Настой

Оглушен тишиной в маленькой, квартирке тихой, что окрашена солнцем хной,
как глаза у той самой единственной, ведь такие карие есть лишь у нее одной.
В голове на повторе, сказанное на эмоциях в ссоре со звоном — как порванною струною.
Сон неспокойный, злой. Друг к другу, но на разных кроватях, чтобы к спине спиной.
Сердце стучит, но перекачивает то яд, то гной, то вовсе замрет и запишет себе простой.
Встань в темноте, налей стакан безвкусной воды, замри, да и просто вот так постой:
Опаленный собственным гневом, а в итоге дурак, круглый со всех сторон и совсем пустой.
Когда взрыв больше похож на густой и черный, на обидах, собранных за неделю, настой,
сожалением не лечись, даже если пожарище поростет полынью и прочей бурьян-травой.
Дотянись до сердца ее, попробуй. Сквозь расстояния пустоту, дотронься до каждого шрама своей рукой.
Любовь — это искренний непокой, затяжной проигранный бой, но с самим собой.
Вынося за пределы собственной головы, тонешь, как под волной,
обреченно идешь на дно, ведь ты проклятый китобой, уходящий засветло и в запой.
Что стоя перед границей чувств, понимаешь, что исправить слова нельзя. Но уже за самой чертой.
Перечеркнуто. Почерк твой. Борешься с сожалением, как с похмельем и тошнотой.
А она разочарованно, с маской скорби почти. Слова застывают в уголках губ смолой.
Ты ей может и близкий, даже больше чем дорогой, но вслух: «Зачем ты так и опять со мной?».
«Прости милая, я круглый дурак. Сам остался еле живой.
Самый разный, почти любой. Но влюбленный в тебя настолько, что лучше бы был немой».