Про миллионы изнасилованных немок рассказы

  Периодически натыкаюсь на современное поливание грязью советских солдат, освободивших от нацизма Родину и Европу.     Людям пытаются вбить в голову что Красная Армия была сборищем воров, убийц и насильников. Именно такими пытаются представить сейчас нас наши бывшие союзники, опиравшиеся на дневники Геббельса и его пропаганду.
   Разумеется, советские солдаты не испытывали тёплых чувств к гражданам Германии, которые были виновны в бедах и страданиях, выпавших народам СССР в ходе войны. И доказывать, что все советские солдаты были белыми и пушистыми, не буду. Просто передам рассказы отца об этом периоде Великой отечественной войны, как прямого ее участника. Именно так, как он рассказывал, в диалогах и монологах. Многие истории отца, по горячим следам, я записывала. Некоторые по моей просьбе он записал сам. Всю войну отец прошел в разведке, начиная заместителем командира роты разведки и заканчивая майором, заместителем начальника оперативного отдела штаба дивизии, 385 стрелковой Кричевской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. В ней, в этой дивизии, он и провоевал всю войну.

Первый рассказ «Поляки».
   «Как только мы пошли по чужой территории, был издан приказ о запрете якшаться с местным населением. Запрещалось не только грабить или насиловать кого-то, а просто разговаривать. Нам его в штабе прочитали и разъяснили, мы передали своим бойцам. Приказы были разной степени секретности и по-разному доводились до разных подразделений. На чужой территории были националистические формирования: на западной Украине, в Польше, в Прибалтике. Армия с националистами воевала, плюс специальные подразделения «Смерш». Болтун находка для шпиона - фраза такая была.  Что касалось нас, то нам запрещалось входить в местный магазин в составе менее, чем три человека. И на постой тоже стать в составе не мене трех человек. Хотя на постой к местным крайне редко становились. Пустые дома занимали часто. И то, в основном, офицеры с ординарцами. А солдаты жили по - военному, в блиндажах.  Но всяко бывало. В небольшом польском городке заняли часть приличного дома. Там нас сам хозяин пригласил, пожилой поляк. И поселились у него три офицера с ординарцами и денщиками.  В общей сложности человек семь. В конце войны у некоторых офицеров, чаще у штабных, появились денщики. Они может и ординарцами тоже числились, но использовались как денщики. И были они часто из негодных к строевой службе после ранения солдат, но желающих до воевать со своей дивизией. Так вот, что нас поразило: именно к нам, к офицерам, пришел вечером хозяин дома и предложил выбрать девушку из двух своих дочерей. У него две дочки были, совсем девчонки: одной лет шестнадцать, а вторая не старше тринадцати. То есть совсем подросток. Отец девушек говорил вполне понятно, по-русски, с акцентом: «Не хотят ли паны офицеры девушек, за туфельки, отрез, часики или украшение. На ночь».  Мы, три взрослых мужика, были в шоке. Как отец может торговать своими дочками?  В Германии на подобное не наталкивался. А вот в Польше было. Даже если бы девчонки были взрослые и это был бы банальный дом терпимости, офицеру это «общение» грозило бы малоприятным объяснением с Особым отделом (Третьим отделом) или «Смершем».  И офицер мог попасть под трибунал и в штрафбат. На другой день, мы из этого дома ушли, от греха подальше.
    Поляки нас ненавидели, как немцев. Мы для них не были освободителями. Россия еще с дальних веков воевала с Польшей. С Армией Крайова были стычки. Потом создавалась просоветская Армия Людова. Мы как-то шли параллельно с подразделением армии Людова и переговаривались между собой о том, как бы на привале с поляками пообщаться: может кто знает польский. «Людовец» в польской форме на чистом русском рассмеялся: «Общайтесь», - говорит,-"У нас в подразделении четыре поляка, остальные белорусы».
    Уже после войны, когда меня ранило, я в госпитале долечивался в городе Лодзь. И со мной в палате лежали белорусы из армии «Людова", один в звании капрала был. Вот вместе с ним и еще одним солдатом, нам пришлось драться с вполне здоровыми польскими парнями. А было так. К нам в госпиталь девочка приходила лет двенадцати, она русский знала, видимо кто-то в родне был русский. Она пела нам русские и польские песни и выполняла небольшие поручения.   В магазин ходила за покупками: селедка, сигареты, алкоголь. Сдачу мы ей оставляли. Все, что она покупала, было хорошего качества. Но как-то она не пришла, и мы, ходячие, решили сами сходить в магазин, втроем. У меня колено раздроблено, но гипс врачи доложили аж до паха и еще гипсовая накладка на груди, видимо ребра тоже задеты. И я с костылем, но ходячий».  «А если колено раздроблено, зачем гипс до паха?» - спрашиваю я отца. Отец в ответ смеется, но отмахивается. Я не могу понять «почему» и ною. «Ладно, расскажу», - говорит он смеясь. «В моей палате лежали с конечностями. И вроде операция хорошо проходила, но у многих могла начаться гангрена. Ну и слух прошел между ранеными, что гангрена мочой лечится. И, вроде, кому-то помогло. Ну врачи стали так гипс класть, чтоб было невозможно под гипс написать. Бойцы смеялись, что меня до груди загипсовали. Но гипс не цельный был, из двух кусков». Оба хохочем.
    Отец продолжает: «Пришли мы в магазин, цены для нас оказались намного дороже, чем нам девочка покупала, а качество дерьмовое. Ну это потом разобрались. В магазине три поляка были, стали они в нашу сторону с явной ненавистью смотреть и между собой о нас говорить. Понимаю, что что-то мерзкое, но я язык не знаю. И тут наш бывший капрал польской армии как врежет одному из поляков, да по-польски ему начал что-то кричать.  У капрала одна рука полностью в гипсе. А на второй кулачище здоровенный. Завязалась драка. Я костылем мотаю, чтоб ко мне не подойти, но один из поляков меня все же в грудь кулаком стукнул, но гипс то не видно, он же под пижамой. Да, у нас пижамы были больничные.  Стукнул он меня по гипсу рукой и сам аж заплакал от боли. Так что гипс меня спас. Хозяева вызвали комендатуру, польскую и русскую. Забрали нас в польскую вместе с русским представителем. Там наш капрал коменданту польскому все по-польски объяснил, нашему переводчик все переводил. Польский комендант своим полякам еще раз врезал собственноручно. Те стали извиняться и предложили выпить вместе. Но мы отказались и нас отвезли в госпиталь. Всех троих, вымазанных селедкой, ржавой и не вкусной».

 Рассказ второй «Бывший».
      К сожалению, спросить не у кого в каком городе была история ниже.  Вроде в каким-то небольшом немецком городке, избежавшим сильного разрушения. Но ведь важна суть.
     «Три офицера зашли за сигаретами и чаем в небольшой магазинчик на уже завоеванной территории. В магазинчике, не смотря на войну, вкусно пахло кофе. Так как немецкий знали на уровне «хонде-хох», то смотрели на витрины и переговаривались между собой по поводу запаха кофе и как спросить по-немецки цену.  Пожилой грустный мужчина стоял у кассы и с интересом следил за парнями. Потом что-то сказал на немецком хорошенькой девушке, и та принесла на маленький столик три маленькие чашечки кофе. Парни удивились, немного растерялись, а пожилой мужчина сказал на чистом русском: «Здравствуйте, господа офицеры». Парни растерялись еще больше. За оружием потянулись. А «немец» просил их рассказать о стране, которую он покинул после революции. Что могли сказать парни? Что они победители, а страна замечательная! Мужчина же рассказал про себя. Что бежал от революции, что женился на немке, что магазинчик достался от ее родителей, что два его сына погибли в этой войне, так как служили в войсках Вермахта. И осталась только дочь. Потом он подарил парням пачку чая и пачку хороших сигарет. Отмахнулся от денег. А в глазах были слезы. Обращался к ним очень почтительно: «Господа офицеры». И «господа офицеры» ушли в совершенной растерянности. Правда в части сами рассказали сослуживцам о данном случае и сигаретами угощали. А вот чай заварить и выпить не успели. А на следующее утро пришлось писать объяснительную в Особом отделе всем троим.  Возможно кто-то из участников написал раньше по собственной инициативе или кто-то из слушателей. Нераскрытую пачку чая отобрали, как и остатки сигарет. Особо не ругали. Предупредили не брать никаких подарков от местного населения, особенно от «врагов советской власти».
  Доносительство на своих сослуживцев в Особый отдел было обычным явлением.  Как знакомство с «господами офицерами» отразилось на жизни бывшего русского, отец не знал. Мог и в тюрьму загреметь на родной земле. Как бывший эсер С. П. Постников.  После прослушивания рассказа, я спрашиваю: «Что все друг за другом следили и доносили?»  Отец отвечает, удивляясь моей подростковой наивности: «Следили и доносили задолго до войны, но во время войны — это нормальное дело. Знаешь, сколько в начале войны было перебежчиков? А то что ходить в составе не менее трех - это тоже понятно, больше шансов остаться живым. Одного по башке стукнут и прикопают на огороде.  А три бойца- это нормальная рабочая группа. Разведчики за «языком» тоже чаще втроем ходили».

  Рассказ «Донос в «Смерщ»».
    Мне кажется эта история самая интересная. И более всего показывает, как было «легко» насиловать немок.
   Все, Берлин взят. Штаб 385 дивизии занял большой особняк немецкого военного. Хозяин вместе с женой застрелился у входа в дом. Видимо, гитлеровские усики и челка были модны в Германии.  Из дивизии доложили в штаб армии, что застрелившийся похож на Гитлера.  Там ответили, что похожих уже штук пятнадцать.  Жилые дома Берлина были не везде разбиты до непригодности к жизни, некоторые вполне целы, выбитые стёкла не счет.  Дивизия и заняла десяток больших домов подряд, домов свободных от населения.  Дом, в который попал отец, был двухэтажным в виде узкой буквы «П» с маленьким внутренним двориком, выход из которого закрывал боковой фасад другого небольшого дома.   Этот дом поменьше был по форме близок букве «Г».  Бойцы тоже зашли в него и нашли в его подвале сбившихся в одной комнате с десяток плачущих немок с детьми. Немки падали на колени, прикрывали собой детей. Наши проверили все вещи, оружия не нашли, здоровых мужиков тоже.  Решили местных тут так и оставить, заодно переселить сюда всю обслугу из занятых домов, если она будет. Хозяева либо сбежали, либо застрелились. Но могли и косить под обслуживающий персонал. При немках были дети разного возраста: от пеленочного до лет двенадцати. Скорее всего, этом маленький домик был как раз домиком для прислуги хозяев особняка.
Занятый большой дом на первом этаже имел обширный холл с верхним светом, кухню с комнаткой для прислуги и стену с библиотекой на два этажа. На втором этаже располагались спальни, кабинет и ванная комната. Заглянув в ванную, офицеры остолбенели. Ванная представляла собой большую комнату с окном, посреди которой на золотистых ножках льва стояла огромная ванная белого цвета. То ли мраморная, то ли керамическая. К ванной подходило две латунных трубы с кранами – для холодной воды и, видимо, горячей. Труба с горячей водой шла от котла, расположенного рядом. Котла на дровах с большим встроенным баком. Внизу под котлом на полочке лежали аккуратные дровишки, так же, как и в шкафу у стены: целая стена аккуратных дровишек с левой стороны от ванны. А с правой стороны был шкаф с полотенцами и халатами. Все чисто и ровненько уложено.  Офицеры переглянулись и решили озадачить своих денщиков, так как никогда в таких ваннах не купались.  В ванной могли поместиться сразу два человека по длине. Так парням показалось. Насмотревшись на буржуазную роскошь ванной, офицеры зашли в кабинет. Один из офицеров, выдвинул полку письменного стола.  И наткнулся на коллекцию часов, из которой забрал себе самые, видимо, дорогие с блестящими камушками на корпусе. Остальные часы разобрали коллеги. Моему отцу достались карманные с секундной стрелкой, скорее всего именно секундомер. Немецкие часы всегда славились. Этот секундомер я помню и возможно он до сих пор лежит в моем архиве в коробочке с часами. Здесь же в кабинете, отец нашел маленькую ручную кинокамеру, которую забрал себе. Кинокамера оказалась поломанной, без нужной детали. Разобрав, что понравилось в столе, офицеры пошли в другие комнаты.
    Спален было несколько. В большой супружеской спальне была огромная кровать с резной деревянной спинкой. В спальне стоял столик с зеркалом и резными ящичками. Ящички выдвинули, там лежали всякие мелочи.  Женские мелочи мужчин особо не интересовали. Историю про коробку с непонятными предметами отец мне не рассказывал, но я слышала, как он когда-то рассказывал о ней брату, думая, что я не слышу. Потом я сама расспрашивала о ней, а он мне рассказывать стеснялся.  Но в этом рассказе есть столько всего… Итак, офицеры нашли коробку довольно большую в которой лежали странные квадратики, а в них странные резиночки. И что делать с ними было не понятно. Кто-то попытался их попробовать на язык, кто-то надуть. А кто –то пошел за доктором из санитарного взвода (хватило ума). Доктор, увидев находку потребовал выделить ему равную долю, а то не расскажет, что это. Долю выделили, и доктор со смехом рассказал боевым офицерам, что они нашли…презервативы. Бывалые парни возрастом под тридцать и старше никогда не видели презервативы!      
   Довольно быстро была налажена почта и появилась возможность почтой отправить посылку домой, если было кому и куда отправлять, «Кому и куда» было не у всех.   У отца была жива мать и известен адрес. Денщик собрал и отослал посылку своего офицера, добавив в нее то, что нашел в доме сам. А он вместе с другими солдатами при штабе нашел побольше нужных вещей, чем офицеры, потому что целенаправленно обследовал все что можно в доме. Его два старших сына воевали (один был тяжело ранен и лежал в госпитале). А жена и младшие дочери были неизвестно где. Если были.  В посылке к кинокамере и презервативам прибавилось: три отреза ткани (шерсть на костюм), иглы для швейной машины, хорошее туалетное мыло, дореволюционный фотоаппарат с гармошкой у объектива, но без штатива, немецкая опасная бритва. И все. Вот и все немецкие трофеи в моем доме. О нет! Еще шоколад! Денщик нашел в какой-то кладовке большой кованный сундук до верху заполненный круглыми металлическими коробками с шоколадом. Внутри коробки шоколад был разрезан на треугольные дольки.  Большущий сундук притащили к комнате, где поселились офицеры. Так у двери он и стоял этот сундук с шоколадом. Несколько коробок разобрали желающие, попробовали, но шоколад оказался горьким. И не понравился. И больше брать не стали. А часть коробок на дне сундука оказались со сладким шоколадом, но это не сразу выяснилось.
    Конечно, на уровне генерала армии трофеи могли вывозиться не в таком мизерном количестве. Но у простых солдат и офицеров все трофеи вмешались в вещмешок. В дом, где жили немки, за трофеями не ходили.
   Освободив одну спальню от кроватей, устроили там штабную комнату. И штабная жизнь в доме закипела со страшной силой.
Сначала соседки - фрау старались не попадаться на глаза. Их так и называли: «наши фрау», стараясь коверкать слово «фрау» в русских падежах. Когда все успокоилось и дамам стало понятно, что их не собираются расстреливать, то одна из них попытались предложить свои услуги прачки «геррофицерам», чтоб заработать.  На что генерал дивизии ответил доложившему о немке, что «мы не грязные», но приказал посчитать количество фрау и детей, чтоб немного выделить на них продуктов.
     Света сначала в доме не было. Первые несколько дней спокойной жизни в этом доме, все офицеры штаба по очереди отмокали в огромной ванне по вечерам. Напиленные дровишки быстро закончились и потихоньку на растопку денщики стали использовать книги из библиотеки, а там были, возможно, очень редкие экземпляры. Отец пытался остановить этот беспредел, так как благоговейно относился к книгам, но пришлось махнуть рукой. Искать ночами дровишки денщики не хотели.
    Михалыч, денщик майора, сорокапятилетний хохол из-под Запорожья, приспособился заниматься починками, сидя во внутреннем дворике. Сидел на порожке, что-то пел себе под нос и, видимо, не казался страшным, что к нему из двора маленького домика с «фраумами» пролез любопытный мальчик лет шести. Между стенами домов было небольшое расстояние, через которое вполне мог пролезть ребенок. Мальчик что-то спрашивал у дядьки, дядька что-то отвечал, каждый на своем. За шустрым мальчишкой, через некоторое время, пролезла девочка чуть постарше храбреца. А потом протиснулись еще три мальчишки помладше, самому мелкому из которых было не более двух с половиной лет. Довольно долго денщик общался с детворой что-то им рассказывая или показывая. Был он по характеру весельчак и хохмач. А потом вдруг вспомнил про шоколад и то, что на дне сундука есть шоколад со сладким вкусом. И тогда Михалыч сказал: «Пошли. Шоколад». И дети поняли. Через некоторое время вся компания сидела у двери офицерской комнаты на сундуке и ела шоколад, довольная и счастливая. Михалыч тоже смотрелся вполне счастливым. Майор, то есть мой отец, пробегая мимо по своим делам оглянулся на гоп-компанию, на замазюканных шоколадом детей. И побежал дальше. Вечером пришла испуганная фрау, которая через переводчика говорила, что потерялось пять «киндеров» и что другие дети сказали, что те пошли к нам. Ей вывели сытую обляпанную пятёрку. Этот случай привел к тому, что данная пятерка детей стала почти каждый день пробираться из своего дворика в наш и искать доброго дядьку. А Михалыч, кажется, их даже ждал.
       Но однажды эту идиллию пришлось прекратить. Утром на планерке генерал «Смерша» при всем штабе прочитал донос на майора Легеня с обвинением, что он якшается с немцами. «Смершевец» высказался, что он сам видел этих немцев на сундуке, обляпанных шоколадом, и нечего товарищам офицерам заниматься всякой х…хренью и писать подобного рода доносы. Генерал был возмущен писаниной, а донос был показательно порван. Все кончилось хорошо, но … душок остался. Майор пересказал денщику донос и попросил мелких немцев больше в дом не водить. « Як же це нэмцы? Это ж диты?!»- вопрошал денщик. «Хочешь - отдай шоколад хоть весь, но сюда, в дом, больше не води», - настоял майор, - «Это приказ». Отец считал, что он везучий и ему всегда попадались адекватные представители Особых отделов. А среди «смершевцев» было много бывших разведчиков.
     В моем доме была затертая жестяная круглая коробка от немецкого шоколада, в которой хранились пуговицы. И это тоже память о том трофее и о доносе. За то, что немецких детей денщик офицера кормил шоколадом - донос в «Смерщ» на офицера. Куда тут до миллионов изнасилованных немок?!

 Рассказ. «Миллионы изнасилованных немок».
     Многие мифы, которые активно использовали в Третьем рейхе, взяли на вооружение англосаксы и их подпевалы в Западной Европе. Причем началось это практически сразу, как только война была закончена.
     Прежде чем начать рассказ об отношении Советской армии к немецкому народу и миллионах изнасилованных немок, я долго искала приказ Сталина, от 19 января 1945 года за номером 229, на который другие авторы ссылаются, как на приказ-запрет мародерства и насилия по отношению к немцам. Искала несколько дней и нашла. Среди документов Архива Сталина. Источник: «Приказы верховного главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза». Сборник Воениздат. 1975 год, стр.297-299.   Так вот: этот приказ направлен к Командующему войсками 4-го Украинского фронта Генералу армии Петрову и Начальнику штаба фронта Генерал-лейтенанту Корженевичу.  И   это приказ –поздравление за взятие 4-тым Украинским фронтом городов Санок, Ясле и Горлице, а также еще 400 населенных пунктов. В приказе идет перечисление отличившихся частей и их командиров, награждение орденами и объявление благодарности, но нет ничего про отношение к немецкому населению. Почему ищу?  Потому что правда о каким-то событии состоит из огромного количества субъективных истин отдельных свидетелей и реальных документов. Для меня, кроме субъективных воспоминаний отдельных лиц, очень важны реальные документы. Признаюсь, честно: я пролистала сборник приказов до конца и не нашла ничего похожего на приказ Сталина по поводу мародерства и насилия. Я могу допустить, что данный сборник, изданный в 1975 году и не должен был включать некоторые приказы, особенно если они были под грифом «секретно». Но мое копание в военных архивах меня наградило огромным количеством интересных военных документов, которые по-особому высвечивают рассказы отца. В том числе и к освобождаемому населению, и не только немецкому. Поэтому, прежде чем продолжить рассказы отца, расскажу немного о найденных мной документах: приказах, записках, донесениях. Начнем с того, что приказы о запрете мародерства и насилия над местным населением издавались неоднократно разными маршалами, руководителями фронтов: Василевским, Жуковым, Коневым, Малиновским. Причем они сначала издавались по отношению к нашим, освобожденным от фашистов территориям, задолго, примерно за год то того, когда советские войска пошли по чужой земле. То есть, были причины необходимости в подобных приказах.  Все приказы, предоставлять не буду, особенно с начала 1945года, просто потому, что на разных фронтах приказы по отношению к местному населению очень похожи. Предоставлю приказ №16 маршала Василевского.
 №16 ПРИКАЗ ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ О БЕСЧИНСТВАХ, ВООРУЖЕННЫХ ГРАБЕЖАХ, КРАЖАХ У ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И УБИЙСТВАХ, ТВОРИМЫХ ОТДЕЛЬНЫМИ ВОЕННОСЛУЖАЩИМИ В ПРИФРОНТОВОЙ ПОЛОСЕ И МЕРОПРИЯТИЯХ ПРОТИВ НИХ.
30мая 1944г
 «От местных советских организаций и органов НКВД поступают заявления о творимых отдельными военнослужащими в прифронтовой полосе бесчинствах, вооруженных грабежах, кражах у гражданского населения и убийствах.
Многие факты этих бесчинств и преступлений известны командующим армиями, командирам соединений и частей, но решительных мер по борьбе с этой преступностью не принимается.
 В целях предотвращения подобных преступлений, позорящий высокое звание война Красной Армии, приказываю:
1. Произвести проверку территорий фронтового и армейского тыловых районов, а также войсковых тылов и очистить их от различных нештатных команд, выделенных для временных хозяйственных работ и охранной службы.
2. Находящихся в командировках на различных хозяйственных работах и выполнивших задания немедленно возвратить в свои части; в командах, которые необходимо оставить для выполнения служебных заданий, назначить старших лиц, способных поддерживать строгую воинскую дисциплину. Законность таких командировок оформить соответствующим документов от командира части.
3. Категорически запретить командирам подразделений выдавать командировочные предписания, удостоверения и отпускать военнослужащих в отпуск и командировки за пределы своего подразделения. При отправлении в командировки и выдачи командировочных предписаний строго руководствоваться приказом НКО 1942г №225. п.
4. Во всех частях и учреждениях установить строгий порядок, завести учет личного состава, потребовать от всех командиров и учреждений непреклонно выполнять требования устава внутренней службы в части учета личного состава, не исключая и подразделения, находящихся на передовой линии.
5. С целью вылавливания военнослужащих, укрывающихся от фронта, дезертиров, военнообязанных, укрывающихся от призывав в Красную Армию и других, шляющихся проходимцев, чаще проводить тщательные проверки и облавы в населенных пунктах восковых и армейских тылов. Повысить качество службы заградительных отрядов, дорожно-комендантских рот, контрольно- пропускных пунктов и комендантов.
6. Всех военнослужащих и граждан, переодетых в военную форму, не имеющих соответствующих документов, задерживать и направлять под конвоем: военнослужащих - в ближайшие пересыльные пункты и запасные части, а граждан и подозрительных - в органы НКВД и контрразведки «Смерш».
7. Военнослужащих, выписываемых из армейских и фронтовых госпиталей, направлять в запасные части только организованно со старшими и точным указанием времени прибытия в пункт назначения и маршрута движения.
8. Дела, связанные с грабежами, убийствами и другими преступлениями, совершенными военнослужащими, разбирать немедленно и виновных привлекать к суду военного трибунала.
9. О всех случаях грабежей, убийствах, кражах и прочих бесчинствах доносить как о чрезвычайном происшествии немедленно, а по окончании следствия – о мерах воздействия, примененным к виновным».
          Заметим, что приказ издан, когда войска Красной Армии освобождают Украину и Белоруссию, а до чужих земель более полугода.  То есть отдельные личности из военнослужащих вели себя по отношению к освобожденному нашему населению крайне подло, пользуясь безнаказанностью и бездействием командования. Тем более, что в армии на тот период было много в прошлом уголовных элементов. То есть военное командование боролось с уголовщиной в армии и пыталось всячески пресекать возможность новых уголовных преступлений.
        Еще я нашла несколько донесений и рапортов еще 1942-43 годов о мародерстве и насилии отдельных личностей к местному населению с фамилиями и должностями. Например, рапорт от 23 апреля 1943года Командования Черниговского партизанского соединения начальнику штаба партизанского движения на Украине товарищу Строкачу о взаимоотношениях с партизанским отрядом имени Пожарского под командованием Романенко и комиссара Фролова. Отряд, в котором 50 процентов бывшие полицаи занимался грабежами и конфискацией продуктов у крестьян, грабежами грузов с оружием, предназначенных для других партизанских отрядов.  Выполнение совместных боевых операций с данным отрядом производить было нереально из-за постоянной подставы и невыполнений приказов, что командование отряда пришлось арестовать.  Подобных историй в документах море. Кому интересно, посмотрите сами. Рапорты, докладные в том числе в Особый отдел. Все это можно найти на сайте ««Электронная библиотека исторических документов»,  сайт https://docs.historyrussia.org/ru/docs/5-poisk

  Как бы то не было, но командование пыталась бороться с проявлениями уголовщины в своих военных подразделениях. Какое было отношение к немцам? Какое и должно быть: убей немца, убей врага, пришедшего завоевать твою землю. Причем у каждого была своя война и своя жажда мести, в зависимости от личных потерь.
        А теперь мои вопросы и ответы отца.
Я: «Как вас встречало наше освобожденное население?»
Он: «По-разному встречало. Знаешь Марин, во время войны хуже все именно мирному населению. Потому, что военные выполняют свои задачи: взять город, село, высотку. А о мирном населении думают потом. Перед наступлением идет подготовка: разведка, артналет по местам сосредоточения сил противника, а потом наступление. И только тогда, когда местечко взято, начитается работа с мирным населением. Причем, если твое подразделение в первом эшелоне, то вы идете дальше, а в освобожденный район подтягивается второй эшелон и определенные подразделения для работы с населением. У военных есть оружие, еда и санитарные части, у местных часто нет ничего. Любая травма может быть смертельной, потому что пока идет бой, помочь некому. Бывало, что и некому особо нас было встречать. В начале войны неразбериха была страшная, а воевать мы не умели и бежали   почти до Москвы. Эвакуировали в первую очередь заводы. А люди многие рады бы эвакуироваться, да не с кем. И много осталось под немцем. Обе твои бабушки остались. Отношение к оставшимся было разное. У кого родня осталась, тот переживал и понимал, что люди не виноваты. А у кого родня далеко успела уехать, тот оставшихся чуть ли не предателями считал. Так что было, что вылезали откуда-то из подвалов люди, радовались: свои пришли со слезами и объятьями. А бывало, что люди были только на окраине города.  Немцы из прифронтовой полосы местное население уводили к себе в тыл, иногда. Конечно, после взятия городка, ставили фронтовую кухню специально для   местных.  Большая часть местного населения были женщины и дети. Все основные тяготы оккупации ложились на женские плечи, и женщины выживали как могли, работая в том числе на немцев. Немцы часто организовывали бордели для своих солдат и заставляли там работать местных, что при возвращении своих территорий вынуждало создавать на освобожденных территориях санитарные обследования местного населения на предмет венерических заболеваний.  В данном случае, был приказ на запрет устраиваться на постой у местного населения и запрет на половые связи с местными. Запрет на солдатском уровне часто игнорировался и приходилось жестко объяснять, с матом, что если ты дебил принесешь в часть сифилис, то тебя свои же и порещат. Никто бы не «порешил», но такой агрессивный запрет больше помогал держать хлопцев в узде. Русский человек иногда без мата приказ не понимает. Если наша дивизия переводилась во второй эшелон, а вперед выдвигались другие части, то армия помогала местным властям в борьбе с уголовными элементами. Восстанавливались учреждения советской власти. Особые отделы НКВД работали с местным населением и выискиванием предателей, работавших на немцев. Были самосуды местных и армейских по отношению к «немецким подстилкам». Старались все это останавливать и наказывать, особенно прониклись после одной истории. В Белоруссии было это.
     Пришла к нам девушка лет двадцати пяти, именно к оперативному отделу. Мы уже знали, что она пела в немецком клубе и местное освобожденное население прохода ей не давало, то грязью вымажут, то ударят. Девушка пришла к нам и попросила дать ей двух солдат для охраны. Посмотрела, как мы ухмыльнулись на ее просьбу, выждала паузу, а потом потребовала соединения по каналу разведки с Центром, назвав кое-какие кодовые слова и цифры. У разведки был свой канал связи, отдельный от канала связи дивизии, и свои кураторы в Центре. Получили радиограмму из Центра: «Дать охрану, пришлем самолет за ней». Удивились. Предложили ей остаться в дивизии. Она ответила, что лучше охрану, ей надо кое-что доделать. Выделили. Через несколько дней, действительно, прилетел самолет, а к нам за ней приехала машина с офицером. Кто-то пошутил: «Передаем вам барышню в целости и сохранности». На что приезжий ответил: «У барышни офицерское звание». Скорее всего и имя ее было «рабочее», не настоящее.  Более о ней не слышал, газетчиков к таким не подпускали. Я потом пытался до бойцов донести, что никто не знает, на сколько предатель – предатель, что надо не допускать самосуд. В том числе и по отношению к власовцам. Потому что их в плен бойцы старались не брать. Приходилось работать, объяснять солдатам, что должны разбираться те, кому положено этим заниматься, должны быть суды. Но люди все разные и часто словами не объяснишь, приходиться жестко в приказном порядке. Но и это не всегда работает. Но с уголовщиной, в том числе и из армейских рядов, работали. И трибунал работал».
  Я немного прерву рассказ отца своими воспоминаниями. Отец вскользь сказал мне о заражении немцами местного населения венерическими болезнями, и далее эту тему трогать не стал, так как старался при мне не озвучивать очень жесткие насилия военного времени.  Предохранял меня, девочку, от ужаса, а брату старшему рассказывал откровенней. Ну а я подслушивала при случае или выспрашивала у брата. Копаясь сейчас в архивах, я нашла несколько документов как раз о заражении немцами местного населения. Например, докладную записку начальника санитарного управления Ленинградского фронта Н.В. Соловьеву о заболеваемости населения г. Гатчина венерическими болезнями от 1 февраля 1944года. Записка с грифом секретно, всю ее приводить здесь не буду, но некоторые строчки озвучу. А все желающие сами найдут на сайте. Согласно записке, гатчинское население обследовалось фронтовым дерматовенерологом майором медслужбы товарищем Копзоном, совместно с врачом фронтового кожно-венерического госпиталя капитаном м/ст Федоровой. В обследовании было выявлено: любая работа на немцев сопровождалось с половым обслуживанием немецких солдат. Отказ- увольнение и избиение. В докладной записке имена и фамилии реальных людей.  А также отчет об организации немцами как в Гатчине, так и в округе сети домов терпимости, практически при каждой немецкой воинской части. В результате в Гатчине, как и остальной Ленобласти стали быстро расти вензаболевания, в основном сифилис и гонорея, которые занесли немцы и отчасти испанцы. Причем, были отмечены случаи изнасилования и заражения гонореей 4-5 летних девочек и 73-летней старух. Венерические заболевания настолько развились, что немцы были вынуждены создать больницы для своих солдат и отдельно для местного населения. Причем интересный факт: все население имело немецкие удостоверения личности, а зараженные вензаболеваниями дамы имели еще и русские паспорта. И этим фактом подтверждается стремление немцев распространить венерические заболевания в освобождаемых районах. Работу венерологи проводили совместно с Санэпидотделом ВСУ ЛФ и СЭО 42-й армии. Далее идут мероприятия, среди которых есть секретные приказы, изданные комендантом города    о запрете размещения в частных квартирах и увольнительных в город, которые получают командиры частей под расписку. А также приказ о поголовном прохождении медосмотра, обязательном для местного населения. Не исключая детей. В связи с чем организуются дополнительные венпункты и лаборатории с требованием сохранения документации осмотра и анализов. Данный документ подписан генерал-майором м/с Верховенским.
     То есть, мельком сказанная фраза отца о заражении немцами местного освобожденного населения имело реальное отношение к тому периоду военной истории.
 А теперь продолжим дальше. Про любовь советских людей к немецкому народу. Ненависть к фашистам была то холодная, то горячая, и зависела от ближайших обстоятельств.  Перескажу еще одну историю отца.
      «Примерно в 1943 году к нам в дивизию попал мобилизованный парнишка, внешне не более шестнадцати лет. Вроде год прибавил и доброволец, но с виду цыпленок: худой, длинненький, растерянный, заторможенный. Мужики высказались по поводу военкомов, присылающих на фронт таких детей. Хоть бы на обучение направили сначала. Звали парнишку Вася.  Но кто-то окрестил его Васяткой, слегка ласкательно, но с дозой насмешки. Хотели его сначала на кухню отправить в помощники повару, но там грузы таскать надо. Пристроили телефонистом в штаб. Но парни - телефонисты часто при наступление катушку с проводом тащили за командиром, связь организовывали. Прослужил он всего месяца три, когда его послали при наступлении тащить катушку. Наступление оказалось неудачным, а он в окопы не вернулся. Через несколько дней мы все же взяли эту высотку. И мои разведчики его труп первые увидели. Этого цыпленка немцы убили так, что рассказывать страшно. Отрезали ему на живую половые органы и развесили на кустах вокруг, глаза выкололи и бросили умирать, не убив до конца. И он плакал кровавыми слезами пока не умер. Ну в течении некоторого времени мои разведчики никак не могли немцев- «языков» довести до штаба. Не издевались как фашисты, но горло перерезали. Приходилось разговаривать, что «язык» нужен, что потом в расход они его сами отправят, но до штаба надо довести. Но имя Васятка еще долго нельзя было говорить, глаза сразу становились жесткими. А немки, они матери, жены, сестры и дочери этих садистов. Потом разведчики насытились кровью и отпустило парней. Но, если бы в этот период какая-нибудь немка попалась, вряд ли пожалели. Может быть не насиловали, но убили бы без жалости.
    Тем не менее командование боролось с садизмом, как с уголовщиной. По отношению к своему освобожденному населению сначала, потом к населению чужой территории: Прибалтики и Польши, Чехии, а потом и Германии. Тем более, когда мы пошли по чужой территории и стало понятно, что до окончания войны осталось немного времени. Командование понимало, что на завоеванной территории придется строить государства, лояльные в СССР. То есть надо менять отношение бойцов к мирному польскому и немецкому населению. И чем ближе мы подходили к Германии, тем более росло понимание, что надо думать о будущим. Так что: приказов о запрете мародерства и насилия было много, как и о запрете половых отношений сначала с польским населением, потом с немецким. С жестким наказанием за невыполнение. А донесения друг на друга командованию или в Особый отдел   никто не отменял. Надо сказать, что немцы защищались рьяно и сначала занятые нами города и поселки были с очень малым количеством живого населения. Было много самоубийств среди местных, а не только эсэсовцев. Целые семьи кончали жизнь самоубийством. Вернее, матери и отцы убивали детей, а потом себя. Помню, кто-то сказал из бойцов, что немцы знают, как они вели себя на нашей территории и боятся такого же отношения к ним с нашей стороны. Надо сказать, что подобные находки ненависть к врагу охлаждали. Русский человек, он эмоциональный, вспыльчивый, но отходчивый».
   Я немного оторвусь от рассказа отца, тем более что рассказывать про Вясятку ему далось очень тяжело с таблетками под язык и надтреснутым голосом. Обратимся к Гебельсу и его пропаганде: «В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от десяти до 70 лет. Кажется, что это делается по приказу сверху, так как в поведении советской солдатни можно усмотреть явную систему. Против этого мы развернём теперь широкую кампанию внутри страны и за границей."
Позже помощник Геббельса Вернер Науман признался:
"Наша пропаганда относительно русских и того, что населению следует ожидать от них в Берлине, была так успешна, что мы довели берлинцев до состояния крайнего ужаса", но "перестарались – наша пропаганда рикошетом ударила по нам самим".
 Пропаганда оказалась столь сильна, что в массе своей немцы поверили всем мифам о зверствах русских. В результате, когда советские войска подошли вплотную к Берлину, город захлестнула волна массовых самоубийств. По некоторым данным, только в мае-июне число самоубийц достигло 30-40 тысяч.
     Согласно рассказам отца, изнасилования были, но не массовые. Если в каком- либо подразделении была замечена некоторая периодичность мародерства или насилия, то для командира данного подразделения эта периодичность (неумение или нежелание доводить до бойцов приказы командования) выливалось в снятие с должности и понижения в звании. А если он еще и поощрял мародерство, то ему грозил реальный арест и трибунал. Отдельные случаи разбирались, иногда спускались на тормозах, иногда реакция была жесткой. Многое зависело от субъективности командования, Особого отдела и личности бойца.   Перескажу еще одну историю, рассказанную отцом. Был в части парень, до войны студент московского вуза, еврей, родом из Минска. Знал неплохо немецкий, а документы всех бойцов со знанием немецкого откладывали для разведки. Был неплохим солдатом до тех пор, пока ему кто-то не рассказал, как были уничтожены немцами все его близкие, вся семья.  Человек на глазах стал меняться, стал жестким и вел себя так, как будто искал смерть. Что вынудило перевести его из разведки   в стрелковый батальон. С ним вместе дошел до Германии. Был замечен в бессмысленном убийстве из автомата немки с детьми, когда местечко было уже взято. Один раз, второй, третий. Автоматная очередь была реакцией на немецкую речь. Вызвали в Особый отдел, подняли документы, характеристику командира и отправили в тыл с предписанием к проведению лечения, просто подальше от немецкой речи. Понимание высшего командования, что взращенную ненависть к фашистам надо гасить, доводилось, во возможности, до всех подразделений. Хотя бы для того, чтоб ускорить сдачу разных городишек и, значит, сохранить своих солдат. Тем не менее, полностью прекратить мародерство и насилие не удавалось.  И тогда были взяты на вооружения более жесткие методы. В том числе и расстрел.
    Предоставляю: Приказ командующего войсками 1-го Белорусского фронта Г.К. Жукова о пресечении мародерства, насилия и других преступлений красноармейцев в отношении немецкого населения. 25 апреля 1945 г.
«СЕКРЕТНО

КОМАНДИРАМ ЧАСТЕЙ

Сообщаю приказ командующего 1-го Белорусского фронта Маршала
Советского Союза
Г. ЖУКОВА Ш 2776/ш:

КОМАНДУЮЩИМ АРМИЙ, командирам дивизий и всем тыловым частям фронта.

«I. Я имею сведения о том, что в частях, особенно в танковых и тыловых,
продолжаются случаи бесчинства по отношению к немецкому населению, продолжается мародерство, насилие, пьянство и хулиганство.

2.Все эти факты, позорящие нашего красноармейца, сержанта и офицера
показывают, что Военные советы армий, командиры соединений и частей не сумели добросовестно, быстро и жестко пронести в жизнь приказы
товарища Сталина и указаний Военного совета фронта о прекращении незаконных действий по отношению к немецкому населению.
3.Я уверен, что такими гнусными делами не занимаются боец, сержант и
офицер, честно сражающиеся за величие нашей Родины. Мародерством,
насилием и другими преступными делами занимаются лица, главным
образом не участвующие в боях, которые не дорожат честью бойца и
честью части, люди моралью разложенные.

Я КАТЕГОРИЧЕСКИ ТРЕБУЮ:
Немедленно навести жесткий порядок и дисциплину в частях и тыловых
учреждениях, всех мародеров и лиц, совершающих преступления,
позорящих честь и достоинство Красной армии, АРЕСТОВЫВАТЬ 
и направлять в штрафные части, а офицерский состав предавать
 СУДУ ЧЕСТИ и военному трибуналу.
Настоящий приказ объявить всем красноармейцам, сержантам и офицерам
I—го Белорусского Фронта.

Г. ЖУКОВ
ТЕЛЕГИН
Верно: пом. начальника опер, отделения 39 гв. стр. дивизии, гвардии
капитан
Назаревич

25.4.45 г»».

Подобные приказы на других фронтах издавались другими
маршалами еще когда войска Советской армии шли по территории Чехии и Польши. Ссылки есть в статье выше.

По официальным данным, только за год - с 1945-го по 1946-й - трибуналы осудили за подобные действия порядка 4 тысяч военнослужащих.
  Дочь маршала Родиона Малиновского свидетельствует об отце: «После
 взятия Будапешта в войсках 2-го Украинского фронта отец установил очень жестокие правила против мародеров и насильников. Были единичные случаи преступлений в отношении гражданского населения, но их быстро и жестоко пресекали, несколько бойцов были показательно расстреляны. Расстрелы "в двух шагах от победы" действовали на потенциальных преступников отрезвляюще. Леонид Рабичев, очевидец тех событий, вспоминал, что, в частности, маршал Иван Конев очень просто решил проблему с насилием по отношению к немкам в Силезии. Однажды, за изнасилования прямо перед строем расстреляли 40 солдат и офицеров.
 Больше ни одного подобного случая там зафиксировано не было.
 Сведения о подобных расстрелах быстро распространялись по
 «солдатскому телефону». Но даже жесткие меры сдерживали не всех.
 
 Вернемся к рассказам отца. К его воспоминаниям о Берлине.
«Периодически данные о каком-нибудь насильнике появлялись в штабе дивизии, Особый отдел просил личное дело. Начинали разбираться, вставлять бойцу мозги. Часто выяснялось, что дама сама предлагала обслуживание за несколько банок тушенки. Но приходилось объяснять дурню, что запрет не только на насилие, но и на половые отношения, а приказы   пока никто не отменял. Помню одного большого розовощекого сибиряка, мобилизованного за три месяца до победы и не видевшего ни сожженных белорусских деревень, ни наших, разодранных немцами девчонок - фронтовичек. Он притащил «фройлен» в штаб дивизии с просьбой заключить с ней брак. В принципе, штаб мог выдать справку о браке, которую потом можно было поменять в ЗАГСе на свидетельство, но делалось это крайне редко: по причине комиссования фронтовички в связи с беременностью. К чему отношение было крайне негативное. И если «герой» романа был не женат.
     На розовощекого молодца, желающего жениться на фройлен, офицеры смотрели   с вытаращенными глазами. «Фройлен» отправили домой, дурню пытались вставить мозги, чтоб не «сел» в дальнейшем. Как то пришла пожилая пара немцев с плачущей девчонкой, с требованием наказать насильника. Парня вывели, особист говорит: «Расстрел».  Немцы упали на колени с просьбой не расстреливать. Переводчик переводит немцам: «У нас за изнасилование приказ расстреливать». Немцы в рыданиях: «Не надо! Дайте нам справку, что она замужем, потом разведётся». Им было важно, что дочка не шлюшка. Это вызывало уважение в контрасте с поляком, торгующим своими девочками. Были и действительно расстрелы насильников за неоднократность поведения.  Как начинаешь поднимать дело подобного любителя немок, так он чаше всего из обоза и в прошлом сиделец, причем за воровство, убийство или тоже изнасилование.
 Прошедших штрафроту часто распихивали по различным обозам. И там  их было повышенное количество, бывших сидельцев. В обозе и оружия почти не было - одна винтовка на десять человек.  Поднимут личное дело, посмотрят и под трибунал, а там реально расстрел. Несколько таких дел было при мне. Сидельцы-уголовники могли влиять на других бойцов, все-таки воровская среда –специфическая. На приказы власти плюющая.  Об расстреле обязательно доводилось до сослуживцев. Это сдерживало некоторых.
 В элитных подразделениях насильников, практически, не было. «Наших  фрау», проживающих за внутренним двориком, никто не трогал. Иногда они приносили какие-то вещи поменять на продукты. Но история с замазюканными шоколадом немецкими детьми и последующим доносом на меня, оказало влияние на всех. Старались с ними вести себя как можно более отстраненно. Не обижали, подкармливали, но практически не общались, по одиночке в их дом не ходили. Может и не зря генерал
«Смерша» так открыто прочитал донос, поставив всех в определенные рамки поведения».

    Я знаю отношение отца к обозникам. Именно благодаря им, отец чуть не погиб, везя на мотоцикле приказ из Штаба армии в дивизию. Есть какая-то жесткая насмешка судьбы: выжить во всех боях своей дивизии, выжить даже вызывая огонь на себя при битве на Одере, но чуть не отдать богу душу 9 мая 1945года, везя на немецком трофейном мотоцикле приказ из Штаба Армии в свою дивизию. Правда в Штабе сунули стакан спирта и отказаться было нельзя, так как День Победы. Видимо и мотоциклисту тоже налили. А впереди по дороге лесной шли обозники с тяжеловозами. То ли лошади испугались мотоцикла, то ли боец не справился, но случилась авария, отца выбросило из коляски. Лошадей понесло, и большой тяжеловоз наступил на ногу, раздавив колено. Обозники, вместо того, чтоб
доложить о случае, оттащили солдата и офицера, обоих в беспамятстве, подальше от дороги, и бросили в овраге. В дивизии поиски организовали только на следующий день, выяснив, что с приказом офицер не доехал назад. Нашли сначала солдата, а тот придя в себя в медсанбате, стал настаивать на поисках офицера. Нашли офицера, но большая потеря крови и кома несколько дней показывали, что надежды на выживание практически не было. В штабе дивизии даже выпили за помин души,
может потому и выжил. Потом, в медсанбате чуть не отрезали ногу выше колена, но очень пожилой еще дореволюционный доктор рискнул сложить остатки коленной чашечки и получилось. Но колено практически не гнулось. Долечивался в госпитале в городе Лодзь, где и случилась драка с поляками.
       Как бы то не было, но отношение отца к немцам, выработанное в ходе войны и победы, оказалось более уважительное, чем к полякам. Потому что, немцы – народ крайне дисциплинированный и если приказ о сдаче подписан, то сдача идет организованно и спокойно.  Еще в воспоминаниях отца есть встреча с американскими частями- соседями по Берлину и распивание с ними спирта сначала на нашей, потом на американской территории. Бордель на американской территории работал активно с музыкой на всю округу.
Субъективные воспоминания отца вполне соответствуют найденным документам военного периода. Воспоминания довольно интересны и ими хочется поделиться, реальными воспоминаниями реального участника Великой Отечественной Войны. Вечной им памяти, этим героям прошлого! И спасибо за все!