяву разве что прыщ вскочить может, да и тот не на всяком месте... Но Васильич на горькую не больно падок: стопочку примет, а то и вовсе отвергнет и молодцам отдаст; около кузнеца всегда публика отирается, разная: вон тот просто любопытствующий, а вот этот страждущий, сразу видно: глаза красны, кадык ходуном - с  бодуна товарищ. Ему кузнец и поднесёт, и "спасёт"" страдальца. У иных спасённых аж слёзы фонтаном от переизбытка чувств, обниматься лезут к спасителю.
    Живёт Ефим Васильич с Верой-Веронькой, жёнушкой своей любезной живёт. Сынки, -- двое их у стариков,-- далеко укатили от дома родительского, далеко и давно. Навещают, а как же, нечасто, правда... Прошлым летом внучат привезли. Дичатся ребятишки, носики морщат; говорят: "Баба, деда, у вас плохо пахнет. Вон там"" и показывают на козий хлев. Ну, чего их туда понесло!
    Меж собой деревенские называют кузнеца "Метод тыка"". Эта дразнилка досталась ему за в общем-то неоригинальный способ определять качество того или иного предмета, вещи: Васильичу достаточно оглядеть-ощупать "товар"", тыкнуть пальцем в некую точку на нём, и он тотчас скажет вам о степени его добротности. Так однажды он определил в каком месте мужикам следует колодезь рыть. И ему поверили. И вырыли колодезь. А водица-то какой вкуснющей оказалась в нём! "Чудеса! -- дивились люди. -- спецы с приборами ищут, с лозовыми хворостинками по болоту бродят, а Ефим за ухом поскрёб, указательным ткнул меж двух кочек, вынул, оглядел со всех сторон, (лизнул даже!), и твёрдо изрёк, приказал почти: "Тута копать!""
    В тот памятный майский вечер заготавливал Васильич сено для козы -- лужок в балке выкашивал. Так увлёкся, что и не заметил, как позади него на взлобке пристроился со своими причиндалами рыжебородый и патлатый художник. Только через час кузнец отметил: здесь он не один (рыжебородый выдал себя сдержанным покашливанием). Кузнец в приветствии воздел руку. Тот ответил. Теперь косарь нет-нет да и поглядывал в сторону рисовальщика --интересно же чего он там! Между ними было не больше десятка саженей, и расстояние это хоть и неспешно, но неуклонно сокращалось; рыжебородый должен был уже не только видеть мужичка, но и слышать вжиканье его косы. Васильич же явственно слышал бормотанье своего соседа. Тот поминутно вставал, отступал на шаг-другой, словно фехтовальщик, откинув в сторону правую руку, склонял голову, заглядывал то справа, то слева, снова наскакивал на холст и намурлыкивал при зтом что-то разухабисто- весёленькое. "С натурой сравнивает"" -- догадался Васильич.
    И вдруг художник ойкнул, бестолково заметался и, кого-то обругав, рванул в терновник. Мелькнул в кустах его оранжевый берет и
кусты мгновенно, словно в электропоезде двери, сомкнулись... "Налопался, чудак, чего-то непотребного, может тех же бургеров или сарделек... И какой-то гадостью запил. От нормальной пищи тоже в кусты бегают, но не с такой же скоростью!"" -- резюмировал кузнец.
    Художника всё не было. По всему видать, товарищ засел надолго. И Ефим Васильич решился поглядеть чего он там накалякал.
    На картине был изображён луг, на лугу то ли фигурка косца, то ли коряжинка какая, дальше сад и громадный старый тополь весь в грачиных гнёздах; и тополь и само небо вокруг него было полно птицами... И всё так небрежно, так оляповато... "Фи, я намалюю ничуть не хуже! -- подумалось кузнецу. -- А вот гнёзда ну прям как взаправдешние; особенно вон то, верхнее.""
    И он не вытерпел, ткнул таки указательным в грачиное гнёздышко, в "верхнее"", лучшее; не ткнул даже, коснулся чуть. Коснулся и... И  гнездышко тут же превратилось в некрасивую чёрную кляксу. Кузнец с испугом взирал то на свой безымянный, то на холст... Палец скоренько вытер о штаны и уже собрался ретироваться, как увидел: из кустов, прямо на него бодро скачет рыжебородый; будто языки пламени развеваются по ветру его патлы. Он в ярости. Чуть ли за грудки хватает косца:
--Вы чего тут хозяйничаете! Ну, народ! И на минуту нельзя отлучиться...
--Неправда! -- бурчит Васильич. -- Вас не было минут пятнадцать, как не больше...
--Да хоть и тридцать! Вам-то что до меня? Скажите лучше, милейший, вы зачем в холст пальцем тыкали?
--Как это зачем?! Тыкал, чтоб узнать: уж не настоящее ли оно, гнёздышко грачика -- слишком живо намалёвано... Вот тута было.  -- Показал где было -- на "кляксу"" показал.               
--Ну, настоящее?               
--Не-а, ненастоящее. Да не переживайте вы так, я сейчас всё исправлю!
И потянулся за кистью.
--Не прикасайтесь! -- Взвизгнул рыжебородый. -- Ни к чему не прикасайтесь!  Ничего не надо исправлять и вообще: идите себе, продолжайте вашу косьбу, и никогда больше...
    Художник не договорил. Его опять скрутило. Охнув, несчастный прытко понёсся к терновнику. Он ещё бежал, когда кузнец схватил маленькую плоскую кисть, макнул в чёрное и быстро подрисовал испорченное "методом тыка"" гнездо.
    Как ругался рыжебородый, того Ефим Васильевич не слышал, потому как шагал домой ходко и был уже почти у самой околицы.
Шагал и думу думал: или эта мазня и впрямь больших денег стоит, что он так затрясся над ней, или моя работа в кузне ни в хрен не ценится. Вот фигня-то!
    Нет, кузнечить мужик не бросил, хоть и огорчился, что платят так мало.
    А потом ему взбрело самому заняться живописью; вспомнил, как в детстве малевал. Съездил в город, накупил красок, холстов и засел за мольберт. И ведь получилось, даже лучше чем у рыжебородого вышло: у того словно пригоршнями краска на холст накидана, а у Васильича она лежит аккуратненько, гладенько, как на фотокарточке; деревенским очень нравится.
    А два дня тому его на колхозном рынке видели -- картины продавал. Свои. Пять штук. Подходили, интересовались, приценивались...
А вот купил ли кто какую, того не ведаю, и сам он никому не сказал -- сглазу испужался, что-ли?

                Владимир ХОТИН