Глава V. Деревня

               
                Деревня
     Наши летние и зимние каникулы часто были связаны с деревней, откуда мама была родом. Выезжать всем семейством к морю возможности не было, поэтому летние каникулы проходили так: один месяц на даче в лесу, второй месяц, а то и все два - в деревне, рядом с лесом. Иногда мы бывали две недели в зоне отдыха «Янтарь», снова в бору, но это было уже гораздо позже. Деревенское житьё-бытьё для нас, детей, было весёлым, бесшабашным, не отягощённым никакими интеллектуальными занятиями временем. Как говорили о детях взрослые, мы «не загонялись с улицы» весь световой день, кроме небольших перерывов на обед и ужин. Спали сколько хотели, режима, как на даче не было, потому и вставали и ложились поздно. Жили сначала в более раннем возрасте у бабушки в мамином отчем доме, потом, когда её не стало - в этом же доме, где жила уже семья маминого родного брата. Таким образом, нас, детей, вместе с двоюродными сёстрами и братом было не трое, а шестеро.
     Совместные походы на озеро, в бор за поспевающей смородиной-серебрянкой на заброшенный питомник, за грибами, сезон которых начинался уже с середины июля, поездки в поле за сеном, горохом и ещё бог знает за чем… Всё это было… Были также и беготня, и игры до изнеможения на огромной поляне-пустыре, завершающей деревенскую улицу, где последним стоял дом бабушки. Наша деревенская жизнь состояла из очень долгих и насыщенных дней с такими милыми сердцу радостями, ссорами, обидами, примирениями, восторгами и самыми разнообразными впечатлениями. Ну а для мамы этот так называемый отпуск превращался в каждодневный и зачастую довольно однообразный труд. Всех надо было накормить, переодеть, научить, что-то заставить сделать, примирить друг с другом, сводить в лес, на озеро, в поле и так далее. Кроме того, во всём этом бедламе мамочка ещё умудрялась полоть картошку, поливать огород, белить дом - внутри и снаружи, заниматься заготовками солений, варений сразу на две семьи. Вся наша неугомонная компания детей была полностью на попечении нашей мамы, а иногда и папы, когда тот приезжал в деревню из города на выходные дни.
     Родной брат мамы - наш добрый и любимый дядя Коля - работал, его жена тоже время от времени, да и вообще они детьми по большому счёту не занимались. Это делали наша мама и папа, но летом, в наш отдых. Всех пятерых ребят - шестой был ещё слишком мал - мама усаживала в запряжённую бричку, сама управляя ею, везла нас купаться на озеро. Папа водил нас туда преимущественно пешком, а путь был не очень-то и близкий, особенно утомительна была обратная дорога после долгого дня на солнце и неумеренного купания. Но а поездка на лошади в лес - это было для нас настоящим праздником! Мамочка деловито восседает во главе брички на не совсем устойчивой скамейке, держа в руках вожжи, умело управляет лошадью: она вообще хорошо управлялась с любым домашним животным, ведь это было для неё привычно. Мы, кто где притулившись в телеге, с удовольствием обозреваем окрестности…
     Денёк обещает быть жарким, солнце пока ещё не в зените: время около одиннадцати часов утра, но уже слегка припекает. Въезжаем в тенистую прохладу леса. После прошедшего ночью дождя в воздухе, насыщенном озоном, особенная терпкость запахов сосны, смолы, перегноя, пахучей лесной кашки и чабреца. От этого даже слегка кружится голова. Лесная просёлочная дорога, по которой почти бесшумно катится наша бричка, петляет, поэтому взору открываются всё новые и новые пейзажи. Это и плакучие ивы на въезде в кромку леса, своим светлым зелёно-сизым цветом выделяющиеся на фоне тёмно-зелёных, даже чуть мрачноватых красок бора. И живописные полянки молодых сосёнок, на которых и нужно искать сыроежки и маслята, так как солнечный свет легко проникает сквозь невысокий соснячок, и грибы после дождя растут, как на дрожжах. Дорога круто поворачивает у кустов боярышника, уже усыпанных ещё несозревшими ягодами. Дальше мы продолжаем путь уже практически по прямой, до озера, подпрыгивая вместе с телегой на столетних сосновых корнях. Лесные звуки одолевают также, как и лесные запахи. Недалеко слышен равномерный стук дятла, поперёк его ритмического остинато вторгается чуть тревожное кукование лесной кукушки. Тревога возникает от того, что все начинают с замиранием сердца  считать, задав, как водится вопрос: «Кукушка, кукушка! Сколько мне жить?» Кроме этого явно выделяющегося звукового соло, лес наполнен той постоянно звучащей партитурой, в которой смешалось и стрекотание кузнечиков, и жужжание пчёл возле диких фиников. Вообще-то, непонятно, что это были за плоды на невысоких кустах, но мы их называли почему-то финиками. Ещё слышатся различные шорохи, производимые, видимо, мелкими наземными обитателями - ящерицами, ежами, а вверху - белками. И все эти звуки возникают на фоне постоянно меняющегося, иногда усиливающегося от ветра гула, который зарождается где-то высоко в верхушках высоченных мачтовых сосен…
     Наконец, впереди появляется долгожданный просвет между деревьями, чувствуется усиливающийся от озера ветер, и вскоре взгляду открывается серовато-зелёная гладь воды. Мамочка «припарковывает» наше транспортное средство в тени прибрежных сосен. Мы рассыпаемся по берегу и сразу же бежим купаться, пока она разнуздывает лошадь и устраивает нашу дневную стоянку, расстелив покрывало на земле, предварительно очистив для этого пространство от шишек. Теперь этот уголок наш на весь долгий летний день. Мы будем купаться до посинения (в буквальном смысле), загорать, зарываться по горлышко в песок, снова купаться, гонять мяч и прочее. Потом с аппетитом будем поглощать еду, собранную мамой на весь день: молодую картошку с малосольными огурчиками, яйца вкрутую с оранжевыми желтками, свежеиспечённый хлеб и всю траву с огорода - редиску, лук, чеснок. Вся эта нехитрая снедь была невероятно вкусной для нагулявшейся на воздухе детворы.
     Иногда, когда с нами бывал приезжавший из города на выходные дни папа, стол обогащался копчёной колбаской или салом и пахучей крупной клубникой уже с нашего «мичуринского» огорода, на котором отец был и царь и раб одновременно. Это была его отдушина, настоящая привязанность в жизни. Папа вообще очень любил природу в любом её проявлении, домашних животных, которых кормил и поил во всякое время года, когда заходил на хоз. двор и не видел, например, воды у телёнка, собаки или домашней птицы. Он тут же наполнял водой все возможные ёмкости, кормил собак, кошек и всю остальную живность, не забывая при этом поругать нерадивых хозяев.
     Естественно, когда случалась эта возможность нашего совместного пребывания на озере или в лесу, все ребятишки ходили за ним хвостом. С ним мы ловили ящериц и ежей, высматривали дятла и прыгающих с сосны на сосну белок, собирали поспевшую боярку или серу с сосен, ветки и сучья для костра, пока мама накрывала импровизированный стол на разостланных покрывалах. Отец рассказывал про многие растения: по профессии он, кстати, был агрономом, хотя и мало работал по этой специальности, про повадки животных, про природные явления очень простым и понятным языком - доступно и живо. Можно сказать, что именно он преподнёс нам своеобразные уроки «Юного натуралиста». И потом - уже гораздо позже - именно его прерогативой было выучивание уроков уже с внуками по предметам, связанным с природой - окружающему миру, природоведению, биологии, географии, поскольку любую научную выкладку он мог доступно и доказательно объяснить ребёнку на примерах. И дети с удовольствием учили эти предметы вместе с дедушкой, неизменно получая пятёрки на следующий день.
     А мамочка даже в деревенском житье-бытье ненавязчиво побуждала нас троих, а заодно и племянников к творчеству. Мы устраивали (вернее, организатором была мама, а мы участниками) концерты для местного населения, ограничивающегося количеством домов той улицы, на которой жили. Проще говоря, концерты для «Буфера», так до сих пор называется эта последняя улица деревни - на самом её отшибе. Набор номеров был почти такой же, как на аульской даче, только условия были более экстремальные. Во-первых, количество участников сокращалось до пяти, во-вторых, рояля в кустах не было. Поэтому мы были вынуждены исполнять все вокальные номера а cappella, до тех пор, пока Женя не подрос и не освоил азы игры на гитаре. Но несмотря на эти издержки, наши деревенские концерты пользовались огромным успехом у деревенских бабушек, не видевших никаких развлечений женщин и подвыпивших мужиков. Успех был, возможно, даже больше, чем на даче.
     В зимние каникулы мамочка брала в счёт отпуска две недели, и мы, взяв лыжное снаряжение, проводили эти двенадцать дней в деревне. Практически каждый день - иногда могла помешать погода - мама вставала на лыжи сама и  выводила на лыжню пятерых детей, из которых я была самая старшая, а с последующими детьми разница в возрасте была в три-четыре года. Не ранним, а скорее поздним утром, когда день уже вступал в свои права, и зимнее солнышко, которое «светит, да не греет», бросало свои жёлто-блёклые лучи на искрящийся снег наиболее активно - то есть с одиннадцати до трёх - именно в этот временной промежуток наша дружная компания совершала свои лыжные прогулки в лес. Ходили мы на довольно приличное расстояние: километр с лишним нужно было идти только до кромки бора, которая не всегда была видна в зимней сиреневой дымке, когда солнышко пряталось за сизо-серой облачностью.
     В солнечные и потому морозные дни от искрящегося розовым золотом снега слепило в глазах. И только чуть попривыкнув к такому огромному спектру отражённого света, двигаясь по проложенной нами же лыжне, мы как-то быстро, почти шутя, оказывались у кромки бора и, чуть осторожничая, вступали в тишину и некоторую мрачность зимнего леса. Не описать всю красоту этой зимней лесной сказки, никакими словами не передать свежесть стылого, ломкого от мороза воздуха, девственную белизну снежного наста, сказочную неповторимость тёмно-зелёных сосен, одетых в пушистые шапки. По лесу маршрут был достаточно длинным. Мы доходили до старого заброшенного питомника, где поздним летом и в сентябре собирали янтарную сладкую ягоду-серебрянку - так назывался сорт смородины. Питомник охватывал довольно большое пространство, мы делали круг по нему и заворачивали на обратный путь. По времени лыжный променад длился примерно часа три.
     Мы возвращались в деревню в рано начинающихся сиреневых сумерках. К кромке леса выходили уставшими, ощущая лёгкую тревогу от надвигающегося сумрака: в лесу темнота наступает особенно быстро. Но завидев вдалеке крайние избы деревенской улицы с вьющимися дымками из печных труб, мы утрачивали своё недолгое беспокойство. А лай собак и светящиеся окна домов окончательно возвращали нас в живую и такую желанную уже реальность деревенского дома, уюта, тепла от протопившейся печки. Уставшие, слегка замёрзшие и голодные, мы шумной гурьбой вваливались в сени, громыхая оледеневшими лыжами. Наконец, оказывались в большой уютной кухне, где нас ждали до умопомрачения вкусные, настоящие деревенские пельмени, сваренные к нашему возвращению. Это одно из самых зримых и ярких воспоминаний. И вот так мамочка, далёкая в общем-то от спорта, не считала за большой труд ставить на лыжню нас и становиться на неё сама. И это было почти каждодневно в наше пребывание в деревне на зимних каникулах. И таким образом она приобщала нас не к спорту, нет! А к настоящим корням жизни - к общению с природой…