Ностальгия

             
Что не говорили б мне другие,
как бы не звалось это людьми,
знаю я, что чувство ностальгии –
чувство неразделенной любви.

Это – время в разных измереньях
на мостах,
                разведенных навек.
Это долгое самосожженье
на ветрах утрат всего и всех.

Времени безжалостная проседь
и событий давних силуэт.
Мы на все проклятые вопросы,
жизнь пройдя, услышали ответ.

Памятью тревожась виноватой,
не простив ни на каком году,
сознаем обиду иль утрату.
А точнее – сознаем беду.

Мы мудреем поздно. Длинен список
дел, что невозможно изменить.
Выбор сделан. Приговор  подписан.
И последствий неразрывна нить.

Мы в плену ошибок и обманов.
Если б можно вырваться посметь!
Время не врачует наши раны.
Наша память нам приносит смерть.

Дни идут на убыль. Горше мысли.
Жизнь прошла. Пора подбить итог.
И узнать  в том самом верном смысле,
что ты сделал из того, что мог.

И жгуты отчаянья тугие
давят, режут, связывают, рвут.
В горле застревает ностальгия –
Самый
Страшный
Собственный
Свой
Суд.

Не исчезнет, душу не покинет!
Наша память – как киноэкран:
озеро. подёрнутое тиной,
обнимает плачущий туман…

Мы свободны, люди, но незримо
над душою распростёрта власть
трех берез,
реки,
избушки с дымом,
городка,
         куда уж не попасть:
времени,
         которое утратил,
и людей,
         которых не вернуть.

Так и шел зачем-то и куда-то
в никуда в конце приведший путь.

Так приходит, разрывая темя,
рано или поздно, как к кому,
время прозревания и время
бьющего прожектора во тьму.

И кружочек маленький на карте
вызывает страшных чувств обвал:
неужели в яростном азарте
каждый сам себя обворовал?

Веруя в забытые понятья,
ясно видим, не узрев добра,
что иноплеменники – не братья,
что страна чужая – не сестра.

Всё чужое!
                Воздух.
                Запах.
                Крики.
                Мысли.
                Песни.
                Книги.
                Лица.
                Речь.
И мазутом проступает дикость
невозможности с родными встреч.

Чуждые неродственные звуки.
Даже птица иначе кричит.
Мы могли б в слезах после разлуки   
целовать родные кирпичи…

За столбами с меткой черно-белой,
за разборонённой полосой,
мир лежит, в котором раньше бегал,
мир лежит, и близкий, и чужой.

Недоступно людям примиренье.
Всяк инакомыслящий – есть враг.
Плата – жизнь…
               И в этом назначенье
разных государственных атак.

Так приходит запоздалый лекарь,
произносит истины слова:
- Можно зло таить на человека,
но страна – безгрешна и права.
  - Погоди! Страной ведь люди правят!
- Эти люди не поймут вину.
А уйдя, ты не врагов оставил,–
потерял ты целую страну.
Дом, в котором пела песни мама,
обелиск над вечным сном отца.
Что взамен бы не было – всё мало
без родного русского лица.

Да, наш мир пока что неуютен,
и жесток, и откровенно груб;
не постиг еще он главной сути,
не нашел еще свой главный путь.

Но в беде,
в крови,
в слезах и поте,
в тяжести невиданного дня
жизнь идет.
             И каждой клеткой плоти
эта жизнь касается меня!

И хотя я с нею не согласен,
понимаю,
что моя страна,
родина, пока что в первом классе.
Но ведь школу завершит она!

Выйдет без учителей и грима,
и пойдет дорогой столбовой
мимо жертв напрасных, битв и мимо
судеб с несложившейся судьбой.

Много азиатчины на теле.
Много азиатчины внутри.
Скифы мы. хотя сквозь нас летели
ближние и дальние миры.

Кто не шел через просторы эти,
а века развеяли их прах.
Но живут и радуются свету
на славянских нивах и холмах.

Вечна жизнь под солнцем и при тени.
Да не ослабеет в ней рука.
Эстафетным знаком поколений
будет стихотворная строка.

И в своей стране судьбу приемля.
ты поймешь, сгорающий дотла:
  - Нет, не зря топтал я эту землю,
что такой неласковой была…

Замолчал таинственности голос.
Всё сказал кому-то и о ком.

Мир был наг. И правда была голой,
пистолетным поведя зрачком.

И клинок отчаяния тонкий
внутрь вошел…
И перед смертной мглой
пролилась вдруг жаворонком звонким
песня над оставленной землей.

… август ходит в душном разнотравье,
золотыми шумами трубя.
Родина, которую оставил,
никогда не вспомнит про тебя.

И земля чужая тело примет,
и чужие травы прорастут
через исчезающее имя,
подводя последнюю черту.

А вдали, где льют дожди косые
по стогам, по серенькой избе,
будет плыть в грядущее Россия,
к трудной или радостной судьбе.