Глава 15

Здесь, пройдя через горн очистительный,
Через бодрый, сознательный труд,
Вы поймете, что путь принудительный
Есть единственный правильный Путь!

Когда кто-то действительно становится Буддой, для него все проявления исчезают в ясном свете, цель и уровень освобождения достигаются напрямую, отличие заключается в нахождении на пути, в котором нет его прохождения, путь есть плод. Когда долго медитируешь, всё растворяется в пространстве собственной невыразимой истинной природы, входишь в изначальное безмолвие, в котором мы все вместе... Предельная высшая истина подобна новолунию, когда нет никакой луны, проявляясь, она в своей сути не знает никакого увеличения, отдаляешься от неё, не убывает, внешние объекты очищаются в свет, освобождая двойственность. Луна со своей стороны луна.

 — Достигнув стадии исчерпания омрачений, пресекается поток сансары. Достигнув стадии исчерпания всех путей, оказываемся в обители великого блаженства. Достигнув стадии исчерпания философских систем, не разделяем пристрастно на своё и чужое. Достигнув стадии исчерпания элементов, для пространства не существует уничтожения... - На тайном уровне исчерпываются ум и рассудок, собрание умопостроений, сознания у Будды нет, опираясь на субъектно-объектное восприятие очень сложно быстро освободиться.

Помните, гробница была пуста, и тело исчезло? Разделение ума и тела. Материальное, грубое, физическое тело, форма, лишённая осознавания, полностью растворяется до фотонов, они есть, а массы и размера у них нет, не оставляя при этом никаких останков, становясь невидимым, на Востоке это называется «небесным способом умирания».

- Внезапно его тело, подобно птичьему пуху, исчезло в совершенно чистых небесах без останков, так он явил состояние Будды. (Или Христа.) - Вместе с тем также существует «способ умирания, подобный груде огня», сознание объединяется с пространством подлинной природы, тело исчезает в свете, иногда вместе со звуком в пространстве, если надо, потом может в любое время проявиться, блаженны не видевшие.

Прямое видение света ведёт к устранению отсутствия принесения блага другим, отличным от нас самих, всё есть одно, одно есть всё, наше собственное сознание изначально присутствует как тело света, сидишь дома, читаешь книги, постигается только пустота, нет освобождения в него видимых объектов, изначально являющихся самопроявлёнными, другие это мы сами, надо стремиться в Непал, в Индию, правда, вас там могут духовно обнулить, за всё надо платить. Ведь были и такие учителя, которые ничего не требовали от студентов, и такие, которые все свои подношения отдавали коренному ламе, который загонял всё на общее: вода, газ, свет, еда, лекарства, одежда монахам и монахиням, аудитории, книги, такое было.

Первое впечатление обманчиво, возможно, тот небритый нищий старик и есть настоящий мастер, у которого вся вселенная на ладони, Папа же считал, как бандит: нет другого способа осуществления блага живых существ, кроме как через осуществление блага для себя, обязательно необходимо разбогатеть, а не страдать, гопники делают свою жизнь ещё более жалкой, в этом было его отличие от тех, кто стремился двигаться с Ворами, такими, как Георгий и даже Цыган, те болели за общее, с куражей и прибыли уделяли грев на зоны и лагеря, те же еда, лекарства, одежда и ремонт зданий, воровские дела коллективные.

Мгновенное просветление Папы не удалось, ему, отягощённому привязанностями и желаниями, пришлось пробираться к своей Индии души шаг за шагом, постепенно поднимаясь на великий уровень «неизменной свастики» в её первоначальном смысле, своей подлинной природы Адольф Гитлер не понял. Первый фильм о Лхасе сняли эсесовцы под командой Отто Скорцени, прикинувшиеся горными туристами, если вы заметили, двери всех монастырей в нём закрыты, ламы их не пустил, знали, чем всё может кончиться, тем не менее, Вторая мировая была напрямую связана с древней, добуддийской религией Бон, нравится это кому-то или нет.

В самой Германии в то время было много подпольных оккультных сект, и в России, их участники дружили, общались, потом исчезали в исторической мясорубке, судьба комиссара Бокия всем известна. Мало, кто знает, что это был человек-пароход, в его честь переименовали двухколёсный трёхпалубник на угле «Святой Савватий», который перевозил в Соловецкий лагерь особого назначения, СЛОН, заключённых и продукты, Бокий и сам посещал на нём Соловки в бытность начальником спецотдела НКВД, держал лагерь коронованный домушник Ваня Комиссаров, чекист с ним встретился, и тут же встал на сторону света.

- Обязательно надо спасти лучи, - медленно уверенным голосом объяснял ему подельник Лёньки Пантелеева. – Падение идёт всё время! – Он не просил его выпустить, это было не надо, понял, действуй, Глеб вернулся в Москву и стал действовать, об этом позже.

Установить связь с духовной реальностью Пахан старался, но при этом не терял чувства юмора, ему хотелось учинить в Лумбини злочин, но какой? Давай, голова, думай, картуз куплю… Пахан всегда любил что-то учудить. Друзья перешли через шоссе, ведущее мимо гостиницы, за ним был тот самый парк, где царица Майя задолго до рождества Христова родила своего крутого сына, увидели: всех досматривают.

Чтобы войти на территорию самого места, где это по преданию произошло, родился он у неё из бедра и сразу умел ходить и говорить, там стояла хорошо видная через ограду мемориальная колонна, белая и раскалённая, нужно было показать охраннику свою сумку и поднять руки на предмет вещей, раздражающих металлоискатель, например, спрятанного под рубашкой пояса с метательными ножами или взрывчаткой, Пахан хитро улыбнулся, его густые усы зашевелились, будет весело.

- Децил подождите тут по возможности, - конечно, согласились Оля и Сергей. Он вернулся домой, нашёл в ванной номера пустую коробку с мылом, не большую, но плотную и с крышкой, мыло Пахан аккуратно положил на полку, придёт поэт, бросит на пол, попросит нагнуться, коробкой промыл тёплой водой для чистоты эксперимента.

Он опорожнился, не стал спускать воду, довольно хекая, хе, хе, хе, одноразовой зубной щеткой аккуратно переложил в неё кал, разровнял, закрыл, щетку выбросил в мусорное ведро, мыльница стала тяжелой, массы было достаточно. Потом сунул коробочку в целлофановый пакет в сумку поверх путеводителя по Непалу, молитвенных бус и колокольчика, и вышел из отеля. Гостиница была на уровне непальских пяти звёзд, по нашей шкале три, действительно, ресторан внутри был только вегетарианский. В ее холле звенела тишина, проживающих почти не слышно, несколько богатых туристов с Запада, забывших собственные в основном христианские корни и монахов, которые что-то в этом месте делали, то ли правда приехали поклониться святым местам, то ли, как всегда, гоняли балду. Они придурковато улыбнулись Папе, блеснув лысинами, Пахан окрысился:

- Не благословлю, не просите! - По шоссе вереницей шли туда и обратно моторикши и повозки, запряженные ослами и коровами, рядом слева строился какой-то монастырь, вот на это у них деньги есть, подумал Пахан. Город Лумбини одна большая пустыня, сельскохозяйственное поле с воткнутыми среди рисовых террас там и сям одинокими деревенскими непальскими домиками, в парке Будды, наверное, единственный на всю округу водный канал, берущий своё начало у входа в мемориальный комплекс и идущий от него прямо вдаль до горизонта, по нему иногда ходят лодки.

На контрольном пункте подвизающиеся на духовном пути московские ребята прошли детектор, затем Папа с силой, чтобы привлечь внимание, брякнул об стол стоящего на досмотре сумку, вахтёр был в штатском, но напоминал то ли хунвейбина, то ли коррумпированного латиноамериканского полицейского, пышная шевелюра хиппи, пару лет не знавшая расчёски, не вязалась с  воинственностью его глаз, в углах которых скопились белые отложения, он давно не умывался, зрачки, как у очкастей кобры, он был в больших очках, неподвижно смотрели на багаж паломников.

— Это что? - Страж порядка показал смуглым пальцем на лежащий сверху пакет, расстегнув молнию, изнутри матово отсвечивалась мыльница. - Кокаин? Гашиш? Кислота? Продвинутые?

- Говно, - спокойно сказал Пахан. - Сраки, шит, дерьмо, кака!

- Кака? - Индус обалдел от неожиданности. - Зачем каки?

- Я их ем, - спокойно сказал Пахан. - Лечусь! Какашки!

- От чего? - спросил индус, на высших красных должностях в Непале всегда выходцы из Индии, так модно, Индия в Непале вроде Америки для китайцев в КНР, мания величия, смешанная с комплексом неполноценности, ее любят и одновременно ненавидят, а жить без неё не могут! Нет Америки, для чего жить?

Его окружили толпой соплеменники в форме и без, некоторые с длинными деревянными палками в руках и мечами типа мачете, сзади подтянулись нищие, безумные мудрецы «риши» с гнилыми оранжевыми зубами и длинными волосами, заплетенными в косички, окрашенные красной хной, непальские юродивые, говорили, они бессметные. Где любил спать юродивый, возводили монастырь; вообще непальцы народ Божий.

- Как мумиё, - спокойно сказал Пахан, - от всего помогает, само болезнь находит. - Индус вопросительно заглянул ему в глаза.

- Ваше собственное? А… Мне можно? Немного подлечиться, мы тут устаём. Платят мало, больше работать негде.

- Сам срал, - заверил его Пахан, - сегодня! Говно свежее, хорошие продукты. Для себя старался! - Стоящие рядом Оля и Сергей, сына, у которого болела голова, перегрелся, смотря на крокодилов в местном террариуме, оставили в номере, отдыхай, маленький пилигрим, все твоё ещё впереди. - Конечно, и вас накормим! Мы же из Москвы! Нам не жалко! Хинди, руси! - Зрачки у индуса из треугольных стали круглыми, о жестком досмотре не могло быть и речи.

Он быстро пропустил троицу к колонне, сам пошёл следом, соплеменники сопровождали его молча, похоже, завидовали. Индус вынул из пакета мыльницу и открыл, Оля зажала нос, по святому место разнесся неприятный запах, как в сортире. Потом он исчез, самоосвободился в пространстве.

Проверяющий багаж зачерпнул пальцем каловую массу Папы, стараясь не  терять хороших манер, взял не слишком много, помолился, сложив руки на груди, его чёрные ладони при этом испачкались коричневым, положил в рот, посмаковал, проглотил и закрыл глаза, постоял с минуту, задержав дыхание. Потом открыл, прищурился, поднёс к глазам Папину коробочку, он пристально рассматривал его говно, форму и цвет.

— Вот красное, а вот жёлтое! - сказал он. - Здесь отдаёт зелёным. - Сергей еле удержался. Он загонял взрывы смеха внутрь себя в живот, который плющило от этих волн, давно от так не смеялся, жаль, приходилось это делать молча.

- Чувствуешь себя лучше? - с участием в судьбе незнакомца спросил Пахан, ему тоже было тяжело, все плыло перед глазами, горячая индийская земля под ногами почти ходила ходуном.

Индус поплевал на ладони и стал молча хлопать ими друзей из взвода охраны и своей свиты по животу и спине, зашкваривать, они подходили к нему по очереди, постоянно подбегали все новые и новые, самыми последними важно подошли мудрецы, они тоже получили свою порцию фекальных касаний. Лишь один благоразумно отбежал на небольшое расстояние, видимо, понял шутку. Закончив благословение, передав вонючую Папину энергию, «шакти», охранник вернулся к мыльнице.

- Знаешь, что, - быстро сказал Пахан, - забирай себе! Бери всю! Наешься от души! - Индус с суеверным благолепием не мог поверить своему счастью… Он прижал к груди пакет, в который спрятал свою радость, и, покачиваясь из стороны в сторону, опьяненный происходящим, потихоньку удалился в зелёнку, пропитанная потом чёрная майка, когда-то бывшая белой или жёлтой, исчезла за пышными пальмами. Толстый белы господин, дородный и богатый, подарил ему панацею от всего, да здравствует внутренняя алхимия! Теперь он никогда не умрет ни от одной неизлечимой болезни.

Оля с Сергеем в шоке после смеха сидели на траве, по-турецки скрестив ноги, и часто дышали, восстанавливая дыхание, держась обеими руками за низ живота, Сергей прошептал:

- Калоеды, так можно получить грыжу… - Тут же снова скорчился от боли, таких спазмов пресс не выдерживал.

- По… веселил… - кривилась от боли Оля. Воздух был настолько тяжёлый и влажный, можно было резать ножом.

- Я такой, - сказал Пахан, - пошли смотреть цветы? - Все с трудом поднялись на четвереньки, потом, опираясь друг на друга, встали в полный рост, сумка, которую обычно сдают при входе в парк, висела у Папы через плечо, все его хвори сняло, как рукой, анекдот высшая форма литературной деятельности, а смех самое лучшее лекарство, говно не отделимо от великого совершенства и, соответственно, свободно.

Конец пятнадцатой главы