Суицидник...

Стегает скот хвостинами тела,
Пронзает овод очерствелость кожи,
Раскинув руки талая звезда
Слезливым серебром тревожит.

Мирская каша, донник, клеверок,
Кисейный воздух, рослые Потери,
Солдат нажал немного на курок,
Себя убил, ему никто не верил.

На взморье дум кровавое тряпьё
Тащил пацан, страдая, сомневаясь,
Но совершенно чистое Вранье,
Нагло смеялось, в Правде отражаясь.

Цвела гречиха, царствовал репей,
Жестокий змей окрасился в алмазный,
В комок свернувшись, тысячу смертей
Он подавал как кушанье изящно.

Тебе не верят глупенький пацан?
На скотобойне правит миром Овод,
Так застрелись, тогда Ты будешь прав,
Ведь зло найдёт для дел великих повод.

Пока ты жив, не слушает никто,
Хвалят лишь гнус томящийся в пучине,
Так застрелись, быть мёртвым суждено,
Мечтает Смерть как женщина о Сыне.

Вот скот стоит, прерывисто дыша,
Вонзает нож в бока незримый ужас,
Никто не верит, что болит Душа,
Когда над ней слепые агнцы кружат.

Что не за нас поганая война,
Таращит глаз кровавый горе-рана,
Никто не слушал прежде пацана,
Что не за Русь безжалостная драма.

Вот скот стоит, бессвязное му-му,
Отчётливо до боли светит ночка,
Пацан стрелял в немое "Почему?",
В Христа больного крошечную дочку.

В скупую Правду, в скорбного Себя,
В картину Жизни, пережитую однажды,
Пока ты жив, другие говорят,
Что ты совсем, совсем ненастоящий.

Разбитый Глас, подвыпившая Суть,
Стреляет змей в солдата из скрещений,
Как сам ты мог ту свечечку задуть,
Поверив в смерть как в чудо-омовенье.

Никто не верил в крайности миров,
В служенье Злу за верность арлекина,
Толпа просила низменных богов,
Дай нам единого, чумного херувима!

Дай Господина каждому рабу,
Стакан тоски отравленной, патроны,
Никто не верил Нищему, ему,
А он орал сквозь сумрак похоронный.

Стегает скот хвостинами тела,
Живая кожа кажется гранитом,
Стрелял солдат в несчастного, в Себя,
Но была Истина тогда убита.
Зачем так долго плакал Сатана
В записки Мастера и платье Маргариты...
Стрелял солдат и попадал в Себя,
Чтоб стать для гнуса Мёртвым, знаменитым.