Начало - 2-4 - Стихи разных лет - 27

________________________

  Лев Гунин

НАЧАЛО-2 и НАЧАЛО-4

избранное из двух книг стихов
1980-1981 года
__________________________


В это собрание вошли избранные стихотворения разных лет. Стихи без географической привязки (1970-1991), как правило, написаны в Бобруйске (Беларусь). Разножанровость, характерная для автора, и очень разные (по тематике, по образности, по типу) стихи в одном цикле или сборнике: это - широкий охват явлений, "вариантность личности", артистическая "смена" персонажей "первого лица".
______________ 

© Лев Гунин: автор стихов; дизайн обложки; вёрстка; и др.
© Фотография: Виталий Гунин, целующий статую (Центральный парк, Бобруйск), фото Игоря Пучинского - на первой заглавной странице.
© Фото: Лев Гунин, дома, за пианино, 1980: на первой заглавной странице.
______________

Два цикла стихов, написанных под влиянием немецкой поэзии ("не переводной") 1920-х - 1950-х годов, и русской поэзии Серебряного Века - синтезировали нечто совершенно новое и в жанровом, и в стилистическом, и в социально-этическом плане.

______________

НАЧАЛО-2
и
НАЧАЛО-4


стихи 1980-1981 года




СОДЕРЖАНИЕ:
1. НЕ...
2. НЕ ностальгия - НЕТ но боль (…)
3. Нам трудно жить. Но мы не виноваты (…)
4. ДНЕВНАЯ МЫШЬ.
5. ОБСТАНОВКА.
6. ЗАКАТ ИМПЕРИЙ.
7. Ночь пролетела и почти распалась. (…)
8. С тихим шёпотом всё подходило к концу (…)
9. Leszkowi Kapriczukowi. "I naprawde na wodzie napisane..."
Вчетверо сложенный лист. (…)
10. Придатком звуки к страсти и постели. (…)
11. Брату Виталию. НЕТ КОНФЕТ.
12. Ларе Медведевой. ГРЕХ.
13. Ларе Медведевой. ИНЦЕСТ.
14. Ларе Медведевой. рваной ноздрёй дурачится твоя поэзия (…)
15. МЕЖСЕЗОНЬЕ.
16. ПОСЛЕ НЕРОНА.
17. ТАВТОЛОГИЯ.
18. НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИИ.
19. МОСКОВСКОЕ ЛЕТО.
20. СЕНЬЯЛЬ И ТРУБАДУР.
21. ОБСТАНОВКА-2.
22. МАЛЬЧИКИ.
23. Белоснежное покрывало. (…)
24. УТОПЛЕННИЦА.
25. КАРТОГРАФ.
26. НАЧАЛО.
27. РИГОЛЕТТО.
28. ЛЕНИНГРАД.
29. ГЛАЗА.
30. ПЕЙЗАЖ.
31. Забор примостился на дальнем конце тротуара. (…)
32. Ощущая за пятым ребром (…)
33. сновидений вчерашних червонная ваза (…)
34. ЗАРЯДКА.
35. В ЧЕТЫРЕ.
36. Брату Виталию. ЗАБЫТОЕ КИНО.
36. ПОЕЗДА.
37. РЕЦИДИВИСТ.
38. FATALITY.
39. ПОПАДАНИЕ.
40. Ларе Медведевой. ВОКЗАЛЬНАЯ ПЕСНЯ.
41. ПОМЕСТЬЕ.
42. ПОПАДАНИЕ.
43. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.
44. Топот ночи (…)
45. ВЫГИБ.
46. Похоронив свой порыв (…)
47. РАССТАЛИСЬ.
48. ЛЕТО.
49. Над облаками завивает (…)
50. СИМФОНИЯ.
51. ВТОРОЕ УТРО.
52. Моне Куржалову. Как мне хочется (…)
53. Осталось немного. (…)
54. ВЛАСТЬ.
55. ЗА СТЕНОЙ.
56. НАЧАЛО-3.
57. БРОДСКИСТАМ.




Из сборника стихов НАЧАЛО-2
или "АРАБЕСКИ"

     НЕ...
не угольное золото шагов
и не стрела на бархатном атласе
в забвении о предпоследнем часе
в забвении о холоде веков
 
но та святая боль что не прошла
что гложет тело душу разрывая
и (словно арбалетная игла)
в полёте мир грядущего пронзает
 
и - может - слово скажет и о том
безвинном ожидаемом что лечит
но всё равно в неведенье своем
своей безумной силой искалечит.
   Февраль, 1981.

     *    *    *
НЕ ностальгия - НЕТ но боль
от полувздернутого эха
давно обглоданного смеха
или как давняя мозоль
та меланхолия и веха
и каблуков аэрозоль
 
И в дикой сути расстоянья
сокрыта поросль страданья
сокрыта давняя любовь:
 
как в сонной вере в обещанья
(то что теперь волнует кровь) -
святой страдалицей прощанья
застыла тягостная новь
   Февраль, 1981.



     *    *    *
Нам трудно жить. Но мы не виноваты,
что в бешеном верчении времен
лишь э т о время цвета пыльной ваты.
И мир души под ватой погребён.
    Февраль, 1981.



      ДНЕВНАЯ МЫШЬ
                F;r Marlisa PIK

     "... hier, in Vien..."

Предел моей души - дневная мышь.
Когда бессилие уже не сохранишь,
когда похожа правда на излом,
я в ожидании себе построю дом,
 
где будет сумрачно и влажно - как в ночи,
где хочешь - пой, а хочешь - так кричи,
но этот крик не вылетит из стен:
он ими вызван и благословен.
 
И - словно няньки - хором хлопоча,
полы и стены не дадут ключа
от внешней двери.
Ты давно кричишь.
Я - поселяю т а м дневную мышь.
 
Чтобы ходила, слушая тебя,
на каждый шаг вздыхая и скребя.
Чтобы на цыпочках, бесшумно и вперед,
ходила, войлочно продёргивая ход...
 
И ты поймешь, глотая пыль квартир, -
что мир похож на дом, а дом - на мир.
И, выйдя в свет большой из этих стен,
ты ощутишь иного толка плен.
 
И по кварталам Мира прошуршишь.
И вспомнишь про мою дневную мышь.
    Март, 1981. Санкт-Петербург. (Ленинград).



      ОБСТАНОВКА
Промытые усталостью мозги
яснее ощущают время.
На шее света - толстый слой и бремя:
то синий цвет окна, то сапоги.

В узорной рамке зеркало висит.
И отражает стул и стол, и кисти.
В душе неясным золото щемит.
На пол свисают старой капы кисти.

В столе давно не убрано. И там
бумаги ворохом. И мысли там роятся.
И, все-таки - если за ящик взяться -
не вылетают сразу все к ногам.

Ни жаркий взгляд, ни влажный след любви
не омрачат покоя  о б с т а н о в к и.
Но все-таки какой-то силой ловко
и  э т о  все к себе приноровит.
    Март, 1981. Санкт-Петербург. (Ленинград)



     ЗАКАТ ИМПЕРИЙ
                F;r Marlisa PIK
вагоном и далью забито пространство стекла
похож на гостиницу склад и отели на склад
похожи постели на ларь на диваны карет
и времени мало и нового времени нет...
 
широких ширинок рты рыбьи поют как попы
в окне попугаи как царские слуги глупы
и нам не хватает навеки сомей партаже
и вздохи послов растворяются в сонной спарже
в одном ресторане на столиках только супы...
 
трусов или маек не хватит одним или всем
молитва одна не поднимет с опухших колен
и вместе до двери до выверта ручки нам быть
там воздух другой нашу близость ему задушить
не хватит на всех ни санкт-петербургов ни вен...
    Март, 1982. Санкт-Петербург.



        *          *          *

Ночь пролетела и почти распалась.
На грудь чужое давит одеяло.
Да, всё исчерпано: как будто больше нет
ни дней других, ни слов, ни слёз, ни лет.

И только рот, очерченный во тьме,
сияет тем, что просто  б ы л о, мне.
Но даже это больше не продлить -
раз всё исчерпано. И больше не творить
игры ночной карающее зло.

Да, всё исчерпано. О да! мне повезло.
    Март, 1981.



          *      *       *
С тихим шепотом всё подходило к концу.
Капли пота сползали ещё по лицу.
И прилипший ко лбу этот локон волос
выдавал назначение скрытых желёз.

Выдавал назначенье укрытых страстей
час ночной, что в перину вонзал до плечей.
И шептала ещё эта ночь горячо:
"Ну, прошу тебя, милый, ещё! Ну, ещё".
      Март, 1981.



         *       *       *
                Leszkowi Kapriczukowi
                "I naprawde na wodzie napisane..."
Вчетверо сложенный лист.
Светлело.
Юная дева в окошко смотрела.
Снег на мосту.
Под мостом река.
Вниз головой…
бурлит - впопыхах.

Дева смотрела
в омут реки.
Запотело
стекло
от её тоски.
Сосульки свисают с её грудей.
Её лицо все синей
и синей.

В форточку глупый впорхнул
снегирь.
Сел на плечо,
спрыгнул на шею.
Но не успел там попрыгать вволю -
ещё и ещё:
ледышкой упал от дыханья её.
    Март, 1981.



    *      *      *

Придатком звуки к страсти и постели.
Горит ночник. И дышат еле-еле
два тела, что расплавлены в ночи.
Ты - не оттуда. Так что - помолчи.
    Март, 1981.



НЕТ КОНФЕТ

                моему брату Виталию

за светом свет
за тучей туча
за перспективой перспектив
я обладанием научен
не обладание забыв

мы потерявши только
ценим
то что ценить не довелось
и став на тряские колени
молитвой смерть прошьём насквозь
    Март, 1981.



      МЕЖСЕЗОНЬЕ
А март как будто бы не тем,
Но новым должен был казаться.
И площадь эта стала пьяццо,
И "знаю я" звучит: "ja wiem".

Синеет даль, и на деревьях
Светло особое "лигт, лагт...".
C`est amusant!.. И снег сереет, 
Как воздух канцелярский.
   Наг

Узор-витраж сплетённых веток.
И цвет их с серой желтизной.
Луч солнца яркий, летний, леток.
Он выделяет всё собой:

И древнего мопеда спицы,
И верх заборов и столбов,
И все оконные глазницы.
И кладку старую с углов,

Балконы грузные, и лица
(Если по ним чуть-чуть скользнёт).
И сизый воздух весь дымится,
А грусть покоя не даёт...

Nat;rlich! Это перепутье
Между зимой - и не зимой.
И больно, больно прикоснуться
К разлому этому рукой.

И так нацелить в расстоянье,
Лучом проснуться и скользить -
Захочет день. Но для вживанья
Нужна другой окраски нить...
    Март, 1981.



    ПОСЛЕ НЕРОНА
по осеннему шляхту притихшему
вдоль руин белорусского прошлого
я иду от любимого бывшего
к настоящему былью поросшему

странный шут сей эпохи помешанной
арлекин в униформе эсэсовской
ядовито мне видится грешному
в каждой хате и кровле прогрессовской 

составные картинки эклектика
разложение поздней империи
вся вот эта трёхштильная лексика
все сословия все дикастерии

не пристал никуда я по-прежнему
сам скитаюсь по градам и выселкам
мысль моя прикипевшая к нежному
выражается грубо и выспренно

и мешается сплин ностальгический
с ностальгией по времени этому
и грядёт новый век драконический
да названия нашего нет ему
    Апрель, 1981.
 


        ТАВТОЛОГИЯ
гвоздём пригвождённый к чужому плечу
урок тавтологии сонно учу
синел васильково лазури сапфир
и воздух дрожал как прозрачный эфир
как пар над землёю дымился туман
аутобусы шли как тоски караван
и как заменялось на "к а к" на заре
Авроре кашмировый венчик надев
и розы кирпично алели в тени
с утра розовели а к ночи н и - н и
наставил наставник настоя насты
и пальцы сцепил как угодник персты
настил настоятель на спор настелил
настроил ваятель к статуе перил
и счастливы все упиваясь собой
под сводом который наш мир голубой
      Апрель, 1981.


НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИи
Гардемарин, усатый и носатый,
Влюбился в проститутку до зарплаты.
И в карты он играет до рассвета,
И видит вместо козырей миньеты.

Усатый соловей поёт с надрывом
О том, что грудь его горит нарывом.
Его подругу сцапал чёрный кот,
Об этом соловей теперь поёт.

Три евнуха украли из сераля
Серушку и одну арбу миндаля.
За это обещали им в Кабуле
Грудь женскую наколдовать в натуре.

Насупленный кремлевский идеолог
Из задницы не вынимал иголок.
И эти привели его иголки
Туда, где брешут вражеские волки.

Певица отставная, тётя Мила,
В деревне вышла замуж за дебила.
Дебил дебелый дрючит тетю Милу
За то, что вышла замуж за дебила.

Любила ты меня, иль не любила?
- Поёт другой лесбийская кобыла.
А та ей отвечает откровенно:
Любила, но отнюдь не больше сена.

Соседка говорила, в дверь звоня:
У Фёдора большой, как у коня.
Другая нашептала ей в прихожей:
А у коня гораздо лучше всё же.

Как весело все нарушать табу
В столице пуританской, как в гробу.
И новые истории сплетать,
Когда в деревне тишь и благодать.
        Май, 1981. Рига.


       МОСКОВСКОЕ ЛЕТО
как похлебку несет в заскорузлых ручищах поджатых
первый роздых рассвета
пОристая руда
краска стыда
                латы
туч
обагрённые кровью
                это
шепчет ланитами ДА
лето
в памяти не сохранится иного
куры лениво гуляют в просвете двора
                слово
знаковый мен
крупа на земле
                игра
мыслей оттенков - лень
март как ребенок сиренево мажет
даль пространства
лето во мне
память слагает стансы
                важен
только сей миг и не
мимо шагает гигант на котурнах широкого неба
в март толстый палец шутя окунув
                хохотнув
                подмигнув
нежной гуашью лазури
правой левой правой левой
не будет ни хвори ни бури
правой левой
и небо идет в высоту
       Март, 1981



           СЕНЬЯЛЬ И ТРУБАДУР
С.: Каким заклятьем взор Ваш приковать,
      Какою Вас привечить ворожбою?
      Вы, говорят, всегда готовы к бою,
      Но с Вами не хочу я воевать.
      Зачем Вы эту начали войну
      С де Браком - он ведь жаждал примиренья,
      Могли Вы укрепить свои владенья
      Союзом с ним. Так лучше б всем, клянусь.
      Супругой верной Вам обзавестись
      Бог завещал, и жизнь продлить потомством,
      И наслаждаться бытом и удобством,
      И королю всей правдою служить...
Т.: Иди за мной. В ужасной вышине
      Чернеют ветви древа векового
      Над пропастью, куда слетает слово,
      И скачет эхом в полной тишине.
      Взгляни туда. Мой замок выше всех.
      Над ним в высях лишь трепет крыл орлиных.
      С де Браком я покончу, скалы сдвину,
      И неприступность, лучшая из всех...
С.: А мне бы только лечь у Ваших ног,
      И так лежать, как делают собаки,
      И целовать Ваш плащ, и в час атаки
      Закрыть Вас грудью, чтоб никто не смог
      Вас поразить предательской стрелой,
      Пусть лучше я... Ведь Вам уйти из жизни
      Нельзя, не передав наследства ближним,
      И рода не продлив. Одной рекой
      Остались Вы, другие пересохли.
      В бою неравном, с кровью на мечах,
      Три брата Ваших пали, род зачах
      На берегу холодной тёмной Рохли.
Т.: Взгляни туда. Там холодом разит
     Немая высота, глоток бальзама.
     И надо всей грядой царит мой замок,
     Мой верный меч, и мой лужёный щит.
     Мой изворотлив ум, мой план коварен,
     Спасенья нет от стрел моим врагам,
     Падут от них и Ричард, и Бертранд,               
     И все, кто с кем-то, кто воюет в паре.
     А я - один, я им не по зубам,
     Пяту свою я отдал Ахиллесу,
     Пусть все деревья тяготеют к лесу,
     А я - тот дуб, что на вершине прям.
     Лишь Он один меня убить достоин,
     И, молнией мне череп раскроив,
     Отметит навсегда, какой был воин,
     Посмертной славой жизнь мою продлив.
               Март, 1981.


  ОБСТАНОВКА-2
В окне стоит давно прошедший день.
А на стене - забытая картина.
Т у т, в этом мире, правит Прозерпина,
и соправителями тишина и лень.

На бледном мраморе давно увядших плеч
и поцелуй остался ясноокий,
и слёз давно безвредная картечь,
и лобызанье в тишине далёкой.

И глаз - теперь уж выпитых - озёр -
остатком голубеет сердцевина.
А над кроватью -  п р о ш л а я  холстина,
и скатерть  п р о ш л а я  лежит здесь до сих пор.

Тут прошлое в себя благословит
уйти, ему отдавшись без остатка.
И трепетно в груди, тепло и сладко,
и нежный ангел в воздухе трубит.

Засахаренных леденцов в шкафу
и статуэток-слоников в серванте
недосчитавшись, разложил на вате
взор маятника бой, как на софу.

Но тень, которой глаз не обойдёт,
лежит в углу. И, как мертвец, взывает
к забвению того, что все уйдёт,
и что она - кусок напоминанья.

И губы извиваются змеёй,
и звук молчит в свиданье этом кратком -
распавшись на "моё" и "не моё" -
и эхо выпадает в мир осадком.
        Май, 1981. Бобруйск.



      МАЛЬЧИКИ
собирались мальчики в шинелях
на перронах грустных как Пер Гюнт
отправлялись мальчики к Потерям
бросив Город, Счастье и Уют

умирали мальчики в походах
под напев безвыходной тоски
и потом везли их на подводах
к общей яме под обрыв реки

хоронили мальчиков без помпы
без речей без флагов и без слёз
и не клали как ведётся в гроб их
ни крестов над ними ни берёз

и сползали жалкие крупинки
по щекам их гимназистских грёз
и свечу в церквушку на Ордынке
им никто из близких не принёс

и - сквозь заколоченные двери
школ-гимназий сквозь стекла испуг -
их глаза ожившие смотрели
ни тоски не ведая ни мук
         Май, 1981.


   *        *       *
Белоснежное покрывало
скрывает то, что было и что стало.
Белоснежная чистота -
это глаз  т в о и х   ворота.
И внутри их (чистейший китч):
недоступность - как главный бич.
        Май, 1981.


    УТОПЛЕННИЦА
Там, где с тобой бродили мы,
Растёт теперь трава.
Из ощущений ТОЙ зимы
Идут мои слова.

Твой тиной так заклеен рот,
Что губы не видны.
Но ток отверстий-слов идёт,
И смысл их винит:

"Прощай. Не встретить больше... вновь...
Два сердца у реки.
В живых ещё живёт любовь.
Но в мёртвых - сталь тоски.

Не будет так, как было ТАМ.
И сердцу не дано
Пить облегчения бальзам...
А, впрочем, всё равно...

Затопит время сеновал
И город, и ручей.
Останется тоски овал
Безвременно ничей.

Но ты люби меня одну,
Люби и повторяй:
"Я потерял… я утону…
Я ворочу свой рай..."

В том месте, где бродили мы,
Растёт теперь трава.
Твои из давешней зимы
Мне слышатся слова.

И взгляд твоих бездонных глаз
Мне видится тогда.
"Прости меня. Не будет  н а с.
Возможно, - навсегда".
     Июнь, 1981. Бобруйск - Слуцк.



       картограф
обличение обличий облаков
завершение не начатых стихов
рой и два невероятных дел
бочки с квасом возле двух прудов
бычьи шеи балки кровли кров
уд уда удилище удел

две аллеи светлый окон ряд
три скамейки урны палисад
все необходимое во всем
завершен предметный марафон
ворота калитка телефон
кончился эпохи бурелом

дальше начинается распад
ситец онтология булат
синтез и онтогенез
в очередь за титулом стоят
граф и герцог белый и мулат
веер плетка кандалы портшез

вид видали дали кружева
мор чума каннибализм москва
суверен опричнина удел
крепостные волчий лог сова
дыбу зацепили за слова
близок низок мира передел
      Май, 1981.



           НАЧАЛО
Не первое - но, всё-таки, крыло.
Не птеродактиль, но летит назло
Чужой тоски бичующему глазу.
Такой земной, такой небесный сразу.
И нечем возместить его потерь.
Но каждый раз его зовут теперь.

На покрывале солнечной тоски
Танцуют разноцветные жучки
Открытий первородного начала.
И токи всё плывут - от покрывала,
Перетекая в длинные звонки
И рея от начала до начала.

И от дворцов придуманных идёт
Какой-то импульс тех, кто в них роится,
И вновь ночами тот же образ снится,
И вновь - сначала тот же хоровод.
        Январь, 1981. Санкт-Петербург.



       РИГОЛЕТТО
Моя Печаль не продаётся,
И вам за деньги не купить
Того, кто вам в лицо смеётся,
Вам, обожающим шутить.

Дворцов сословные химеры,
Князья, возлюбленные Злом,
Во всём вы не познали меры,
Во всём идёте напролом.

Вы шутники, воры, убийцы,
Злодеи с кровью на руках,
Коварства тень на ваших лицах,
И слово чёрта на устах.

Дворцы, прибежище порока,
Придворной грязи суета;
Вы просто желоба для стока,
Вы басурмане без креста.

Шутов отвага, благородство,
Великодушие, любовь
Двором карается не просто,
А за отсутствие клыков.

Открытый нрав и человечность
Для вас примета шутовства,
Интриги ваши, ваши речи
Не чувств, а желчи кружева.
И каждый шут для вас сердечен,
И каждый смелый рыцарь - шут,
Не зря у вас есть две предтечи:
Убит в Сенате Брутом Брут.

Убийцу Цезаря-тирана
Не обзовёте вы шутом,
И ваша спящая охрана
Вполне наслышана о том.

Крадется ваша смерть в потемках,
И не останется от вас
Ни жеста, ни приметы ломкой,
Ни вида на иконостас. 
    Февраль, 1981. Минск.



        ЛЕНИНГРАД
Мосты застыли с фонарями вместе,
И Невка льет себя, каналом русло сжав.
Венецианских адресов реестрик
в бумажнике - почти родства устав.

Но здесь не юг, а север. Под наклоном
стоят дома. И странно тяжелы
колонны Биржи. И державен конный
Петр на громаде вековой скалы.

На водной глади нет заметок ясных.
Ей снятся стеариновые сны.
С мостов слетает эхо дней ненастных
и брызг-смятений: эхо кривизны.

Трамваи жёлтые почти бесшумно ездят,
блестя отлакировано и мчась.
Высокий холодок в двойных подъездах.
А на снегу - следов колес наезды.
Ветвей пушисто-лаковая вязь.

Вот рыбный магазин. Горит витрина.
(Где Невский с Рубинштейна улеглись).
Под тяжестью блестят Атлантов спины.
Мосты над белою ещё рекой сошлись.

Дворы проникнуты какой-то новой вестью,
и лестницы кивают на виду.
С надеждой вечной в ласковых предместьях
и с шорохом летят коньки по льду. 

На Невском бары, театры, кинотеатры.
Литейный мост проталкивает люд.
И шёпот горячит полупонятный,
и кровь тревожит города недуг.
   Март, 1981. Санкт-Петербург.



     ГЛАЗА
Чистейший мира атрибут.
Сапфир - и глаз отдохновенье.
Такое нежное стремленье
и ограниченный уют.

В глубинах глаз струит вода -
как по стеклу. И отражает
то, что их глубь перемещает,
и - среди струй - крупинки льда.

Но в них пробившийся родник
с водой хрустальной и чистейшей
в поверхность тусклую проник -
и вывел часть среды нежнейшей.

И то, что било из стекла,
не будет отлученным снова.
Но только истина готова
к принятию его тепла.
       Май, 1981. Осиповичи.



       ПЕЙЗАЖ
Крыло заката дальше, за селом.
Навстречу быстро приближаем дом.
Там, вдалеке, за садом жёлтых груш,
синеют сосны кладбища.
                Стоуш
предвестник опустения и сна,
предвестник затемнения окна.
Церквушка, вечерея у села,
свои в закат вонзила купола.
В канавах, буро-жёлтая, воды
поверхность отражает часть среды.
И ангел чуть задумчивый летит
над всем - и в сизом воздухе трубит.
      Май, 1981. Городок - Глуск.



   *       *        *
Забор примостился на дальнем конце тротуара.
Вдруг вспыхнул - погас - и опять заблестел - жёлтый свет.
Плеск-шёпот шагов из какого-то мутного вара.
Визжание шин с тормозами… и вот его нет.

Ночь - только теперь. Но готовится все аккуратно
и к этой поре: пусть временна даже она.
Все торги закрыты. Их ты не откроешь обратно.
Хоть это - период, но нет в нём ни крышки, ни дна.

Бездонная ночь за окном. Фонари с синим светом
холодную улицу судят еще холодней.
Разлив синевы будто страж у ворот минарета,
и камни ограды его - что прочнее камней.

В далеких кварталах все собрано для составленья
ночной тишины и особого бремени сна.
Дрожат - как ресницы (их слезы проглотят) - мгновенья,
и чёрная рамка окна при зажженном здесь свете видна.

Далёкие звуки в открытую форточку тянут
какую-то грусть. И она устаёт, устаёт.
И звенья её с легким скрежетом дисками станут -
и встанут в окне.
  И по-прежнему что-то течёт

сквозь эти мгновенья, сквозь этот налёт тротуара.
И, в них отражаясь, встаёт отраженьем в окне.
И светятся мысли - клочки полужидкого вара -
с мельканием игл в полужидкой ночной тишине.
       Ноябрь, 1981. Бобруйск.



     *      *      *
Ощущаю за пятым ребром
незаметную тонкую скрепку.
Вдруг её кто-то дёрнет, как репку,
и останется чёрный пролом.

Капля крови внутри окуляра -
это форточка новых времён,
это символ безвестных имен,
дико спящих под куполом старым.

В этой форточке звёздный Магриб,
вечной бездны оскал неохватный,
шорох в белых и вкрадчивых пятнах,
и за дверью - дыханье и хрип.

И - под страхом пугающих снов,   
как под прессом карающих пальцев,
я не знаю - ни кто я таков,
ни - зачем я не среди страдальцев.

Я затылком своим ощущать
тот провал обречён за собою,
как бы не за моей головою,
а  д о  темени: рёбер опять.

Или с пальцев -  м о и х  - без меня
в ночь стекает опять что-то липко,
и у света крадет свет до дня,
и - опять - в горле синяя рыбка...
       Ноябрь, 1981.



                *      *       *
сновидений вчерашних червонная ваза
на подносе стоит чаевых вечеров
в сенцах жив силуэт керогаза 
до утра до вторых петухов

и хозяйка приветливым жестом купчихи
приглашает войти в односложную дверь 
в этой горнице стены и образы тихи
и портреты на стенах - симбады потерь

когда все разошлись мы остались с хозяйкой
с глазу на глаз (вот благостно сельской молве!)
не отступишь теперь - только зябко под майкой
и какая-то враз пустота в голове

и два омута глаз погружают бездонно
два магнита два космоса тянущих вглубь
и свеча на тарелочку капает сонно
и глазам и рукам недостаточно губ
       Ноябрь, 1981. Старые Дороги.

__________________________


Из цикла стихов

НАЧАЛО-4

(отрывки)


ЗАРЯДКА
всё в порядке
спасибо зарядке
голые пятки
в синей тетрадке
горят как заплатки
щёчки украдкой
сверху и кратким
гитара перчатки
две мармеладки
складочки складки
кровати кроватки
мягки и гладки
твои облатки
всё в порядке
   Июнь, 1981.



        В ЧЕТЫРЕ
В четыре нет зажжённых окон во дворе.
И мир молчит, не зная сам об этом.
На крышах снег... На люках.... В феврале
такая тишь всегда перед рассветом.

Ещё не утро. Но уже не ночь.
Гудит далёким гулом на заводах
неясно что. И хочется помочь
ему тогда - чтоб разразилось что-то.

Горят подъездов змейки и огни
дорожных знаков, что напоминают:
вы в этом мире, люди, не одни,
здесь ваши слуги вас пересекают -

за вашим взглядом. Высится труба.
Там белый дым сереет в отдаленье.
Под ним балконы сдержанно скорбят
о том, что не заполнили движенья.

Вот - первое - одно - окно зажглось
внизу, под деревом. Сквозь веток обрамленье
желтея, в чёрном прочертило ось,
снаружи дав опушку светотени.

В проходе меж домами со двора
светлеют стены. Там отсвет фонарный.
И нас не обласкает мир с утра.
И мы его не приласкаем чары.
        Февраль, 1981.



         ЗАБЫТОЕ КИНО
 
брату Виталию

потушен свет,
   и бьёт луч из стены,
подошвы оставляя на экране,
и зал застыл, вкушая эти сны,
до воскресенья затаив дыханье.

морожено и сладкий лимонад
в фойе остались вместе с шоколадом,
а мы сидим, как десять лет назад,
как брат сидит на этом сеансе с братом.

и я бы отдал большее, чем жизнь,
чтоб, как теперь, в другом иль в этом зале,
ты мог смотреть такой же старый фильм,
в котором наше прошлое нам дали.
         Март, 1981.



        РЕЦИДИВИСТ


брату Виталию

слова слагая слогом сложных слов
и налегая на перо кривое
ржаную ржу я сею в чистом поле
переступив предел своих стихов

предупреждённый праздною толпой
условный срок условием усвоив
я нарушаю тысячи условий
и множу меры мер своей виной

я график граф я гриф я графоман
мокрушник вор и псих
   мои соседи
мне кляп мне креп мне клупы клептоман
упрямо тащит как девчонку педик

медаль модель модальность меломан
вину свою я дальше умножаю
и наказаний сроки раздуваю
прикованный к ошибке как титан
          Март, 1981.



    ПОЕЗДА       
на запасных путях большие паровозы…
их сотни в Осиповичах… и ждут
они в депо какой-нибудь угрозы:
войны или победы… тут - не тут

их для того и держат не ломая
и машинисты с гордостью глядят
из высоты как куцо проезжают
процессии их крошечных внучат

и думают: как время измельчало
как истончил его веретено
площадный запах сытости и сала
и электричек путевой канон
   Март, 1981. Бобруйск-Минск.



         FATALITY
Впервые мне страшно в ночи.
Ночь давит на меня;
и своим одиночеством
опять я с ней vis a vis. 

Светятся окна. Напротив.
    К а зё н н ы й  д о м.
Больница. Дом Ребёнка.

Я у окна.
Туман
дюйм за дюймом мигрирует  к в е р х у.

Ветви деревьев
на фоне окна офортом…
выделяются чётче туманом…

Ветви черны.
Тушь на серебре.

Какое число?..
- Двадцать восьмое апреля.
Кто говорит в моей голове?...

Последний месяц...
последние числа...
последние дни из последних…

Осень… весна... Осень - весна.
Весна - или осень.
Весенняя осень. Осенний март.
Весноосень.

А ночь всё давит... и давит...
И моё одиночество
оставит нас
наедине
с рассветом...

Промчалась первая машина.
И другая.
Все звуки  т а м - вне мира моего.
Звучат - и огибают рамки ночи.
Я - остаюсь в  н е й.
И потому мне страшно.

Мне страшно: ночь моя и не моя.
Она во мне. И (все же… - нет) снаружи.
Разъято что-то. Разъединено.
И потому мне страшно в этой
жуткой,
статичной,
не переходимой,
апрельской не кончающейся тьме.
     Апрель, 1981.



        ПОПАДАНИЕ
Зарядил отравленной стрелой
Купидон свой лук многозарядный,
В зеркале гранёном и нарядном
Встал предмет любви с голубизной.

Арбалет отравленные стрелы
Посылает, но не в тот проход,
И дрожат фаллические стелы,
Возмущенно мысля: вот урод.

Расправляет локоны закладкой
Шалунишка, пальчиком грозя,
И стрелу блестящую украдкой
Достает, когда уже нельзя.
    Май, 1981. Молодечино.



   ВОКЗАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

                Ларе Медведевой

Опять мы расстаёмся у окна
до колики знакомого вокзала,
и что-то шевельнулось, как вина,
когда ты мне опять "прощай" сказала…
в ушах унылый стук веретена...

Осколки мыслей ранят мне чело.
В твоих глазах обломок страсти колкой.
И льдинка растворилась в них назло,
и юркнула в копну волос заколкой;
как ночью мне до смерти повезло!

Никто не догадается, какой
тебя иной я этой ночью видел,
и как дыханье влажной пеленой
дрожало в подстаканнике соитий;
ты несравненна, нет такой другой!

Во мне алмаз, во мне сапфир и яшма,
и бриллиант в огранке дорогой,
и на дорогу выпить близость нашу
хочу с ладоней ледяных тобой.
       Май, 1981.



       ПОМЕСТЬЕ
Сквозь зарешёченные окна
наружу смотрит пара глаз.
Плотнеют полутьмы волокна
и кровь заката в этот час.

И вдаль уходят, зеленея,
покрыты свежею листвой,
платанов парковых аллеи.
И воздух - ясный: как весной.

И льётся зеленью мягчайшей
пора цветения и грез
в огромной тишине тишайшей -
первопричине первых рос.

И, сквозь просветы древних прутьев
решётки старой там и за
гобеленом плчерневших сучьев
по-прежнему глядят глаза.
        Май, 1981. Телуша - Каменка.



  ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Пар шёл изо рта.
Осенняя листва тихо шуршала под ногами.
Дуб уходил вверх,
вздымаясь толстой серой корой,
выжимая чувство,
говорящее о какой-то
опасности,
растворённой здесь,
о той среде и тумане предутреннем,
о той неощутимо-резкой игре,
что возникает меж тенью
и тенью,
и её отражением
в шершавой и серой,
ограниченной камнем,
стене.
   Май, 1981.



     *      *      *
Топот ночи,
           мчится вспять,
мчится вспять,
А минуты
           не догнать,
не догнать.
И тяжёлою притопнет
                ногой
Сумрак сизый;
          он с косой, он с косой.
Косит головы он
          ровно, до плеч.
В омут ночи
          не залечь;
          не запечь
Тесто тела, рук муку,
          кровь коня;
Не запечь в проклятый
сумрак
         меня.

Он моей играет сам
        головой,
На футбол зовет, на холмик,
        на бой.
И футбол несётся вскачь,
        вспять и вскачь;
голова моя в футболе
        как мяч...

У безумия в воротах
       стоит
этот сумрак и рукой
       шевелит.

Сам с собой играет он
       и с мячом,
Коль не словит, -
      значит, разум на слом.

Но пока что наши шансы
    равны;
этот бред со стороны...
    вышины....

Каждый сильный и прицельный
           удар
может в сетку запустить
          самовар.

Только разум мой и гири
    тягчей -
Потому ещё не в сетке
    ночей.

Только явно (на ворота навес)
    в нападении уже перевес.

Утро тонкой плёнкой струит.
Сохранит - не сохранит…
сохранит...
Лепестки ромашек считать...
Но судьбы удара не угадать...

И когда не попадёт-попадёт
Даже Чёрт не разберёт.

Разберёт?
И - когда я после дрёмы
 проснусь,
Кто я? где я? -
   не разберусь.

Начинаю засыпать...
   засыпать....
И во сне  о н  продолжает
   играть.
       Май, 1981.


         ВЫГИБ
Я выгнусь, как мост, по которому едет
телега, гружёная разным добром.
Я выгнусь, как в воду опущенный берег.
Я выгнусь - и стану урчащим котом.

Души моей лодка плывёт, протекая,
по морю Безвестия.
                Солнечный диск
висят над водой, и, в волнах извиваясь,
он тонет. А я...
                Я изогнут на писк,

на рёв подсознательной сферы искомой;
я в теле своём безымянный рыбак.
С моей - в ожидании ночи - истомой
с улыбкой на мертвенно-бледных устах.

В подъездах, в домах, в коридорах, и в люстрах
я выгиб такой же ценю простотой;
с надеждой, живущей пространно и пусто,
с терпимостью явной - и скрытной,  д р у г о й.

Я выгнусь дугой, или выгнусь витриной,
из камня своим выдаваясь стеклом, -
не всё ли равно? Или буду картиной,
внесённой в ужасно изогнутый дом.

Я, в полном сознании круг выгибая,
из линии ровной - себя извлеку
в изогнутость лука девятого мая,
в изогнутость чувства и дань кругляку.

И, деки скрипичной припомнив кругленье
и гладкость её лакировавших плеч,
я знаю уже, что сулит вдохновенье,
влюбленность и голоса райского течь...
         9 мая, 1981.



    *      *      *
Похоронив свой порыв,
свой долг в это ночи,
я смотрю
на всё
промытыми глазами.

Я сделал  ч т о - т о.

Но безвольное,
нечаянное движение -
и пуля в лоб.

Чего уж жалеть
свои мозги -
если мне
до сих пор
т а к
жаль
пули?!
   Май, 1981



      РАССТАЛИСЬ
Расстались мы изменчивой порой:
когда синел рассветом разум мой.
Синели отражения в окне,
и грусть синела давняя во мне.

И ты сказала мне:  " Те п  ер ь  п  о р а".
И время оставалось до утра.
А где-то просто плыли облака.
И время просто двигалось слегка...

И подала ты мне в своем лице
желание стать пальчиком в кольце,
который подносила ты к губам.

                И падал снег.
                А, может быть, и там

н е  п а д а л  снег. И было нам вдвоем
так одиноко на перроне том...
И в окнах остывало и росло
отчаянье, что нас к себе звало.
                Май, 1981.



           ЛЕТО

              1
Она стояла в проёме калитки:
в очках и в платке с цветочками
и смотрела лениво.
Она не была красива.

Знание это струило
из серых зрачков
за круглыми стёклами очков.

В недвижимом воздухе завис вертолёт,
там, где-то рядом с башней пивзавода.
И жирные мошки по пять -
или по десять -
оцепенели в воздухе над головами.

Жизнь нормальная. И город
нормален. Это всё
создавалось таким.

Если есть отклонения -
то только у пьянчужки,
что встал у забора, шатаясь...

И всё такое,
каким ему
положено
быть.
      Май, 1981. Глуск.



            2
Поля засеяна картошкой.
И зреют жёлтые цветы
Рядом с протоптанной дорожкой.
А небо - синие кусты.

На камне парень загорает;
Читает книгу и встаёт.
От верб, губами напевая,
Старуха с палочкой идёт.

Прошли машины. И под вишней
Опять ни звука. Только шум
Протяжный, долгий, еле слышный,
Что завораживает ум.

И всё, расширившись, сметает:
И эти вербы, и кусты... 
Но разум твой ещё не знает,
Что их несчастье - это ты.


             3
Поваляться в придорожной траве,
смять зелёные стебли, и после
все травинки, к твоей голове
приблудившие, сразу не сбросить.

Запах трав так влекуще силён
сонным трепетом нового лета.
Но в тиши коридоров не он,
только тень его - даст больше света.

Зелень яркая свежей листвы;
Всё омыто прохладой слепящей,
и стоит среди яркой травы
утро свежее в дымке манящей.

В листьях, в запахах спрятано то,
что стыдливо глаза опускает.
И стоит среди трав и цветов
обаяние раннего мая.
           Май, 1981.



        *        *        *

Над облаками завивает
рассвет кровавую зарю.
И в темноте огнём пылает
то, о чем я заговорю.

И в темноте пылает разум,
и тлеют вещие слова,
и тени душ пылают разом,
лишь только вспыхнет голова...

А где-то есть простые точки
желаний, радостей, мерил;
кружочки, пряди, завиточки, -
те, о каких я не просил.

Но всякому - своя дорога.
И затерялись в полутьме
желанья, поиски, тревога,
и беззаботный женский смех.

Но снова золотит рассветом
кровати спинку; часть стены;
и чувствую, что - всё же - где-то
и сны, и души спасены.
         Май, 1981.



         СИМФОНИЯ
Погасли свечи. Догорает сердце.
В глуби покоя пепел - тень ненастья.
Верченье дней - покамест только Скерцо.
И все решится лишь в последней части.

В последней части созерцают драмы
в замшелых сводах чувств без замедленья.
Но тут еще в себе живем пока мы,
и это есть двойной финал терпенья.

И света луч коснется запоздалый
лишь края губ; прощально вспыхнет сердце...
И улица звучит как снег, чуть талый;
и, завихряясь, отзвучало Скерцо.

Все города, как кладбища живущих
и умирающих, пусть медленно, п о к а...
Меж точкой "а" и точкой "б" бредущих
в ПРОЦЕССЕ их пути на облака.

Опальный вечер. Фонари сияют
огнём шероховатым. Голубою
листва под ними кажется, и знают
об этом только листья. То есть -  д в о е.

Синеет даль. И - путь уже не долгий.
И в окнах лишь Глаза ещё сияют.
Зияют Веки. Фонареют щёлки.
Теперь к Ресницам Слезы подступают.

И Музыка - та тоже умирает.
И с каждым тактом звук её слабеет.
Всё туже шарф - петля - на шее Мая!
Всё глуше в этом мире и темнее...
          Май, 1981.



  ВТОРОЕ УТРО
День закрыт за окном,
За небесным стеклом.
За воротами ночь.
На бумагу толочь
положили овал
из химических шпал.

Абажур ночника -
как чужая рука:
лишний тут он теперь;
день скребёт в нашу дверь.

Будто взрывы - глотки.
Тени все коротки,
все - но... кроме одной,
что стоит за спиной.

Обруч бдением сжат
разномерных тигрят.
И волшебным ключом
заперт мир за окном -
в ларце с крышкой-стеклом,
и щитом.

Под подушкой лежит
этот ключик - и спит.
И под пальцами сталь
холодна как скрижаль.
     Май, 1981.

 

  *          *         *
Когда ступенями большими
Уступчато нисходит ночь,
Когда желанья исполнимы,
А время не уходит прочь,

Тогда большими городами
Восходит солнце и луна,
Тогда возвратность между нами
Без всех свидетелей - одна.

И обнажённость тел глубока,
И глубина в ночи не спит.
И тело в полутьме стооко
И взглядом древности молчит.

И в нём укор и древний причет,
А в небе тайная звезда,
И всех сынов ушедших кличет
Последним вздохом слово "да".
         1 июня, 1981.



       *        *       *
                Моне Куржалову
Как мне хочется
сказать
что-нибудь теплое.
Что-нибудь, напоминающее  т о г о  меня...

Саркофаг стоит у моей постели.
И я точно не знаю -
кто в нем.
    Июнь, 1981.



        *          *          *
Осталось немного.
След соотношения привёл сюда.
Зарево духа стихийного зажгло овал тайны.
И жизнь многомильными щупальцами
вползла в эту приёмную. 

Сердце расплавлено.
И жара, скрывающая себя,
мечется между надеждой и памятью.
Миг опущен.

След воды оставляет на теле свою тропу.
След ноги на песке упирается в пену волны.
Следы пальцев на теле, холодном, как мрамор,
оставляют свою печаль...
         Июнь,1981.



         ВЛАСТЬ
Не каждая мелочь, а ноша,
что предоставляется лишним,
не только нам кости не крошит,
но даже полезна для жизни.

Её уголки золотые,
печати на каждой из граней
не только не ссорят нас с ними,
но даже нас в сердце не ранят.

Зубчатые старые стены
и башни столетий позорных
не только не режут нам вены,
но жить нам внушают покорно.

И диких царей полновластье
века, как монеты, чеканя,
и к псиному телу нас ластит,
и к мнимому прошлому манит...
      Ноябрь, 1981 - Ноябрь, 1988.



       ЗА СТЕНОЙ
За стеною Глупости попугаи
попискивают, иногда подпевают.
Ослиными стопами исхожены рынки
в стране гегемонии жирных затылков.

Животные страсти в загоне играют,
где козы, козлы, ослы, попугаи.
И едет зверинец к светлому раю
победы чего-то; чего - не знают.

Победа пиррова: в дороге к раю
каждая особь всегда умирает.
Каждая особь стареет, шагая
к светлому будущему... в сарае.

И завещают вождей загривки
навоз топтать гурьбой терпеливо.
Но зря непослушная крыса считает,
что сила вождей и власть их - в сарае.
Снаружи - и там стены всё разделяют,
за каждой из них есть свои сараи.

За каждой другая, всё выше и выше,
они достигают до неба - до крыши.
И выше, из Космоса, мчатся другие,
другие, невидимые и злые.
Они укрывают и разделяют
сущности, коих никто не знает...
        Сентябрь, 1981 - Ноябрь 1985.



             НАЧАЛО-3
В тайну рождения или в тайну покоя.
Во вдохновение (что это такое?).
За шкаф, в окно, в горшок, где растёт алое.
Проникновение - оно такое.

Сквозь хаос бездны, в убийственность зноя,
В червивый грунт, в леса мезозоя,
За корку льда, под годы застоя.
Проникновение - оно живое.

К началу чего? иль чьего? началу,
За перепонку времени, за покрывало.
За крылья смерти, за бюст овала.
Начало - конец, и конец - начало.
             Ноябрь, 1981.



                Бродскистам

уважаемые коллеги создатели афоризмов
ваша поэзия напоминает мне клизму
та же функция только с читательскими мозгами
а вот попробуйте-ка вы на себе её сами
запахи нафталина кокаина или касторки
как далеко вам до паунда или лорки
как далеко вам до гамсуна или блока
вы утопили истину в стакане сока
а до вина вины вам не хватает полной
над головой во тьме сомкнулись волны
               Октябрь, 1981.
__________________________
__________________________

______________________

Читатели должны знать, что не только сам автор, но и его стихи подвергаются травле и вымарыванию, так что единственная возможность спасти его поэтические тексты: это сохранять их на внешние (не подключаемые к Интернету жёсткие диски, USB-флешки).
  Особенно досталось его доиммиграционной поэзии.
  Автор вывез в изгнание около 26-ти машинописных сборников стихотворений. Они состояли из 2-х собраний: 9-ти-томного - 1982 г., и 6-ти-томного - 1988 г. (охватывающего период до 1989 г.). Первое (до 1982 г. включительно) существовало в 2-х версиях. Кроме основных экземпляров машинописных сборников, имелись (отпечатанные под копирку) 2 копии каждой книги.
  В 1994 г. они - вместе с автором - благополучно прибыли в Монреаль.
  С 1995 г. он взялся вручную перепечатывать на компьютере отдельные избранные стихотворения, а в 2002 г. - сканировать и отцифровывать все привезённые с родины сборники. Примерно в 2006 г. добрался до предпоследнего тома собрания 1988 г. Но, когда было начато сканирование самого последнего тома, именно этот сборник (наиболее обширный и значительный) исчез из его квартиры (уже после переезда с ул. Эйлмер на Юго-Запад Монреаля).
  Одновременно копии того же тома пропали из квартиры его матери, и из дома его приятеля (где хранился 3-й экземпляр). Это произошло, как нам сообщил автор (не совсем уверенный в дате) где-то в 2007-м году, вскоре после чтения (по телефону) отрывков из отдельных стихотворений Юрию Белянскому, культовому кинорежиссёру конца 1980-х, тоже проживающему в Монреале. Известный поэт и деятель культуры Илья Кормильцев как-то обещал автору издать сборник его стихотворений: из того же - последнего - тома. Проявляли подобную заинтересованность и другие известные люди. Интересно отметить, что именно в 2007 г. Гунина сбили машиной, нанеся серьёзные травмы.
  После 2017 г. постепенно исчезли все томики второго машинописного собрания доэммиграционного периода, и, к 2022-му, не осталось ни одного...
  Первая редакция доиммиграционной поэзии (включая поэмы) 2008-2011 г. г., сделанная самим автором, оказалась не очень удачной. Она опиралась на рукописные черновики, где почти над каждым словом надписано альтернативное, и целые строки (даже строфы) дублируются альтернативными версиями. Эта редакция была скопирована множеством сетевых ресурсов, так как поэзия Гунина в те годы пользовалась немалой известностью, и была популярна среди молодёжи и людей от 25 до 45 лет.
  Вторая редакция (также сделанная самим автором) - несравнимо удачней, и - в 2012 г. - заменила предыдущую.
  Однако - с 2013 г. - то ли сервера, то ли хакеры стали заменять файлы первой редакции версиями второй: это регулярно происходило на сайте Максима Машкова (lib.ru), на сайте Сергея Баландина, и т.д. (Следует добавить, что травля автора на сетевых форумах, на литературных сайтах стартовала ещё в середине 1990-х, включая разные хулиганские выходки в его адрес, массированно устраиваемые организаторами).
  О творчестве Льва Гунина писали: Орлицкий (оригинал - stihi.ru/2005/04/13-349, перепечатка - proza.ru/2023/06/08/178), М. Тарасова (stihi.ru/2005/04/13-349, перепечатка - proza.ru/2023/06/08/180), А. Коровин и Белый (proza.ru/2023/06/28/175), Игорь Гарин (proza.ru/2023/06/28/170), и другие литераторы, критики, издатели. В этих заметках - прямо или косвенно - упоминается об изощрённой травле. (Более подробно - у Коровина, Белого, и Тарасовой).
  О поэзии Льва Гунина на английском и на польском языке писали Kurt Flercher и Агнешка Покровска (?).
  В многочисленных интервью сетевым и печатным журналам (к примеру, в интервью журналу "Воркувер" - proza.ru/2023/06/28/171) - сам автор иногда косвенно затрагивает эту тему.
  На сетевых форумах обсуждалась систематическая порча литературных и музыкальных текстов. В своё время, отправляемые К. С. Фараю (Фараю Леонидову) многочисленные варианты перевода стихов и Кантос Э. Паунда подверглись злонамеренной модификации (вероятно, во время пересылки), и в печать пошли не окончательные, но черновые версии. Переводы Гунина текстов (эссеистики) Исраэля Шамира (Изя Шмерлер; знаменитый политолог, эссеист, корреспондент, известен также под именами Роберт Давид, Ёрам Ермас) с английского на русский вообще не вышли в свет вследствие порчи текстов во время пересылки Шамиру. По той же причине сорвалось несколько попыток издания "Прелюдий" для ф-но и сборника "Лирические пьесы" Льва Гунина, которые высоко оценили известные музыканты. (См. Ю-Тюб - youtube.com/@robertcornell6802).
(Лев Гунин по профессии музыкант, автор многочисленных композиций (включая музыку к фильмам), исполнитель классических произведений (ф-но) [youtu.be/KyHYzOl-xQY , youtube.com/watch?v=94Ac0OAZBAs, youtu.be/dGKy0yCkKnQ , youtube.com/watch?v=D2A4RWaDggQ&t=148s , youtube.com/watch?v=eCyavxkENF0 , youtube.com/watch?v=ym0uqTz_poo , youtube.com/watch?v=eDdh3Fg-H6s , youtube.com/watch?v=mrMikJVDC60, youtube.com/watch?v=_lLdndynze4 , youtube.com/watch?v=VODlm7l4MNY , youtube.com/watch?v=5B8k5H2zKzs , youtube.com/watch?v=E2Mo5d44WnQ , и т.д.] ; см. также фильмы "Гусеница" (Caterpillar) - youtu.be/qeDmEhaXMU8 , "Подушка" (режиссёр Юрий Белянский) - youtube.com/watch?v=BDrhptcbfwE&t=48s , Des souris et des hommes (режиссёр Жан Бодэ) - youtube.com/watch?v=Ctx2sm4ZnAI).

  Диверсии против его домашних компьютеров обсуждались с Ильёй Кормильцевым, Юрием Белянским, Кареном Джангировым, Исраэлем Шамиром, Мигелем Ламиэлем, Борисом Ермолаевым, Жаном Бодэ, Владимиром Батшевым, Эдуардом Лимоновым (Савенко), и другими известными личностями, с которыми автор был знаком, но реакция была одна и та же: "против лома нет приёма". Подробней эти случаи описаны в обширной работе на английском языке "The Punitive Health Care".

 
  Биографии этого автора неоднократно удалялись из различных энциклопедий, убирались с многочисленных сетевых порталов, но краткие справки о нём можно найти на сайте Сергея Баландина; в библиотеке lib.ru; в антологии "Мосты" (под редакцией Вл. Батшева, с участием Синявского и Солженицына; Франкфурт, Германия, Brucken, 1994); в литературном журнале PIROWORDS, под ред. Мигеля Ламиэля (английская поэзия Гунина); из-во Pyro-Press, Монреаль, 1997); в сборнике Throwing Stardust (London, 2003; Антология Международной Библиотеки Поэзии, на англ. яз.), English Poetry Abroad (London, 2002, на англ. яз.); в газете "Hour" (Montreal, Quebec, Canada); в сборнике "Annual Poetry Record" (Из-во Международного общества поэтов, Лондон, 2002); в культовом издании "Паломничество Волхвов" (Гарин, Гунин, Фарай, Петров, Чухрукидзе: Избранная поэзия Паунда и Элиота); в @НТОЛОГИИ - сборнике стихов поэтического клуба ЛИМБ (Поэтический Клуб "Лимб". "Геликон-плюс", Санкт-Петербург, 2000); в  в журнале АКЦЕНТЫ (1999); в СК НОВОСТИ (статья, написанная в сотрудничестве с кинорежиссёром Никитой Михалковым, Июнь, 2000. (Номер 27 (63), 14.06.2000); в публикации "Университетская пресса" ("Маэстро и Беатриче", поэма Льва Гунина; СПБ, 1998); в "Литературной газете" (Москва, №22, май 1994 г.); в литературном журнале ВОРКУВЕР (избранные статьи, интервью и поэзия Льва Гунина, Екатеринбург, 2006); в журнале поэзии ПЛАВУЧИЙ МОСТ (публикация избранных стихотворений, 23 декабря 2014 года. Москва - Берлин); в литературном журнале "AVE" (Одесса-Нью-Йорк, Номер 1, 2004-2005); в газете "МЫ", под редакцией Карена Джангирова (15 декабря 2006 года; репринт (повторная публикация на русском языке); первая публикация - на англ. яз. в культовом журнале "Wire" (январь 1997); вторая публикация - "По образу и подобию" (Теория мультипликации), газета НАША КАНАДА, выпуск 13, ноябрь, 2001); в Интернете теория мультипликации циркулировала с 1995 года; написана эта работа в 1986 году (братья Вашовски могли использовать ту же (дословно) идею для своего - ставшего культовым - фильма Матрица); в сборнике L'excursion (Leon GUNIN. La poesie du siecle d'argent. (На французском языке). QS, Монреаль, 2001); в литературной газете "Золотая антилопа" (Лев Гунин, рассказ "Сны профессора Гольца", СПБ, 2001); Лев Гунин, Миниатюрная книжка стихотворений, Париж, 1989 (Les tempes blanches. Белое время. Из-во Renodo, Paris 1989); в газете "КУРЬЕР" (многочисленные публикации Льва Гунина (1992-1993); в книге - Лев Гунин "Индустрия (…)", из-во Altaspera, Toronto (Канада), 2013, на русском языке), и т.д.   

  Лев Гунин живёт в Кбевеке (Канада) с 1994 г., не имея ни малейшего шанса когда-либо покинуть эту страну даже на короткое время, а - с 2001 г. - не имея возможности даже посетить другую провинцию. Он подвергается травле полицией и другим репрессиям.

________
 
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

  Несчастливая судьба литературно-поэтического творчества Льва Гунина - достойного большего внимания - сложилась не только в связи с широкой травлей и политически-мотивированными репрессиями (в частности: в стране, где он живёт (включая травлю полицией; административный прессинг; плотную изоляцию; помехи, чинимые в области коммуникаций; вызванное репрессиями обнищание; отказ в медицинском обслуживании…), но также по другим причинам.
  Одна из них - неумение, а то и упрямое нежелание автора тщательней просеивать написанное через сито более строгих требований. Именно сбой в таком отборе и приводит к недостатку внимания и ко всяческим казусам. Никто в наше время не выставляет ранние опыты на всеобщее обозрение. Зрелые авторы, как правило, уничтожают свои рукописи, предшествовавшие мастерству. Соседство стихотворений разного уровня в одном сборнике служит плохим предзнаменованием (имея в виду ожидаемую реакцию), и, хотя - более удачная - редакция 2012 г. уже является плодом более строгого подхода, она всё ещё цепляется за некоторые пласты личной биографии больше, чем следует при отборе.
  С другой стороны, если бы не травля, это могло способствовать экспоненциальному росту популярности среди широкой читающей публики, что, в свою очередь, с неуклонной неизбежностью повлияло бы на признание и в литературной среде. Так и происходит довольно часто с другими поэтами и прозаиками. К сожалению, этот автор находится не в таком положении, когда позволительна подобная роскошь. Чтобы пробить плотную стену замалчивания, остракизма, предвзятости и бойкота, ему следовало бы серьёзно подумать об этом. Но теперь, по-видимому, уже слишком поздно; состояние здоровья, ситуация, и другие помехи вряд ли позволят ему что-то изменить.
  Остаётся надеяться, что критики и все, способные повлиять на преодоление этой несправедливости, проявят чуть больше терпения, не побоятся затратить чуть больше времени, и с известной снисходительностью отнесутся к причудам этого уникального, ни на кого не похожего автора.

__________________